Hajm 370 sahifalar
Между «ежами» и «лисами». Заметки об историках
Kitob haqida
«Лис знает много, еж – одно, но важное» – это высказывание Архилоха сэр Исайя Берлин успешно применил для классификации писателей и философов. Такое противопоставление стало популярно и у историков науки, и у теоретиков менеджмента. На «трудяг» и «креативщиков» можно разделить, наверное, любое профессиональное сообщество; однако создается впечатление, что особо применимы подобные этикетки к историкам. Но насколько взаимосвязанными оказываются эти группы? Как они относятся друг к другу? Как реализуются их характеристики в профессиональной деятельности историков? Предлагаемая книга представляет собой рассуждения вокруг этой темы.
Зайдя в рабочий перерыв в один из центральных книжных, на полке новинок узрел эту книжку, взял полистать. Долистался до того, что целиком бегло прочитал первую статью («Апокатастасис, или…»). На свежем впечатлении подряд пару дней читал др. статьи и интервью автора в интернете.
Книжка – умная, толковая, написанная специалистом (автор – современный российский историк-медиевист) для вполне любого не-специалиста, но интересующегося методологией гуманитарного знания, в частности исторического.
Сейчас во Франции нет какого-то единого или хотя бы преобладающего способа писать историю. Но при этом «практикующие историки» по-прежнему не сомневаются, что ее нужно писать по источникам. Они могут заговаривать о кризисе истории, но, боюсь, видят его иначе, чем эпистемологи: недостаточное финансирование, сложности перехода образования на Болонскую систему, общее падение уровня школьного образования. <...> Французские историки не обязательно станут спорить с тем, что история может подчиняться законам нарративного жанра (в конце концов, любовь к красноречию у французов в крови), но при этом они убеждены, что ее следует писать в соответствии с определенными нормами, нарушать которые позволено очень немногим. Они считают, что результаты исследований должны быть изложены так, чтобы коллеги могли подвергнуть их критической проверке. Контролирующая роль профессионального сообщества в высшей степени значима: в конце концов, именно оно выносит суждение если не об истинности, то по меньшей мере о научной обоснованности выводов того или иного историка.
Трудно сказать, что именно хотел сказать Архилох, обогатив западную культуру оппозицией: «Лис знает много, еж – одно, но важное», но эта классификация неоднократно применялась по отношению к творческим людям. <…> Пока ученый находится в поиске, он рыщет, не разбирая дороги, хитрит с методами, произвольно комбинирует разрозненные факты, поскольку главное для него – схватить добычу. Но все меняется, когда исследователь решит взяться за объяснение массы полученных результатов. Он, как еж, сворачивается в клубок и выпускает иголки, отвергая все, что противоречит его собственному мнению и ущемляет его. Свои результаты он рассматривает в контексте одной дисциплины и, исходя из единственной причины, ищет ключ к загадкам. С точки зрения Московичи, каждый исследователь временами предстает в одном из этих обликов. И все же трудно отрицать, что некоторые из нас в большей степени ежи, а другие – лисы.
Не берусь говорить про всех, но про медиевистов скажу вполне определенно. В российской медиевистике сегодня МОЖНО ВСЕ! Мне трудно назвать работу, которая по своему уровню не могла бы быть защищена даже в нашем ученом совете, отнюдь не худшем, а относящемся к числу лучших.
У наших соседей-археологов все же дела обстоят иначе. Конечно, там, как и везде, дают о себе знать личные отношения, которые могут вылиться в интриги; к археологам может быть немало претензий по части методологии, но они достаточно четко представляют себе, что эту вот работу представлять к защите нельзя, а эту можно. Сами они, конечно, в частной беседе также будут жаловаться на размывание критериев качества; но все же грань, отличающая допустимое от недопустимого, у них присутствует, а у нас размыта.
Вот один уважаемый мной историк в автореферате написал: «Моим методологическим принципом является следование принципу Леопольда фон Ранке: я желаю знать, как оно было на самом деле». То есть он поставил точку, явно иронизируя, издеваясь над всеми методологическими исканиями; и вместе с тем – какие к нему могут быть претензии… Действительно, ведь есть метод Ранке. Пойдите скажите, что историк не хочет узнать, что было на самом деле (wie es eigentlich gewesen sein). И все это прошло нормально. И проголосовали, и утвердили. Так что это требование ВАК, требование внешнее, с ним легко разобраться.
Сейчас передо мной лежит объемный номер «Одиссея-2006» с характерным подзаголовком, указывающим на тематическую специфику номера: «Феодализм перед судом историков». То, о чем там говорится сегодня как отечественными, так и зарубежными историками, говорилось А.Я. Гуревичем тогда, в конце 1960-х годов. Если бы в ту пору ему удалось довести задуманное до конца, завоевать и удержать лидерство в рамках корпорации, использовать ее удивительный потенциал воспроизводства учеников, то произошло бы действительно качественное обновление, мутация советской медиевистики. Она нашла бы способ преодолеть неумолимую эволюцию научных школ, столь часто описываемых историками науки: от блестящих основателей – к старательным продолжателям, а от них – к бледным эпигонам. Тогда бы у нас была самая передовая для того времени медиевистика в мире. Она бы изучала феодальное общество как систему, она бы интересно исследовала проблемы функционирования средневековой экономики, но это была бы «медиевистика с человеческим лицом».
Но – не случилось. Очередная точка бифуркации была пройдена – как раз тогда, когда было покончено и с проектами «социализма с человеческим лицом».
Izohlar, 1 izoh1