Kitobni o'qish: «Самый лучший коммунист. Том 2»

Shrift:

Глава 1

В большой комнате квартиры в Сокольниках было весело: весь вечер протусовавшись по Москве, мы с моими (в сугубо позитивном, не связанным с правом владения смысле) нигерами осели здесь, за прототипом «Одиссеи – 2». Набитый трехлитровками с пивом холодильник, гора закусок и интересный досуг стали залогом отличного настроения.

– Твою мать, нигер, ты опять меня сделал! – ткнул кулаком в плечо одетого в трусы и белую майку, но не отказавшегося от золотой цепи с кулоном в виде знака доллара Тайрона Фанки Фанк.

Артист, как и я, одет так же – жарко, блин – но кулон (негры называют это «блинг») у него в виде конопляного листа. Подарок коноплеводческого совхоза, как ни странно – Фанки Фанк захотел посмотреть на «целое поле травы», и я не обломался его туда свозить. Продукция негров разочаровала – наркотический эффект отсутствует, если, конечно, не провести некоторые манипуляции, о которых они не знают, а я не хочу говорить – это же обычные ребята из гетто, начнут трепаться об особенностях Советского употребления нехороших вещей, оно нам надо? В Советском Союзе наркомании нет!

– Тебе нужно стараться больше, медленножопый нигер! – не остался в долгу Тайрон.

Слов на основе «ass» негры используют стремящееся к бесконечности количество – будем надеяться, что члены сборной и немцы не настолько погружены в «афроамериканский лор», как я. Ну и болеть афроамериканцы будут не за нас, а за США в тех дисциплинах, где будут участвовать афроамериканцы. Если таковых не найдется – будут болеть за «какого-нибудь нигера». А еще дедова охрана отказалась оставить меня спокойно бухать с черными братьями, настояв на интеграции в квартиру «пятого» – на кухне осел, чтобы мы его не разлагали.

Рубятся негры в «Бокс» – первый на планете файтинг, между прочим, но это благодарное человечество осознает только в будущем. Приставка уже не выглядит как непонятное нечто из дерева и проводов, а по актуальной моде этих времен представляет собой черную, пластиковую коробку, местами украшенную деревянными планками. Не будет смотреться чужеродно на фоне стенок и тумбочек – стенки, вообще-то, не уникальный Советский фетиш, их везде полно.

Зазвонил телефон, я снял трубку, выслушал собеседника и поблагодарил. Негры вопросительно посмотрели на меня, и я с широченной улыбкой – и выпитое «Жигулевское» тут совсем не при чем! – поделился с ними восхитительной новостью:

– Завтра к Оле пустят на пять минут.

Зарубежный культ личности певицы действует только в масштабах соцблока, но в силу комплекса причин западные СМИ новость о покушении на нее облетела: папка – полковник КГБ, продюсер, лучший друг и предположительно любовник целый Сережа Ткачев, а покушался член Олимпийской сборной из-за неразделенной любви. Инфоповод получился могучий, и, когда послезавтра на полки магазинов ляжет ее первый сингл, его буквально сметут и без всяких приписок про «ограниченный тираж». Увы, масштабировать нет смысла – с носителей в эти времена денег получается меньше, чем за гастроли, а про «роялти» неясно – пиндосы начали негласно, но последовательно давить на радиостанции просьбами ставить поменьше Советских артистов. Так, Оле приятно сделать.

– Щит, нигер, это отличные новости, – одобрил Джим.

– Круто, что мелкая выздоравливает, – присоединился к нему Тайрон.

– Когда я лежал в больнице, – Фанки Фанк приподнял майку, показав пару шрамов от пуль на тощем животе. – Хорошо, что мне давали морфин. Отец рассказывал, что пару раз ему приходилось выбирать, какому из раненных парней больнее – запасов не хватало.

Отец Фанки Фанка тоже служил под началом генерала Паттона, и это не совпадение, а статистика – он целым корпусом командовал.

– Он был медиком? – спросил я.

– Помощником медика, – поправил Джим. – Но медик был черным – когда повсюду трупы и взрывы, нет времени искать белого врача, и снежинкам приходилось терпеть.

Негры грустно хохотнули, я покивал и попросил:

– Расскажешь об этом завтра, на записи?

– Конечно, нигер, – пообещал артист.

– Йо, расскажи мелкому нигеру про дом, – запросил Тайрон смену темы и приложился к запотевшей кружке.

Приложился и я – морально разлагаюсь, а че мне? Джим смочил горло и поведал:

– Как только у меня появились деньги, я решил починить те руины, где меня первый раз снимали для телевидения. Здание ублюдочное, и его хозяин нихрена с этим не делал, каждый раз посылая нигеров подальше словами «когда начнете платить по счетам, тогда крышу и починю». Я покрыл долги нигеров, – ухмыльнулся. – Но гребаный лендлорд решил, что чинить рухлядь ему не интересно и нанял парочку нигеров с другого района спалить дом – много денег по страховке за него не получишь, потому что ни один агент не согласится застраховать хибару из гетто на кругленькую сумму. Но жадному нигеру…

– Хозяин – не белый? – удивился я.

– Лучше бы он был белым, – поморщился Тайрон. – Тогда ему бы не хватило яиц провернуть это! – проявил расизм.

– Так вот, – продолжил Джим. – Жадному нигеру показалась хорошей идея свалить в теплые края с моими деньгами и страховыми выплатами – в этом случае ему не придется раскошеливаться на ремонт.

– Так себе план, – оценил я. – С поджогами у вас строго, особенно если дело касается страховых выплат.

– Нигеров с канистрой мы заставили дать показания, – удивил выбором легальных методов борьбы с поджогами Джим. – Тупой нигер сел на десять лет, а дом перешел его жене. Сучка решила, что не стоит злить нигеров, и отремонтировала дом.

– Хорошо все, что хорошо кончается, – подытожил я.

* * *

Утро началось с неприятного от выпитого пива пробуждения. Поднявшись с кровати, я поморщился и пошел в душ. Смыв с себя мерзкий, липкий пот, достал из трюмо цитрамон и выпил. Скоро полегчает, а пока можно будить негров, обнаруженных прямо на полу большой комнаты.

– Дети джунглей, – умилился я.

Будь рядом «родная» охрана, они бы поржали и помогли, но сменившему напарника в полночь «третьему» было все равно, поэтому толкать бесчувственные черные тела пришлось мне одному.

– Фак ю, нигер, – не оценил моих усилий Фанки Фанк.

Ясно, хрен с вами, валяйтесь, все равно дела делать надо, запись передачи с черными братьями только вечером. Посмотрев на часы, расстроился – на десять минут выпадаю из графика. Придется завтракать в машине.

Покинув квартиру, погрузился в машину – выданную мне в служебное пользование, положенную по должности, черную «Волгу». Вот не понимаю я этот фетиш – в «Запорожце» или «Москвиче» уютно, а это – чисто кастрированный танк. Особое удовольствие доставляет неизживаемый бензиновый аромат – что в той жизни «Волги» им воняли, что в этой. Дырка тут в бачок секретная имеется, что ли? Особенно хорошо после посещения заправок – без открытых окон есть все риски надышаться до галлюцинаций.

Кулинария около ДК была открыта, так что запастись пирожками и чаем получилось. За завтраком и прослушиванием радио…

– …обладатель множества отечественных и зарубежных наград, многократно доказывавший свою преданность коммунистическим идеалам и нашему общему делу кровью. Проявлял товарищ Ткачев и организаторские таланты, выстроив международную структуру, известную нашим слушателям как «Фонд Ткачева». Пионерские лагеря на наших и союзных землях, жилые районы, ряд превратившихся в образцово-показательные, до того убыточных совхозов – все это лишь малая толика результатов, которых удалось добиться работникам Фонда. На данный момент, по словам руководителя Фонда, чье имя мы по понятным причинам не можем назвать, «Ткачевцы» считают самым значимым своим достижением город Хрущевск, чье основание и развитие стало для Фонда настоящим экзаменом. И «Ткачевцы» сдали его с честью: на сегодняшний день Хрущевск признается одним из лучших для жизни городов, а производимая жителями города промышленная продукция успела полюбиться Советским гражданам и союзникам по экономическому блоку «пояс-путь». От лица нашей радиостанции желаю Сергею Владимировичу Ткачеву успехов на должности секретаря ЦК ВЛКСМ.

…Дорога пролетела незаметно. Никиты Антоновича на рабочем месте не оказалось, но это нормально – до начала рабочего дня еще десять минут.

– Заблокируйте снаружи, – попросил я «пятого», указав на дверь.

Тот выглянул в коридор и передал приказ, сам оставшись внутри. Не человек, блин, а персонифицированная служебная инструкция! Так, где тут у нас документация…

За восемь минут я успел полазить в столе и шкафах, не забывая раскладывать все так, как было. Так-то ничего: я в полном служебном праве (и даже обязан!) ковыряться в служебных бумагах – это же не личные вещи Никиты Антоновича.

Экспресс-обыск того стоил: секретарь от меня «утаивает» только то, что положено по регламенту – не стоящую внимания мелочевку и рутинный документооборот. 90 % такого на имя Никиты Антоновича и пишут. Всё адресованное мне честно мне и пересылает. Это что, легендарный честный и профессиональный секретарь? А такие бывают? Поразительно!

К моменту, когда секретарь прибыл на рабочее место – выспавшийся, бодрый и улыбающийся – в приемной об обыске уже ничего не напоминало, а я сидел в кабинете, радуясь посвежевшей голове – таблетка помогла молодому, здоровому организму выдавить остатки похмелья.

– Доброе утро, – не забыв постучать, заглянул Никита Антонович ко мне.

– Доброе утро! – отозвался я.

– Извините, опоздал, – потупился он.

Я демонстративно посмотрел на часы:

– Но вы же не опоздали.

Посмотрев на часы свои, секретарь исправился:

– Тогда забираю извинения назад.

– Будем надеяться, что навсегда, – улыбнулся я ему.

Хохотнув, тот свалил в приемную. Так-то чего я профессионализму удивляюсь? Кретина мне бы и не выдали. Через пару минут ничегонеделания в дверь приемной постучали, и я услышал знакомый мужской голос:

– Сергей Владимирович у себя? Нужно обсудить с ним рабочий вопрос.

Прелюбодей Лазарев пришел доказывать свою пользу или стартовать интригу. Полагаю, первое – нос не дорос против царева внука интриговать.

Ожил селектор:

– Сергей Владимирович, к вам Константин Евгеньевич по рабочему вопросу.

Вдавив кнопку, я ответил:

– Обсудить рабочие вопросы я всегда рад.

Лазарев зашел в кабинет, держа папочку под мышкой. Вот он хуже, чем вчера выглядит – явно всю ночь ворочался, думал о будущем и сочинял для меня отчет по «внутренней кухне». Поздоровались, я пригласил его присесть, и товарищ Лазарев начал издалека:

– Я много думал о выдвинутой вами инициативе по организации полярной экспедиции. Мой давний товарищ работает учителем географии – я позвонил ему, и он объяснил, что март вами был выбран не случайно.

– Конечно не случайно, я же не буду наших сограждан в непригодные метеорологические условия отправлять, – пожал я плечами.

– До марта ждать долго, поэтому я предлагаю отправить экспедицию на Южный полюс – это можно сделать уже в ноябре.

– В Антарктиде будет лето, а возможность использовать для логистики остров Пасхи облегчит дело, – кивнул я. – Хорошая инициатива, товарищ Лазарев, если выдвинете ее на сегодняшнем совещании, я с радостью ее поддержу.

– Может лучше вы? – предложил он.

Эрзац-взятка и прогиб.

– Нет, Константин Евгеньевич, – покачал я головой. – Ваша идея, вам за нее поощрения и огребать. Это все?

– Не все, – признался мужик, развязал папочку под пристальным взглядом КГБшника – мало ли чего? – и выдал мне пару заполненных машинописью листочков. – Вот, изложил в письменном виде.

– Спасибо, изучу, – поблагодарил я. – Увидимся на совещании.

– До свидания, – попрощался довольный моей реакцией товарищ Лазарев и свалил.

Так, что тут у нас… Первое – список прегрешений товарища Гайкова. Штатный подхалим товарища Тяжельникова не идиот, и откровенных махинаций и взяточничества не допускал, проходя по грани законности. Вот тут у него родственник на хлебную должность сел, вон там – легкий перерасход средств. В целом на любого высокоуровневого Советского чиновника такого накопать можно, так что немедленному увольнению не подлежит, зато подлежит перетягиванию на свою сторону – опирается Гайков на пятую часть ЦК, и эти голоса мне понадобятся, когда придется снимать Тяжельникова. Что ж, подумаем.

Вторая бумажка вызвала энтузиазм, и, вынув из ящика стола любимую колоду со Сталиным на рубашке – один из первых моих «трофеев», с подпольной полиграфии Одесской – я сунул ее в карман, не забыл сжечь принесенные Лазаревым листочки в пепельнице: открытое окно быстро разберется с вонью – и вышел в приемную:

– Никита Антонович, я до товарища Васильева схожу, рабочий вопрос обсудить.

– Нужна моя помощь? – спросил секретарь.

– Не-а, – честно ответил я и вышел в коридор.

Кабинет Васильева расположен прямо рядом с моим, через коридор и пару дверей. В приемной обнаружился отошедший от последствий теракта секретарь.

– Здравствуйте, Максим Анатольевич. Григорий Валерьевич у себя? По рабочему вопросу.

Секретарь поздоровался в ответ, спросил начальника через селектор и проводил меня до двери в кабинет. Блин, КГБшник может помешать, но, с другой стороны, я же царёв внук, кто посмеет перечить?

Сорокасемилетний, скрывший седые волосы под краской – вон корни торчат, давно не красился – очкастый, толстый мужик с красным от повышенного давления носом встретил меня со всем почетом – у двери, рукопожатием и заверениями в том, что он мне всегда рад. Даже вот не сомневался! Теперь нужно усыпить бдительность формальным предлогом:

– Мы с товарищем Гришиным, Виктором Васильевичем, в некотором роде соседи, – поведал я. – И он мне шепнул, что Москву в скором времени ждут перемены: столица остро нуждается в расширении и решении связанной с курсом на массовую автомобилизацию проблемы. Вы ее замечали, Григорий Валерьевич?

– Пропускной способности ряда дорог не хватает уже сейчас, – кивнул он. – Значит в будущем станет еще хуже.

– Виктор Васильевич считает так же, – кивнул я. – Поэтому планирует Третье Транспортное Кольцо. Это – не секрет, просто пока мало кто об этом знает. Как считаете, Григорий Валерьевич, стоит ли Комсомолу протянуть руку помощи нашей замечательной столице?

– Строительство БАМа ведется с опережением графика, и часть товарищей оттуда уже освободилась, – кивнул он. – Если объявить Третье Транспортное Кольцо ударной комсомольской стройкой, уверен, товарищи откликнутся на призыв.

На «ударных» стройках платят больше, чем на обычных, так что да – откликнутся даже без учета давления сверху. А какая радость комсомольцам из дальних уголков Родины – это же не в тайгу ехать, а в настоящую Москву, причем надолго и с некоторыми перспективами на «осесть».

– Я считаю так же, – согласился я. – Пока, Григорий Валерьевич, я прошу вас никому на эту тему ничего не говорить – вдруг в последний момент товарищи из Горисполкома передумают или сдвинут сроки? Получится неловко.

– Конечно, Сергей Владимирович, – проявил он понимание.

– Сегодня я проснулся с мыслью, что не «проставился» коллегам как подобает, – повинился я. – Слишком все быстро и неожиданно случилось, а потом еще и инцидент с гранатой.

Секретарь ЦК набрал воздуха в грудь, чтобы меня утешить, но был прерван вытянутой мной рукой:

– Я понимаю, что это – не то чтобы должностная обязанность, но, помимо правил писанных, существуют и неписанные. Мы с вами, Григорий Валерьевич, равно как и с другими товарищами, будем долго и продуктивно работать вместе, поэтому, в качестве товарищеского жеста, я решил подарить уважаемым коллегам небольшие памятные сувениры. Вот, примите пожалуйста, не обижайте.

Коробочка с картами легла перед секретарем Сталиным вверх, и Григорий Валерьевич вздрогнул, прямо на глазах покрываясь потом.

– Две тысячи рублей в «очко» проиграть – это надо сильно постараться, Григорий Валерьевич, – усилил я накал.

– Да я ни копейки!.. – начал он было оправдываться.

– Знаю, что на свои играете, и долг потихоньку выплачиваете, – кивнул я. – Однако азартные игры законодательно запрещены. Предлагаю обсудить вашу зависимость от карт и новые, неписанные, но почетные и важные должностные обязанности.

Глава 2

За день до отъезда обида достигла апогея: только обзавелся стукачами, только вошел во вкус, только наметил кадровые перестановки в Канцелярии – пора вытягивать толковых своих повыше – только подписал Никите Антоновичу застенчиво подсунутые мне пластинки с книгами, а тут «загранка». Времени до отлета осталось только на инструктаж, некоторую мелкую, но важную суету, и к Оле в гости сходить.

– ФРГ обладает полным комплектом присущих капитализму проблем, – вещал выделенный для этих целей МИДовец. – Организованная преступность, социальное расслоение, радикальные группировки – как курируемые сверху, так и собирающиеся внизу. Коммунистическое подполье реальной силы не имеет, но и вреда за последний год не принесло – наиболее активные товарищи переселяются в ГДР, власти ФРГ на это закрывают глаза, а оставшиеся бороться с капиталистической властью, в том числе и благодаря твоим призывам, Сергей, отходят от бессмысленных и откровенно мешающих способов классовой борьбы, занимаясь изучением Марксизма, получением образования и попытками взобраться по социальной лестнице. Словом – планомерно и без нервов готовятся взять власть в пролетарские руки, когда подвернется такая возможность.

– Молодцы ребята, – от всей души порадовался я. – И прямо ни разу за год не накосячили?

– Ни одного случая убедительно доказанной связи преступлений с коммунистическим подпольем, – подтвердил МИДовец. – Что, впрочем, не отменяет попыток «вешать» на коммунистическое подполье все негативные события при помощи манипуляций и допущений в средствах массовой информации.

– Это им привычно, – кивнул я. – Хуже коммуниста зверя нет.

– Верно, – ответил лектор. – Любимое оружие капиталистов – списывать все проблемы на коммунистическое подполье. Маргинализация коммунистов, запугивание населения и манипуляции общественным мнением – вот основные столпы, на которых держится капитализм. Продолжаем?

Я кивнул.

– Помимо коммунистов, существуют и другие «подпольщики». В первую очередь, конечно, неонацисты, существование которых ФРГ старательно замалчивает. Третий центр подпольной силы – антифашисты.

– То есть идиоты, – расшифровал я.

– Идиоты, – согласился МИДовец. – Капитализм и фашизм – близнецы-братья, в то время как единственным и последовательным настоящим врагом фашизма является коммунизм. Антифашистом, и, как мы только что выяснили, главным идиотом, является действующий канцлер ФРГ, Герберт Эрнст Карл Фрам, ставленник социал-демократической партии Германии. Предпочитает «выступать» под псевдонимом «Вилли Бранд».

– Свой в доску парень Вилли, – умилился я.

– Политику херр Бранд проводит специфическую. Во время избирательной кампании он обещал «разрядку» с нами и нашими союзниками, и кое-что из обещаний даже сдержал. Таким достижением, например, является недавнее взаимное признание ГДР и ФРГ. Этим, впрочем, обещанная им «разрядка» и ограничивается. Основную часть усилий херр Бранд направляет на борьбу с коммунизмом, укрепление сотрудничества с соседями по НАТО и нашим стратегическим врагом. В частности – протолкнул «указ о радикалах», по которому так называемые «враги конституции», они же члены коммунистического движения, не могут устроиться на работу. По совокупности заслуг получил Нобелевскую премию мира.

– Ясно, понятно, – подтвердил я понимание. – Сделали приятно марионетке.

А еще Гюнтер Гийом, один из ближайших помощников-референтов «Вилли», является агентом Штази, что очень здорово – инфу из первых рук получать очень приятно.

– Провокаций и терактов на Олимпиаде не ожидается, – перешел к заключительной части МИДовец. – Безусловно, бдительность терять нельзя – одиночки-радикалы опасны, потому что никого в свои планы не посвещают.

Потому что арабы убедительно победили в «Войне на истощение», а палестинцы без поддержки соратников едва ли пойдут на теракт. В моей реальности, кстати, инфа о подготовке была у всех крупных игроков, включая и ФРГ. При таком обилии сигналов случившееся невольно вызывает задумчивое «а может это спланировано»?

Ну а в реальности этой, получается, тишь да благодать. Подстава все же, как ни крути: мы же договаривались, что сначала меня будут спрашивать, а теперь вон как вышло. Это уже политика – слабины давать нельзя, потому что давление будет только нарастать. Нужно готовить «ответку», доказывать свою способность бороться за личную независимость. Ну и готовиться к тем самым «провокациям и терактам» – что-то нифига я в спокойную поезду в страну-член блока НАТО не верю.

Покинув МИД, поехал к Буденко, по пути вспоминая записанную вчера вечером передачу. Фанки Фанк говорил долго, а я почти ничего не стал вырезать – капиталистической безнадеги и расизма много не бывает. Особенно сочным получился фрагмент, где мой чернокожий рэп-брат пересказывал воспоминания отца-фронтовика: тебя мобилизуют, отправляют побеждать нацизм гитлеровский, ты побеждаешь, получая медали, а по возвращении домой, в свободу и демократию, видишь повсюду таблички «только для белых». Такая вот она, страна возможностей и всеобщей свободы Америка. В данный момент негры находятся в американском посольстве – получают документы, и, возможно, подвергаются допросам: а ну как я им что-то такое показал или рассказал? Удачи, граждане в налакированных туфлях, не первый день на государственных тайнах женат.

Товарищи Олю не забыли и не собираются: об это четко заявляет рукотворный мемориал у ограждения из цветов, открыток, фотографий и свечек. Рядом – вот умора – нашелся размахивающий кадилом старообрядческий поп, которого на всякий случай охраняла пара милиционеров. Присутствовали и «поломники» – возложив дары, они присоединялись к крестящейся двумя перстами группе товарищей.

Они сделали вид, что не заметили меня, я ответил тем же и прошел в ворота больницы. Искусственные цветы не вянут, но Оля теперь может немножко двигаться, поэтому притащил новинку – цветы из фрагментов конструктора типа «Лего». Да, оно как бы запатентовано, но китайцам, чьими руками конструкторы для всего соцблока и отливаются, на это плевать. Цветочки – плод рационализации «здорового человека»: бракованные детали сортируются и формируются в комплекты – правильные формы цветам только мешают. Труд тот еще, объемы маленькие, поэтому смело клеим ценник в двадцать пять безумных рублей – дамы, по слухам, такому подарку впечатляются и пока не догадались, что хитрый кавалер таким образом дарит «вечные» цветы, на долгой дистанции сильно экономя на букетах. Шутка – фиг его знает, как на самом деле, но на полках магазинов не залеживается.

Проход по коридорам временно прервался на переодевание в халат, маску, шапочку, очки и легкую стерилизацию – Оле бактерии заносить нельзя. Вот здесь меня чуть ли не впервые за эти дни покинула охрана. Спасибо и на этом, деда, но от страшной мести это тебя не спасет. Половив в процессе санобработки флешбеки от посещений НИИ, прошел в палату.

Тихо бубнил телевизор, даже через маску пахло хлоркой, закрытое окно показывало «молебен», тикала и попискивала медицинская аппаратура. Потревожив тянущиеся к аппарату трубки, одетая в больничную рубаху, разметавшая всклокоченные волосы по подушке Оля повернулась ко мне, показав синяки под глазами и впалые, бледные щеки. Сердце защемило.

– Привет, – поздоровался я с ней.

Оля с видимым трудом подняла руки и прожестикулировала, продемонстрировав плоды обучения языку глухонемых – в ее лагерь ездит много ребят с проблемами со слухом:

«Привет. Ты просил тебя заменить, и я справилась».

В горле встал ком, из глаз потекли слезы. И вправду – попросил Олю меня на время подменить, и мироздание очень зло пошутило, выдав девушке соразмерное моим испытание.

«Я пошутила, а ты плачешь», – слабо улыбнулась она сквозь кислородную маску. – «Не плачь больше»«Не плачь больше»

Вымучив ответную улыбку, я вытер слезы рукавом и пообещал:

– Не буду!

По крайней мере здесь и сейчас.

* * *

– А теперь меня еще и отдельно от сборной повезут, – вздохнул я, поднимаясь по трапу самолета.

Товарищи летят сразу в Мюнхен, а нам с нигерами придется приземлиться в ГДРовской части Берлина и дальше ехать поездом. Для черных друзей такие меры предосторожности излишни, но им со мной интереснее, чем с незнакомцами.

– Что, нигер? – спросил так толком и не освоивший русский язык Фанки Фанк.

– Радуюсь, что лететь недалеко, – решил я его не грузить.

Мы зашли в самолет, расселись. Еще с нами летят вся комсомольская делегация и Сергей Павлович Павлов, председатель Комитета по физической культуре и спорту при Совете министров Советского Союза. Последний немало времени провел в Комсомоле – ставленник Шелепина – поэтому первую половину полета я просидел возле него, набираясь аппаратной мудрости.

Вторую половину разделил с заскучавшими неграми, по второму кругу (на передаче про это говорили) слушая их рассказы о поездке по Африке:

– Знаешь, что меня больше всего удивило, нигер? – спросил Джим.

– Что?

– Нигерам типа помогает куча разных фондов, которые ворочают миллиардами баксов. Мы с нигерами на районе считали, что фонды реально работают. Я понял, что что-то не так, когда мы приехали в одну из деревень. Рядом с тем, что ездивший с нами гидом чувак – он из ООН – назвал дорогой, стояла табличка с логотипом нашего (американского то есть) говнофонда. Они типа возят жратву и одежду. Мы поговорили с нигерами и охренели: до прихода фондов вокруг деревни были фермы, которые приносили деревне хоть какие-то доходы: на них работали все нигеры, которые уже научились ходить. Ты знал, что белые, получив деньги от других белых, закупают жратву в США и везут ее на американских кораблях?

– Знал, – признался я.

В этом логика есть – бабло остается в родной экономике.

– Но эту жратву не раздают просто так, нигер. Ее ПРОДАЮТ.

– Двойная выгода, – кивнул я. – Продавать то, что уже куплено.

– Продают очень дешево, – продолжил Джим. – Дешевле, чем свою продукцию продавали африканские фермеры. Фермеры из-за этого разоряются, и нигеры впадают в еще большую нищету. Прикинь, нигер, в деревне даже колодца не было, и нигерам приходилось ходить за водой к источнику в паре километров. Знаешь, во сколько мне обошлось нанять нигеров для рытья колодца?

Я знал – это тоже было в телеке:

– Два бакса.

Вот об этом товарищ Крылов и говорил – из замкнутого круга нищеты Африку можно выдернуть только одним способом: строительством социализма.

– А потом мы поехали в Танзанию, – добавил Тайрон. – И просто охренели – ни одного праздношатающегося нигера! Все взрослые работали, дети – учились. Пока снежинки распиливают пожертвования и обирают нигеров, комми реально помогают.

Приятно, конечно, но есть нюансы – например, сопротивление тех самых «нигеров», которые праздношатание очень любят. Ну Африка, блин, с ней просто не бывает, но Танзания по сравнению с другими местами нынче самая настоящая конфетка – товарищи с самодеятельностью «правящих нигеров» с приходом Андропова мириться перестали, и условия выкатывают очень простые: либо делаешь, что говорят, либо с тобой и всеми тебой любимыми неграми произойдет что-то очень плохое. Где-то вождей образцово-показательно уже поменяли самым кровавым и ужасающим способом, подав пример остальным. Судя по Танзании – работает.

А вот Уганду проворонили – эксцентричный дяденька Дада Уме Иди Амин, как и в прошлой реальности, провернул государственный переворот и теперь строит нормальный африканский национализм. Советский Союз ему в этом зачем-то помогает поставками оружия. Не благотворительно, по бартеру, но выгоды там и с лупой не сыскать. Товарищи из Кремля сильно удивили, ответив на посланную им записку с просьбой разобраться вежливым, но непреклонным «не лезь». Они и понятно – геополитика тоже часть природы, и пустоты не терпит – сольем Иди Амина мы, его подхватят капиталисты, и Уганда будет для нас надолго потеряна. Но она же и так потеряна – Иди Амина быстро не сковырнешь, какао у него мало, так нахрена в черную дыру прибавочную стоимость сливать? Скоро, кстати, кофе подорожает – в Бразилии плантации сократят. Вот кофе в Уганде есть, но Иди Амин же его тоже с наценкой продавать будет, как и все остальные. Ну какой смысл? Совсем скоро гражданин Амин начнет эпатировать мировое сообщество заявлениями формата: «Ошибка Гитлера в том, что он убил недостаточно евреев». Нет уж, пусть капиталисты с этим дебилом возятся. Ладно, это до возвращения домой отложим, а пока пристегиваем ремень и приземляемся.

Ух, толпа! Можно поюродствовать – мол делегацию встречают, но плакаты и факты говорят об обратном: спортсмены же в Мюнхене, а на плакатах многочисленные заверения немецких фанатов в большой и светлой любви лично ко мне.

– Shi-i-i-t! – синхронно прокомментировали столпотворение негры.

На обратном пути три концерта в ГДР дам – один бесплатный, собственно в Берлине, и два нормальных, в Лейпциге и Карл-Маркс-Штадте (в девичестве – Хемниц). Два дня назад билеты в продажу поступили, и уже через три часа их было не достать. Приятно!

Спустившись по трапу, я отправил Джима и Тайрона грузиться в транспорт – нафиг лучшей половине Германии рэпер из гетто? Они его и знают-то только косвенно, как «сережаассоциированного». Но на концертах мы с Джимом споем две совместные песни, может и пробудится интерес.

Добравшись до сдерживающего толпу ограждения – заборчики по пояс и много полицейских – принялся улыбаться, пожимать руки и раздавать автографы, параллельно отвечая журналистам:

– В вашей замечательной стране я проездом, но после Олимпиады задержусь подольше.

– На вражескую территорию еду в качестве главы комсомольской делегации – должностные обязанности сильнее личных предпочтений.

– Семья чувствует себя замечательно, спасибо за такой хороший вопрос.

– Ольга поправится, но потеряла легкое. Вчера был у нее в больнице – идет на поправку, сохраняет оптимизм, твердо настроена и дальше приносить пользу мировому рабочему классу – через работу в ВЛКСМ и вступление в Партию.

Ей углы срезать особо нельзя – она же обычная, пусть и умная да разумная, девочка, но через пятилетку я планирую ее видеть в Канцелярии ВЛКСМ как минимум кандидатом в ЦК.

Покинув аэропорт на машине, добрались до вокзала и на поезде отправились на Запад. Берлинская стена с прошлого моего визита претерпела изменения: раньше народ бежал в ФРГ, поэтому восточная сторона стены навевала грусть вышками, пулеметами и патрулями с собаками. Теперь все это с западной стороны, а с восточной – в основном легковооруженные полицейские и симпатичные будки с ехидными табличками: «Помощь переселенцам». Почти не используются – до них попробуй доберись, через стену-то, но в качестве вызывающей зубовный скрежет у врагов «инсталляции» годится. Основной поток «беженцев» представляет собой либо невозвращенцев, либо родственников граждан ГДР – такие почти кончились, потому что давно в социализм сбежали – либо нарушителей границ в других местах: стена же не по всей Германии тянется. «Нарушителей» сажают на месячный карантин – вполне достаточно для проверки по «базам данных», а потом выдают ГДРовские документы. Поражение в правах имеется – госдолжности первому поколению мигрантов занимать нельзя, но их детям уже никаких препятствий не чинят – все, как у нас.