Kitobni o'qish: «Острые цветы»

Лыжник

Воздух вырывался изо рта белыми облачками, мышцы, приятно нагруженные, не ощущали внешнего холода и упруго толкали его тело вперёд, солнце, ещё недавно только поднявшееся начинало бледно проглядывать сквозь частокол древесных стволов. Давид глубоко вдохнул и сильно толкнулся двумя руками сразу – впереди его ждал спуск.

Была особая прелесть в утреннем лесу, освобождённом от людской суеты. После десяти можно было и не надеяться получить удовольствие от лыжной прогулки. После десяти вся база уже полнится народом, и на лыжне не протолкнуться. Тренированные, стремительные спортсмены пролетают мимо, покрикивая на всех остальных; неуклюжие дети, впервые надевшие лыжи, неизменно падают прямо под ноги и портят набитую лыжню; женщины в годах умеренно прогуливаются стайками, занимая собой всю ширину трассы. Да, от такого вавилонского столпотворения трудно получить удовольствие, поэтому Давид и предпочитает вставать в пять часов утра, чтобы успеть насладиться тишиной и одиночеством лыжной прогулки.

Ему уже за пятьдесят, возраст постепенно начинает сказываться на его самочувствии, ему приходится быть более осмотрительным в вопросах собственного здоровья, однако субботние лыжные прогулки остаются неизменными. Давид не претендует на мировые рекорды, его не хватит на пятидесятикилометровую гонку, но его руки и ноги по-прежнему прекрасно справляются с привычной нагрузкой и не сбиваются с правильного ритма. Нога вперёд – рука назад, нога назад – рука вперёд…

Все действия выполняются автоматически. Как на конвейерной ленте, Давиду нет надобности задумываться над координацией, поэтому его голова выключена из процесса управления телом. Его голова абсолютно свободна от каких-либо мыслей, и он позволяет им спокойно порхать внутри его черепной коробки.

На очередной развилке он останавливается. Несмотря на то, что одет он очень легко для конца февраля, ему жарко. Разогретые мышцы не ощущают окружающего холода, промокшее от пота термобельё прилипло к его влажному телу, шапка сползает на глаза, от чего её постоянно приходится поправлять. Высвободив одну руку из тимляка, он снимает перчатку и проводит ладонью по своему лицу. Его ресницы покрыты инеем, и со стороны Давид скорее всего напоминает какого-нибудь отважного покорителя Северных земель.

Он с силой выдыхает из себя воздух и наблюдает за поднимающимся белым облаком. Хорошо! Давид совершенно не чувствует усталости, хотя прекрасно представляет, что завтра некоторые его мышцы будут слегка побаливать. Однако в этом нет ничего страшного – его тело не утратило способность адекватно воспринимать физическую нагрузку. Прогулки по заснеженному утреннему лесу являются предметом его неотъемлемой гордости.

Постояв ещё немного и полюбовавшись игрой падающих снежинок, Давид надевает перчатку и начинает движение в сторону указателя с отметкой «10 км». Сегодня он чувствует себя превосходно и вне всяких сомнений направляется в сторону большого круга. Лыжную палку он прилаживает уже на ходу – сказывается многолетний опыт.

Дорожка перед ним петляет, Давид умело переносит вес с одной ноги на другую. Накануне вечером он правильно подготовил свои лыжи, выбрал нужную мазь, идеально подходящую под погоду, и в данный момент практически не работает руками. Накатанная лыжня и смазанные лыжи делают всё сами за него. Он слегка приседает, поднимает палки и в таком положении добирается до начала спуска.

Подъезжая к склону, он начинает немного оттормаживать – в большинстве случаев на крутых спусках нет лыжни, отчего ноги могут неконтролируемо разъехаться в разные стороны, что почти всегда приводит к очень неприятным последствиям. Для него падение чревато серьёзными повреждениями, поэтому он никогда не начинает спуска, заранее не убедившись в наличии лыжни. На этот раз опасения оказываются излишними, вон она, колея лыжни, тянется вдоль правого края склона, Давид чуть корректирует собственный курс и без проблем входит в направляющие. Теперь его ноги зафиксированы, остаётся только следить за положением тела.

В нескольких местах Давид опытным глазом замечает слегка припорошенные снегом глубокие отпечатки, оставшиеся с обеих сторон от лыжни. Все они говорят о падениях, молодым людям нравится набирать скорость перед крутыми спусками, они изо всех сил отталкиваются палками и буквально срываются вниз… При таких ускорениях малейшая неровность может привести к довольно болезненному падению. Снег, конечно, выступает в качестве подушки безопасности, но никогда не стоит слепо полагаться исключительно на него.

Эти мысли быстро проскальзывают у него в голове, некогда думать о чужих падениях, ему необходимо полностью сосредоточиться на собственном спуске. Давид без проблем справляется с крутым склоном, и в самом его конце выпрямляется и начинает работать руками, ему хорошо известна география трассы – сразу за спуском будет довольно-таки затяжной подъём.

И всё же ему не хватает разгона, набравшие скорость лыжи, подталкиваемые палками, начинают взбираться, но практически сразу останавливаются. Инерция помогла ему, дальше придётся справляться собственными силами. Давид вздыхает, ставит ноги «ёлочкой» и начинает медленный подъём.

В этом вопросе даже многолетняя практика не может прийти ему на помощь, он не единожды наблюдал за тем, как люди преодолевают подъёмы, не сбиваясь с конькового шага. Больше всего его поражали спортсмены в обтягивающих костюмах, которые, казалось, вообще не замечали подъёмов – они просто продолжали ехать, не обращая внимания на крутизну. Давид так и не сумел овладеть этой техникой, подъёмы до сих пор оставались его слабым местом, вызывающим большие трудности. Ему не нравилась десятикилометровая трасса как раз из-за наличия этого затяжного подъёма… Он будет тянуться и тянуться, а ему предстоит перебирать лыжами и топтаться «ёлочкой» …

«Как пингвин. – Подумал Давид, не преодолев и половины подъёма. – Выгляжу, как пингвин, так же переступаю ластами и очень медленно перемещаюсь!»

Он находил большее наслаждение в своих субботних прогулках по пустующему лесу. К тому же в машине, оставленной на стоянке базы, его ждал чай, Давид уже рисовал в своей голове тот момент, когда переоденется в сухие тёплые вещи, усядется на водительское сидение и скрутит с термоса крышку. Весь салон наполнится аптечным запахом из-за бадьяна, который непременно входил в состав лыжного чая. Он будет пить его маленькими глоточками… Но для начала ему нужно закончить подниматься.

Как только уклон стал сходить на нет, Давид сразу перешёл на классический бег. Ему оставался один изгиб дороги, а там уже начнётся спуск, выводящий его прямо к главному корпусу лыжной базы. Странно, что сегодня утром ему не встретился Шмель, обычно тот был единственным живым существом, приветствовавшим Давида по утрам. Старый Шмель имел привычку подбегать к нему и тереться возле ног, пока Давид надевал лыжи. Сегодня эта сложившаяся традиция почему-то нарушилась, хотя Давид и не придал этому событию большого значения, к тому же это значило, что в этот раз на его беговом костюме и перчатках не будет шерсти. Утром он заметил на парковке всего две машины помимо его собственной, и с вершины последнего спуска, видел, что за время его отсутствия их количество не поменялось. Городские любители лыж предпочитали спать.

На миг концы его лыж зависли над уходящим вниз склоном, а затем сила тяжести неуклонно понесла его вниз. Ветер засвистел прямо в лицо, выбивая из прищурившихся глаз слёзы, застилающие обзор. У него не было возможности смахнуть их с лица, потому что нужно было внимательно следить за положением тела, потому как в скором времени его ожидал завершающий изгиб лыжни, выводящий к главному корпусу.

Спираль дорожки сворачивала вправо и вниз, Давид перенёс вес на правую ногу, он уже видел окончание спуска, как вдруг всякая опора исчезла. Он не понял, что конкретно произошло, но уже летел в сугроб. Давид сильно приложился одним боком, его будто смяли, разом выпустив из груди весь воздух. Одного падения оказалось недостаточно для погашения накопленной им энергии, и его поволокло дальше по склону.

Его протащило лицом по снегу, и, наконец, после нескольких неприятных кувырков он остановился. Давид лежал на спине и видел точку, с которой начал спуск, ему был виден смятый, перевёрнутый снег, сломанная палка, оставшаяся в кустах, и несколько внушительных багровых пятен…

Левая лыжа, с пристёгнутым к ней ботинком стояла вертикально, зажатая нога подавала сигналы боли. В вывернутом колене таилось напряжение, Давид постарался не двигать им. «Обо что же я мог так спотыкнуться?» Ему с трудом удалось занять сидячее положение, хотя многие суставы и протестовали против этого. «Что там было на склоне?»

Давид так и не довёл своих мыслей до конца. Они просто оборвались. Оборвались в тот момент, когда он увидел, что у него нет правой ступни. Нога, как и мысли, обрывалась чуть выше щиколотки, весь снег возле него был залит вытекающей кровью. Ему подчистую срезало нижнюю часть ноги.

Кровь продолжала вытекать из его штанины, насыщая снег багрянцем. Как это случилось? Что произошло? Почему? Почему? Множество вопросов вытеснились одним единственным, протяжным и диким криком. Давиду никогда прежде не было так больно.

А чуть дальше в лыжне стояла более ненужная лыжа с пристёгнутым к ней ботинком, нисколько не пострадавшим, чего нельзя было сказать о ноге, всего на несколько сантиметров выступавшей из него.

Девочка

Восемь лет – это тот возраст, когда детские площадки ещё не потеряли притягательности, а потому Агата с большим удовольствием накинула лёгкую курточку и выскользнула в дверь. Её мама, Кассандра, не одобрила бы такой выбор, но в данный момент была занята, так что Агата осталась предоставлена самой себе и самостоятельно решала встающие перед ней проблемы. Она всегда сможет вернуться в их комнату и надеть сверху что-нибудь ещё.

За прошедшую ночь выпало небольшое количество снега, но не достаточное для того, чтобы полностью скрыть следы, которые она в нём оставила накануне вечером. Некоторое время Агата развлекала себя тем, что пыталась наступать во вчерашние отпечатки и наблюдать за тем, куда они могут её завести. Помимо неё детей на лыжной базе не было, но она прекрасно умела проводить время в одиночестве.

Её мама была кухонной работницей и практически весь день проводила на большой кухне, расположенной в правом крыле базы через стенку от столовой. Сейчас наплыва гостей не наблюдалось, из десяти номеров на втором этаже пустовали девять, а оставшийся занимала семейная пара, приехавшая в расположенную в глуши лыжную базу для проведения отдыха. Помимо двух постояльцев, её и Кассандры в небольшом домике, на задворках базы жил Георг – дворник. В обязанности которого входило следить за всем вокруг. В отличии от Агаты и Кассандры (и тем более семейной пары) Георг жил на территории лыжной базы круглосуточно. Агате он казался улыбчивым человеком, понимающим детей и готовым поиграть с ней, если у него не было никакой работы. К тому же он умел воспринимать Агату вместе с её дефектом, и она сразу чувствовала, что в нём нет притворства. В этом вопросе он очень походил на её маму.

Агата с рождения была немой, ей было неизвестно, каково это говорить собственным ртом, у неё для этого имелись пальцы. Ей была неведома собственная речь, поэтому она и не могла дать значение тому, чего была лишена. Ей не дано было выбирать. А всем другим оставалось её принять.

Но далеко не каждому удавалось преуспеть в этом. Мама принимала её и не обращала внимания на отсутствие речи, некоторые из её подруг-коллег по кухне хорошо относились к Агате, вот только в их глазах она видела жалость и детским глазом замечала тот дискомфорт, который порой они испытывали, гладя её по голове. А вот на лице Георга ей так и не удалось поймать даже намёка на возникающее между ними неудобство. К тому же в свободное время Агата имела привычку приходить к нему в домик и учить языку жестов. Её усилиями дворник знал несколько десятков слов, и соответственно имел возможность с ней общаться.

Да, она чуть не забыла про Шмеля! Большого, старого, лохматого Шмеля, вечно бродящего где-то неподалёку. Наверное, он был самым древним созданием, которое Агата видела в своей жизни, хотя по человеческим меркам он был не настолько стар. Шмель уже не бегал, а передвигался медленной раскачивающейся походкой, его тяжёлая морда была опущена вниз, и с нижней челюсти неизменно капала слюна. Однажды Агата заглянула ему в глаза и нашла своё маленькое отражение в окружении лопнувших капилляров. Собачьи глаза напугали её, потом она долгое время видела их во время снов, но так инее могла избавиться от них. У Шмеля были грустные глаза, в них таилось долгое ожидание.

Этим утром старого Шмеля нигде не было видно, пусть даже его следы неоднократно пересекали снег, сам он находился где-то вне зоны видимости Агаты. Возможно, она займётся его поисками немного позже, если он не объявится, сейчас же она собиралась дойти до детской площадки.

В ранний час субботнего утра на большой парковке стояло всего три автомобиля. Тот, на котором не было снега, явно принадлежал возрастному мужчине, регулярно приезжающему с собственными лыжами и направляющимся в сторону спортивной трассы. Агата уже успела выучить его внешний вид и запомнить костюм, который никогда не менялся, словно этот человек мог кататься на лыжах исключительно в одной одежде. Видимо, сегодня он приехал ещё до того, как Агата проснулась, иначе он бы обязательно помахал её рукой, как всегда случалось, если он замечал её одинокий силуэт.

Вторая машина, стоящая в самом углу и превратившаяся в самый большой сугроб, принадлежала Кассандре и являла собой не самую впечатляющую модель, забота о которой с каждым годом требовала всё больших забот и, главное, средств. Некогда зелёная краска местами начинала отваливаться, над колёсами появлялись ржавые пятна, Агата замечала сильные вибрации, сидя в салоне. Маму это расстраивало. Маме не нравилась их машина, которую Агата запомнила с самого детства, но ничего другого они себе позволить не могли. Кассандра была всего лишь кухонным работником, приезжающим на лыжную базу вахтами и проживающим в малюсенькой комнатушке вместе с дочерью-инвалидом.

Очень даже хорошо, что их машина была полностью погребена под снегом, потому что по сравнению с оставшейся машиной выглядела бы совершенно убого. Чёрный джип внушительных габаритов величественно стоял возле корпуса и невольно складывалось впечатление, что вся стоянка предназначается ему одному. Автомобиль выглядел надменно, чем позволял сложить определённое мнение о его владельцах – квартирующих в единственном занятом номере на втором этаже.

Агате эти люди сразу показались неприятными, муж и жена, приехавшие на огромной машине, вокруг них постоянно чувствовалась отталкивающая аура, они презрительно смотрели на мир и тем более на тех, кто на социальной лестнице стоял много ниже них. Они гостили на лыжной базе уже пять дней и всё это время непрестанно ссорились.

Эта пара ссорилась в столовой, ссорилась в собственном номере, ссорилась перед выходом на лыжню, они ссорились ежечасно и очень громко. Как-то по этому поводу Георг сказал, что особая ирония заключается в том, что сюда они приехали на семейный отдых. Агата шутки не поняла, но заметила, как на лице Кассандры появилась лёгкая улыбка. А ей очень нравилось, когда на усталом лице мамы появлялась улыбка.

Вот и сейчас до гуляющей Агаты доносились приглушенные голоса, исходящие из гостевого номера на втором этаже. Они снова ссорились. Девочка решила как можно быстрее проскользнуть под их окнами, даже она уже устала от вечной ругани и жуткой атмосферы, преследующей богатую парочку.

Лишённая возможности говорить Агата обладала куда более ценным даром – умением слушать, оценить истинную полезность которого ей предстояло только с течением времени. Однако этим утром ей хотелось немного тишины, поэтому она зажала уши ладошками в толстых перчатках и быстро обогнула угол здания, выходя из зоны поражения шумящей парочки. А ещё они предпочитали ранние завтраки, из-за чего Кассандре пришлось менять устоявшийся распорядок дня, что не скрылось от Агаты.

С выбором курточки она промахнулась, на дворе по-прежнему стоял февраль, и в воздухе ещё не ощущалось подступающего дыхания весны. Агата начинала подмерзать, но не настолько, чтобы развернуться и пойти в их с мамой комнату переодеваться. Она не сомневалась, что стоит ей немного побегать или повисеть на турниках, как сразу станет теплее.

Иногда на площадке бывали другие дети, иногда они даже не отказывались играть с ней, но в большинстве случаев, как и этим утром, горки-лесенки и качели принадлежали ей одной. Агата умела справляться с отсутствием друзей, практически все её забавы были рассчитаны на одного человека.

Под ногами хрустел снег, и ей нравилось смотреть вниз на чистые сапожки, которые совсем недавно купила ей мама. Они были ярко-жёлтого цвета и оставляли отпечатки в виде звёздочек. Она специально двигалась зигзагами, чтобы успеть максимально налюбоваться на остающиеся за ней следы, отмечающие пройденный ею путь.

Однако она была не первой, кто наступающим днём топтал снег перед детской площадкой – чуть припорошенные следы бродящего Шмеля пятнали неприкосновенность снежного покрова. Ага, значит, старый пёс вполне мог скрываться где-нибудь поблизости. Внимательно изучив направление, которого придерживался Шмель, Агата смело выдвинулась на его поиски.

Отпечатки лап приближались к горке, потом резко заворачивали и далее по широкой дуге огибали закрытый на зиму верёвочный парк. И чего такого интересного Шмель мог унюхать в той стороне? Агата нахмурила брови и продолжила играть в следопыта, за верёвочным парком территория лыжной базы заканчивалась, раньше там стоял забор, но минувшей осенью его повалило, поэтому ничто не отгораживало детскую площадку от густого леса, растущего сразу за ней. Где-то в том направлении должна была находиться автобусная остановка – Агата часто видела, как с этой стороны леса выходят лыжники, но что там могло заинтересовать Шмеля?

А вдруг он сбежал? Нет, такого просто не могло произойти. Восьмилетней Агате хватило сил, чтобы аргументировать невозможность этого: во-первых, Шмель был старым и просто не смог бы убежать куда-то далеко; во-вторых, его тут кормили, Георг да и её мама часто наполняли глубокую миску, из которой Шмель имел обыкновение есть; ну и в-третьих, ведь он являлся, можно сказать, членом их семьи. Девочка не могла представить лыжную базу без её шерстистого и мохнатого старожила!

Возле верёвочного парка она остановилась, перед ней начинался лес, и накренившиеся под тяжестью снега ветки пугали её. Дальше она идти не собиралась. Ей было только восемь, и одной рукой Агата крепко-крепко вцепилась в вертикальную опору аттракциона – боялась, что мёрзлые ветки утянут её за собой в лесную глушь…

Страх, более реальный от того, что она могла разглядеть его источник, впился в каждый кусочек её замерзающего тела. Ей захотелось в туалет, но куда большим соблазном было подойти поближе и внимательно рассмотреть то, что отныне будет являться ей ночными кошмарами.

Чернеющей тушей среди кустов распластался обездвиженный Шмель в обрамлении неровной кляксы, успевшей обратиться кристалликами. Агата не видела его головы (хорошо! что она не видела его головы), лишь косматая спина да клочки шерсти, прицепившиеся к веточкам куста… И ещё была нога – задняя вытянутая лапа, как у тонущего, просящего о помощи. Лапа указывала на неё, и Агата видела, что она больше не принадлежит телу.

Дворник

По сравнению со снегопадами минувшей зимы сегодня снега почти и не выпало. Месяц назад Георгу приходилось налегать на дверь собственного домика, чтобы иметь возможность покинуть его утром. Сугробы завалили его жилище по самые окна, приходилось орудовать лопатой, чтобы добраться до столовой, а дальнейшее продвижение по территории лыжной базы возможно было только на маленьком тракторе, который, опять же пришлось выкапывать из гаража.

Небо было ясным, в свежем воздухе кувыркались снежинки, впрочем не доставляя ему ни малейших забот. Георг вполне мог бы обойтись метлой, но в силу привычки решил вооружиться лопатой. Начинавшаяся суббота сулила ему возможность отдыха, хотя обычно все его дни неизменно были трудовыми.

Среди прочих работников лыжной базы укоренилось мнение о том, что он исполняет обязанности дворника, всем было известно, что он чистит дорожки, однако на одном этом широкий круг его обязательств не исчерпывал себя. На самом деле практически все процессы хозяйственно-бытовой направленности непременно проходили через него. Георг отвечал за очень многие вещи, и территорией, отведённой в его управление, являлась вся лыжная база, включая участки спортивных трасс, изгибы которых отстояли от административного корпуса на несколько километров.

Георг следил за работоспособностью уличного оборудования, начиная от граблей и газонокосилки и заканчивая новомодным ратраком, при помощи которого он несколько раз в неделю прокладывал лыжню. Освещение тоже зависело от него, но благо стоял уже февраль, и Новогодняя суета с гирляндами и цветными фонариками осталась за спиной, ожидая следующего случая доставить ему лишние хлопоты.

Он занимался небольшими ремонтными работами внутри корпусов, чистил крыши от снега, чинил выходящую из строя технику и несколько раз гонял по парковке тощих лисиц, случайно вышедших из леса.

В общем, он всегда был при делах и умел прекрасно с ними справляться по той причине, что проживал прямо на территории базы и никуда не выезжал из своего маленького домика, состоящего всего из одной комнаты. Кормился он в столовой, душ принимал в комнате для персонала, жалование у него было смехотворное, но, сказать по правде, он не придавал этому большого значения. Всеми минимальными удобствами, необходимыми для жизни его обеспечивала лыжная база, а в случае крайне нужды он и сам мог встать на лыжи и пробежаться пять километров до ближайшего магазина, расположенного в посёлке.

Один такой работник заменял трёх-четырёх, но не требовал за свои услуги большой платы, поэтому на протяжении долгих лет Георг оставался в своей должности. Администрация быстро приноровилась к его причудам и стала использовать с особой выгодой для себя, практически за бесценок они были обеспечены добросовестным работником.

Георга вполне устраивал такой расклад, он вёл тихую, уединённую жизнь, наполненную работой, которую ему нравилось выполнять. Никакого специального образования он не имел, закончил только среднюю школу, зато всегда умел найти применение своим рукам, а именно такой человек и был нужен на лыжной базе, где постоянно возникали проблемы разного масштаба, требующие его вмешательства.

За несколько лет он успел переоборудовать старый сарай в собственное убежище. Маленькая (и единственная) комнатка была обустроена всем необходимым для жизни нетребовательного человека: кровать, стол, два стула, множественные полки с книгами – по большей части мебель была изготовлена им самим с минимальным участием покупных изделий. Под окошком в одном углу стоял ещё один стол, заменявший ему кухню, пузатый чайник размещался в специальной нише, в центре комнаты стояла старая кованая печь-буржуйка, вполне пригодная для отопления его жилища и приготовления пищи, хотя в тёплые сезоны Георг всегда предпочитал готовить на свежем воздухе, удобного расположившись возле самодельного мангала под прикрытием широкого брезентового тента. Уличный Кухонный Уголок являлся предметом особой гордости Георга.

Зимой у него было много забот, поэтому при всём желании руки у него так и не дошли до расчистки Уличного Уголка, но в скором времени ожидалось наступление весны, и Георг уже планировал те работы, за которые возьмётся, как только снеговые шапки пойдут на убыль.

А впрочем… быть может, и сегодня он уже займётся каким-нибудь своими личными делами, раз дел на территории базы у него не осталось. Вчера утром до приезда основной массы лыжников он вновь проложил лыжню, а затем целый день провёл в подвале, перетаскивая с места на место коробки со старым снаряжением и оборудованием, которому пора уже было на мусорку. Работы там осталось порядочно, на несколько дней, но разве Георг не заслужил себе небольшого перекура? Быть может, он имеет право на личные дела в эти выходные? Идея казалась ему заманчивой, и он хотел с нею согласиться. Но для начала необходимо было завершить уборку снега.

Уверенными движениями Георг раскидывал снежную пыльцу, хорошо, что на улице немного подмораживает, иначе снег был бы липким и тяжёлым. Пятачок между своим домиком и административным корпусом он расчистил очень быстро, совершенно не напрягаясь.

Идеально было бы очистить парковку, но здесь Георг всецело надеялся на ветер – парковка обширная, да и расположена на открытом пространстве, на ней всего три машины, скорее всего, снег просто сдует в один угол, и ему не придётся этим заниматься.

Да, Георг всё больше склонялся к выходному, нет, ему в самом деле без притворства нравилось работать руками, но всё же иногда нужно уметь и расслабляться. Он был одет во флисовую кофту, а на руках не было перчаток, пальцы и ладони немного покалывало от холода, но ничего страшного в этом не было. Погода стояла как раз такой, чтобы было приятно работать на свежем воздухе. А раз даже погода сегодня благоволит, то почему бы и самому не пробежаться на лыжах? Трассу он почистил только вчера, ночью выпало совсем немного снега, и его собственные лыжи, всегда готовые, ожидают за дверью.

Он быстро разбросал оставшийся снег, убрал лопату и решил прогуляться до кухни. Несмотря на ранний час, он не сомневался, что Кассандра – единственная оставшаяся из обслуживающего персонала внутри административного корпуса – уже успела приготовить что-нибудь к завтраку. Георг поморщился, вспомнив приехавшую в начале недели скандальную парочку, у которой вечно возникали претензии ко всем окружающим. Они словно ставили целью перенести внутренние неурядицы и раздоры на внешний мир, следовало признать, что с этим они отлично справлялись. Большую часть дня Георг проводил вне корпуса, но возвращаясь вечером, уши его сразу наполнялись руганью, слышимой на всех этажах лыжной базы.

Машина приезжих тоже сразу же бросалась в глаза. Внушительный чёрный джип концентрировал внимание исключительно на себе. Но Георг даже не глянул на него, в его мире роскошь сводилась к кружке крепкого чая и потрёпанной книжке, а в машине он видел лишь груду железа и пластика. Дорогая игрушка и только.

Ему нужно было обогнуть угол корпуса, пройти вдоль парковки и по небольшой лесенке подняться к главному входу. Он несколько раз заливисто свистнул, но нигде не заметил неуклюжей фигуры старого Шмеля. Странно… Обычно пёс бывал не прочь появиться на его свист, потому что умное животное знало, что в карманах свистящего человека всегда найдётся что-нибудь вкусное. Георг повторил зов, но ответа не последовало. С чего бы вдруг Шмелю нарушать давно выработавшуюся традицию? Не мог же он погнаться за лисицей и кануть в дебри зимнего леса?

Георг пребывал в хорошем расположении духа ровно до того момента, пока со стороны противоположного угла корпуса не послышалось искажённое мычание, такой звук мог исходить только…

– Агата! – Выдохнул Георг и сразу перешёл на бег.

Валенки, в которых он находился, совершенно не подходили для бега, утрамбованный снег предательски заскользил под подошвами, и только подвернувшийся поручень лестницы помог ему удержать тело от падения.

Агата! Георг мысленно проклинал себя за то, что так и не установил калитку со стороны детской площадки. Сразу за площадкой начиналась узкая тропинка, ведущая к остановке, которой часто пользовались лыжники, приезжающие на автобусах. Сколько раз он порывался установить там дверь, но администрация не воспринимала его просьбы всерьёз! Так перегородится проход, говорили они, так лыжникам придётся делать большой круг, чтобы попасть на базу, говорили они. А то что дети могли убежать по той дорожке, их интересовало не так сильно.

Вряд ли Агата стала бы уходить с детской площадки, для этого она была слишком умной, но Георгу сразу вспомнились те тощие лисы, которых он гонял по парковке! А что, если они вернулись и напали на девочку? Уже завернувшему за угол Георгу пришла непрошенная мысль о том, что лисы сильнее прочих животных подвержены бешенству, а у него в руках не было даже лопаты, чтобы дать им отпор.

Он ворвался на детскую площадку, ожидая увидеть её оккупированной тощими лисицами, но вопреки собственным пугающим мыслям обнаружил среди турников и горок Агату в полнейшем одиночестве.

– Агата? – Бредя к ней, он зацепился ногой за выступающую из снега корягу и был вынужден схватиться за припорошенный турник. На секунду его влажные ладони прилипли к холодному металлу, но он даже не заметил мгновенной вспышки боли, когда резко оторвал руки. – Агата, что такое?