Kitobni o'qish: «Цыганка Вася, механик с волантера «Доброволец»»

Часть первая. Дороги разных миров

Глава 1. Табор уходит нафиг

Василиса Ивановна, или просто Васька, – девочка того возраста, когда всё сложно. Жизнь – вообще не так чтобы простая штука, а в «почти шестнадцать» особенно. Звучит лучше, чем «пятнадцать», да? И всё равно ты какая-то невзрослая. Вот и дядя Малкицадак называет «ла́ченько ча́юри», «милая девочка».

Малкицадак (для своих Малки) – баро́ табора «дрома́ рома́», то есть «Людей Дороги». Баро – это не сокращение от «барона», как думают многие га́джо (гаджо – любые люди, кроме цыган). У цыган нет баронов, графов, князей и царей. Баро – это как отец семейства, только очень большого, очень шумного и чертовски бестолкового. Вот у Василисы Ивановны есть отец, которого зовут несложно догадаться как, так он иной раз за голову хватается. Хотя у него всего лишь жена Светлана и дети Васька с Лёшкой, которые даже и не цыгане совсем. Страшно представить, каково Малки. Ромалэ́ – народ буйный.

Среди дрома́ рома́ полно людей самого разного происхождения, но даже представители весьма флегматичных рас и народностей быстро заражаются цыганским раздолбайством. Вот, например, Йоска – типичный негритёнок, чёрный и губастый, с жёсткой шапкой пыльных курчавых волос. Болтает по-цыгански и по-русски, но занят в основном уклонением от любой работы по хозяйству. Пока его мама – статная и красивая чернокожая женщина в ярком платье, удивительно свёрнутом из одного цельного куска ткани – разыскивает его по лагерю, чтобы отправить мыть посуду, Йоска прячется за автобусом и болтает с Василисой. Страшно любопытный, но довольно забавный мальчуган. Ему всего четырнадцать, и Ваське смешно, когда он пытается изображать из себя взрослого. Для этого Йоска плюётся и ругается, но, к счастью, только тогда, когда вспоминает, что так надо.

– А ты правда механик на вола́нтере? – спрашивает он уже второй раз. Никак не может поверить.

– Младший механик, – честно призналась Василиса. – Главмех у нас Зелёный.

– Он правда зелёный?

– Ты что, – рассмеялась Васька, – разве люди бывают зелёными? Просто прозвище. Не знаю, почему его так зовут.

– Люди всякие бывают, – качает головой Йоска. – Вот ты белая, волосы светлые, глаза зелёные. А я чёрный – и волосы, и кожа, и глаза. Зара, моя сестра по отцу, рыжая, и кожа как молоко. Янко – сам цветом как кирпич, волос жёлтый, глаза синие. Так почему бы и зелёным людям не быть? Я бы не удивился, увидев зелёного человека. Миров много, людей много, все разные. А ты бы удивилась?

– Удивилась бы, наверное. Я всему удивляюсь, мало пока видела.

– Ха! – тут же надулся Йоска и, вспомнив, что он взрослый, сплюнул в дорожную пыль. – Я много видел! Я – рома дрома, человек Дороги! Мы идём из мира в мир, у нас нет дома, кроме наших машин.

– У вас интересная жизнь, – согласилась Василиса, – но я когда-нибудь хотела бы свой дом.

– А сейчас у тебя его нет? Где же вы живёте?

– Сейчас, пожалуй, нигде. Вот с вами путешествуем. Я, мама и брат.

– А где твой папа?

– Мой отец – капитан волантера. Но волантер… Долго объяснять, в общем, требует ремонта. Папа с командой отправился за одной важной штукой, а нас с мамой и Лёшкой послал с караваном Малки в Центр. Папа починит волантер, прилетит туда, и мы встретимся.

– Волантер – это же такой дирижабль, да? – уточнил Йоска.

– Не совсем. Просто похож. На самом деле, он летает не по закону Архимеда, а по другому принципу. Но ты не поймёшь.

– Чойта не пойму? Я не маленький, пхагэ́л тут дэвэ́л[1]! – Йоска сплюнул.

– Я и сама плохо понимаю, – вздохнула Васька, – да и никто не понимает, наверное. Волантер – древняя штука, техника Ушедших. Я там могу починить свет в салоне или унитаз в гальюне – это так туалет называется – и всякую мелкую авионику ещё. Приводы рулей, управляющие коллекторы ходовых машин… А если главный движитель крякнет – то всё. Ни инструкций, ни деталей. Хорошо, что они почти вечные.

– А чего тебя не взяли, ну, штуку эту искать? Раз уж ты механик?

– Я младший механик. И папа считает, что маме и брату я сейчас нужнее.

– Ему сколько, брату твоему?

– Почти восемь.

– Совсем мелкий! – гордо сказал Йоска. – Не то, что я. Ой-ой-ой!

Это его мама нашла. И сразу схватила за оттопыренное чёрное ухо, чтобы не удрал.

– Здравствуй, чаюри, – поздоровалась она с Василисой, – так и думала, что этот баловник тут. А ну, явэ́н кхарэ́[2], там посуда немыта, и в фургоне кто-то бардак развёл! Не знаешь, кто это был?

– Ну, ма-а-ам! – возмущённо завопил Йоска.

В тот момент он был так похож на Васькиного брата, Лёшку, что Василиса невольно засмеялась. Мальчишки такие одинаковые!

Йоска обиженно сплюнул, за что получил лёгкий подзатыльник, и мама его увела.

***

Когда Васька залезла в автобус, брат уже спал, набегавшись за день, а мама читала книгу при свете маленькой лампочки. Караван вставал на ночёвку, как только начинало темнеть, поэтому двигался, по мнению Василисы, очень медленно. Два-три перехода в день максимум, а то и вовсе один. Цыгане спешить не любят, всё равно всю жизнь в дороге. Машина, в которой сейчас размещается Васькина семья, – старый автобус КАвЗ, переделанный в дом на колёсах. На «газоновском» шасси, жёстком и тряском, только мотор заменён на дизельный. Все цыганские машины на дизелях, потому что солярку проще достать в пустых мирах, она дольше не портится на заброшенных заправках. Бензин хранится куда хуже. Дизеля старые, ушатанные. У Василисы как механика это вызывает возмущение. С трудом уговорила их водителя, дядю Фонсо, отрегулировать хотя бы топливный насос, чтобы меньше дымило. Он, как все цыгане, считал: «Едет – значит, исправно». Смотрел, как Васька возится, выставляя ход плунжера, и только посвистывал удивлённо.

– Откуда ты только этого набралась, чаюри?

– Я же механик, дядя Фонсо. Я на заводе выросла!

– Ох, – вплеснула руками его жена Симза, – бедная твоя мама!

– Почему? – удивилась Василиса, затягивая гайку на топливной трубке.

– Как она тебя замуж выдавать будет?

Васька аж ключ от неожиданности уронила. Она, конечно, считает себя почти взрослой (Скоро шестнадцать, совсем скоро!), но замужество представляется ей чем-то, что случается с другими. Тоже мне, повод для беспокойства! Потом, она слышала (Вовсе не подслушивала, нет!), как мама, смеясь, делилась с цыганкой:

– Да, Симза, она у нас девочка-маугли, воспитанная инженерами.

– Я слыхала, вы были в плену в Коммуне!

– Ох уж эти слухи! – отмахнулась мама. – Нет, не в плену, на самом деле. Но мой муж работал на очень секретном заводе, мы жили с ним, это такое закрытое место… Локаль. Как отдельный маленький мир. Там, пожалуй, даже неплохо – у нас была большая квартира, отличное снабжение, нас уважали, и мы ни в чём не нуждались. Но, увы, детей там не было. Василиса выросла среди взрослых, и с машинами ладит лучше, чем со сверстниками. И почти ничего не видела, кроме чертежей, станков и механизмов.

– И вас оттуда не отпускали совсем?

– Раз в год на море. В отпуск. Но там никого не было, кроме нас и таких же отпускников. Купаться да загорать для пользы здоровья. Васька там даже скучала без своих любимых моторов!

– Мы бы так не смогли, – сочувственно вздыхает Симза. – Мы, цыгане, вольный народ! Наша жизнь – дорога!

– Вот и мы не смогли, – серьёзно отвечает ей мама, – как появилась возможность, сразу сбежали. И теперь, кажется, наша жизнь тоже дорога. На какое-то время, я надеюсь.

***

Автобус, в котором они теперь живут, – машина Фонсо и Симзы. Их дом, их транспорт, их имущество. Пожилая цыганская пара (с точки зрения Василисы все, кто старше мамы с папой, – старики) с радостью приняла их семью на время путешествия. Их дети давно выросли, обзавелись своими машинами-домами, кочуют сами. В автобусе салон разделён на три комнаты. Две – как каюты на корабле, маленькие, с откидными кроватями. Третья – сзади, общая, как гостиная или кают-компания. Васькин папа – бывший моряк, она привыкла всё называть по-морскому. Помещения украшены в оригинальном цыганском стиле: яркие краски, цветная бахрома, рисунки цветов и птиц, позолота и алый цвет. Сначала кажется, что глаза лопнут, но потом привыкаешь. У цыган так принято.

Туалета, ванной и кухни в этой квартире на колёсах нет. Захочешь писать – придётся останавливаться и присаживаться за колесом. Василиса с непривычки очень смущалась, потому что уединение при этом весьма относительное. Но деваться некуда – привыкла. Они уже неделю почти едут, нельзя же всё время терпеть. Утром встали, в реке умылись, на костре разогрели вчерашний ужин, ставший сегодняшним завтраком, прогрели моторы – и колонна тронулась. Потом глойти – цыганский колдун-проводник, старый узкоглазый азиат, морщинистый, пёстро одетый, и, как Василисе показалось, постоянно нетрезвый – прямо на ходу открывает путь. Машины ныряют в туманное марево Дороги, странного пространства-между-мирами, недолго едут там, потом выныривают, – а вокруг уже совсем другой мир. Так живёт «рома дрома», Народ Дороги. Перевозят товары, иногда – людей, как Василису с мамой и братом, но это не главное. Главное – нигде не останавливаться надолго.

Иногда весь день едут через новый мир, иногда – уже через десяток-другой километров снова на Дорогу ныряют. Хлоп – и всё другое. Сначала это интересно, потом утомительно.

***

Чаще всего миры пустые. В них когда-то была жизнь – с дороги видны заброшенные дома и посёлки, заросшие поля. На обочинах выпотрошенные заправки с откачанным предприимчивыми цыганами топливом, асфальт (где он есть) покрыт пылью и прошлогодней листвой. Йоска, с важным (и очень взрослым!) видом объясняющий Василисе, как устроен Мультиверсум, рассказал, что это старый караванный маршрут. Тут ничего интересного нет, всё давно нашли и к делу приспособили. Зато безопасно. А если в сторону свернуть – то всякие чудеса случаются. Василиса спрашивала, какие именно, но Йоска каждый раз уходит от ответа. Вскоре она поняла, что рассказать ему нечего. Хотя цыгане – народ бродячий, но кочуют они обычно одними и теми же путями. В сторону свернуть – там неизвестно что будет, может, и не выберешься. «Мультиверсум – опасное место!» – значительно повторил Йоска чьи-то слова.

– Не так уж вы, выходит, много и видите, – сказала Василиса разочарованно. – Одну Дорогу.

– А вот и нет! – обиделся Йоска. – Вот стану взрослым, заведу свою машину, смогу к любому табору примкнуть. Все по разным маршрутам ходят, всякое видят.

– А без табора никак?

– Если ты не глойти – никак, – признался он. – Кто тебе проход откроет? К этому способности иметь надо. А ещё зо́ры.

– Зоры? Что это?

– Это такие штуки… Как тебе объяснить… Небольшой такой цилиндрик, а в нём энергии море. На машине глойти стоят такие штуки, которые открывают путь, в них они вставляются.

– А! – догадалась Василиса. – Это ты про акки и резонаторы? У меня есть акк в УИне, универсальном инструменте. А резонаторы я на заводе видела.

Девочка достала из поясного чехла устройство, похожее на металлический фонарик, только вместо линзы на его торце торчит пирамидка из сходящихся чёрного и белого клинышков.

– Ты что! – испугался вдруг Йоска. – Убери сейчас же! И никому не показывай никогда!

– Почему?

– Ты знаешь, сколько стоит такая штука?

– Не знаю. В Коммуне у каждого техника УИн был.

– Достаточно, чтобы вас за него убили. Кто угодно и где угодно. Не знаю, как там в Коммуне, про неё много всякого врут, но даже один зор или как ты там его назвала?

– Акк. От «аккумулятора».

– Так вот, даже если продать все наши машины, все товары и всех людей в рабство – и то на один зор не наберётся. У нас есть зоры, но ими распоряжается баро. Я не знаю, сколько их, это секрет, но это самая большая ценность табора. Нет зоров – не выведешь машины на Дорогу, так и застрянешь в одном мире навсегда!

– И что, могут отобрать?

– Ты откуда взялась такая дурная? – удивился Йоска. Вспомнил, что он взрослый, выругался и сплюнул. – В Мультиверсуме полно плохих людей!

***

Василиса, конечно, знает, что не все люди хорошие. Но последние несколько лет её жизни прошли в Коммуне, обществе совершенно безопасном. Там её окружали, в основном, коллеги отца – техники и инженеры, электрики и механики. Кто-то из них ей нравился, кто-то – не очень, но опасаться она не привыкла. Максимум агрессии, с которой ей приходилось сталкиваться, это: «Кыш, малявка!» Обидно, но совершенно не опасно. Поэтому Йоска, хотя и младше, прав – Василиса девочка умная, но немного наивная. Не ждёт от людей плохого, а оно, увы, случается.

К полудню табор Малкицадака вдруг начал замедляться, машины сбросили скорость, загудели сигналы.

– О! – оживился сидящий за рулем Фонсо. – Кажись, прибыли!

– Куда это, что это? – заволновался Лёшка.

– Большой придорожный рынок, – объяснила Симза. – Мы сюда часто заезжаем. Продаем всякие штуки, покупаем всякие штуки.

– Можно нам посмотреть, мам, можно? – Лёшка аж запрыгал. Ему ужасно наскучило целыми днями смотреть в окно на дорогу.

– Симза, это не опасно? – спросила мама.

– Нет, Свет, если не уходить с рынка. Пусть побегают детишки, разомнут ноги.

Василиса не обиделась на то, что её причислили к «детишкам», – для тёти Симзы даже её мама недостаточно взрослая.

Пока автобус заруливал на парковку – обширное пустое пространство, обнесённое высокой металлической сеткой, – цыгане уже высыпали из своих машин, создав по обыкновению пёструю шумную толпу, которая быстро рассосалась по рынку. Но Йоска дождался Василису с Лёшей у двери.

– Пригляжу за вами! – сказал он солидно. – Я тут уже был.

***

Такой рынок Василиса видела впервые. Товар в основном разложен на земле, на расстеленных тряпках, на самодельных корявых столах, рассыпан по ящикам. Торговые места в лучшем случае укрыты от солнца выгоревшими тентами из драной ткани на палках, но чаще просто под открытым небом. Часть товара – продукты сельского хозяйства: фрукты и овощи, грязная картошка, укрытое марлей от мух мясо, много сушёной рыбы. Часть – детали для машин: колёса, масло, фильтры, шланги, прокладки и прочие расходники. Часть – совершенно неизвестные Василисе предметы непонятного предназначения: сложные устройства, более всего похожие на запчасти для больших механических кукол, какие-то колёсики и шестерёнки, электронные блоки с необычными разъёмами и непонятными надписями. Это было очень интересно, но куда необычнее выглядели сами продавцы. Васька то и дело дёргала Лёшку за руку и шипела: «Не пялься так! Это невежливо! И пальцем не показывай! Вот если бы на тебя все пальцами показывали, тебе бы понравилось?»

Здешние торговцы – люди как люди. Смуглые, темноглазые, вполне приветливые, радостно, но без навязчивости приглашающие их к своим прилавкам. Но это «в целом». Потому что целых среди них почти нет. Почти у каждого чего-то не хватает. У кого руки, у кого ноги, у кого глаза, а у многих отсутствуют несколько частей тела разом. При этом они совершенно не выглядят несчастными, а недостающие конечности заменены сложными механическими протезами. Стальные ноги на пружинном приводе, целые руки из покрытых пластиком пространственных конструкций, механические кисти с пальцами из полированных алюминиевых сегментов.

Вот девушка, продающая умопомрачительно пахнущие пирожки. Очень симпатичная, красивая даже. Василиса успела ей немножко позавидовать, а потом та повернулась, открыв правую половину лица – металлическую полумаску, зеркально повторяющую левую, живую сторону. В стальной блестящей глазнице – объектив камеры, с лёгким жужжанием сфокусировавшийся на Лёшке. Тот аж застыл, раскрыв рот.

– Какая красивая! – сказал он неприлично громко. – Она внутри железная или настоящая?

– Лёш, ну что ты! – укоризненно одёрнула его сестра.

Девушка засмеялась левой частью лица, правая, металлическая, сохранила своё блестящее спокойствие. На полированной скуле – изящная геометрическая гравировка с чёрным травлением.

– На! – она протянула Лёшке пирожок. – Вкусно!

– Простите, у нас нет денег… – сказала Василиса.

– Не надо деньга. Кусай, малсик. Ты тозе красивый. Будес, когда вырастес! – и она снова засмеялась, весело и открыто, хотя железная половина лица выглядит немного пугающе.

– Что надо сказать? – пихнула Васька схватившего пирожок Лёшу.

– Ой, спасибо, железная тётя!

– Я не вся зелезная, только немнозко! – засмеялась она. – Литсо, цуть-цуть рука.

Девушка звонко постучала по стальной щеке металлическим пальцем. На правой руке мизинец, безымянный и средний – живые, обычные пальцы, с аккуратно остриженными короткими ногтями, покрашенными перламутровым лаком. А указательный и большой – из полированных бронзовых деталек, с искусно фрезерованными суставами на заклёпанных осях.

Василисе очень хотелось подробно рассмотреть, как искусственная половинка кисти сопрягается с живой, и как именно эти пальцы двигаются, но было как-то неловко. Она поблагодарила продавщицу и пошла дальше за убежавшим вперёд Йоской, потянув за собой замешкавшегося брата. Тот пошёл нехотя, постоянно оглядываясь на «красивую железную тётю», которая смеялась и махала им вслед.

Внезапно, приглядевшись к незнакомому товару, Васька поняла – это не детали больших кукол. Это детали людей!

***

– Давайте сюда, – нетерпеливо позвал их Йоска, – тут интересное!

Возле самой большой на рынке полосатой палатки столпился чуть ли не весь табор. Цыганские старшины, главы родов – все, как один, бородатые, пузатые, в алых рубахах и золоте везде, включая рот. Молодые цыгане, предпочитающие бородам усы и ещё не сменившие собственные зубы на золотые. Цыганки всех возрастов – пёстрые и крикливые, как тропические птицы, звенящие развесистой бижутерией и трясущие многослойными юбками. Цыганская детвора – от босых ободранных ребятишек, пыльных и чумазых без различия полов, до подростков у которых мальчики строго отдельно от девочек.

У Василисы с ними общение не сложилось. Цыганские мальчишки стараются казаться взрослее, чем они есть, из-за чего ведут себя ужасно глупо. За девочками они либо очень нелепо и навязчиво «ухаживают» – это выражается в криках издали: «Эй, красотка, дай поцелую!» – и в провожании заливистым свистом, – либо демонстративно игнорируют, если ухаживания не принимаются. Просто поговорить – нет, никак. «Кто же с женщинами разговаривает?» Хорошо, что Йоска для этого слишком мал, болтлив и любопытен.

Цыганские девочки болтают только о том, чем накраситься, во что нарядиться, у кого сколько украшений и каких. И ещё о мальчиках. Кто за кого замуж пойдёт. Цыганок выдают замуж рано, Васькины ровесницы – уже все сосватаны, причём иногда их даже не спрашивают, нравится ли им жених, а то и вовсе знакомят с будущим мужем только на свадьбе. На Василису они смотрят со смесью зависти и жалости. Зависти – потому что ей не надо срочно выходить замуж, немедленно рожать выводок детей и дальше всю жизнь заниматься только хозяйством. Жалости – потому что такую девушку замуж, конечно, ни один нормальный цыган не возьмёт. Не красится, не наряжается, золота не носит, ходит в штанах, как парень, возится с железками, как парень, разговаривает, глядя в глаза, как парень… Кому такая жена нужна?

Не то, чтобы Василиса сидела этакой букой и вовсе не общалась со сверстницами, но воспринимали они друг друга со взаимным недоумением. Васька не понимала, что интересного в том, чтобы выйти замуж – это же скучно! А цыганки – как она может прилюдно ковыряться в моторе автобуса – это же неприлично!

***

Собравшаяся у палатки толпа что-то бурно обсуждает, но Василиса пока плохо понимает по-цыгански. Нахваталась немного слов, но когда все говорят быстро, экспрессивно и одновременно, то ничего не понять.

– Что там, Йоска? – спросила она у цыганёнка.

– А, дяде Тамашу руку сделали!

– А зачем?

– Ах, ты же не знаешь! – Йоска преисполнился превосходства и сплюнул, чтобы подчеркнуть, какой он взрослый. – Дядя Тамаш полгода как руку потерял.

– В смысле? Как можно потерять руку? Шёл-шёл, споткнулся – и потерял? Или в кафе забыл?

– Почти! – засмеялся Йоска. – Только не в кафе, а в баре. Напился там пьяный и пошёл в табор. А зима была, ночь, метель – он заплутал и в сугробе уснул. Правая рука в рукавице была, ей хоть бы что, а левую, без рукавицы – отморозил так, что пришлось отрезать чуть не по локоть. А то бы умер. Вот и выходит – «руку потерял».

– Понятно. А теперь что, нашёл?

– Ага. Мы тут четыре месяца тому проходили, скинулись всем табором и заказали ему новую. Мерку тогда с культи сняли. А теперь она готова уже, пришли забирать. Тут умеют протезы делать, да ты уж видела, небось.

– Да, – согласилась Василиса, – увидела. Хотя не поняла, почему они все…

– Смотри, смотри! – перебил её Йоска. – Вон Тамаш!

Тамаш – худой усатый цыган лет тридцати – идёт, сопровождаемый женой и детьми. Руки ниже локтя у него действительно нет. Василисе показалось, что выглядит он не столько счастливым, сколько испуганным. Но бодрится, делает вид, что ему всё нипочём. Цыгане всегда так делают, им очень важно, что о них подумают другие цыгане. (На то, что про них думают га́джо[3], цыганам плевать.)

У палатки его встретил местный – не то торговец, не то врач. В белом, но не очень чистом халате, стоящий на механических, очень искусно сделанных ногах, блестящих полированным металлом. На его лице вместо верхней части, над носом – стальная вставка с целым букетом камер, а глаз и вовсе нет. Василиса увидела, как левый блок камер с жужжанием провернулся, сменив длиннофокусный объектив на широкий. Ниже носа осталось обычное лицо пожилого мужчины с аккуратной седой бородкой, а вот выше человеческого лба с кустистыми бровями волос нет, череп сверху покрыт металлической гнутой пластиной.

Мужчина жестом пригласил Тамаша внутрь, и оказалось, что рука его тоже механическая, но почти неотличимая от настоящей – покрыта пластиком в цвет кожи. Можно было бы спутать – если бы не отстоящая от предплечья, присоединённая сложным разъёмом кисть. Василиса сразу подумала, что она, наверное, сменная. Может быть, одна у него чтобы здороваться, другая – чтобы операции делать, если он, конечно, и правда, врач. А может, ещё третья есть какая-нибудь. На гитаре, например, играть. С медиаторами вместо ногтей. А что? Удобно!

Тамаш побледнел, покачнулся, но жена поддержала под локоть, и он взял себя в руки. Кивнул местному и прошёл внутрь палатки. Мужчина с камерами на лице протянул вперёд свою механическую руку, повернув её пластиковой ладонью вверх. Из толпы цыган важно вышел дядя Малки – баро Малкицадак. Он положил на эту ладонь небольшую коробочку. Врач второй рукой осторожно открыл крышку. Камеры на его лице зажужжали, меняя оптику, но Василисе не было видно, что он там рассматривает.

– Здесь цена без анестезии, – сказал врач.

– Он будет терпеть, – сказал Малки, – у нас больше нет.

– Как хотите, – ответил тот равнодушно. – Но нервы приращивать будет больно.

– Потерпит, – повторил Малки.

Врач закрыл коробочку, убрал в карман, развернулся и механическим шагом ушёл в палатку. Ноги его издавали при каждом шаге негромкое шипение и пощёлкивание.

– Как ты думаешь, Тамаш будет орать? – спросил Йоска Василису.

– Даже думать об этом не хочу! – отмахнулась она. – Пошли отсюда, на товары посмотрим.

***

Тамаш орал так, что слышно было по всему рынку. Орал, как будто руку ему не приделывают, а отпиливают. Медленно, тупой пилой. Продавцы поворачивали головы на звук, переглядывались и понимающе кивали. Василиса теперь смотрела на их товары без интереса – всё удовольствие испорчено. Детали протезов выглядят очень любопытно и с инженерной точки зрения весьма интересно устроены, но под вопли Тамаша воспринимаются иначе. Если руку приделать так больно, то каково было девушке с половиной лица?

Через час Тамаша вывели из палатки под руки две местных женщины. Обе с пластиковыми белыми масками вместо лиц. Красивыми, но совершенно безжизненными. Цыган был бледным, как бумага, мокрым от пота и еле стоял. Его сразу подхватила жена и поддержали дети. Тамаш, кое-как утвердившись с их помощью на подгибающихся ногах, торжественно поднял вверх левую руку. Ниже локтя нестерпимо сверкало настоящее цыганское великолепие – золотой протез. Полностью повторяющий форму руки, идеально прилегающий, скрывший в себе уродливую культю. Тамаш гордо и звонко щёлкнул механическими пальцами, показывая, что протез его слушается.

– Ого, – сказала Василиса, – она же тяжёлая, наверное. Такой кусок золота!

– Не, – пренебрежительно ответил Йоска, – я слышал, как они торговались тогда. Там золота вообще нет, просто покрытие из чего-то похожего. Нитрат какой-то.

– Нитрид, может быть? Нитрид титана?

– Во, да, он.

– Ух ты! – нитрид титана впечатлил Василису куда больше, чем золото.

Золото что? Металл мягкий, тяжёлый и бестолковый. Только что не окисляется. То ли дело нитрид титана! Им даже режущие кромки инструмента покрывают, такой он прочный.

Тамаша отвели в его машину – старый военный КрАЗ, который превратили в настоящую кибитку, установив на раму за кабиной расписной сарай из дерева и ткани. Караван начал собираться в дорогу – тащили с рынка последние товары, доторговываясь на ходу, пихали в кузова мешки и коробки, договаривались о будущих сделках на следующий визит, планировали поставки. Некоторые уже прогревали моторы, чадя густым солярным выхлопом, – Василиса немножко погордилась, что автобус дяди Фонсо теперь почти не дымит. Разве что синим масляным дымком немножко, но это надо поршневую смотреть, не в дороге же.

– Вась, а где Лёша? – спросила её мама.

– Ой, и правда… Вот только что со мной был!

– Ну Вась, разве так можно? Это же твой брат!

– Сейчас, мам, буквально минута! Он не мог далеко уйти! – Василиса опрометью бросилась обратно на рынок и побежала по рядам, оглядываясь.

– Мальчик? Не видели? – спросила она у девушки с половиной лица.

– Красивый? – засмеялась та. – Туда посол!

Василиса бросилась в указанную сторону.

Лёшка нашёлся возле ограды парковки, то есть совсем недалеко от каравана – но с другой стороны забора.

– Тссс! Тихо! – зашипел он на Василису. – Гляди!

Она выглянула за угол.

– Это Злодеи! – убеждённо сказал Лешка. – Бандиты или пираты!

– Меньше мультики смотри, – сказала Василиса, но кучкующиеся неподалёку от выезда люди тоже показались ей подозрительными. Во-первых – машины. Не грузовые с прицепами, как у торговцев, и не жилые автобусы, как у цыган. Одинаковые бронированные внедорожники незнакомой модели, плюс странный многоколёсный броневик, весь утыканный антеннами. Во-вторых – люди. Все одинаково одеты, в какую-то форму и пластиковые на вид кирасы. Все с оружием. У цыган тоже оружие есть, в каждой машине ружьё или даже автомат. Но они никогда не ходят с ним, держа в готовности, как эти. Но самое подозрительное – люди рассматривают готовящийся к отправлению табор в современные цифровые бинокли, на что-то друг другу показывают и переговариваются.

Группа машин стоит недалеко от стоянки, но на неё не заезжает, значит, рынок им не нужен. Так что же им нужно?

– Пойдём, – потянула Василиса Лёшку, – пора ехать.

– А как же Злодеи? – разочарованно заныл он.

– Расскажем о них дяде Фонсо. Он знает, что делать.

– Ну, Ва-а-ась…

– Бегом!

Пока добежали до стоянки, оббегая длинный забор, машины уже потянулись на выезд. Их автобус стоит с раскрытой дверью, рычит мотором, мама изнутри сигналит руками: «Быстрее, быстрее!»

Василиса, таща за руку Лёшку, опрометью помчалась через опустевшую парковку. Отставать нельзя, важно, чтобы табор шёл плотной колонной, не растягиваясь, тогда глойти может спокойно утащить за собой все машины.

И тут с дороги послышались выстрелы.

Наперерез головным машинам колонны выскочили из-за поворота те самые внедорожники. Кто-то стрелял в воздух, видимо, требуя остановиться. Но цыгане не стали останавливаться: передняя машина, которая оборудована резонаторами и на которой едет глойти, прибавила ход и замерцала, уходя на Дорогу. Одновременно замерцали, как будто по ним побежала цветная рябь, остальные машины каравана. Василиса впервые видела переход снаружи, и это оказалось очень красиво. Она успела разглядеть, как кричит что-то неслышное напуганная мама, а потом табор исчез. Дети остались одни на пустой парковке, а внедорожники с нападавшими умчались куда-то вдаль.

– Мама! Мама! – закричал осознавший масштаб бедствия Лёшка. – Мама! Вернись!

Он сорвался с места и побежал вслед исчезнувшему каравану, да с такой скоростью, что Василиса его догнала уже далеко за оградой рынка.

[1] Заломай тебя чёрт (цыг.)

[2] Пошли домой (цыг.)

[3] Нецыгане.