Kitobni o'qish: «Два рассказа»
Гений
(литературный вандализм)
Маленький Саша, уставший от дразнилок деревенских ребят и прозвищ, которые ему давала дворня, в очередной раз, прибежал к няне и весь в слезах засыпал её вопросами. Как объяснить маленькому господину, почему его волосы курчавятся, кожа смугловатая, прадед, хоть и при царе, и даже дворянин, но всё же арап, но мальчик совсем не арап – он – русский?
И вот няня, подперев рукой щёку, и задумчиво глядя в, подёрнутое морозными узорами, окно, нараспев рассказывала о защитной реакции кожи на действие ультрафиолетового излучения, о взаимосвязанности процессов, происходящих в человеческом теле, и о том, что косвенным результатом этих процессов являются, в том числе, и кучерявые волосы. А наличие в родне арапа ни коим образом не мешает Сашеньке быть абсолютно русским, что ещё больше закрепляется наличием дворянского титула и её – няни, которая может быть только у русских дворян и никак у арапов и прочих нехристей.
Очарованный неубедительным, но таким складным, объяснением Саша подпрыгнул, подбежал к няне, обнял её и воскликнул «Что за прелесть – эти сказки!»
Няня, ошарашенная таким складным и абсолютно уместным высказыванием своего подопечного, порывисто обняла его, поцеловала и, слегка отодвинув, чтобы лучше полюбоваться, вынесла, как оказалось позже абсолютно верный, вердикт – «Гений! Солнце русской поэзии!». И, в порыве чувств, отставив Сашеньку, зачерпнула своей большой кружкой сладенькой бражки. Ещё раз взглянув на маленького смуглого, кучерявенького и кареглазого афророссиянина, она залпом осушила кружку.
Слабая сопротивляемость стареющего организма алкоголю, избыток чувств, усталость в конце рабочего дня и объём кружки сообща сделали своё дело – голова няни склонилась набок, тело ослабло и, такой вот обессиленной, она рухнула со стула на пол, не причинив себе никакого, даже малозначительного ущерба, о чём свидетельствовал тут же раздавшийся храп.
Маленький Саша, подбежав к лежащей на полу и храпящей не только на весь дом, но и на весь двор няне и, теребя её за плечо, вскричал: «Ты жива ещё моя старушка?». Но, видя, что сказок в этот вечер уже не дождаться, сел на нянин стул и, глядя в вечереющее зимнее окно, стал аккуратно выводить на, ещё чистом, листе бумаги «Буря мглою небо кроет…». Буря крыла, дымок струился, окошко светилось, няня храпела. Мальчик, тыкая гусиным пером, торопливо и размашисто писал, временами отвлекаясь на рисование иллюстраций к написанному – человечков, и прочей ерунды на полях. Почерк был настолько размашистый, а ерунда так плотно, подробно и тематично нарисована, что, возможно, он был не только гениальным поэтом, но и первым, кто воплотил идею комиксов. Мало не перегруженного интеллектом текста, сопровождаемого большим количеством, абсолютно понятных сопроводительных картинок.
Детская привычка, рисовать на полях, так и осталась с поэтом и при жизни поэта была просто привычкой.
Сама концепция комиксов, подсмотренная и похищенная империалистами, была развита, коммерциализованна и к истокам авторства и страны происхождения уже никто не возвращался. Хотя если к подобным рукописям прибавить жития святых, распространяемых на территории нашей державы, то сложится ясная, однозначная и неоспоримая версия места рождения комиксов и их эволюционного развития.
Будучи великой державой, мы, абсолютно безвозмездно, являем и дарим миру гениев, идеи, и культурное наследие. Часто, для того чтобы они не пропали на нашей огромной территории, потому что рожать и являть мы можем, а хранить – ещё нет.
А к няне Саша, будучи взрослым, заезжал ещё не раз. Точнее не к няне, а к её замечательной бражке и, к не менее замечательной, кружке.
2009
Египет
Он начался ещё на нашей, российской территории – в новом, отполированном и просторном зале Свердловского аэропорта. Мягкие сиденья (мы даже чуть-чуть на них покимарили), чистые стёкла, разноцветные строчки на табло. Может быть, это было просто начало отдыха, но он так плотно был связан с посещением Египта, что Египет чуть-чуть чувствовался даже на Урале. Не для всех, а только для тех, кто туда летел. Одна из разноцветных строчек донесла до нас весть о том, что Египет мы увидим на два часа позже запланированного, нет, даже на три, или два с половиной. Нет, точно – на два с половиной.
Приученные к толерантности мы ждали. Отдых уже начался, начался ещё вчера – в вагоне поезда. А сегодня он продолжается. Мы ехали/летели в Египет втроём. Дочь отпустили с учёбы (с агрессивным недоумением), жена оформила отпуск за день до отъезда, я сбежал (не у кого было отпрашиваться).
Между блестящими поверхностями бесшумно скользили прозрачные кабинки лифтов, часть помещений занимали «предприятия общественного питания». Мясное ассорти в желе очень понравилось. Несмотря на миниатюрность порции, цена была достаточно гармоничной (с учётом окружающей обстановки), а вот пиво… Пиво тоже было вкусным, холодным, в высоком, тяжёлом и очень чистом стакане, только вот цена – 100 рублей за пол литра (цена 2009 года), мне показалось немного дороговатой.
И мороженное с ягодкой вишенки – тоже вкусное. А часть желе, которое осталось в пластиковой банке мы хотели тоже съесть, но пока решали кто это сделает, оно вместе с банкой, под действием силы тяжести, с ускорением 9,8 м/с2 достигло пола и, открыв крышку с удовольствием развалилось у наших ног. Собрав бренные останки в салфетку и слегка взгрустнув, Софья отнесла свёрток в урну, тоже новую и блестящую.
Во время регистрации наблюдал как женщина с ребёнком (лет 7-8) протискивается вдоль очереди вперёд – заходит сбоку и тихонечко вклинивается в очередь, пройдя один этап, бежит к следующей очереди, но встаёт не в хвост, а ближе к началу и тихонько двигаясь, вклинивается опять. Без просьб и скандалов. Неагрессивная наглость.
Потом проверка. Накопитель (тоже новый и блестящий) и вот – посадка. Нет, только табло над выходом с реквизитами нашего рейса, а персонала ещё нет. Минут через пять появляются служащие и ныряют в дверь, очередь, всколыхнувшись, замирает. Ещё служащие – подошли к двери, посмотрели стойки, о чём-то переговорили и ушли. Опять ждём. Вот опять идут двое – сейчас начнётся. Нет, не начнётся – мимо прошли. Минут через пятнадцать появились те, кто должен пропустить на посадку и вяло – радостная, не пьяная очередь, без скандалов двинулась в тамбур, который упирался в открытую дверь самолёта. Неагрессивно наглая женщина с ребёнком, заметив движение, зашла чуть-чуть сбоку, ближе к началу очереди, вклинилась и нырнула в тамбур.
А в самолёте приятные стюардессы «Здравствуйте, проходите пожалуйста» и на лицах хорошо выученные улыбки. Почему выученные? Потому что ничего смешного в пассажирах не было и особой радости, от предстоящей в полёте работе, тоже не предвиделось. А они улыбались. Может быть не по-настоящему, но – приятно.
Сели, пристегнулись, протряслись по бетонке, подпрыгнули, ещё раз, и ещё и – в небо. А под крылом дома, дороги, поля и реки. А в самолёте – напитки. «А можно Пепси?». «Налейте, пожалуйста, яблочный сок». И есть подушки и пледы. В иллюминаторе – Россия, Украина. Над Чёрным морем покормили. Нормально так.
Я очень люблю есть в самолёте и съедаю, обычно, всё. И соль, и перец, и хлеб. После трапезы остаются только посуда, приборы и мятые салфетки. Если есть зубочистка, то и её сгрызаю.
