Kitobni o'qish: «Антиваксеры. Книга 1. Грустный праздник»

Часть первая. Антиваксеры

Глава 1. Восемьдесят пять рублей

(воскресенье, 18:00, шесть суток до Дня вакцинации)

В полумраке кабинета было очень тихо, только часы отбивали под потолком свой бесконечный ритм, не обращая никакого внимания на двух мужчин, сидящих внизу. Первый, в полицейской форме, расположился за небольшим столом, полностью заваленным бумагами, второй примостился рядом, на стульчике.

– Я майор Антонов, – бесцветным голосом представился первый, – следователь по Вашему делу. Назовите свое имя и фамилию.

Второй презрительно молчал.

– Сегодня в двенадцать часов дня Вы забрались на памятник Первым вакцинаторам и кричали оттуда, что прививки, цитирую – «это бесовские метки, призванные свести русский народ в могилу и установить власть мирового правительства над остатками отупевшего населения», – сказал Антонов. – Конец цитаты.

Задержанный молчал гордо и еще более презрительно, слушая со стороны свои собственные слова, и невольно вспоминая те полные драматизма события, что приключились с ним сегодня утром, и оказались едва ли не единственным ярким пятном в его однообразной и унылой серой жизни.

– Ваше имя и фамилия? – равнодушно повторил следователь, но сидящий напротив раздулся от гордости и ничего не ответил.

Майор Антонов пожал плечами, открыл лежащую перед ним папку, достал оттуда какой-то листок и начал читать.

– Кузнецов Олег Спиридонович, сорок пять лет, не вакцинированы, образование среднее специальное, ранее трудились на заводе «Красный октябрь» сварщиком, уволены за прогулы шесть лет назад, в настоящее время нигде не работаете, не женаты, детей нет, проживаете по адресу город Шахтинск, улица Калужская, дом тринадцать, квартира семь, вдвоем с матерью, состоите в партии антиваксеров. Сегодня утром, во время несанкционированного митинга, Вы залезли на памятник Первым вакцинаторам…

Тут следователь прервался и впервые с интересом посмотрел на задержанного.

– Там же двенадцать метров высоты, да еще плюс постамент три метра. Вас снимали сверху пожарной машиной, Вы как туда залезли-то?

В Олеге некоторое время боролись гордость, презрение к власти и непреодолимое желание похвалиться. И, в конце концов, последнее чувство победило:

– Этот монумент несколько лет назад наш завод устанавливал, когда я там сварщиком работал. Сзади специальные скобы приварены, для монтажа. По ним и залез.

Майор посмотрел на задержанного с явным уважением. Тот приосанился.

– По имеющейся у полиции информации, за подъем на памятник организатор несанкционированного митинга по кличке «Троцкий» пообещал Вам восемьдесят пять рублей, – сказал Антонов.

Олега чуть ли не первый раз в жизни называли на «Вы», и в душе он этим страшно гордился, однако виду старался не подавать.

Полицейский придвинулся поближе.

– Но зачем Вам восемьдесят пять рублей? – спросил он.

– Похмелиться надо было, – признался Олег, умолчав о том, что вдобавок он хотел еще и произвести впечатление на Наташку.

– Да разве же на такие деньги похмелишься? – следователь, похоже, искренне удивился.

– У нас в соседнем подъезде бабка первач гонит и за восемьдесят пять чекушку продает.

– А почему за восемьдесят пять, а не за сто, например?

– Сто – дорого, – гордо сказал Кузнецов, – не купят.

Антонов озадаченно замолчал, размышляя о тонкостях нелегального ценообразования. Часы, обрадовавшись внезапной паузе, затикали с удвоенной силой.

– Олег Спиридонович, полиция не станет возбуждать уголовное дело в отношении Вас, если Вы дадите согласие на вакцинацию, – после паузы сказал майор, а потом наклонился и достал из ящика стола инъекционный пистолет какой-то необычной модели.

Великий Станиславский, увидев сейчас лицо задержанного, бросил бы навсегда свое актерское ремесло и, заплакав в бессильной злобе, подался бы с горя в шахтеры. Ведь такого гениального сочетания ненависти, презрения, гордости и обреченной тоски не смог бы изобразить ни один, даже самый великий актер. Олег – смог.

– Полиция считает возможным не возбуждать в отношении Вас уголовное дело, а также предлагает погасить Вашу текущую задолженность по кредитным обязательствам в размере один миллион четыреста шестьдесят тысяч триста два рубля, – добавил равнодушным голосом следователь.

В кабинете воцарилась абсолютная тишина. Даже часы поняли, что сегодня не их день, и остановились. Наверное, села батарейка.

Олег изо всех сил пытался сдержаться, но руки его вдруг как-то сами, без ведома хозяина поднялись и начали рвать рубашку на груди.

– Стреляй, сволочь! – хрипло застонал он, безуспешно пытаясь справиться с непослушными руками.

Майор криво усмехнулся, поднял инъекционный пистолет, взвел его и прицелился задержанному в грудь…

Глава 2. Страшный суд

(понедельник 14:00, пять суток до Дня вакцинации)

В полумраке подвала было тихо. Только где-то в дальнем углу размеренно и монотонно отбивала свой ритм капающая вода. И этот едва слышный, но непрекращающийся звук больше всего нервировал Олега, хотя, надо сказать, что для волнения у него сейчас имелись причины и посерьезнее.

«Вот интересно, когда же мне станет страшно?» – подумал Олег, почему-то не испытывающий ни малейшего чувства страха. Вместо этого на него накатило какое-то совершенно неуместное в данной ситуации состояние азарта.

Кузнецов сидел на стуле, со связанными за спиной руками и с кляпом во рту. Судя по неприятному запаху, в качестве кляпа использовался его собственный носовой платок. Людей, сидящих напротив, пленник совсем не видел. Только их силуэты чернели на фоне грязного, слепого окошка, светившего в глаза из-под потолка подвала.

– Ну здравствуй, Олежек, – затянувшуюся тишину прервал наконец негромкий, приятный и хорошо знакомый Кузнецову голос секретаря антиваксеров, услышав который, пленник невольно вытянулся на стуле. Ведь все члены партии прекрасно знали, что их формальный глава, Максим Львов, носящий гордую кличку «Троцкий», числился лишь номинальным руководителем мятежных антиваксеров. А настоящим лидером и вдохновителем партии был ее секретарь, скрывающийся под псевдонимом «Иван Иванович», который и обратился сейчас к Олегу.

– Мммммм, – вежливо промычал в ответ Кузнецов, выпучив глаза от усердия.

– Ох, ироды! – притворно всплеснул руками Иван Иванович, – вы зачем-же живому человеку кляп в рот засунули, быстро вытащите!

Только сейчас пленник понял, что у него за спиной кто-то стоит. Невидимый кто-то тут же выдернул кляп и жить сразу стало легче и веселее. А Олег невольно подумал про себя, что обязательно спросит дома у матери, почему она так редко стирает его носовой платок. Хотя до дома надо еще добраться…

– Здравствуйте, – повторил Олег.

– А ты герой, Олежек, – восхитился его собеседник, – у меня аж сердце в пятки уходило, когда ты карабкался на памятник! А какую ты пламенную речь сверху толкнул! Загляденье!

Кузнецов приосанился, ведь слышать такие лестные слова от Ивана Ивановича в любом случае было очень приятно.

– Но вот незадача, Олежек, – развел руками секретарь, – прямо сверху по пожарной лестнице тебя спустили в полицейскую машину и увезли в отделение.

Тут, словно от летаргического сна, очнулся один из силуэтов справа от пленника. Им оказался Востриков, худой, длинный, нескладного вида мужчина, кандидат наук, доцент местного филиала областного университета, всю свою сознательную жизнь, выступавший против всех и вся, и наконец удачно нашедший себя в компании мятежных антиваксеров.

– Сатрапы! Ублюдки! Подонки! —закричал он, подпрыгивая и костеря на все лады полицейских. Впрочем, одного косого взгляда Ивана Ивановича хватило, чтобы Востриков заткнулся, но не перестал скакать на стуле, вновь переживая про себя трагические события вчерашнего дня.

– А в отделении полиции, Олежек, тебя ожидали только два варианта, – невозмутимо продолжал секретарь, – либо получить пятнадцать суток и подметать сейчас площадь вокруг памятника этим долбаным вакцинаторам, вместе с остальными задержанными, либо уколоться и выйти на свободу, предав оставшихся в застенке товарищей. А ты на свободе… – и тут Иван Иванович добродушно улыбнулся и опять развел руками.

Олег вдруг почувствовал, как силуэты, внешне сидящие неподвижно, начали наплывать на него, тянуть к нему руки, угрожающе шептать и насвистывать. Но Кузнецов не испугался – это было частью игры, в которую он сейчас играл, и в которой он просто обязан выиграть! А в голове услужливо всплыли слова, сказанные вчера следователем: «Они будут ждать, что ты начнешь оправдываться, уверять их в своей невиновности. А ты просто сиди и молчи!»

Поэтому Олег так и делал – он спокойно смотрел на силуэты и молчал. И его невозмутимость выбила из колеи даже самого Ивана Ивановича. Но ненадолго, конечно.

– А ты знаешь, Олежек, как легко можно выявить вакцинированного предателя? – спросил коварный секретарь, и сам же себе ответил. – Инъекционный пистолет оставляет едва заметный след от укола на груди человека. И профессиональный врач без труда обнаружит этот след!

Силуэты утробно заворчали, предвкушая скорую расправу над отступником.

– Мария Петровна! – сказал Иван Иванович голосом циркового конферансье и сделал жест, которым обычно фокусники достают зайцев из цилиндра.

Один из силуэтов тотчас-же кинулся вперед с диким воплем. На сцену вышла, а точнее вылетела Мария Петровна Шпицрутен, бывший врач-терапевт Шахтинской городской больницы, старушка лет шестидесяти. С самого начала пандемии она в штыки приняла обязательную вакцинацию и организовала у себя на работе подпольную группировку по введению пациентам дистиллированной воды под видом Спутника V, и по выдаче поддельных сертификатов. Ее преступная деятельность процветала несколько месяцев, но в один не очень прекрасный день Мария Петровна сослепу перепутала ампулы и вместо воды вкатила полусотне человек слабительное. Этот день стал днем ее краха, ведь в искренней ненависти к старой врачихе сплотились и взбешенные обманом вакцинаторы, и незадачливые антиваксеры, испытавшие после укола массу интереснейших впечатлений в самое неподходящее время. Старушку с позором выперли из больницы, и она едва не сделалась изгоем, однако ее пригрел у себя в партии Иван Иванович, справедливо рассудивший, что опытный врач в хозяйстве лишним не будет, как бы он и не обделался на работе.

Человек, стоящий сзади, сделал шаг вперед и в руке у него блеснул фонарик, луч которого впился Олегу в грудь. Мария Петровна Шпицрутен, продолжая вопить, разорвала на пленнике рубашку и, вооружившись огромной лупой, начала тщательно изучать его обнаженный торс. Кузнецову было щекотно и немного смешно.

Обследование затянулось. Вопли Марии Петровны как-то сами собой вскоре затихли. По нетерпеливому шевелению силуэтов стало ясно, что они рассчитывали на быстрый и однозначный исход осмотра. Но старушка, лихорадочно дыша, лишь водила и водила лупой по груди Олега, однако так и не выносила свой неумолимый приговор.

Наконец терпение иссякло даже у невозмутимого Ивана Ивановича.

– Ну как у Вас дела Мария Петровна, след нашли? – спросил он.

Та оторвалась от связанного пациента и растерянно развела руками. Партийная этика не позволяла ей врать товарищам.

– Я ничего не вижу… – честно призналась она.

А в голове Олега в этот момент закружились барабанчики игрового автомата, выкидывая три топора. Фоном к ним звучал хорошо поставленный голос крупье, тьфу ты, майора Антонова конечно:

«Нам поступили пистолеты нового поколения, конвекционного действия. Они не оставляют след, а просто создают облако вокруг человека, через которое прививка попадает внутрь.»

«Как химтрейлы? Как вакцина с самолетов?», – спросил голос Олега.

Голос следователя-крупье промолчал, и это было красноречивее любого признания.

Молчал и секретарь партии. Он явно рассчитывал на совершенно иной результат осмотра, однако быстро взял себя в руки и спокойно сказал:

– Ну, объясни нам тогда, Олежек, как ты вышел на свободу?

И тут Олег понял, что схватка практически выиграна. И ровным голосом начал говорить:

– Мою личность в полиции установили мгновенно. На меня там, оказывается, даже дело заведено, где вся моя биография расписана! Вплоть до того, что я за прогулы уволен. Ну а сам допрос оказался очень коротким. Я ведь никаких партийных секретов не знаю. Поэтому следователь сразу предложил мне вакцинироваться и выйти на свободу…

Кузнецов замолчал, вновь переживая тот драматический момент.

– Ублюдки, какие они все же подонки! – опять заголосил Востриков со своего стула.

– Предложил мне вакцинироваться, а взамен погасить мои кредиты, миллион четыреста…

Доцент заткнулся на полуслове, выхватил из кармана телефон и начал что-то лихорадочно считать на нем.

– Но я отказался. – устало сказал Олег. – Предать товарищей за миллион? Да я потом в зеркало смотреться не смог бы!

– Так почему же тебя отпустили? – повторил ничего не понимающий секретарь.

– В кармане посмотрите, там лежит приговор…

Иван Иванович сделал знак, и человек, стоящий за спиной пленника, сунул руку в карман разорванной рубашки, вытащив оттуда какую-то бумагу. Он протянул ее вперед вместе с фонариком. Секретарь включил свет и стал изучать документ. Казалось, что его подсвеченное лицо отдельно от туловища парило в темноте, производя довольно жуткое, и одновременно весьма забавное впечатление. Наконец Иван Иванович оторвался от бумаги, выключил фонарик и посмотрел на Олега.

– Ничего не понимаю. Тебя приговорили к пятнадцати суткам принудительных работ. Но почему ты сейчас не в камере?

– В полиции мне приказали срезать с памятника все монтажные скобы, чтобы на него никто больше не смог подняться, – ответил Олег, – но только я один знаю, где они расположены, сам их когда-то приваривал. Сегодня утром в суде мне вынесли приговор, а с завтрашнего дня я начну отбывать наказание. Ну а за то, что я срежу скобы, после окончания принудительных работ буду уходить домой, а не торчать ночью в камере.

– Сегодня скобы срежешь, а завтра грудь под вакцину подставишь? – завопила Мария Петровна, оглядываясь на доцента в надежде получить у него поддержку.

Востриков, однако, молчал и продолжал торопливо нажимать на кнопки телефона.

– Я и не знал ничего об этих скобах, еще удивлялся вчера, как ты умудрился забраться наверх? – задумчиво сказал Иван Иванович. – А ведь знай мы такой расклад, могли бы в День вакцинации спокойно подняться на памятник и повесить на нем флаг антиваксеров. Но теперь этого уже не сделать.

– Скобы приварены ко всем трем фигурам, они так хитро расположены, что их и не найти, если не знаешь, где искать, – объяснил Олег, – а я срежу скобы лишь с центральной статуи, с той, на которую сам залазил. И если понадобится, мы всегда сможем забраться на памятник по боковым фигурам.

Силуэты возбужденно зашумели, но секретарь поднял руку и в подвале мгновенно воцарилась тишина. Только дурацкая вода в углу продолжала капать, раздражая пленника. Однако, самое страшное оказалось уже позади. Все прошло так, как и предсказывал следователь.

– Развяжите его, – скомандовал Иван Иванович, и Олега тут же освободили от веревок.

Теперь можно было подумать и о разговоре с матерью насчет носового платка.

Глава 3. Заря коммунизма

(вторник, 21:30, четверо суток до Дня вакцинации)

В полумраке пустынной, расположенной на самом краю Шахтинска улицы, с нежным и совсем не подходящим для нее названием Весенняя, было тихо. И днем то по этим глухим окраинам ходить лишний раз не стоило, а вечером подобное развлечение порадовало бы только самоубийц. Андрей Николаевич Бабушкин, главный редактор газеты «Заря коммунизма», стоял у окна своей убогой однокомнатной хрущевки и с ненавистью смотрел вниз, на хорошо знакомую и давно опостылевшую ему улицу. Он почти полвека прожил на Весенней, и поэтому, как никто иной, прекрасно понимал всю ее провинциальную убогость и безнадежную тоску. Выжить здесь могли лишь люди подобные его соседу снизу, который почти каждый день с утра и до ночи беспробудно пил, да выяснял отношения с собутыльниками. А Бабушкин тем временем перевел взгляд на далекие неоновые огни Центра, так сильно манящие к себе, и так презрительно отталкивающие его своим холодным сиянием. Ведь Андрей Николаевич давно мечтал жить среди тех неоновых огней, но увы, мечта его была несбыточной.

Много лет Бабушкин работал в местной газете «Заря коммунизма», которую по какому-то странному стечению обстоятельств до сих пор не переименовали в «Городскую газету» или хотя бы в «Вестник капитализма». И Андрей Николаевич прекрасно понимал, почему так вышло – о существовании газеты все просто забыли. Ведь жители Шахтинска искренне думали, что «Заря коммунизма» угасла еще в прошлом веке, хотя в городском бюджете ежегодно закладывалась статья на ее содержание. Деньги, впрочем, выделяли мизерные. Газета уже несколько лет не печаталась на бумаге, а существовала лишь в виде электронного бюллетеня городской администрации.

За долгие годы работы Андрей Николаевич в полной мере ощутил на себе правдивость услышанной им когда-то очень давно фразы – «проще всего двигаться вперед, сидя на месте». По мере того, как хирела газета, а из ее редакции бежали люди, Бабушкин медленно, но верно шагал вверх по карьерной лестнице, занимая постепенно освобождающиеся места. И в конце концов, он из рядового корреспондента дорос до главного редактора. Правда к тому моменту в газете, кроме Андрея Николаевича, никого уже не осталось. Поэтому Бабушкин, словно многорукий Шива, был в одном лице и верстальщиком, и корректором, и выпускающим редактором, а порой даже и уборщицей производственных помещений. В итоге власти города продали опустевшее здание редакции, а самого Бабушкина спихнули в старинный купеческий особняк, занимаемый управлением образования, выделив ему там малюсенький кабинет.

Но все в одночасье изменила Пандемия! Великое противостояние вакцинаторов и антиваксеров вдруг разбудило спящий многие годы талант Бабушкина. Он записался на прием к Главе администрации Шахтинска, Евгению Васильевичу Соловьеву и, зайдя к тому в кабинет, сходу бросил:

– Хотите довести процент привитых граждан до восьмидесяти?

Глава устало посмотрел на Андрея Николаевича, поморщился, а потом сказал:

– Старый ты хрен, да хоть бы до пятидесяти дотянуться, я тогда в одних трусах на Площади торжеств калинку-малинку спляшу! Иди отсюда, и без тебя тошно!

Они с Бабушкиным знали друг друга давно, поэтому Соловьев мог себе позволить в разговоре с редактором не сдерживаться.

Однако Андрей Николаевич никуда не ушел и даже не сел. Он подошел к Евгению Васильевичу поближе, и начал говорить…

Через полчаса в кабинет Главы на срочное совещание вызвали всех его заместителей, начальника городской полиции и даже вечно занятого главного бухгалтера.

А уже на следующее утро весь город был завален экстренным выпуском газеты «Заря коммунизма», напечатанным за ночь тиражом в тридцать тысяч экземпляров (такое огромное количество пришлось срочно заказывать аж в Новосибирске, подключив все мыслимые и немыслимые связи Соловьева). Газету в придачу к картошке выдавали бабки на рынках, она лежала на прилавках всех местных магазинов, инспекторы ГИБДД, задержав очередного нарушителя правил, отпускали его с миром, подарив несколько экземпляров Зари, а полиция, по указанию своего начальника, полковника Котова, объехала все злачные места, и распространила там не менее тысячи газет. И даже сумрачные уроженцы юга, продавая подгнившие персики, чуть ли не каждый купленный у них фрукт заворачивали в отдельную газету. Так выходило дешевле, чем в течение сорока восьми часов депортироваться на родину, как им пообещали в управлении миграции, если они не раздадут покупателям полученный тираж.

На первой полосе «Зари коммунизма» восемнадцатым кеглем была напечатана передовица Андрея Николаевича. Называлась она «ДОКОЛЕ?!!!». Живым народным языком Бабушкин в своей статье ловко объявил виновными в навалившейся на страну Пандемии американцев с англичанами, жидомасонов, мировое правительство и сторонников плоской земли, умело надавив на целевую аудиторию, до сих пор слепо верящую печатному слову, и в то же время самую активную – на городских пенсионеров.

Подавляющее большинство людей старшего поколения, увидев новый выпуск до боли знакомой им с детства «Зари коммунизма», ощутили шок прежде всего от того, что эта газета вообще до сих пор существует. А после осознания такого невероятного факта, все напечатанное в ней уже не могло восприниматься иначе как непреложная правда, или солнце, внезапно взошедшее из-за туч.

А заключалась Правда в том, что у настоящего Патриота, желающего счастья и процветания своей Родине, было лишь два пути – либо вакцинироваться и тем самым выстоять в смертельной борьбе с врагами, либо вступить в ряды презренных антиваксеров и продать страну своре подлых американцев, мировому правительству и прочим сторонникам полетов на Луну. То есть никакого выбора по сути дела и не было, да и не могло быть!

И началась Война! «Заря коммунизма», ведомая умелой рукой Бабушкина, ежедневно выпускала как программные статьи, призывающие к вакцинации, так и короткие истории из жизни шахтинцев, которые бесстрашно прививались, а после этого немедленно находили клад, выплачивали ипотеку за две недели и становились успешными бизнесменами. Тут же публиковались заметки и о людях, поверивших во вред прививок. Они после нескольких дней, проведенных в страшных мучениях (уволили с работы, поднялся процент по ипотеке, сдохла любимая крыса и пр.), как правило умирали. Андрей Николаевич трудился без устали. Он даже не сразу заметил свое значительно поправившееся материальное положение. Тираж рос, газета успешно продавалась, и как-то вечером Бабушкин, случайно открыл на телефоне Сбер, а потом минут десять в шоке смотрел на цифру своего зарплатного счета, не веря собственным глазам. До него вдруг дошло, что максимум через полгода его голубая несбыточная мечта – квартира в неоновом Центре – станет реальностью. И он впервые за много лет напился.

Газета вместе с ее главным редактором процветала. А штат редакции, для которой пришлось арендовать приличное офисное здание в центре города, наполнился молодыми расторопными людьми, ведь в одиночку такой объем работ Бабушкин уже не вывозил. Но тут совсем некстати у Андрея Николаевича случилась нелепая и дурацкая размолвка с Главой по поводу Дня вакцинации. И после нее молодые расторопные люди взяли всю работу по выпуску газеты на себя, полностью оттеснив Бабушкина от руководства. В итоге, хоть формально он и оставался главным редактором «Зари коммунизма», но фактически ничего теперь не решал, не писал и не делал.

Впрочем, мавр и так уже с блеском сделал свое дело. К моменту его отлучения от газеты почти все пенсионеры Шахтинска, кроме особо упертых, успели привиться сами, и принудили к этому своих младших родственников. В ход шли абсолютно все, даже весьма грязные методы (исподволь рекламируемые Андреем Николаевичем в его вроде-бы невинных на первый взгляд статейках) – и обещания лишить наследства, и угрозы выписать с занимаемой площади или потерять коляску с внуком по дороге в детсад, и предложения купить огород в тридцать соток и полностью засадить его картошкой, и многое другое… В итоге, через три месяца после начала кампании в городе было привито восемьдесят шесть процентов жителей. А партия антиваксеров, до недавнего времени всецело владеющая умами шахтинцев и успешно противостоящая поголовной вакцинации, потерпела сокрушительное поражение.

Андрей Николаевич, продолжающий стоять у окна, очнулся, наконец, от внезапно нахлынувших воспоминаний и с грустью вгляделся в манящие неоновые огни Центра, которые, увы, вновь стали для него несбыточными. Опечаленный редактор не обращал ни малейшего внимания на двух мужчин, стоявших на улице напротив его дома. А между тем, они пришли сюда, чтобы убить Бабушкина.