Гумилев без глянца

Она [Анна Ахматова] не только в жизни, но и в стихах постоянно жаловалась на жар, бред, одышку, бессонницу и даже на чахотку, хотя отличалась завидным здоровьем и аппетитом, и плавала как рыба, что при слабых легких никак невозможно, и спала как сурок - пушками не разбудишь.

Для поэта важнее всего сохранить детское сердце и способность видеть мир преображённым.

"Ирина Одоевцева записала рассказ Гумилева о том, как, будучи гимназистом и желая поразить воображение любимой девушки и товарищей, он в девичьем ее альбоме в анкете на вопрос "Ваша любимая еда" хвастливо написал "канандер", имея в виду, конечно, сыр камамбер. И каков был его ужас и позор, когда дома мама обнаружила эту ошибку. Всю ночь метался он от плана к плану, как исправить ситуацию: выкрасть альбом, поджечь дом, в котором жила девочка, сбежать в далекие страны. В конце концов к утру решил порвать все отношения с любимой и больше с ней не встречаться. Так и сделал"."Он брал роль и испытывал ею себя, проверял душу и тело. Всё всерьёз, никаких декораций и условностей. Даже в детских играх: однажды в доказательство своей "кровожадности" откусил голову живому карасю"."Георгий Петрович Блок о Николае Степановиче Гумилёве:

Физиономия отвратная, какая-то непристойно-голая, глаз косой и глупый, рот- щель помойная и череп, череп! А говорят- женщины его любят!""Надежда Савельевна Войтинская:

Он говорил, что его всегда должна вдохновлять какая-либо вещь, известным образом обставленная комната и т.п. В этом смысле он был фетишистом. В Царском Селе, под фирулой строгого отца и брата офицера, он вдохновляться не мог. Ему не хватало экзотики. Он создал эту экзотику в Петербурге, сделав себе маленькое ателье на Гороховой улице. Он утверждал, что позировать нужно и для того, чтобы писать стихотворение, и просил меня позировать ему. Я удивлялась: "Как?" Он: "Вы увидите, entourage". Я пришла в ателье, там была черепаха, разные экзотические шкуры зверей... Он мне придумал какое-то странное одеянье, и я ему позировала, а он писал стихотворение "Сегодня ты придешь ко мне...""Ирина Владимировна Одоевцева:

Он вечно боролся с собой, но не мог побороть в себе "блаженную леность души" - по Ларошфуко, желания валяться на кровати, читая не Ронсара или Клеменса Брентано, а "Мир приключений",- и жаловался мне на себя, комически вздыхая, "Мира приключений" он стыдился как чего-то неприличного и прятал его под подушку от посторонних глаз. Зато клал на подушку "на показ" для посетителей том "Критики чистого разума" или "Одиссею", хотя он их больше "ни при какой погоде не читал"."...а о том, что он подарил Ахматовой на Рождество в первый год, рассказал даже очень подробно:

-Я купил у Александра на Невском большую коробку, обтянутую материей в цветы, и наполнилеё доверху, положил в неё шесть пар шелковых чулок, флакон духов "Коти", два фунта шоколада Крафта, черепаховый гребень с шишками- я знал, что она о нём давно мечтает- и томик Тристана Корбьера "Жёлтая любовь".

Как она обрадовалась! Она прыгала по комнате от радости. Ведь у неё в семье её не особенно-то баловали"."Лёвушку- ему было четыре года- кто-то, кажется Мандельштам, научил идиотской фразе: "Мой папа поэт, а моя мама истеричка!". И Лёвушка однажды, когда у нас в Царском собрался Цех поэтов, вошёл в гостиную и звонко прокричал: "Мой папа поэт, а моя мама истеричка!" Я рассердился, а Анна Андреевна пришла в восторг и стала его целовать: "Умница Лёвушка! Ты прав. Твоя мама истеричка". она потом постоянно спрашивала его: "Скажи, Лёвушка, кто твоя мама?"- и давала ему конфету, если он отвечал: "Моя мама истеричка"."У Ани (Энгельгардт, второй жены Гумилёва) были подруги, но ни с кем не было близости; больше всего она дружила с Лилей Брик. Все они были поголовно заражены декадентством"."Сергей Константинович Маковский:

От троюродного брата я слышал довольно жуткий рассказ об этой ночи (рождение Льва Гумилёва). Будто бы Гумилёв, настаивая на своем презрении к "брачным узам", кутил до утра с троюродным братом, шатаясь по разным веселым учреждениям, ни разу не справился о жене по телефону, пил в обществе каких-то девиц. По словам отца Дмитрия, всё это имело вид неумно-самолюбивой позы, было желанием не быть "как все"..."Вокруг ёлки бегал и прыгал семилетний Лёва, сын Гумилёва и Ахматовой. Николай Степанович поглядывал на него с нежностью и торжественно сказал о нём:

-Это мой Гумильвёнок! ""Осенью, прощаясь с Машей (Кузьминой-Караваевой), он ей прошептал: "Машенька, я никогда не думал, что можно так любить и грустить". Они расстались, и судьба их навсегда разлучила"."В четырнадцать лет я прочёл "Портрет Дориана Грея" и вообразил себя лордом Генри. Я стал придавать огромное значение внешности и считал себя очень некрасивым. И мучился этим. Я действительно, должно быть, был тогда некрасив- слишком худ и неуклюж. Черты моего лица еще не одухотворились- ведь они с годами приобретают выразительность и гармонию. К тому же, как часто у мальчишек, ужасный цвет кожи, прыщи. И губы очень бледные. Я по вечерам запирал дверь и, стоя перед зеркалом, гипнотизировал себя, чтобы стать красавцем. Я твёрдо верил, что могу силой воли переделать свою внешность. Мне казалось, что с каждым днём становлюсь немного красивее. Я удивлялся, что другие не замечают, не видят, как я хорошею. А они действительно не замечали"."Заняли столик возле огромного дуба. Николай удивлённо смотрел, как свободно Аня (Горенко) взяла папиросу, предложенную шурином. Ему казался странным, неприличным вид курящей девушки"."Гумилёв:

В предпоследний раз я сделал ей (Ахматовой) предложение, заехав к ней по дороге в Париж. Это был для меня вопрос жизни и смерти. Она отказала мне. Решительно и бесповоротно. Мне оставалось только умереть. И вот, приехав в Париж, я в парке Бютт Шомон поздно вечером вскрыл себе вену на руке. На самом краю пропасти. В расчете, что ночью, при малейшем движении, я не смогу не свалиться в пропасть... Но, видно, мой ангел-хранитель спас меня, не дал мне упасть. Я проснулся утром, обессиленный потерей крови, но невредимый, на краю пропасти. И я понял, что Бог не желает моей смерти. И никогда больше не покушался на самоубийство.

Одоевцева:

Только попав в Париж и отправившись, в память Гумилёва, в парк Бютт Шомон на место его "чудесного спасения", я увидела, что попытка самоубийства- если действительно она существовала- не могла произойти так, как он её мне описывал: до скал невозможно добраться"."Зинаида Гиппиус:

О, Валерий Яковлевич (Брюсов)! Какая ведьма "сопряла" вас с ним (Гумилёвым)? Да видели ли вы его? Мы прямо пали. Боря (А.Белый) имел силы издеваться над ним, а я была поражена параличом. Двадцать лет, вид бледно-гнойный, сентенции- стары, как шляпка вдовицы, едущей на Драгомиловское. Нюхает эфир (спохватился!) и говорит, что он один может изменить мир. "До меня были попытки... Будда, Христос...Но неудачные"."Весь облик тогдашней Ахматовой, высокой, худенькой, тихой, очень бледной, с печальной складкой у рта, вызывал не то растроганное любопытство, не то жалость"."Валерия Сергеевна Срезневская:

У Ахматовой была большая и сложная жизнь сердца... Но Николай Степанович, отец её единственного ребёнка, занимает в жизни её сердца скромное место. Странно, непонятно, может быть, и необычно, но это так"."Ахматова больше молчала. Оживлялась она лишь тогда, когда стихи читал Мандельштам. Как, впрочем, и сам Мандельштам оживлялся, когда очередь чтения доходила до Ахматовой"."Мне казалось, что его литературные занятия и "Всемирная литература" ему вполне нравились. Он никогда на жизнь не жаловался. Помню, я как-то сказала"Всемирка"- он меня поправил, смеясь :"Ну, зачем вы так? это наша всемирочка, наша девочка..." (т.е. его самое нежное слово!)"."А я в эти ночные прозрения и ясновидения вообще не верю. По-моему, все стихи, даже Пушкина, лучше всего читать в яркий солнечный полдень. А ночью надо спать. Спать, а не читать стихи, не шататься пьяным по кабакам. Впрочем, как кому. Ведь Блок сочинял свои самые божественные стихи именно пьяным в кабаке"."Георгий Владимирович Иванов:

За полгода до смерти Гумилёв сказал: "Знаешь, я смотрел, как кладут печку, и завидовал- знаешь, кому?- кирпичикам. Так плотно их кладут, так тесно и еще замазывают между ними каждую щёлку, чтобы нигде не дуло. Кирпич- к кирпичу. Друг- к другу, все вместе- один за всех, все за одного... Самое страшное в жизни- одиночество. А я так одинок..."

И, точно недоумевая, прибавил:

-В сущности, я- неудачник"."Горький немедленно после ареста Гумилёва поехал в Москву просить за него перед Лениным. Вернулся радостный: Ленин пообещал, что Гумилёва помилуют. И вот через некоторое время Горький появился в комнатах "Всемирной литературы" в слезах. Он поминутно вытирал глаза платком. От него мы узнали, что Гумилёв расстрелян"."В тюрьму Гумилёв взял с собой Евангелие и Гомера. Он был совершенно спокоен при аресте, на допросах и- вряд ли можно сомневаться, что и в минуту казни".

Выходить к гостям он [Гумилёв в детстве] терпеть не мог и уклонялся от новых знакомств, предпочитая общество морских свинок или попугая.

Почти всегда самое глубокое чувство, какое у Николая Степановича создавалось в любви к женщине, обыкновенно обращалось в ироническое отношение и к себе, и к своему чувству.