Kitobni o'qish: «Литературный тип слабого человека. По поводу тургеневской «Аси»»
Мне случилось весьма поздно прочесть замечательную статью г. Чернышевского в № 18 «Атенея» «Русский человек на rendez-vous»; но мысли, возбуждаемые ею, кажется, могут быть еще современны и спустя несколько месяцев после ее выхода в свет. Вероятно, редкий из наших читателей пропустил без внимания статью, в которой так очевидно показана связь литературных типов с живыми людьми и характерами эпохи и в которой слабость, бесхарактерность любовника, представленного нам автором «Аси», так искусно и ярко объяснены сомнительным нравственным состоянием этого лица и того класса, к которому оно принадлежит. Этот любовник или «Ромео», как его называет г. Чернышевский, оказался несостоятельным и ничтожным человеком тотчас, как только был поставлен лицом к лицу с истинной страстью, как только пришло время заменить размышление чем-нибудь похожим на поступок, словом, как только приведен он был неожиданно к делу. Дело застает этого бедного человека, точно одну из неразумных женщин притчи, с погашенным светильником ума и воли. Мы считаем самой блестящей стороною критики г. Чернышевского развитие той мысли, что, по законам неопровержимой аналогии, люди, подобные нашему Ромео, покажут одинаковое отсутствие энергии и способности действовать всюду, куда бы они ни были призваны, и убегут со всякого честного поля труда, какое представит им неожиданное сочетание обстоятельств или счастливый случай. При предполагаемом большинстве людей этого рода, общий вывод, конечно, не имеет в себе ничего очень утешительного.
Несмотря на живое впечатление, оставляемое статьей г. Чернышевского, никому, вероятно, не придет в голову отвергать существование между образованным классом общества, о котором только и речь идет, смелых, решительных людей и так называемых «цельных характеров». Мы разумеем под «цельными характерами» тех людей, которые следуют невольно и неуклонно, в больших и малых вещах, одним потребностям собственной природы, мало подчиняясь всему, что лежит вне ее, начиная с понятий, приобретенных из книг, до мыслей, полученных процессом собственного мозгового развития. Такие люди иногда скрывают, по расчету, животные инстинкты, сильно живущие и преимущественно действующие в их нравственном организме, но большею частью бывают увлечены ими и возвращены к основной черте своего характера – откровенности. Они редко колеблются в выборе образа действий: он уже подсказан им заранее собственной их натурой. Что подобные люди вместе с смелыми и решительными характерами должны существовать в каждом обществе, я думаю, не может быть сомнения; иначе пришлось бы с равной основательностью допустить гипотезу, что целая страна, и без помощи Альп, может быть населена одним поколением кретинов, или что, при известных обстоятельствах, она может целиком состоять из людей с расстроенными нервами и не иметь ни одного лица, награжденного здоровым позвоночным столбом. Логическая необходимость, также, как и правда жизни, одинаково требуют согласиться на некоторого рода уступку и признать возможность действительного существования твердых, стойких и предприимчивых характеров, хотя бы то было в таком малом количестве, в каком только угодно или можно себе вообразить.
Если положение наше справедливо, то значение статьи г. Чернышевского, может быть еще расширено, или – лучше – задача, которую она имела в виду, дополняется новой и отчасти родственной ей задачей. Каждый читатель именно может предложить себе вопрос навыворот, таким образом: «Каков русский смелый человек на rendez-vous и при других обстоятельствах?» Нам кажется, что тип бесхарактерного человека только тогда вполне и уяснится, когда рядом с ним будет поставлен противоположный ему тип «цельного» современного характера и когда оба будут проверены один другим. Здесь однако ж, на первых шагах к исследованию, останавливает нас довольно замечательное явление: русская литература последних годов питает, видимо, необычайное отвращение к «смелому» человеку! Мало того что, по какому-то непонятному пренебрежению собственных выгод, она тщательно разрабатывает все один и тот же тип, весьма мало эффектный и, в сущности, чрезвычайно сбивчивый, благодаря его слабым, неопределенным и часто меняющимся чертам, но когда она нисходит к противоположному характеру смелого лица, то представляет его большею частью в комическом виде хвастуна, фразера, ужаса больших дороги всякого разумного порядка. Литература нисколько не обольщена великолепным типом самостоятельного человека, открывающим, по-видимому, средства для заявления свежести, мощи и поэзии таланта, а напротив, предоставила его вполне составителям трагедий из древней нашей жизни, где он и царствует в не менее комическом виде Ляпуновых, Курбских, Скопиных и т. п., едва ли понимающих сами, что говорят. Ответ на это странное явление, которое, пожалуй, посторонний примет за извращение эстетического вкуса и за пагубный пример ложных симпатий, может дать только исследование нравственных качеств «современного» цельного характера, да то же исследование вместе с тем и покажет окончательно: заслуживает ли смелый человек «нашего времени» лучшей участи, чем та, которая постигла его в литературе.
