Kitobni o'qish: «Идеи о справедливости: шариат и культурные изменения в русском Туркестане»

Paolo Sartori

Visions of Justice. Sharia and Cultural Change in Russian Central Asia

* * *

© П. Сартори, 2017, 2022

© Д. Даур, перевод с английского, 2022

© Д. Черногаев, дизайн обложки, 2022

© ООО «Новое литературное обозрение», 2022

Благодарности

Работая над данной книгой, я успел накопить множество долгов перед разными людьми и институтами. Без поддержки моих коллег и дружественных учреждений «Идеи о справедливости» никогда бы не увидели свет. Я благодарю фонд Герды Хенкель, фонд Фольксвагена, Австрийский научный фонд (FWF), Немецкий научный фонд (DFG), Французский институт исследований Центральной Азии (IFEAC в Ташкенте), программу CARTI (Инициатива в области исследований и профессиональной подготовки исследователей Центральной Азии и Кавказа) Института «Открытое общество» (Будапешт), а также Австрийскую академию наук за материальную поддержку моих исследований в Европе, России и Средней Азии.

Начало данной книге было положено в 2007 году. Тогда благодаря стипендиальной программе фонда Фольксвагена я на четыре года стал научным работником Университета им. Мартина Лютера в Галле в Германии. Там мне представилась честь работать с Юргеном Паулем, чья эрудиция и страстная увлеченность всем, что касается Средней Азии, многие годы были для меня величайшим вдохновением. Благодаря моим коллегам Фолькеру Адаму, Бекиму Агаю, Ильдико Беллер-Ханн, Иоганну Бюссову, Жанин Дагьели, Ральфу Эльгеру, Курту Францу, Крису Ханну, Асме Хилали, Кристиану Мюллеру, Франческе Петрикке, Надеру Пурнакчебанду, Филиппу Рейхмуту, Кристине Турцер и Вольфгангу Хольцварту мое пребывание в городе Галле стало увлекательным опытом плодотворного сотрудничества. Благодарю вас за щедрость и терпение!

Весной 2012 года, преподавая в качестве приглашенного профессора Высшей школы социальных наук в Париже, я наконец понял, какими должны быть общие очертания данной книги. Я благодарю Алена Блюма, Ранди Дегильем, Изабель Оайон, Алессандро Станциани и Жюльена Торе за организацию исследовательских семинаров, где я провел первые испытания материала, позже ставшего главами 2, 4 и 5 данной книги. За последние годы я получил множество приглашений представить свою работу в разных университетах и исследовательских институтах. Именно эти приглашения и стали стимулом для завершения книги. Первые версии некоторых глав прозвучали в аудиториях Лейденского университета, Ливерпульского университета, Университета исмаилитских исследований (Лондон), Мемориального музея и библиотеки Неру (Нью-Дели), Университета Бен-Гуриона в Негеве, Узбекской академии наук (Ташкент), Эксетерского, Гарвардского и Индианского университетов. Комментарии слушателей подготовили мне почву для дальнейшей работы над этим материалом.

Последние несколько лет я работаю в Институте иранистики Австрийской академии наук. Я безмерно благодарен директору института Флориану Шварцу за возможность сосредоточиться на моих исследованиях, а также за стимулирующую к научной деятельности академическую обстановку, где исследователь Средней Азии может чувствовать себя как дома. Я также благодарен коллегам за то, что оказывали мне поддержку в работе, делясь мнениями, советами и приправляя их здоровой дозой шуток.

Все долгие годы исследований, послуживших основой данной книги, и все время, пока я ее писал, мне помогало множество друзей и коллег. Сергей Абашин, Бахтияр Бабаджанов, Дэвид Брофи, Альфрид Бустанов, Джефф Иден, Аллен Франк, Розалия Гарипова, Ребекка Гулд, Даниэле Гиццо, Михаэль Кемпер, Альберто Мазоэро, Насриддин Мирзаев, Александер Моррисон, Беатриче Пенати, Джеймс Пикетт, Даниэлла Росс и Уктамбек Султонов высказали проницательные замечания по различным аспектам вопросов, затронутых в книге. Улфат Абдурасулов и Том Уэлсфорд перечитали мою рукопись несколько раз (иногда прерываясь, чтобы рассказать, как кто-то выкинул из окна томик «Лолиты» Набокова, или отпуская неожиданные замечания по поводу последнего выпуска «Нью-йоркера»). Они испытывали мой текст на прочность критикой и выслушивали мои нескончаемые монологи. Более того, они стали мне близкими друзьями. Я хочу также поблагодарить Девина Деуиза, Никколо Пианчолу, Идо Шахара и Санджея Субрахманьяма за то, что выталкивали меня за пределы привычных академических условностей, умышленно или непреднамеренно. Особые слова признательности предназначаются Светлане Джакессон. Путешествуя с ней между Галле, Стамбулом и Бишкеком, я научился у нее большему, чем я могу изложить здесь в краткой форме.

Я хочу поблагодарить Николетте ван дер Хук, моего редактора в издательстве Brill. Она сделала подготовку книги к публикации приятным и увлекательным опытом. Два анонимных рецензента из издательства Brill высказали полезные замечания, которые пригодились при редактировании рукописи, и я, безусловно, благодарен этим людям. Особую благодарность я выношу Алану Хартли за внимательную корректорскую работу и Беттине Хофлейтнер за подготовку карт. Я благодарю издательство Кембриджского университета за разрешение перепечатать во вступительной части книги отрывки из моей статьи «Конструирование колониальной законности в русской Средней Азии: об опеке» (Constructing Colonial Legality in Russian Central Asia: On Guardianship // CSSH. 2014. Vol. 56. № 2. Р. 419–447). Я также благодарю издательство Brill за разрешение воспроизвести в главе 2 часть моей статьи «Санкционированная ложь: колониальные агентства и правовые гибриды в Ташкенте в 1881–1893 гг.» (Authorized Lies: Colonial Agencies and Legal Hybrids in Tashkent, c. 1881–1893 // JESHO. 2012. Vol. 55. № 4–5. Р. 688–717).

Наибольшей благодарности, разумеется, заслуживает моя семья. Я благодарю своих родителей Джильдо и Джованну Сартори за неустанную и безусловную поддержку и заботу. Моя дочь Катерина родилась на свет ровно в то время, когда я начал работу над рукописью. Вместе с книгой она объездила множество стран, и каждое новое место она неизменно встречала широкой улыбкой. Эдда Бенетти Плафони, ныне покойная, поддерживала мою временами сникающую бодрость духа своими незабываемыми обедами. Я посвящаю эту книгу Барбаре Плафони Сартори, ее очарованию, огромному сердцу и мечтам.

Транслитерация и терминология

Для передачи мусульманских имен и терминов я пользуюсь арабско-русской практической транскрипцией. Я не привожу предполагаемое произношение слов на персидском и чагатайском (староузбекском) языках. Кроме того, при транслитерации я не передаю различия между долгими и краткими гласными, а также не ввожу искусственные фонетические различия между гласными переднего и заднего ряда, характерные для тюркских языков Средней Азии.

Применение системы практической транскрипции осложняется тем, что для некоторых имен существует несколько орфографических норм (например, Мурад/Мурат). Я стремлюсь избегать нормативного подхода к подобным вариациям и привожу имена в той форме, в какой они появляются в архивных текстах. Однако для ясности и единообразия я делаю исключение для некоторых исламских терминов, встречающихся в русскоязычных источниках. Я привожу их транслитерацию в соответствии с предполагаемым арабографическим написанием (например, мулк и аш-шари‘а вместо мюлк и ал-шаригат).

На протяжении книги я часто говорю о среднеазиатских исторических акторах как о «мусульманах». Слово «мусульмане» здесь обозначает население Средней Азии и главным образом используется как эмическая категория. Она не предполагает никакой автоматической религиозной или политической принадлежности. Также я никоим образом не утверждаю, что «мусульманское» население проживало в замкнутой социокультурной сфере, ограниченной четкими рамками. Как вскоре станет ясно читателям, в этой книге приводятся случаи значительных расхождений между верованиями и моделями поведения мусульман, что затрудняет эссенциалистское понимание мусульманства. Тот же подход применяется здесь к терминам «русские» и «колонизаторы».

Аббревиатуры

Архивы

АМИКИНУз – Архив музея истории, культуры и искусства народов Узбекистана, Самарканд

ИВРАН – Институт восточных рукописей Российской академии наук, Санкт-Петербург

ИВАНРУз – Институт востоковедения им. Абу Райхана Беруни Академии наук Республики Узбекистан

МИК – Музей Ичан-Кала, Хива

НБУз – Национальная библиотека Узбекистана им. Алишера Навои, Ташкент

ОбАХ – Областной архив Ходжента, Худжанд

ФБКОАНРУз – Фундаментальная библиотека Каракалпакского отделения Академии наук Республики Узбекистан, Нукус

ЦГАРУз – Центральный государственный архив Республики Узбекистан, Ташкент

Журналы и справочные издания

AHR – American Historical Review

AHSS – Annales. Histoire, Sciences Sociales

AS – Asiatische Studien

BSOAS – Bulletin of the School of Oriental and African Studies

CAS – Central Asian Survey

CAC–Cahiers d’Asie centrale

CMR – Cahiers du Monde Russe

CSSH – Comparative Studies in Society and History

DI – Der Islam

EIr – Encyclopædia Iranica. London; New York: Routledge & Kegan Paul, 1985–

EI2 – Encyclopaedia of Islam. 2nd ed. Leiden: Brill, 1960–2004

HLJ – Hastings Law Journal

GAL – Brockelmann C. Geschichte der arabischen Literatur. Leiden: Brill, 1996 [1-е изд.: 1943]. 5 т. (т. G.I–II и S.I–III)

GLR – Griffith Law Review

IESHR – The Indian Economic and Social History Review

IJMES – International Journal of Middle East Studies

ILS – Islamic Law and Society

IS – Iranian Studies

JAS – The Journal of Asian Studies

JESHO – Journal of the Economic and Social History of the Orient

JFGO – Jahrbücher für Geschichte Osteuropas

JIS – Journal of Islamic Studies

JLP – Journal of Legal Pluralism

JMMA – Journal of Muslim Minority Affairs

JOAS – Journal of the American Oriental Society

JPS – Journal of Persianate Studies

JRAI – Journal of the Royal Anthropological Institute

JRAS – Journal of the Royal Asiatic Society

Kritika – Kritika: Explorations in Russian and Eurasian History

LHR – Law and History Review

LSI–Law and Social Inquiry

LSR – Law and Society Review

MAS – Modern Asian Studies

MSR – Mamluk Studies Review

PP – Past and Present

SLR – Sidney Law Review

WDI – Die Welt des Islams

ZDMG – Zeitschrift der Deutschen Morgenländischen Gesellschaft

ЖГУП – Журнал гражданского и уголовного права

ОНУ – Общественные науки в Узбекистане

СВР – Собрание восточных рукописей Академии наук Узбекской ССР. Ташкент: Фан, 1952–1987. 11 т.

ТВ – Туркестанские ведомости

ТС – Туркестанский сборник. Собрание сочинений о Туркестанском крае вообще и сопредельных с ним стран Средней Азии / Ред. В. И. Межов. СПб.: Тип. Валашева, 1868–1917. 594 т.

Введение

Летом 1936 года узбекский писатель Абдулла Каххар (1907–1968) опубликовал в сатирическом журнале «Муштум» («Кулак») короткую новеллу под названием «Воры»¹. Сюжет рассказывает о том, как типичные мусульмане Средней Азии добивались возмещения убытков во времена царской власти. «Воры» представляют собой нравоучительное повествование о старике, который безуспешно добивается от колониальной бюрократии возвращения своего имущества – украденного вола – и оказывается в самом центре перипетий властных отношений. Сюжет новеллы прост. Старуха, «поднявшись чуть свет замесить тесто», заглядывает в хлев и обнаруживает, что пропал вол. На ее крики прибегает муж, Кабылбобо. Тотчас же он понимает, что животное увели через дыру в стене хлева. Любопытные соседи приходят поглазеть. Среди них есть яркая фигура – безносый человек с изуродованным лицом, пятидесятник (элликбаши), то есть главный над пятьюдесятью дворами. Именно в этом персонаже мы начинаем разглядывать контуры колониальной системы правосудия. Из разговора с элликбаши мы понимаем, что надежды Кабылбобо на восстановление собственности зависят от поддержки ряда чиновников, как узбекских, так и российских, и от их желания выслушать его историю. Следующие отрывки иллюстрируют обычный опыт колониального подданного в русском Туркестане, обратившегося за возмещением ущерба²:

Подошел сосед Кабылбобо – безносый элликбаши. Войдя в хлев, он внимательно оглядел пролом и столб, к которому привязывали вола, зачем-то покачал его, все осмотрел и, наконец, сказал гнусавым голосом:

– Никуда ваш вол не денется, найдется!

Тщательное обследование, которое произвел в хлеву элликбаши, и особенно его слова вселили в Кабылбобо надежду.

Старик заплакал.

– Да пошлет вам аллах здоровье… Вол-то был пегий…

Горячо споря о том, как, когда и каким орудием вор проломил стену, в какую сторону увел вола и на каком базаре нужно его теперь искать, люди стали расходиться. Шум утих. Жена Кабылбобо перестала плакать, и в глазах ее, устремленных на элликбаши, затеплилась надежда…

Элликбаши еще раз пошел осмотреть пролом. Сложив руки на груди, Кабылбобо, плача, последовал за ним.

– Да не плачь же ты! Говорю тебе, не плачь! – гнусавил элликбаши.

– Если твой вол не ушел за пределы земель белого царя³, он непременно найдется.

Элликбаши говорил так уверенно, словно стоит только выйти на улицу – и вол тут же отыщется. «Этому человеку – помоги ему аллах! – ведь надо что-нибудь дать за такие труды. Даром ведь и кошка на солнце не выходит. А разве мало денег потратил он на то, чтобы стать элликбаши? Одному только мингбаши [тысячнику] он принес в дар семьсот снопов клевера и годовалого жеребенка. И к тому же он ведь не получает от казны жалованья!» Кабылбобо потряс своим кошельком и вручил элликбаши все, что там было. Приняв подношение, тот обещал немедленно доложить о случившемся амину [старшине селения].

Вечером Кабылбобо собрался к амину. Сухая ложка, говорят, рот дерет. Сколько же денег нести амину? Для того, кто дает, и одного много, а для того, кто берет, и десяти мало. Посоветовавшись со старухой, Кабылбобо решил: этот расход последний, притом такой расход, от которого зависит возвращение дорогой пропажи. Разве можно тут скупиться?

Когда Кабылбобо предстал перед амином, тот зычно рыгнул, а затем загоготал так, что затрясся жирный подбородок.

– Что, корова пропала?

– Нет… не корова… вол… пегий вол…

– Вол?! Да ну?! Гм… пегий вол… так-так…

– Вол у меня единственный…

Амин воткнул в ноздрю полмизинца и снова затрясся от смеха.

«Воры» были опубликованы на пике антиколониального движения в раннесоветской Средней Азии⁴. Новелла сама по себе подается автором как описание былых времен. Подзаголовок «Из прошлого» (в оригинале: ўтмишдан) предполагает, что Абдулла Каххар, выросший в имперском Коканде, стремился воссоздать в тексте культурную атмосферу, которая начала исчезать после Октябрьской революции. Действительно, в этом рассказе отражено множество представлений о колониальном правосудии, распространенных в российской Средней Азии и ставших ко времени публикации «Воров» литературными мотивами. Это и жадные безалаберные чиновники, и кафкианская бюрократическая система, вынуждающая просителей бесконечно ходить по инстанциям; начальники, приставы и переводчики описываются как обладатели огромной власти, поступающие по собственному произволу. Читая новеллу, можно подумать, что правосудие в российской Средней Азии основано исключительно на взяточничестве:

Прошла неделя. Старуха уже несколько раз ходила погадать к ворожее, «которая обладала силой, позволяющей ей открывать замки». Она отнесла ей полмешка джиды⁵, три больших чашки кукурузы и два мотка ниток.

На восьмой день Кабылбобо снова пошел к амину. У того даже волосы стали дыбом от гнева.

– Тебе что же, вола на дом доставить, что ли? Надлежит самому ходить и заявлять о себе: бедняк, приходящий с просьбой к начальству, показывает тем самым, что уважает его.

Кабылбобо посоветовался с друзьями: что же нести приставу, кроме денег? Ведь известно – пока дойдешь до него самого, спина от поклонов переломится.

Три курицы, одна из них наседка, – все скромное хозяйство Кабылбобо. Сотню яиц собрали соседи. Однако с этим подношением дальше толмача пройти не удалось. Толмач взял все, что принес старик, и обещал тотчас же «растолковать» дело приставу.

Кабылбобо стал терять надежду. Уж не напрасны ли все его хлопоты? Кто не знает, каковы эти чиновники….

Хорошо «уразумевший» дело пристав взял себе двух лучших кур и три рубля, но, к счастью, не сказал, что «доложит обо всем хакиму» [земскому главе], а велел опять обратиться к амину. Амин был краток: «Ступай к элликбаши»!

Увидев Кабылбобо, элликбаши вспылил:

– Скажи сам, кого подозреваешь! Я ведь не святой, откуда мне знать, кто украл твоего вола. Да и вола-то небось давным-давно уже прирезали. Чем плакаться тут, сходил бы лучше к кожевникам и поглядел на шкуры. Впрочем… если шкура вола попала к кожевникам, она уже давно стала кожей. А из этой самой кожи сделали кавуши [галоши] и теперь продают их на базаре!

– О господи, горе-то какое! Бедная моя головушка, – прошептал несчастный старик.

– Да что ты в самом деле, ребенок малый, что ли? Взрослый человек, а плачешь. Есть о чем убиваться! Если бы этот вол был единственный на всем свете – дело другое. Бог даст, пропажа твоя возместится… Так уж и быть, скажу своему тестю – он одолжит тебе одного из своих волов. Разве вол – это плата за кровь человека?!

На следующий день элликбаши, позвав Кабылбобо, отправился с ним к своему тестю – торговцу хлопком Эгамберды. Купец посочувствовал старику и на время пахоты дал ему не одного, а даже двух волов, но… с одним «маленьким» условием. О том, что это за условие, Кабылбобо узнает осенью…

Несомненно, в этих литературных фрагментах опускается контекст – бюрократические институты, нормы поведения, общепринятые понятия и культурные практики. Все эти особенности будут постепенно раскрыты на страницах данной книги. Однако два аспекта этого небольшого рассказа имеют общие черты с прецедентами, лежащими в основе книги. Во-первых, это неоспоримая обыденность применения мусульманами правовых инструментов, предоставленных им Российской империей. Так, обращение к имперским властям для жителей Средней Азии было стандартной линией поведения – не только потому, что мусульмане часто пользовались системой обращений, которую принесла с собой Российская империя, но и потому, что мусульмане считали колониальное правосудие частью собственной культуры. Узбекское слово арз, прозвучавшее в совете амина «заявить о себе», обратиться к российским властям, Абдулла Каххар использует не случайно. Этот термин имеет долгую историю: им обозначалась еще процедура обращения к мусульманским правителям – ханам (см. гл. 1).

Во-вторых, сюжет «Воров» вращается вокруг идеи, что судебная власть находится в руках правящих индивидов, а не судебных институтов. Соответственно, возмещение ущерба больше зависит от сети межличностных властных отношений, чем от решения институциональной судебной системы. Любопытно, что в рассказе отсутствует парадигма «верховенства права», хорошо известная всем исследователям колониализма. Я осознаю всю опасность сведения права к сети властных отношений и предлагаю вместо этого провести аналитическое разграничение между правом и властью. В этой книге я уделяю большое внимание тому, как мусульмане подчинялись правилам колонии, интернализировали их и использовали в собственных целях. Однако в российской Средней Азии правовая культура складывалась из отношений между народом и теми, кто стоял у власти. Как мы увидим далее, именно в процессе общения с военными чиновниками, приставами, переводчиками и местными начальниками мусульмане познавали закон, правовые нормы и подчиняющийся им нравственный мир. Таким образом, российская администрация была главным проводником, с помощью которого мусульмане погружались в мир колониального права.

Как местные подданные воспринимали закон в данном колониальном контексте? Что представляло собой правовое сознание мусульман при российской власти, как оно было устроено? Как российский колониализм изменил понимание справедливости, прав и обязательств среди мусульман Средней Азии? Книга «Идеи о справедливости» пытается ответить на все эти вопросы и, таким образом, представляет собой часть более широкого историографического проекта, цель которого – переосмысление подходов к написанию истории права и колониализма в Средней Азии.

В последние несколько десятилетий работы по истории Средней Азии XIX и начала XX века находятся ближе к исследованиям Российской империи и СССР, чем к исламоведениюе. Русоцентричный подход порождает множество заблуждений в господствующих нарративах о формальных и неформальных правовых институтах исламского юридического поля среднеазиатских ханств до российского завоевания в 1865 году. Данная интерпретативная тенденция приводит к ошибочному толкованию региональных проявлений исламской законности и моральных принципов мусульман. В настоящем исследовании я произвожу пересмотр исламской правовой истории Средней Азии.

Помимо этого, изучая среднеазиатские документальные материалы XIX века, мы отвечаем на несколько важных и глобальных вопросов в области права, колониализма и истории империи. В последние тридцать лет появилось множество научных работ на эту тему. Историки права и колониализма – специалисты по мусульманскому миру – теперь используют совершенно новый набор сформировавшихся за это время интерпретативных парадигм. Используемые мною интерпретативные парадигмы уходят корнями в такие исследовательские области, как постколониализм, глобальная история и правовой плюрализм, о которых речь пойдет ниже. Однако применение этих парадигм не всегда приводит к удовлетворительным результатам. Их использование может породить нарративы, которые неспособны охватить значительную часть региональной специфики, отраженной в документальных материалах (в данном случае среднеазиатских). Данное исследование приглашает познакомиться с правом в том понимании, в каком его мыслили среднеазиатские мусульмане при царской власти. Книга также предлагает задуматься о том, что при изучении права в условиях колониализма можно придерживаться множества различных интерпретаций.

Проникновение русских колонизаторов в южные регионы Средней Азии (Мавераннахр) началось с осады Ташкента в 1865 году. Далее русские войска продвинулись на юг в Кокандское ханство, захватили Самарканд и долину реки Зеравшан – и город, и река тогда находились на территории Бухарского эмирата. Следующим шагом была оккупация Бухары и Хивы, павших в 1868 и 1873 годах соответственно. Таким образом, во второй половине XIX века Российская империя стала править большей частью Средней Азии. В 1867 году было создано Туркестанское генерал-губернаторство. Генерал-губернатору подчинялась военно-гражданская администрация, то есть бюрократия, руководящая местными институтами и в основном состоящая из военных чиновников и «туземцев». Как мы увидим далее, стратегией русских властей было обеспечение некоторой степени преемственности и связи с прошлым. Именно поэтому колонизаторы «сохранили» шариатские суды, локальное административное деление, местные полицейские силы и вакфы. Кроме того, Российская империя осуществляла косвенную власть над регионом, управляя Хивинским и Бухарским протекторатами, правителям которых – членам династий Кунграт и Мангыт соответственно⁶ – был предоставлен суверенитет.

Основной аргумент данного исследования состоит в том, что российский колониализм оказал влияние на правовое сознание мусульман, послужив причиной изменения восприятия жителями Средней Азии своих прав и их отношения к судопроизводству. Подобные изменения проявились как на уровне институтов, так и в области гибкости ума и моральных принципов. Во-первых, при российской оккупации мусульмане научились ориентироваться в нормативно-правовом пространстве, которое сильно отличалось от типичного юридического поля, характерного для мусульманских форм правления в регионе. Как мы увидим в главе 1, шариатское правосудие до русского завоевания находилось в руках мусульманских ханских дворцов и судей – казиев, как правило, выносивших приговор в соответствии с решением ханского дворца. Можно с уверенностью утверждать, что шариат в ходе судебных процессов соблюдался непоследовательно, разрешение конфликтов зависело от различных действующих лиц, а понятие «общепринятой практики» урегулирования споров отличалось от местности к местности. Тем не менее ничто в наших источниках не указывает на то, что до колонизации местное население воспринимало эти различия как разные нормативно-правовые базы. При российском правлении порядок вещей значительно изменился. Жители Средней Азии научились извлекать выгоду из правовых различий, делая выбор в пользу правовых институтов, работающих в рамках той или иной правовой системы. В русском Туркестане существовали «туземные суды», применявшие законы шариата в отношении местного населения и обычное право (‘адат) в отношении кочевников. Помимо этого, имелись мировые и военные суды под председательством русских судей. Колониальные чиновники, в том числе военные должностные лица, также имели право вершить суд. Подобная ситуация типична для правового плюрализма, основанного на институциональных механизмах, предполагающих, что подданный-мусульманин имеет право представить свое дело в наиболее подходящий для этого судебный орган. Данная ситуация повлияла на представления местных жителей о справедливости и собственных правах, поскольку в процессе взаимодействия с разными судами они сталкивались с различными, порой диаметрально противоположными понятиями о морали. Что не дозволялось шариатом, могло быть легальным, разрешенным и даже желательным по законам Российской империи. Изменилось и поведение людей: к примеру, для жителей Средней Азии, подающих жалобу российским властям, стало нормой отзываться о мусульманском судье как о продажном, некомпетентном невежде. Помимо этого, мы наблюдаем важные изменения, связанные с землевладением, благотворительностью и опекой – правовыми сферами, немаловажными для повседневной жизни местного населения.

В данной вступительной части я рассмотрю достоинства и недостатки некоторых подходов к исследованию мусульманской правовой культуры в условиях колониализма. Я сделаю обзор научной литературы о шариате и его взаимодействии с западными империями. При этом я проанализирую две интерпретативные парадигмы, широко применяемые в данной исследовательской области: «правовой плюрализм» и «закон и общество». Затем я расскажу о своем подходе, в основе которого лежит понятие «правосознания». В последующих частях вступительной главы я рассмотрю некоторые ограничения, стоящие на пути исследований мусульманского права. Для этого я осуществлю анализ литературы о глобальной правовой истории и имперской истории России.