Kitobni o'qish: «Мэри Поппинс в Парке»

Глава 1
Каждый гусь – лебедь!

Летний день был жарким и тихим. На вишневых деревьях, окружавших улицу, медленно наливались плоды, постепенно превращаясь из зеленых в желтые, а потом в красные.

Среди запыленных садов дремали дома. «Не беспокойте нас! – казалось, говорили они. – Мы отдыхаем».

Даже скворцы прятались в дымоходах и засовывали головы под крыло.

Солнечный свет, золотистый и прозрачный, будто сахарный сироп, заливал Парк. Не было ни ветерка. Листья не шелестели, цветы стояли прямо, слегка поблескивая лепестками, так что создавалось впечатление, будто они сделаны из металла.

Скамейки, стоящие у Озера, были пусты. Людей, которые обычно сидели на них, прогнала домой жара. Нелей опустил мраморную голову, пытаясь разглядеть в воде хотя бы одну золотую рыбку. Но они все спрятались под листьями лилий, как под зонтиками.

Залитые солнцем лужайки расстилались вокруг зеленым ковром. Если не принимать во внимание один движущийся предмет, то можно было подумать, что Парк нарисован на куске холста или бумаги. Движущимся предметом был Смотритель Парка. Он бродил вокруг большой магнолии, нанизывая мусор на палку и складывая его в корзину.

На минуту прервавшись, он взглянул на двух собак, пробегавших мимо. Не составляло ни малейшего труда догадаться, что они прибежали с Вишневой улицы, так как именно оттуда доносился пронзительный голос мисс Ларк:

– Эндрю! Варфоломей! Будьте добры, вернитесь! Не плавайте в этом грязном Озере! Лучше я приготовлю вам холодного чаю!

Эндрю и Варфоломей переглянулись, подмигнули друг другу и затрусили дальше. Однако, пробегая мимо большой магнолии, они увидели тень и не сговариваясь плюхнулись на траву, высунув длинные розовые языки.

Мэри Поппинс, чистенькая и аккуратная, одетая в свою синюю юбку и новую шляпку, украшенную темно-красным тюльпаном, взглянула на собак поверх вязания. Прямая и строгая, она сидела на клетчатом пледе неподалеку от дерева. Ковровый саквояж лежал рядом, а с ветки свисал зонтик с ручкой в форме головы попугая.

Бросив взгляд на два виляющих хвоста, Мэри Поппинс презрительно фыркнула.

– Подберите языки и сядьте прямо! Вы не волки!

Обе собаки тут же вскочили. Джейн видела, как они изо всех сил пытались спрятать языки.

– И если вы собираетесь плавать, – продолжила Мэри Поппинс, – не забудьте отряхнуться, когда выйдете из воды. Только не забрызгайте нас!

Эндрю и Варфоломей посмотрели на нее с упреком.

«И как только, Мэри Поппинс, вы о нас могли такое подумать!» – казалось, говорил их вид.

– Ну, хорошо. Тогда идите.

Собаки тотчас бросились прочь, будто пули, выпущенные из ружья.

– Вернитесь! – обеспокоенно кричала мисс Ларк.

Но на это никто не обратил внимания.

– А почему мне нельзя купаться в Озере? – спросил Майкл приглушенным голосом. Он лежал на траве лицом вниз, наблюдая за муравьями.

– Потому что ты не собака! – напомнила ему Мэри Поппинс.

– Я знаю. Но если бы я был ею…

Интересно, улыбнулась она или нет? Из своей позы Майкл не сумел рассмотреть.

– Ну и что бы ты сделал? – спросила она, фыркнув.

Он хотел объяснить, что если бы он был собакой, то делал бы все, что захочется: купался или не купался – в зависимости от настроения – и не спрашивал бы ни у кого разрешения. Но что если Мэри Поппинс рассердится, услышав об этом? «Лучше всего промолчать», – решил Майкл.

– Ничего, – пробормотал он, отвечая на ее вопрос. – Сегодня слишком жарко для того, чтобы спорить, Мэри Поппинс!

– «Ничего» – это тоже немало. – Мэри Поппинс поправила шляпку, украшенную тюльпаном. – А кроме того, я не спорю, а разговариваю!

Да, последнее слово, как всегда, осталось за ней.

Солнечный свет, пробившись сквозь широкие листья магнолии, блеснул на вязальных спицах. Джон и Барбара, положив головы друг другу на плечи, дремали в тени, изредка просыпаясь.

Аннабелла крепко спала рядом с Мэри Поппинс. Пятна света и тени замелькали на лице Смотрителя Парка, когда он нагнулся за клочком газеты.

– Мусор бросать в корзины! Соблюдайте правила! – строго сказал он.

Мэри Поппинс смерила его таким презрительным взглядом, от какого, наверное, завял бы и дуб.

– Это не мой мусор, – возразила она.

– Да? – недоверчиво промычал Смотритель.

– Абсолютно точно! – фыркнула Мэри Поппинс.

– Но кто-то же должен был бросить эту газету! Ведь не могла она вырасти здесь сама собой, как роза!

Сдвинув кепку на затылок, Смотритель почесал за ухом. Жара и надменный тон Мэри Поппинс явно не улучшили его настроения.

– Ну и погодка! – заметил он мрачно, нервно переступая с ноги на ногу. Вид у него был такой расстроенный, что он стал походить на большую, бездомную собаку.

– А вы чего ожидали в середине лета? – фыркнула Мэри Поппинс, звякнув вязальными спицами.

Смотритель Парка вздохнул и решил попытаться еще раз.

– Я вижу, вы принесли вашего попугая! – сказал он, взглянув вверх.

– Вы имеете в виду мой зонтик с ручкой в форме головы попугая? – уточнила Мэри Поппинс.

Смотритель нервно хихикнул.

– Неужели вы думаете, что собирается дождь? При такой-то жаре?

– Я не думаю, я знаю, – спокойно ответила Мэри Поппинс. – И если бы я была Смотрителем Парка, я бы не тратила напрасно время, как некоторые! Вон там кусок апельсиновой корки – почему вы его не подбираете?

Она ткнула вязальной спицей в сторону и держала ее до тех пор, пока Смотритель не поднял мусор и не запихнул его в корзину.

«Если бы она была на моем месте, – подумал он про себя, – то здесь был бы не Парк, а гладкая чистая пустыня!»

Он обмахнул лицо кепкой.

– Во всяком случае, – громко сказал он, – не моя вина в том, что я Смотритель Парка. По справедливости я должен был бы стать первопроходцем, исследователем новых земель. Если бы я стал, кем хотел, меня бы здесь не было. Я бы сидел где-нибудь на льдине среди полярных медведей!

Вздохнув, он облокотился о палку и погрузился в дрему.

– Гм! – громко кашлянула Мэри Поппинс.

Испуганный этим восклицанием голубь, сидевший на ветке у нее над головой, захлопал крыльями.

Вниз упало перышко и медленно завертелось на ветру. Джейн протянула руку и поймала его.

– Как оно щекочет! – прошептала она, проводя кончиком пера себе по носу. Затем, повязав вокруг головы ленту, прикрепила к ней перо.

– Я дочь Индейского Вождя. Меня зовут Миннехаха, что означает «звенящая вода, бегущая по камням».

– Ничего подобного, – возразил Майкл. – Ты Джейн Кэролайн Бэнкс.

– Это только снаружи, – настаивала Джейн. – На самом деле я кто-то совсем другой.

– Надо было лучше есть за завтраком. Тогда бы у тебя не было таких странных ощущений. И наш папочка вовсе не Индейский Вождь, так что ты никакая не Миннехаха!

Внезапно Майкл насторожился и пристально уставился в траву.

– Вон – идет! – дико закричал он и, упав на живот, по-пластунски пополз вперед.

– Спасибо тебе, Майкл, – заметила Мэри Поппинс, – за то, что лягнул меня. Ты что, цирковая лошадь?

– Не лошадь, а охотник, Мэри Поппинс! Я иду по следу в джунглях!

– Джунгли! – насмешливо бросил Смотритель Парка. – Мне больше по душе снежные пустыни!

– Если ты не будешь осторожен, Майкл Бэнкс, то след приведет тебя домой, прямиком в постель. Никогда еще не встречала таких глупых детей. И взрослого, который не намного умнее их! – добавила Мэри Поппинс, глядя на Смотрителя Парка. – Всегда хотите быть кем-то еще вместо того, чтобы быть тем, кто вы есть на самом деле! Охотник! Миннимаха, Пинитаха, или как там ее… Гораздо больше вы похожи на пастушку, которая присматривала за гусями, и свинопаса!

– Но я охочусь вовсе не на гусей или свиней! Это Лев, Мэри Поппинс! Внешне он, может быть, и похож на муравья, но внутри… Ага! Наконец-то я поймал его! Внутри – он людоед!

Майкл перевернулся, держа что-то маленькое между большим и указательным пальцем.

– Джейн… – начал он возбужденно, но закончить не успел, так как Джейн принялась делать ему какие-то отчаянные знаки.

Посмотрев на Мэри Поппинс, Майкл понял, в чем дело.

Вязание Мэри Поппинс упало на плед, а руки были сложены на груди. Она смотрела на что-то, находящееся далеко-далеко, за Улицей, за Парком и, быть может, за горизонтом.

Осторожно, чтобы не побеспокоить свою няню, дети подобрались ближе. Смотритель Парка плюхнулся на коврик и уставился на нее выпученными глазами.

– Мэри Поппинс, вы что-то говорили о пастушке, присматривавшей за гусями, – подсказала Джейн. – Расскажите нам о ней!

Майкл смотрел на свою няню и тоже ждал.

На какое-то мгновение ее взгляд задержался на детях, затем снова устремился вдаль.

– Она сидела вон там, – задумчиво начала Мэри Поппинс не своим обычным, а каким-то чужим, странным голосом. – Проходил день за днем, а она сидела среди стаи гусей, от нечего делать заплетая и расплетая свои косы. Иногда пастушка срывала лист папоротника и обмахивалась им, как веером, словно была Королевой или, по меньшей мере, женой Лорда-канцлера. Иногда она сплетала из цветов венок и шла к ручью, чтобы полюбоваться на отражение. И каждый раз, глядя на свое отражение, она подмечала, что ее глаза синие-пресиние и что с ними не могут сравниться даже васильки, растущие на лугу, что ее щеки – розовые, как грудка малиновки, только еще красивее. Что касается губ, а тем более носа – то она не могла найти даже подходящих слов, чтобы описать, насколько они прекрасны.

– Этим она очень похожа на вас, Мэри Поппинс! – сказал Майкл. – Так довольна собой…

Взгляд Мэри Поппинс оторвался от горизонта и свирепо метнулся в его сторону.

– Я хотел сказать, Мэри Поппинс… – запинаясь, пробормотал Майкл. – Я хотел сказать, что у вас тоже розовые щеки и синие глаза, – нашелся он и льстиво улыбнулся. – Прямо как колокольчики!

Удовлетворенная улыбка появилась на лице Мэри Поппинс, и Майкл украдкой облегченно вздохнул.

– Итак, прекрасная пастушка любовалась своим отражением в ручье, – продолжила рассказ Мэри Поппинс. – И каждый раз, глядя на него, она жалела всех людей, которые не были свидетелями такого великолепного зрелища. В особенности ей было жаль красивого свинопаса, который следил за стадом по другую сторону потока.

«Ах, если бы только я была обыкновенной пастушкой! – грустно думала она. – Если бы я на самом деле была той, кем кажусь на первый взгляд! Тогда бы я смогла пригласить его к себе в гости. Но поскольку я нечто большее, чем обыкновенная пастушка, то об этом не может быть и речи». – И, с неохотой отвернувшись, она принималась смотреть в другую сторону.

Но каково было бы удивление пастушки, если бы она вдруг узнала, о чем в это время думает свинопас.

Так же, как и у пастушки, у свинопаса не было зеркала, поэтому он тоже смотрелся в речку. И когда вода отражала его темные кудри, плавный изгиб подбородка и аккуратные маленькие уши, он жалел всех людей, которые этого не видят. А в особенности он жалел девочку-пастушку.

– Нет никаких сомнений, – говорил он себе, – что она очень одинока. Она очень красивая, и если бы я в самом деле был свинопасом, то обязательно бы с ней поговорил.

И он с сожалением отворачивался и принимался смотреть в другую сторону.

«Какое совпадение!» – скажете вы. Но это еще далеко не все. Дело в том, что в этой стране не только девочка-пастушка и свинопас, но и все остальные существа думали точно так же!

Гуси, пасущиеся на лугу, были убеждены, что они не просто гуси, а нечто большее. Даже свиньи, вздумай вы им сказать, что они обычные свиньи, от души посмеялись бы над вами.

Так же дело обстояло и с серым ослом, который возил тележку свинопаса на рынок, и с жабой, живущей под одним из камней у ручья, и с босоногим мальчишкой, который часто играл на мосту со своей плюшевой обезьянкой. Каждый из них верил, что на самом деле он гораздо значительнее и важнее, чем кажется с первого взгляда.

Осел считал, что в действительности он красивый, сильный конь, с гладкими боками и блестящими копытами.

Жаба думала, что она маленькая, зеленая и очень веселая лягушка. Она могла часами смотреть на свое отражение, и ее уродливый внешний вид (каким он и был на самом деле) ничуть не огорчал ее.

– Это только моя внешняя оболочка, – говорила она, кивая на свою сморщенную кожу и желтые выпученные глаза. Но даже эту внешнюю оболочку она старалась спрятать как можно дальше, когда на мост приходил мальчик. Ей не нравилось, что мальчик, едва завидев ее, разражался проклятиями.

– Свистать всех наверх! – обычно кричал он свирепо. – Враг по правому борту! Бутылку рома и новый кинжал тому, кто разделается с ним!

Как вы уже догадались, мальчик считал себя не просто мальчиком. Он был уверен, что знает Магелланов пролив как свои пять пальцев, что обычные моряки бледнеют перед его громкой славой, что о его ратных подвигах знают во всех семи морях. За одно утро он мог ограбить десяток кораблей и так хитро спрятать сокровища, что никто бы никогда не смог их найти.

Постороннему человеку могло показаться, что у мальчика два глаза, но он пребывал в полной уверенности, что потерял один глаз в рукопашной схватке неподалеку от Гибралтара. Когда люди называли его обычным именем, он снисходительно улыбался.

– Если бы они знали, кто я на самом деле, – говорил он себе, – то наверняка не вели бы себя так заносчиво.

Что касается обезьянки, то мальчик считал, что это вовсе не обезьянка, а мальчик, которого он подобрал на острове людоедов и взял к себе на корабль юнгой.

Так и сидели они однажды, занятые своими прекрасными мечтами. Солнце ласково пригревало с вышины, луговые цветы тянули вверх свои блестящие, словно свежевымытый фарфор, головки. В небе пели жаворонки, и их трели лились нескончаемо, так что начинало казаться, будто птицы были механическими и их кто-то предварительно завел.

Девочка-пастушка сидела среди гусей, а свинопас смотрел за свиньями. Осел сонно бродил по полю, а жаба пряталась в норе. Мальчик и обезьянка сидели на мосту и обсуждали планы дальнейших сражений.

Вдруг ослик фыркнул, и его ухо вопросительно дернулось. Жаворонки по-прежнему щебетали в вышине, а ручей тихо журчал внизу, но сквозь эти звуки явственно проступало эхо шагов. Скоро на тропинке, проходящей через ручей, появился человек. Одежда его была такой старой и оборванной, что, казалось, на ней нет места, которое не было бы зашито, заштопано или просто на скорую руку прихвачено нитками. Из-под шляпы торчали пучки седых, слегка серебристых волос. Шаги странного человека были одновременно и легки и тяжелы, так как на одну ногу у него был надет старый башмак, а на другую – домашняя тапочка. Да, большего оборванца и представить было трудно.

Однако подобный внешний вид ничуть не смущал незнакомца – наоборот, он, казалось, наслаждался им. С довольной улыбкой он что-то насвистывал на ходу и закусывал коркой черного хлеба с маринованной луковицей.

Затем он увидел на лугу всю компанию, и мелодия оборвалась на середине.

– Добрый день! – вежливо сказал он, приподнимая шляпу и кланяясь пастушке.

Она бросила на него надменный взгляд, но бродяга, похоже, не заметил этого.

– Вы что, поссорились? – спросил он, кивая на свинопаса.

Девочка-пастушка негодующе засмеялась.

– Поссорились? Какие глупости! Ведь я даже не знаю его!

– Ну, может, тогда вы хотите, чтобы я представил вас друг другу? – сказал бродяга, весело улыбаясь.

– Конечно нет! – вскинула голову пастушка. – Как вы можете равнять меня со свинопасом? На самом деле я – принцесса!

– Неужели? – удивился бродяга. – Если это так, не буду вас задерживать. Вы, наверное, торопитесь во дворец, у вас много работы.

– Работы? Какой работы? – уставилась на него девочка-пастушка.

Теперь настала ее очередь удивляться. Ведь в ее представлении принцессы только и делали, что сидели на подушках в окружении слуг, готовых выполнить любые их желания.

– А как же! Принимать гостей, соблюдать этикет! Быть терпеливой и приветливой, пока Бог-Знает-Кто просит вашей руки. Делать вид, что вам нравится в десятитысячный раз слушать три глупые загадки Короля! Не у многих принцесс есть свободное время для того, чтобы вот так сидеть весь день на солнце среди стаи гусей!

– А как насчет того, чтобы носить жемчужную корону? И танцевать до зари с сыном Султана?

– Жемчужная корона? Танцевать? О боже! О боже! – Бродяга залился веселым смехом и вынул из кармана кусок сосиски. – Все эти короны тяжелы, как свинец или чугун. У вас бы очень скоро на лбу образовалась мозоль от нее! А насчет танцев… Ведь вы, конечно, знаете, что в обязанности принцессы входит сначала танцевать со старыми друзьями отца? Затем с Лордом-камергером. Потом с Лордом-канцлером и Хранителем Печати. К тому времени, как вы доберетесь до сына Султана, уже будет очень поздно, и ему надо будет идти домой.

Девочка-пастушка задумалась. Конечно, в сказках все пастушки были заколдованными принцессами. Но как же трудны все эти обязанности! Лорду-камергеру не скажешь, как гостю: «Иди сюда! Иди туда!» Подумать только! Принимать гостей! Соблюдать этикет! Может, гораздо лучше быть не принцессой, а обыкновенной пастушкой?

– Не теряйте времени, идите во дворец, – напомнил ей бродяга. – Вы согласны с тем, что я говорю? – обратился он к свинопасу, который, стоя по другую сторону реки, внимательно прислушивался к их разговору.

– Согласен с чем? – спросил свинопас, словно не слышал ни слова из сказанного. – Я никогда не соглашаюсь с тем, что касается девчонок, и в особенности пастушек. Это меня не касается. Ведь на самом деле я принц!

– Что вы говорите! – восхищенно воскликнул бродяга. – Тогда, вероятно, вы проводите все свое время, тренируя мускулы, чтобы потом дать бой дракону?

Нежные щеки свинопаса побледнели.

– Какому дракону? – пробормотал он сдавленным голосом.

– Которого вы рано или поздно встретите. Ведь, как вы знаете, все принцы хоть один раз в жизни сражаются с драконом. Для этого принцы и существуют.

– С двухголовым? – спросил свинопас, нервно сглатывая.

– Двух? – воскликнул бродяга. – Вы хотите сказать, с семиголовым! Двухголовые драконы давно вымерли.

Свинопас почувствовал, как у него екнуло сердце. А вдруг все произойдет совсем не так, как рассказывается в сказках, и не принц убьет чудовище, а наоборот?

«Конечно, я не боюсь, – размышлял свинопас, – но, может, я все же не принц, а обыкновенный свинопас?»

– Какие у вас откормленные свиньи! – Бродяга оценивающе взглянул на одну из свиней, потом на кусок сосиски в своей руке.

Все стадо презрительно фыркнуло. Подумать только, этот бродяга назвал их свиньями!

– Может, вы этого не понимаете, но на самом деле мы овцы!

– О боже! – вздохнул бродяга со скорбным видом. – Мне жаль вас, друзья!

– Но почему? – спросили свиньи, поднимая пятачки.

– Как почему? Вы, конечно же, знаете, что людям особенно нравится именно баранина! Если бы они узнали, что здесь пасется стадо овец… – Он замолчал, вздохнул и покачал головой. Затем порылся в своих лохмотьях, достал кусок пирога и принялся его мрачно жевать.

Свиньи в ужасе переглянулись. «Баранина» – что за ужасное слово! Они думали о себе как о грациозных овечках, резвящихся в поле среди цветов, и никогда как о баранине!

«Может, гораздо лучше быть просто свиньями?» – размышляли они.

– Эй, гуси, держите! – крикнул бродяга, кидая крошки разгуливающим неподалеку птицам.

Гуси как один подняли головы и презрительно зашипели.

– Мы – лебеди! – хором возмутились они. И так как им показалось, что бродяга не поверил, добавили: – Замаскированные!

– Ну, если дело и впрямь обстоит так, – заметил бродяга, – вы долго здесь не пробудете. Вы наверняка знаете, что лебедь – Королевская птица. Боже мой, как вам не повезло! Вы будете плавать по искусственному озеру, и служители золотыми ножницами подрежут вам крылья. Каждое утро вам будут подавать клубничный джем на серебряных тарелках. У вас не будет никаких забот – даже не нужно будет беспокоиться о высиживании яиц, так как Его Величество очень любит есть их на завтрак.

– Что?! – закричали гуси. – Нам не будут давать червяков и личинок?! Мы не сможем высиживать наших гусят?!

– Конечно нет! Но зато какая честь! – усмехнулся бродяга и, повернувшись, наткнулся на лохматое существо, стоящее среди маргариток.

Гуси будто громом пораженные таращились друг на друга. Подумать только! Клубничный джем! Подрезанные крылья! Никаких гусят! Может, они ошибались, думая, что они лебеди? Не проще ли быть обыкновенными гусями?

Из того, что когда-то было карманом, бродяга извлек яблоко.

– Прошу прощения, дружище! – сказал он ослу, откусывая от румяного бочка. – Я бы предложил вам половину, но вы в этом не нуждаетесь. Здесь ведь целое поле, усеянное лютиками.

Осел с отвращением огляделся вокруг.

– Для осла, возможно, это все подходит. Но не воображайте, – заметил он, – что я такой осел, каким кажусь. На самом деле я – арабский скакун. Только замаскированный!

– Неужели? – удивился бродяга. – Тогда вы, должно быть, скучаете по своей родине. Песчаные бури! Миражи! Безводные пустыни!

– Безводные? – забеспокоился осел.

– Практически да. Но ведь для вас это ерунда. Вы, арабские скакуны, можете неделями ничего не есть, ничего не пить и даже не спать. Замечательно!

– А оазисы? В них-то трава растет?

– Немного. Но оазисы расположены далеко друг от друга, – сказал бродяга. – Но что это за беда? Ведь чем меньше ешь, тем быстрее бегаешь! Чем меньше пьешь, тем легче на подъем! Всего несколько мгновений понадобится вам, чтобы в стремительном броске закрыть собой хозяина, когда на него нападут враги!

– Но, – закричал осел, – в этом случае они застрелят меня!

– Естественно, – кивнул бродяга. – Вот почему все так восхищаются вами – благородными арабскими скакунами. Вы готовы умереть в любой момент!

Осел почесал морду задней ногой. Был ли он готов умереть в любой момент? Он в этом сильно сомневался. Неделями ничего не есть и не пить… А здесь везде лютики и маргаритки – хватит и на десять ослов! Может, он и был арабским скакуном, а может, и не был. Он даже несколько раз тряхнул своей лохматой головой, пытаясь решить эту трудную задачу.

– А это тебе, жаба! – сказал бродяга и кинул огрызок от яблока под камень.

– Не называйте меня жабой! – проворчала жаба.

– Ну, тогда – толстуха, если тебе это больше нравится!

– Я не жаба! И не толстуха! На самом деле я лягушка. Только замаскированная!

– О, счастливое создание! – воскликнул бродяга. – Подумать только! Сидеть на листе кувшинки и всю ночь при луне петь песни!

– Всю ночь? Я же умру от холода!

– Ловить пауков и стрекоз для своего избранника и деток!

– Как? Не для себя?! – удивилась жаба.

– Настоящая лягушка не станет добывать корм лишь для себя! А вы, конечно же, настоящая лягушка!

Жаба была, однако, в этом не уверена. Ей и самой очень нравились сочные жирные пауки. Она как раз думала над тем, что, может быть, она никакая не лягушка, а обыкновенная жаба, когда – плюх! – рядом с ней в воду упал камень. Жаба поспешно нырнула в укрытие.

– Кто это бросил? – быстро спросил бродяга.

– Я, – раздался с моста голос. – Не для того, чтобы ударить, а просто чтобы она подпрыгнула.

– Хороший мальчик! – Бродяга, улыбаясь, взглянул вверх. – Просто замечательный! Такой дружелюбный парень никогда не станет обижать жаб без веской на то причины!

– Конечно. Но не нужно называть меня мальчиком. В действительности я…

– Минутку! Дайте догадаться! Индеец? Нет – пират!

– Правильно, – кивнул мальчик, обнажая зубы в пиратской ухмылке. – Если вы еще не знаете моего имени, – прорычал он хриплым басом, – то я – Одноглазый Корамбо!

– А где твой тесак? – спросил бродяга. – Где флаг с черепом и костями? А черная шелковая маска? На вашем месте я бы не остался здесь больше ни минуты. Сухопутные крысы не стоят того, чтобы их грабить. Отправляйтесь лучше в Саргассово море!

– Я уже был там, – важно ответил мальчик.

– Ну, тогда куда-нибудь еще! Ни один пират дня лишнего не проведет на земле. Вы были… – бродяга понизил голос, – в пропасти Мертвеца?

Мальчик улыбнулся и покачал головой.

– Это как раз то, что нужно! – воскликнул он, хватая свою обезьянку. – Только сбегаю попрощаться с мамой и…

– С кем? С мамой? Я верно расслышал? Одноглазый Корамбо бежит попрощаться со своей мамой?! Капитан пиратов тратит время на то, чтобы сбегать домой?! Ну, знаете ли! – Бродяга, казалось, был крайне изумлен.

Мальчик посмотрел на него с сомнением. Он не знал, где находится пропасть Мертвеца и сколько времени займет, чтобы добраться до нее и вернуться назад.

«Мама наверняка будет беспокоиться, – размышлял он. – А кроме того, сегодня на ужин она собиралась испечь оладьи… Может, лучше хотя бы сегодня побыть самим собой? Корамбо может подождать до завтра, никуда он не денется».

– Берете обезьянку с собой как талисман? – спросил бродяга, насмешливо глядя на игрушку.

Ответом ему был сердитый визг:

– Не называйте меня обезьянкой! На самом деле я маленький мальчик!

– Как? Маленький мальчик?! – воскликнул бродяга. – Почему же вы не в школе?

– В школе? – с беспокойством переспросила обезьянка. – Вы имеете в виду то место, где учат, что дважды два равно пяти, и другим подобным штукам?

– Конечно, – мрачно кивнул бродяга. – Надо торопиться, а то еще хватятся! – Он покопался в своих лохмотьях и достал две шоколадные конфеты. – Вот, – предложил он одну обезьянке.

Но та отвернулась. На то, что придется ходить в школу, она не рассчитывала. Уж лучше быть обыкновенной изъеденной молью игрушечной обезьянкой! Отчего-то она почувствовала странный прилив любви к своей потертой шкурке из плюша, стеклянным глазкам и облезлому длинному хвосту.

– Возьмите тогда вы, Корамбо! – ухмыльнулся бродяга, протягивая мальчику одну конфету, а другую засовывая себе в рот. – Пираты всегда голодны.

– Нет, – сказал мальчик после паузы, – уже поздно, и мне пора идти! – Он оглянулся и бодро кивнул всей компании.

– Пока! – откликнулся бродяга. Порывшись в своих лохмотьях, он достал кусок хлеба с маслом и зашагал через мост.

Мальчик хмуро глядел ему вслед. Затем вдруг поднял руку.

– Эй! – закричал он.

Бродяга остановился.

– Как вас зовут? Вы нам так и не сказали! Кто вы?

– Действительно! – поддержали и остальные. – Кто вы? – хором закричали пастушка, свинопас, гуси, свиньи и осел. Даже жаба высунула голову из своей норы.

– Кто я? – воскликнул бродяга, невинно улыбаясь. – Если вам это интересно знать, то я ангел. Только замаскированный. – Он поклонился им и, помахав на прощанье рукой, отвернулся.

– Ха-ха-ха! Отличная шутка! – Мальчик расхохотался. – Ха-ха-ха! Этот оборванный старик – ангел! Ха-ха-ха!

Но вдруг его смех оборвался. Мальчик вытаращил глаза, зажмурился, снова посмотрел и снова вытаращил глаза.

Бродяга скакал по дороге, словно пританцовывая от радости. И с каждым прыжком его ноги отрывались все выше от земли…

– Но как такое может быть? – удивился Мальчик…

А бродяга поднимался все выше и выше. Вначале он скользил по цветкам маргариток, затем перелетел через изгородь и взмыл над лесом, устремляясь в синее небо. Солнечный свет, казалось, подхватил его, бродяга распростер руки, и когда он сделал это, лохмотья у него на спине слегка затрепетали, будто под ними что-то скрывалось.

Через минуту над каждым плечом у бродяги появилось по большому серебристому крылу… Скоро его фигура превратилась в большую темную точку на фоне пронзительно-синего неба. С минуту он еще кружился над деревьями, затем размашистыми движениями, словно журавль, набрал высоту и пропал из вида.

– О боже! – вздохнула пастушка, нахмурившись. Дело в том, что бродяга поставил ее в затруднительное положение. Она уже почти совсем уверилась, что не является принцессой – и вдруг! Это просто невозможно! Под лохмотьями скрывались крылья! Если он и вправду ангел, то кто же тогда она? Пастушка или все же принцесса?

От всего этого у нее кругом шла голова. Как же узнать истину? В раздумье качая головой, она посмотрела через речку на свинопаса и не смогла удержаться от смеха.

Свинопас сидел на траве, уставившись в небо. Его кудри вздыбились от удивления, а глаза стали размером с суповую миску.

– Гм! – вежливо кашлянула пастушка. – Может, теперь вам уже не нужно сражаться с драконом?

Свинопас перевел на нее испуганный взгляд. Но лицо его прояснилось, едва он заметил приветливую улыбку пастушки. Засмеявшись, он перескочил через поток.

– У тебя будет золотая корона! – воскликнул он. – Я сам сделаю ее для тебя!

– Пожалуй, золото слишком тяжелое, – скромно возразила пастушка, выглядывая из-за листа папоротника, служившего ей веером.

– Только не мое! – улыбнулся свинопас. Нарвав лютиков, он сплел из них венок и надел его пастушке на голову.

С этого момента вопрос, который был для них когда-то очень важен: кто они на самом деле – пастушка и свинопас, или принц и принцесса, – отпал сам собой. Они сидели и глядели друг на друга, забыв обо всем.

Гуси, которые были изумлены ничуть не меньше, перевели взгляд с крошечного пятнышка в небе на своих соседей по лугу.

– Бедные свиньи! – насмешливо прошипели они. – Подумать только! Жареная баранина с луковым соусом!

– Вы тоже будете выглядеть довольно глупо на искусственном озере, – возразили свиньи.

Но хотя они и препирались, в глубине души все же чувствовали, что бродяга был прав.

Затем один из самых старых гусей усмехнулся.

– Какое в конце концов это имеет значение? – весело загоготал он. – Кем бы мы ни были на самом деле, выглядим-то мы как гуси!

– И то правда! – согласилась пожилая свинья. – А у нас наружность как у свиней!

И будто внезапно освободившись от какой-то тяжести, они начали смеяться. Поле звенело от их голосов, и жаворонки с удивлением глядели с вышины.

– Какое это имеет значение? Ха-ха-ха! Никакого!

– Иа! Иа! И-ха-ха! – присоединился к всеобщему веселью осел.

– Все еще думаете о своем прекрасном оазисе? – с сарказмом поинтересовалась жаба.

– И-ха-ха! Каким же я был ослом, думая, что мой оазис в пустыне! Иа-ха-ха! Он здесь, под моими копытами, на этом самом поле!

– Выходит, вы не арабский скакун? – усмехнулась жаба.

– Ну, – ответил осел, – раньше я бы так не сказал. Но теперь… – Он взглянул в том направлении, где скрылась фигура бродяги. – Теперь я доволен своей маскировкой!

И он с такой жадностью принялся поедать лютики, словно перед этим долго скакал по безжизненной и безводной пустыне.

Жаба была удивлена.

«Могу ли я тоже быть довольна моей маскировкой? – призадумалась она. И в это время, от ветки, расположенной вверху, оторвался орех и упал вниз. Ударив жабу по голове, он отскочил в сторону и плюхнулся в воду.

«Лягушку бы это оглушило, – подумала жаба, – но я через свою толстую шкуру ничего не почувствовала».

Она улыбнулась во всю ширину рта и подняла голову.

– Можешь кидать в меня свои камешки, мальчишка! – проквакала она. – Я в доспехах!