Kitobni o'qish: «Одна золотая монета»
Кругляш в траве прям-таки светился. Солнце, внезапно блеснувшее среди бесконечного сплетения зеленеющих полосок, остановило Сашку на полуслове, и песенка оборвалась как бумажный змей, сорванный с тонкой нитки сильным порывом ветра, и уносящийся теперь далеко-далеко.
– Сашка! – окликнул её один из компаньонов, бодро прошагавший ещё несколько шагов, прежде чем спохватился, что в ритмичном пении внезапно стало не хватать звонкого, пронзительного голоса главной запевалы. Недоумённо взмахнув рукой, и попутно взъерошив и без того лохматые чёрные волосы, главный фантазёр прикрикнул:
– Чего застряла?!
– И сновааа, и сновааа вперёёооод! – дольше всех самозабвенно выводил без слуха и голоса главный глашатай. И только закончив фразу он наконец остановился, довольный своим неожиданным соло, и уже потом развернулся, чтобы понять, что там вывело из строя приятелей.
Запевала держала в руках что-то маленькое, но очень блестящее, и когда поворачивала это из стороны в сторону, то яркий блик, скачущий по её веснушчатому лицу, прыгая в глаза, заставлял жмуриться. Фантазёр подкрался к ней как кошка, тонкий и плавный в движениях. Разве что локти у кошек не бывают драные от лазанья по заборам. И торчащие из-под шорт колени были грязные, а это никакая кошка бы себе не позволила. На солнцепёке кошки вылизываются особенно старательно. И на остальное при этом могут совершенно не обращать внимание. Вот так же, любуясь, про всё на свете забыла Запевала.
И только когда внезапно выхватили у неё из рук таинственную штуковину, завопила резко и пронзительно: Ренаааат! Куда попёр?! А ну вернииии!
И бросилась вслед за похитителем. Лужайка была широченная, отдельные огромные кусты напыженно расступились по сторонам, множество больших деревьев уходили куда-то вверх стволами, и за ними здорово было петлять, играя в догонялки. И Фантазёр, ускользнув за одно и выскочив за другим, выглядывая на Зазывалу, хитро блефовал, показывая, что готов дёрнуться то слева, то справа, а она так же подрывалась туда и сюда, стараясь перехватить его.
Фантазёру не терпелось уже самому поразглядывать добычу, но пока вынужден был напружиненно готовиться к рывку, то никак не мог глянуть, что же это такое интересное. А может и не интересное, только Запевала заглазелась. Бывало, что она на птиц каких-нибудь в парке глазела или на фонтаны. Чего там разглядывать, когда туда лезть надо. И тут, может, ерунда – Фантазёр слегка разжал кулак и мельком глянул в ладонь, где что-то чуть желтело.
И тут его тонкую ладонь накрыла чужая крепкая и широкая, разом закрывшая всё целиком. Он рванулся, но не тут-то было. Всё его тело стремительно бросилось бежать, и только рука с добычей, захваченная Глашатаем, осталась в его ручище, только немного качнувшись в сторону. Глашатай объявил зычно:
– Теперь моё, – и подтянул к себе добычу вместе с Фантазёром, тянувшимся за ней, теперь уже, скорее, как нечто случайно прицепившееся, чем как хозяин. Второй рукой Глашатай, почесав вначале низ спины, стал неторопливо разгибать пальцы на кулаке Фантазёра.
– Серёгаа, блииин, руку вывихнешь, – подскулив, затянул Фантазёр, при этом не оставляя попыток вывернуться из ловушки.
– А ты не вертись, – размеренно как школьная училка произнёс Глашатай, только голос у него мягче, – а лучше сам отдай.
Ну, так точно только училки говорят, особенно когда надо в чём-то признаваться, а ещё хуже, когда уже поймали и надо извиняться. Бывало, проходили. Можно вымучить из себя слова покаяния и пообещать, что больше никогда, а тебе же не верят и ещё ехидно назидательно начинают укорять, что вот ну как же ты мог. Вот и признавайся после этого.
И отдавать чего-то там непонятно что совсем не хотелось. Но вместе с тем, и самому уже хотелось разглядеть, что же там такое-то. Поэтому Фантазёр, перестав вертеться, с вниманием уставился на то, как Глашатай аккуратно отгибает вслед за большим пальцем уже указательный, и из-под него начинает выглядывать аккуратный закруглённый краешек чего-то тонкого и светлого.
Оно так завораживало взгляд, что Фантазёр уже смотрел на эту руку с загадкой, как вовсе не на свою. Хотя чувствовал непонятно смутно внутри, что в руке этой зажато что-то ровное, с шероховатой каймой, твёрдое вроде как камень, но непонятно тёплое, вобравшее в себя собственное тепло его ладони, и как будто доверительно затаившееся в ней.
– Это я первая нашла! – заверещала Запевала, и Глашатай почувствовал, что внезапно ему на спину запрыгнули и уже лезут на голову. Пытаясь левой рукой ухватиться за напавшую сверху и правой удержать мгновенно задёргавшегося Фантазёра, Глашатай изворачивался неуклюже и, выгибаясь самому себе непонятным образом, в конце концов потерял равновесие. И вся троица, слепляясь в клубок, ухнула в куст, с треском ломая мелкие ветки.
