Kitobni o'qish: «Моя любимая тень»

Глава 1

«Мне кажется, я слышу твой голос… Иногда он вместе с шелестом листьев шепотом спускается с крон деревьев, порой сливается с пением птиц, но все чаще я слышу его где-то позади. Бывает, ты зовешь меня так громко, что я вздрагиваю. Но каждый раз, оборачиваясь в надежде увидеть твое лицо, передо мной всплывает никем не потревоженный пейзаж.»

 Еще одна запись в дневнике: разные слова, но всегда одни и те же мысли. Мне хотелось добавить – «мне так тебя не хватает, я не могу без тебя», но рука остановилась, вдавив жирную точку. Это ложь. Если я все еще живу, то значит могу, хоть каким бы трудным ни было это испытание.

 Один умный человек сказал – «детство – это пора бесправия». Мое детство было не таким – я всегда сама решала, по какой дороге двигаться, какими людьми себя окружать, кого любить. Но даже при всей свободе выбора, иногда преградой становится обыкновенный случай, который не оставляет тебе и шанса что-либо изменить.

 «Я люблю тебя», – прошептала я своему дневнику, который был для меня нечто большим, чем просто блокнотом с кучей записей. Моя исповедальня, склад для слез, место, где я могла поговорить с ним.

 Отложив в сторону тетрадь, которая всем своим видом говорила о том, что пережила она и скитание от сумки до сумки, и не одну чашку пролитого на ее белоснежные страницы кофе, и бесконечный поток слез, я достала из рюкзака булку с изюмом, которую купила несколько часов в кофейне недалеко от дома, и принялась крошить под ноги, наблюдая, как прожорливые голуби сбегаются к скамейке, окружая меня пернатым обществом.

 Это был тот самый день весны, когда душа поет серенады, а тело наслаждается теплым бодрящим воздухом, впитывая первые, еще не зрелые лучи солнца.

 Напротив меня, на соседней скамейке, сидели в обнимку девушка и парень. В столь раннее утро, в парке было тихо – я специально приходила сюда еще до завтрака, чтобы побыть наедине со своими мыслями, надеясь, что не встречу здесь влюбленных парочек. В какой-то мере, я даже их боялась и нарочно избегала вида, который как назло уже маячил перед глазами (парень вовсю тискал девушку, и они целовались так, будто хотели съесть друг друга), но в этот раз, мне не удалось спрятаться.

 Куда бы я не пошла, везде одна и та же картина. Весной люди не стесняются своей любви. И стало привычным, когда они беззаботно выражают свои чувства прямо на улице. Одних это умиляет, других раздражает – а меня… Я бы хотела сказать или думать, что меня подобное не трогает, но как же не хотелось врать самой себе.

 Опустив от безысходности руки на колени, выбрасывая последние крошки хлеба на асфальтовую дорожку, я провела пальцами по белым неровным шрамам на своем запястье. Прошло уже больше двух лет, а они все равно отзывались ноющей болью при каждом касании, будто говорили – ты никогда не сможешь забыть это, не старайся.

 Я и не старалась, но те, кто окружал меня, делали это с усердием. В моей квартире не было ни одной фотографии, напоминающей о прошлом: мама старательно в свое время упаковала их в коробку и выбросила в мусорное ведро, папа порвал все мои рисунки и молотком раздолбал набор еще незаточенных карандашей. Этот акт инквизиции они проделали на моих глазах. С тех пор для моего юношества наступила пора бесправия.

Глава 2

«Мне кажется, я схожу с ума. Я вижу твое лицо даже во сне. Все чаще, от него веет холодом. Лишь изредка, перед самым пробуждением, ты печально улыбаешься мне напоследок, и в этот самый момент я , наконец, решаюсь нарушить тишину, но твой образ растворяется, словно уплывающая тень с восходом солнца. Мне не хватает тебя.»

 Металлическая ложка звонко скользила по краям тарелки, создавая имитацию приема пищи. Я надеялась, что родители уйдут на работу еще до того, как решат проверить, не зря ли они готовили завтрак. Но мама, как всегда была слишком предусмотрительна.

– Ты опять ничего не ешь! – Закричала она рассерженно, – хватит ковыряться в тарелке, Марго! Я не уйду, пока не покажется дно!

 В ответ я молчала. Внутри моего тела давно образовалась пустота, которая не жаловала ничего, кроме пустоты. Вряд ли, если я расскажу своим родителям нечто подобное, они обрадуются.

– Что это у тебя? – Заворчала мама, хватая со стола помятую тетрадку.

– Дневник, – тихо вымолвила я, глазами моля о пощаде.

Она, резко выдохнув, нахмурила брови.

– Ты же знаешь, я не приветствую такие вещи. Займись лучше чем-нибудь полезным. А это, – она нервно потрясла дневник в руках, – выброси.

 Я забрала из ее рук свою последнюю отдушину и, под пристальным взглядом мамы, заботливо скрутила его в трубочку, спрятав между коленей.

– Доешь суп, – проскрипел ее голос, когда она поняла, что ее слова прошли мимо моих ушей.

 Если они могли сжечь все фотографии, порвать и выбросить мои рисунки, то с дневником к досаде моей матери, ничего сделать не получалось. Он был неприступен с тех самых пор, как психолог сказала, что в моей ситуации он даже полезен. Однако, за два года мое состояние не улучшилось, и мама уже начала сомневаться в пользе записей. Напротив, с каждым днем она будто убеждала себя, что если бы ей удалось порвать дневник в клочья, то я сразу же бы исцелилась.

– Чем ты сегодня планируешь заняться? – Спросила она, присев рядом, чтобы лучше разглядеть судьбу супа.

– Не знаю, – призналась я. Неделя каникул перед вторым семестром в университете. Мне в голову не приходило, что я буду чем-то заниматься, кроме как думать и вспоминать…

– Сходи в кино, на концерт, займи себя чем-нибудь!

– Хорошо, – отозвалась я еле слышно, со скрытой брезгливостью делая глоток холодного супа.

– Вот и отлично, – вставая из-за стола ответила мама, потирая руки. Я уже знала, что она собирается сделать – собрать со стола все режуще-колющие предметы и отправить их в шкафчик под замок. Делалось это всегда в моем присутствии со вздохами и стонами, чтобы в очередной раз напомнить, как трудно им пришлось после моих выходок.

 Убедившись, что я виновато опустила глаза, мама с достойным видом покинула кухню. Я облегченно вздохнула. Мой мир покинул последний странник.

Глава 3

«Мне кажется, ты где-то рядом, просто я не могу видеть тебя. Тебя никто не сможет у меня отнять».

 Когда-то я любила ночь. Она дарила вдохновение. Я помню себя сидящей у окна, в руках – белое полотно, на котором под тусклым светом маленького пластмассового фонарика прорисовывались наброски эскиза. Первые штрихи, скользящие линии, мягкий стержень карандаша, который начинал крошиться, едва на него надавишь, запачканные от растушевки пальцы. Я рисовала медленно, осторожно, наслаждаясь, как из-под моих пальцев выползали элементы того, что когда-то создавали великие архитекторы всего мира.

 Теперь это время суток стало моим врагом – я хотела спать, но не могла уснуть, а когда все же засыпала, больно щипала себя, чтобы открыть глаза. Я боялась забыть свою боль, что вдруг пропущу что-то важное – любое воспоминание, любую мысль о нем, и мои раны разом затянутся.

 На столе лежали две белые таблетки. Они напоминали два глаза неведомого мне существа, который говорил – съешь меня и забудь обо всем, погрузись в самый сладкий и приятный сон.

 Искушая меня изо дня в день, они появлялись ровно по часам – две таблетки, ни больше, ни меньше. Родители надеялись, что с помощью антидепрессантов смогут вернуть меня к жизни. Но, чтобы вылечить свою дочь, им пришлось бы вырвать ее сердце и высосать мозг.

 Я легла на кровать, закутавшись в одеяло. В наушниках играла вторая симфония Рахманинова. Вот он – мой короб без окон и дверей. Всего несколько деталей, которые, едва собрать их воедино, имели разрушительную силу – я нарочно погружала себя в прошлое с помощью того, что постоянно напоминало о нем.

 В одном из своих сонет Шекспир писал – «Нам говорит согласье струн в концерте, что одинокий путь подобен смерти». Человек одинок от рождения. Природа сделала его статуей с одним глазом, одной рукой и ногой. Достаточно для того, чтобы жить и на протяжение этой жизни искать свою вторую половину – с тем же глазом, ногой и рукой. Когда статуя становится целой, люди не приобретают счастье вдвойне, с этого момента у них начинается обычная нормальная жизнь. Но, что происходит, когда целостность нарушается? Одного глаза уже недостаточно, одна рука делает тебя беспомощным, а на одной ноге далеко не уйдешь. Человек возвращается к своему началу, понимая, что его надули еще в утробе, сотворив калекой. Можно попытаться найти подобный материал – похожую руку, того же цвета глаза и ногу одинакового размера, но для меня было все решено давно – пусть я буду лелеять свою боль, опираясь на костыли, нежели заменю свою душу деревянным протезом.

 Мысли продолжали лезть в голову, вытесняя импровизированные рассуждения, они были слишком неприятные, чтобы можно было их терпеть – как комары, подкрадываясь, жужжали где-то рядом. Ослабь немного оборону, и они вопьются в самые уязвимые участки, чтобы вдоволь напиться крови.

Я спрятала голову под подушку, закрываясь от этого мира, но там меня ждал иной – жестокий, выедающий не снаружи, а изнутри.

 Лежать сил больше не было – пришлось сходить на кухню, чтобы налить стакан воды. Таблетки я смыла в унитазе, когда возвращалась в свою комнату.

 Мне надо было отвлечься. Я не покидала его, я лишь ненадолго отступала, чтобы восполнить свои силы, а затем вновь бросалась в объятия своей кровоточащей раны.

 В моих руках оказалась книга. Родители не знали, чей это был подарок, иначе она давно бы заняла свое место в списке инквизиционных предметов. Архитектура Англии 17-18 веков. Я на миг представила, каким выглядел театр, со сцены которого декламировали сонет Шекспира. Несмотря на то, что английские архитекторы в то время сочетали в своих произведениях сразу несколько направлений, у них выработался свой собственный собирательный стиль – зодчество без четких границ, с выдержанной английской строгостью и холодностью. Вдруг захотелось нарисовать нечто подобное – здание со сдержанной роскошью, но мне запрещено было брать в руки карандаши. Оставалось – рыдать в подушку. Но красные опухшие глаза не обрадовали бы утром моих родителей. Единственное спасение – вспоминать....только самые приятные моменты. Нашу первую встречу…

 Три года и неделя назад. Первый успешно пройденный экзамен. Аня проспорила нам, говоря, что сдаст на четверку, но отнюдь не к нашему удивлению, ей поставили «отлично». Она всегда серьезно относилась к учебе, будь то самый из скучнейших предметов на свете, наша однокурсница была готова еще до того, как мы узнавали список вопросов к зачету. Я же уделяла время лишь тому, что находило отклик в моей душе, пуская остальное на самотек.

– Хорошо, хорошо, – держалась Аня из последних сил, – я проиграла и воздам вам должное.

– Ура! – Закричали мы хором, выходя из здания университета.

Катя, хитро нам подмигнув, перестроилась в ряд, где стояла провинившаяся.

– Как насчет похода в ближайший суши-бар?

Аня оценивающе взглянула на нас- три голодных рта не обойдутся одним сетом, а значит придется раскошелится по полной программе.

– Согласна, только не в самый дорогой ресторан.

У всех троих лица приобрели форму моченого яблока.

– А в дешевом тухлую рыбу подают, можно отравиться, – протянула Ксана, тут же вскользь упомянув, как месяц назад она отравилась не свежими роллами, и как ей пришлось запастись туалетной бумагой на неделю вперед. Это стало решающим нападением, потому что Аня была очень привередлива в выборе еды, и девушка сдалась без битвы.

 Мы шли, окрыленные успешной сдачей экзамена. Первые дни весны встречали нас радужным солнцем и игривым ветерком, который, дразня забирался под пальто, охлаждая жаркий пыл в молодых венах. Катька задорно визжала, заражая всех своим громким смехом, Аня мило улыбалась, Ксана хитро щелкала большими кукольными глазами по сторонам, а я, распустив волосы, пыталась флиртовать взглядом с каждым прохожим.

Мы чувствовали победу, для кого-то слишком легкую, но достаточную для того, чтобы не видеть перед собой больше никаких преград. Люди, идущие навстречу, тут же бросались в стороны, освобождая дорогу веренице счастливых молодых девушек.

 Мы оказались внутри небольшого, симпатичного на вид, японского ресторана. Стены украшали льняные полотна с большими иероглифами, они удачно сочетались с черными квадратными столиками на высоких стройных ножках, сидения же были нежнейшего бежевого цвета, а дизайн отличался строгими, резкими элементами.

– Отлично, – произнесла довольно Аня, сделав заказ на два сета, – должно хватить.

 Мы слегка раздосадованные, переглянулись. Все ожидали, что каждый закажет как минимум по одной порции любимых роллов, но чья лодка, тот и капитан – выбора нам не предоставили.

– Кто первый? – Начала Ксана, которая заняла место напротив меня. Она была невысокого роста, блондинка с круглым личиком и короткими вьющимися волосами. – Как насчет тебя, Марго?

Я хитро сверкнула зеленым глазами, оценивая, готовы ли мои собеседницы выслушать те нелепости, что я для них припасла.

– Мне попался неудачный билет, – начала я издалека, кокетливо скручивая в руке русую прядь волос, – основные направления в философии Конфуция. Все, что я помнила – одно единственное высказывание – «белый голубь не потому, что он белый и не потому что он чистый, а потому что он белый». – Посмотрев на своих собеседниц, я убедилась, что меня слушают внимательно. – Это помогло развить дальнейшую мысль. Конфуций – это древний китайский философ, прародитель конфуцианства, которая в свое время вытеснила из Азии даже буддизм. Его умозаключения были просты по природе, но в тоже время несли глубокий смысл. Я предположила, что он был из семьи бедняков, но потом решила, что образование в то время получали юноши только из знатных семей. Скорей всего он был из богатой семьи, но по какой-то причине жил бедно. О чем мог рассуждать образованный человек, живущий в таком несовершенном обществе, да еще и на правах обычного работяги? О справедливости, гуманности, равноправии, сострадании и искренности. Верно? Таким образом, я определи несколько веток его размышлений, а, если быть поточнее – размусолила текст на полторы страницы. В итоге, – я пожала плечами, словно произошло что-то само собой разумеющееся, – «отлично»!

 Девчонки дослушали мою речь до конца с серьезным видом, даже не пытаясь что-то сказать в ответ. Я поспешила закончить свой рассказ.

– А вообще, когда я села перед экзаменатором, то нарочно задрала юбку выше колена, мои руки постоянно теребили прядь волос, а при ответе я игриво покусывала губы и делала невинное выражение лица.

– Ха, ха, ха! – Раздалось тут же со всех сторон. – кто бы сомневался!

– Ну а ты, Ксана? – Обратилась я к ней.

Ксана поправила кофточку нежно голубого цвета и посмотрела на нас с таким видом, что она сделала пакость.

– Мне попался марксизм.

– О нет, – вдохнули мы разом.

– Да, да, – закачала она головой, – я начала с ленинизма, а закончила тем, что Маркс родился не под той звездой, что заведомо сулило ему провал во всех его делах.

 Она была астрологом-любителем, но любителем только потому что не брала за это деньги, в остальном ее наука не уступала по совпадениям и точности любому профессионалу.

– Катя?– Обратилась я к высокой брюнетке с короткой стрижкой. В это время нам принесли наш заказ и, когда первая порция роллов была прикончена, Катя, жуя рисовый комок, обмазанный зеленым хреном, заявила:

– Я просто посмотрела на него вот так, – она наклонила голову вниз, открывая исподлобья широкие черные глаза, которые незнакомому человеку, не зная ее доброго нрава, показались бы чересчур внушающими страх, – и он сдался. Со всеми бы это работало, – под конец посетовала она.

– Да ладно! – Отозвались мы.

– Я вам серьезно говорю – один мой хищный взгляд, и он задрожал, падая на колени.

Мы все закачали головами, хихикая.

 В тот момент, когда беседа достигла по шкале интересности своего пика, как назло, кто-то громко зашуршал в стороне – четверо молодых парней проскользнули мимо нас и направились к соседнему столику. Прямо передо мной стоял высокий парень, на вид 25-30, в короткой фетровой шляпе и черном классическом длинном тренче.

– О нет, вы только взгляните, – выпалила я, и все подруги разом обернулись, – да не пяльтесь вы на них так! –  Пытаясь урезонить своих сокурсниц, я мысленно ругала себя последними словами за то, что так эмоционально выразилась, но было уже поздно. Четыре пары глаз с удивлением и нескрытым любопытством уставились на парней, которые усаживались за соседний столик.

 Мой экземпляр снял длинный плащ, оголив порванные во всех доступных местах джинсы, а сверху виднелась плотно облегающая белая футболка.

– Он наверное мнит себя гангстером, – шепнула я, довольно хихикнув.

– Ничего себе, – отозвалась Ксана, – а выглядит шикарно!

– Никакого шика, – резанула Катя, – такие джинсы я и сама на досуге вырежу.

– А мне нравится, – поддержала Аня, – дырки-то фабричные.

Незнакомец смерил нас с высоты пьедестала хитрым взглядом и сел напротив своих товарищей.

– Какой-то он слишком надменный, не в моем вкусе, – забубнила Катя.

 Я улыбнулась, но промолчала, чтобы не спровоцировать нападки. Он мне понравился.

 Аня доедала оставшиеся роллы, я медленно через трубочку всасывала гранатовый сок, периодически стреляя глазами по соседнему столику. Этот парень был в нескольких шагах от меня и будь он самым глупым человеком на земле, все равно бы заметил, как мои движения смягчились, глаза засверкали, а на щеках появился легкий румянец.

 Все шло своим чередом, пока Аня не пискнула, нарушив идиллию трапезы.

– О нет! – Она принялась рыться в сумке.

– Что случилось? – Спросила я, понимая, что произошедшее как-то отразиться и на нас.

– Я забыла кошелек, – почти прорычала она, как будто в случившемся виноваты мы все.

– Посмотри получше, – обратилась к ней Ксана и стала помогать перебирать вещи.

– Точно забыла, – истощенно выдохнула пухленькая блондинка и сложила локти на стол, заливаясь бордовой краской.

 Мы смотрели друг на друга с вытаращенными глазами, у каждого в голове зрела мысль – что делать?

– Ну и, есть у кого-то с собой деньги? – Спросила катя, расслабленно наблюдая за всеми нами. Похоже, она надеялась, что все обойдется.

– У меня только на проезд, – проговорила я, шаркая по карманам.

– Ни копейки, – развела в сторону руки Ксана.

– Та же история,– заключила высокая брюнетка. -И что будем делать?

Все пожали плечами. Аня, без того чувствуя свою вину, начала уже всхлипывать.

– Нас посадят в тюрягу, припишут статью за воровство, – прочитала будущее Ксана по своим звездам.

– Да какое воровство! – Выпалила Катя, – дайте мне тарелку, и я верну им все обратно!

– Нет, это не дело – попыталась я всех осадить, – мы можем оставить в залог сотовые телефоны и сбегать за деньгами домой.

– А сколько позора притерпимся! – Округлила глаза Ксана.

– Ох, – послышался Анин стон.

Ксана попыталась блеснуть свежей мыслью.

– А может спонсоров найдем?

– Кого? – Мне захотелось прокричать это как можно громче, – здесь кроме нас и этих за соседним столиком никого нет!

Девчонки хитро переглянулись. Я поняла, о чем идет речь. Но нет, это не вариант.

– Нееееет, – протянула я.

– Ох, ох, – Аня продолжала прятать глаза под прядями длинный светлых волос.

Я выдохнула, пытаясь проанализировать ситуацию. Она была безвыходной. Возможно, позавтракать за счет тех парней – была не такая плохая идея. Тем более они выглядели словно могли накормить не только четырех голодных девиц, но и всех болельщиков Спартака.

– И кто пойдет? – Вызывающим тоном спросила я, оглядывая всех сидящих рядом.

Аня отпадала сразу – она страдала природной застенчивостью с детства.

– Я – пас, – буркнула Катя, – одарю их взглядом шальной львицы и парни убегут, еще и за них придется расплачиваться.

Она была чертовски права. Если этой девушке кто-то не нравился, она не умела этого скрывать.

– Я тоже как-то не очень, – зажеманничала Ксана, – я слишком много болтаю и не по делу.

Я засмеялась горловым истерическим смехом. Ну конечно, как иначе.

– И кто же пойдет тогда?

Они пожали плечами, продолжая смотреть на меня в упор. Я заерзала на стуле, не веря, что все происходит со мной.

– Нет, я не буду позориться. Я бы могла познакомиться с ними и завязать милую беседу, но с условием, что я сама смогу любой момент расплатиться.

– Послушай, – перевалилась через стол Ксана, – твоя грудь сделает все сама – она уже и так рвется наружу, а если ты положишь им ее на тарелку, парни прыгнут следом.

Я фыркнула, а катя расслабленно засмеялась. Аня показала из-подо лба окрыленные бесстыжей надеждой глаза.

– Сволочи! – Недовольно прошипела я, вставая из-за стола. Делать было нечего.

 Я поправила легкую прозрачную тунику с глубоким декольте, накинула прядь волос на плечи и двинулась в путь.

 Моей целью был тот голубоглазый шатен в фетровой шляпке и рваных джинсах. Судя по всему, он был главарем стаи, зацепив его, можно было рассчитывать, что зацепятся и остальные овчарки. К тому же, он больше всего мне импонировал. Еще лучше – при других обстоятельствах, я бы пошла знакомиться просто так.

– Прошу прощения, – произнесла я наигранным тоненьким голосом и сразу же в ход пустила все свои дамские штучки – проглаживание волос, покусывание губ и кокетливую улыбку. Незнакомец в шляпе, ничего не ответив, откинулся на спинку сидения, словно он находился в кинотеатре и смотрел комедию, подобрав под голову руки и на мою фразу лишь поднял брови вверх, будто говоря – что вам, мадемуазель?

 Я хихикнула и продолжила все тем же флиртующим тоном.

– У вас не найдется баночки с солью? – Это было глупо. Кто ест роллы с солью, но это первое, что пришло в голову.

Незнакомец тут же придвинул соль в мою сторону. Никакой мадемуазель в ответ не послышалось.

– А перца? Люблю поострее, – опять с бухты барахты выпалила я.

Возле меня тут же оказалась склянка с перцем. Молодые люди продолжали смотреть на меня, не понимая, почему я все еще стою и никуда не ухожу.

Мой голос уже не был таким уверенным, он почти дрожал, дрожали и остальные части тела

– Эммм, – замялась я, -не ожидая такого поворота событий, – а может вы к нам присоединитесь?

Голубоглазый шатен вновь откинулся на спинку сидения и выдержал паузу, а затем произнес.

– Извини, детка, ты не в моем вкусе.

У меня отпала челюсть. Так со мной еще никто не разговаривал. Я резко повернулась и в той же молчаливости пошла к своему столику. Присев, я заняла ту же позицию, что и Аня- уткнувшись глазами в тарелку и закрыла лицо волосами.

– Ну что? – Поинтересовались в один голос девчонки.

– Они сказали, что это их не интересует, – промычала я. Не могла же я поведать всему миру, что меня отшили наигрубейшим способом.

– Отлично, – отозвалась Катя как ни в чем не бывало,– у кого самый дорогой телефон?

Аня наконец вышла из своего заточения и твердо произнесла.

– Я поеду домой за деньгами.

– Нет, – закачала я головой, – час в одну сторону, час в другую, – не хочу я сидеть в этом ресторане как беженка над пустой тарелкой два часа.

После моих слов все погрузились в глубокое молчание, которое изредка нарушалось бульканьем – Ксана через трубку пускала пузыри в стакан с колой.

 Мы просидели добрых десять минут, пока я не предложила хотя бы взглянуть на счет, чтобы понять, о какой сумме идет речь. Все согласились.

 Пока к нам шла официантка, я подумала – а может вскочить сейчас с места и бегом ринуться на выход. Но тут же отбросила эту идею – Аня точно по дороге споткнется, а Катя перестарается со скоростью, дезориентируется, и проломит своей грудью стену. А это, как ни как, порча имущества.

– Будьте добры, счет, – попросила своим мягким голосам Ксана.

Официантка улыбнулась.

– Ваш счет оплачен молодыми людьми за тем столиком.

Моя челюсть вновь отвисла. Девчонки удивленно переглянулись.

Официантка сделала вид, что это в порядке вещей, но на ее лице было написано – «повезло же вам, девки».

Потирая руки, Катя доела последний ролл и довольно чавкнула.

– Вот и все, и никаких обязательств!

– Нет, не все, – прорычала я, вставая из-за стола.

 Меня оскорбили самым ужасным способом, а затем тем же способом сделали это и во второй раз.

 Я подошла к столику, где завтракали четверо молодых парней и почти уперлась ногами в широко расставленные колени моего обидчика, доставая из кармана телефон.

– Дай мне свой номер телефона, – былой вежливый тон уже давно испарился, – я позвоню через два часа и верну деньги.

– Деньги? – Наконец произнес он слово с привкусом обиды, – мне ничего от тебя не надо, детка. Тем более деньги.

– И мне от тебя ничего не надо, – рявкнула я, тряся телефон.

– Так в чем проблема? – Развел он в руки в сторону, давая понять – что можешь идти своим ходом и не возвращаться.

Я собрала всю волю в кулак, чтобы не воткнуть ему в вилку в грудь.

– Это вопрос принципа.

 В ответ голубоглазый шатен со шляпой на боку засмеялся, его смех подхватили остальные парни. Вот и ответ – о каком принципе могла идти речь, когда я еще не так давно пыталась закадрить их ради завтрака. Судя по всему, мне попались неглупые экземпляры, которые раскусили нашу затею в два счета. Если бы Катя не орала во все горло, что у нас нет денег, чтобы расплатиться, то…

 Я продолжала стоять, краснее от гнева и стыда.

– Ну хорошо, – выдохнул незнакомец в шляпе. Неужели он сжалился? Не дал девчонке превратиться в жарптицу, а счет шел на секунды , – если ты настаиваешь.

 Он выхватил из моих рук телефон так ловко и с такой беззаботностью, что я опешила. Набрав 10 цифр, где-то рядом со мной тут же послышалась классическая инструментальная музыка.

– Когда у меня будет время, я позвоню, – с твердостью в голосе заключил он и вернул мне мою трубку.

 Я старалась не замечать, как поймала себя на мысли, что буду ждать этого звонка.

 Светало. Прошла еще одна ночь. Иногда жить воспоминаниями – это будто заново переживать жизнь. Каждый фрагмент прошлого несет в себе столько деталей, которые сразу не отмечаешь, но которые можно проанализировать после.