Kitobni o'qish: «Призрак большого города»
Пролог
Герда искала своего Кая…
Она блуждала по огромным залам дворца, где все было бело-серебристым и холодным, будто вырезанным изо льда. Она заглядывала в темные, совершенно не отапливаемые комнаты, в которых громоздилась старая, покрытая то ли пылью, то ли инеем мебель. Она пересекала длинные, гулкие коридоры, где за ней носился ветер, а одинокие залетающие через плохо закрытые окна снежинки устраивали в ее честь ритуальные танцы…
Герде казалось, что она одна в этом огромном ледяном замке, но она точно знала: это обман. Кроме хозяйки, ее подданных, прислуги и гостей в нем еще находится Кай. Он где-то рядом, и она обязана его найти.
Ступив на узкую лестницу, ведущую в подвал, Герда поежилась. Она уже продрогла до костей, и лучше ей было вернуться туда, где тепло, но она не привыкла отступать. Ради Кая Герда преодолела тысячи километров, и теперь, когда их разделяли какие-то жалкие метры, разве могла она повернуть назад?
Глубже запахнув свою шубку, так кстати накинутую в последний момент на плечи, а озябшие пальцы утопив в пушистый мех воротника, Герда начала спуск. Ступени лестницы были гранитными, и каждый ее шаг сопровождался гулким эхом. Если Кай в подвале, он обязательно услышит его и пойдет ей навстречу… По крайней мере, Герда очень на это надеялась!
Ступеньки кончились. Герда увидела перед собой приоткрытую дверь подвала. Толкнув ее, она переступила порог…
Помещение было освещено очень слабо. Герда увидела только низкий свод потолка, к которому и был прикреплен фонарь. Сняв его с крюка, она вытянула руку и посветила в пространство…
Кай оказался всего в трех метрах от Герды. Он сидел на полу, привалившись к стене, а его синие глаза были устремлены куда-то вверх. Как будто Кай хотел проникнуть взглядом через гранит, железобетон, камень, стекло и черепицу и увидеть небо… Небо, которое еще не так давно рассекали косяки улетающих на юг птиц. Кай сам был родом из теплых краев и наверняка мечтал попасть туда в ту секунду, когда возвел глаза к потолку, потому что в следующий миг он умер. Захолустный городок на юге России, тот самый, где он вырос и который покинул при первом удобном случае, был, бесспорно, лучше загробного царства…
Тем более Кай всегда в него, в царство это, верил и считал, что ад совсем не такой, каким его рисуют. Кипящая лава и раскаленные сковородки? Это он пережил бы если не легко, то довольно спокойно. Ад – это лед, холод, безликая белизна снежных покровов, пронизывающие ветры, бесконечное одиночество…
Ад – это вымерзшая планета! И Кай, похоже, угодил именно на нее!
Герда подошла к трупу того, кого так долго искала, а нашла только сейчас, когда уже ни поговорить, ни ощутить дыхания, ни помочь, ни простить. Подошла и коснулась застывшего лица. Оно оказалось ледяным. Как ад из кошмаров Кая. А в его синих глазах застыла такая обреченность, что хоть плачь. И Герда заплакала. Горячие слезы покатились по ее лицу и стали капать на грудь Кая. Но они не смогли растопить лед его сердца. А все потому, что в нем находился не кусок волшебного зеркала, а пуля крупного калибра. Она образовала в грудной клетке Кая такое огромное отверстие, что вырвавшаяся из него кровь залила его белоснежную рубашку и даже брюки…
Герда переместила руку с фонарем левее, чтобы спрятать труп Кая в темноте. И тут желтый круг света попал на валяющееся на полу охотничье ружье. Это была двустволка с красивым резным прикладом. Герда подняла ее, понюхала дуло. Пахло порохом. Значит, Кая застрелили из этого ружья!
Еще один патрон…
Как будто специально для нее!
Герда сложила ружье. Медленно поднесла его к своей груди, положила указательный палец на курок и…
Часть I
Глава 1
Мама Герды, Анна, верила в магию имен. Поэтому, когда она узнала о своей беременности, первое, чем озаботилась, – это подбором имени для своего еще не рожденного чада. Аня не могла знать точно, какого пола будет ребенок, но процентов на восемьдесят была уверена, что женского, и больше рассматривала девчачьи варианты. Властелина. Серафима. Епифания. Ариадна. Стефания. Марианна. Земфира. Лейла. Анаис…
Ане было все равно, какого происхождения будет имя ее дочки. Славянское, греческое, арабское, не важно, главное, чтобы звучало красиво и имело емкое значение. Долгое время она отдавала предпочтение имени Виктория. Но когда оказалось, что в их доме уже проживают две Вики, одна – еще совсем кроха, но уже хворая, а второй пошел пятый десяток, и она до сих пор не замужем, Настя решила поискать другие варианты.
Жила будущая мать одна. Тот, от кого она забеременела, не был ее мужем. Всего лишь любовником, с которым Аня встречалась четыре раза в год. Звали его Виктором. Он жил в столице, был женат, имел сыновей-погодков, занимал крупную должность на каком-то заводе и часто ездил в командировки. В их городке он бывал раз в квартал. Селился в единственной гостинице, администратором которой Аня работала. Там они и познакомились. Там и встречались. Там и зачали по прошествии двух лет ребеночка. О своей беременности Аня узнала, когда любовник уже отбыл домой. Телефона его она не имела, поэтому поделиться радостной новостью с Виктором не могла. Но Аня не сомневалась, что он будет рад и не оставит ее. Жениться, понятное дело, не захочет, но ребенка поднимать поможет. Особенно если девочка родится. Виктор много раз говорил ей, что мечтает о дочке, но у него два сына и в придачу три племянника. В Анином же роду женщины рожали исключительно себе подобных. У самой Анны была еще сестра. У их покойной матери тоже. А у бабки аж пятеро. Ее мать, считай, Анину прабабку, муж из-за этого бросил. Сказал, мечтаю о сыне, а ты только и способна, что баб мне рожать. И ушел к другой, молодой вдовице, у которой уже был мальчишка. Она ему быстро подарила наследника.
В общем, род Ани пошел из какого-то загадочного женского царства, и она не сомневалась, что тоже родит девочку. Это радовало! Как с пацанами обращаться, она представления не имела. А вот с девочками – очень хорошо ладила. И родную сестру свою нянчила, и двоюродную. У первой, кстати, тоже родилась дочка. А вот двоюродная, Вера, удивила. За три месяца до того, как Аня узнала о своей беременности, та произвела на свет мальчика. Назвала Костей. В честь деда. А отчество дала отцовское – муж Веры ушел от нее, когда она была на третьем месяце. И это ее не удивило. Ибо женщинам их рода катастрофически не везло в личной жизни. Их либо бросали, либо просто не находили, и барышни оставались старыми девами, поскольку отличались крайней порядочностью и заводить внебрачные отношения считали делом аморальным.
Аня была первой в роду, кто наплевал на семейные традиции и потерял невинность, не вступив при этом в брак. Хорошо хоть осуждать ее за это было некому: старые девы к тому времени все поумирали, а сестры, родная и двоюродная, жили в других городах.
О своей беременности Анна им до поры не сообщала. Боялась, что осудят. Да и теплилась в ней слабенькая надежда на то, что любимый, узнав о ее интересном положении, пересмотрит свое к ней отношение, и если руку и сердце не предложит, то хотя бы станет чаще приезжать, и тогда перед сестрами можно будет сделать вид, что они женаты.
Но ее скромным мечтам не суждено было сбыться. Когда пришел черед любовнику явиться в их городок, вместо него туда приехал совершенно другой человек. Молодой и какой-то несолидный. Он представился Петром Ивановичем, тогда как тянул только на Петьку, и сообщил, что теперь он занимает пост Виктора Анатольевича. Аня, узнав об этом, перепугалась. Решила, что с Витюшей (так она его называла) случилось что-то нехорошее. Заболел, к примеру, или того хуже – умер. Ведь не мальчик уже, сорок пять лет, а работа нервная. Но оказалось, все не так страшно. Виктора Анатольевича повысили до директора завода, и теперь ему по штату не положено таскаться по командировкам.
Аня за любовника порадовалась, но через какое-то время ее стало одолевать чувство обиды. Что ж он ей-то не сообщил? Мог бы позвонить в гостиницу, номер у него есть, и донести до ее сведения, что вместо него приедет другой. Ведь она ждала его. А он говорил, что Аня для него не просто удобная во всех отношениях любовница командировочного периода, а женщина, к которой он прикипел душой. В общем, решила она сама с ним связаться. Номер телефона секретариата завода она узнала легко и, набрав его, попросила соединить ее с директором. Барышня, сидящая на телефоне, сообщила, что Виктор Анатольевич на совещании. Настя просила передать Виктору Анатольевичу, что с ним желает поговорить Андреева, секретарша обещала это сделать, но прошла неделя, а от любовника вестей так и не поступило.
Пришлось попытку повторить. А затем еще раз. Но результат был тот же: Виктор Анатольевич был либо на совещании, либо в министерстве, либо на производстве. Аня оставляла для него сообщения, и их якобы передавали, но отец росшего в ее утробе дитятки так ни разу ей и не позвонил.
Анна сделала вывод, что в новой жизни Витюши ей больше нет места (а коль так, то и ее ребенку), и запретила себе о нем вспоминать. А то от всей этой нервотрепки чадо может нервным родиться!
Срок подходил к концу, а имени для дочки Аня так и не выбрала. Зато она много гуляла, хорошо питалась, принимала витамины. А еще слушала классическую музыку, смотрела только добрые фильмы и читала вслух детские книжки. По ее мнению, все в комплексе должно было благотворно сказаться на ребенке.
Однажды, когда Аня читала сказку Андерсена «Снежная королева», она решила назвать свою дочку Гердой. Чтоб девочка выросла такой же смелой, самоотверженной, доброй и счастливой. Имя это было скандинавское. Переводилось как Защитница. И звучало красиво. Как само по себе, так и в сочетании с фамилией – Андреева.
Родилась Герда в положенный срок. Здоровенькая и симпатичная. У других мамочек детки родились нескладные: у кого голова баклажанчиком, у кого мордашка сморщенная, у кого ножки толстущие, а Анина девочка с первых дней была ладненькой, или, как выразилась бы мама-покойница, справной. И характер сразу проявила невздорный. По пустякам не капризничала, но и забыть о себе не давала.
Выписавшись из роддома, Аня вернулась в свою маленькую квартирку, доставшуюся ей от одной из старых дев, и стала поднимать на ноги Герду. О своем материнстве она сестрам до поры не рассказывала. Но когда пришло время девочку крестить, оказалось, что в крестные взять некого, и Аня решила рассекретиться. Лена, родная сестра, приехать не смогла, она на Камчатке жила. А вот двоюродная, Вера, явилась. С маленьким Костиком, которого не на кого было оставить. Она стала крестной Герды…
Крестной, а спустя шесть лет и приемной мамой.
Аня умерла в возрасте тридцати четырех лет от рака легких, хотя никогда не курила и на вредных производствах не работала. Сгорела за несколько месяцев. Все думала, что бронхит не долечила и не ходила к врачам. Занималась самолечением: пила бромгексин, ставила на грудь горчичники, грелась над картошкой. Когда хворь не прошла, обратилась-таки к специалистам. Диагноз ей поставили сразу. Рак. Сказали, жить осталось месяц. От силы – полтора. Но Аня продержалась три. А все потому, что не знала, на кого оставить ребенка. И вот когда стало ясно, что Вера возьмет Герду, Аня со спокойной душой умерла.
Глава 2
Маленькая Герда очень хорошо запомнила тот момент, когда оказалась в поселке, где ей предстояло жить. Наступил вечер. Было темно. Поезд, в котором она ехала с теткой, остановился на каком-то полустанке. Они вышли: тетя Вера энергично и немного суетливо, держа в каждой руке по чемодану и паре котомок, а Герда опасливо. Она за свою маленькую жизнь ни разу не ездила дальше районного центра, где имелся кукольный театр, а тут пришлось больше суток трястись в поезде, а теперь выходить из вагона, ставшего за тридцать пять часов почти родным, в новый, неизвестный мир. В нем было все непривычно. Особенно ароматы. Тот мир, который она покинула совсем недавно, был напоен совсем другими запахами. В нем пахло влажной землей и прошлогодней прелой травой. В нем только начинали бежать ручьи и проклевываться из-подо льда асфальт. В нем деревья и кусты едва избавились от снежного налета и лишь готовились налиться живительным соком. В новом же мире не было ни снега, ни влажности, ни прохлады, ни томительного ожидания. Он уже давно пробудился от зимней спячки (если когда и погружался в нее), и воздух в нем оказался напоен такой ласковой теплотой, что Герда зажмурилась, вдохнув его.
– Детка, ты чего? – нервно спросила тетя Вера. – Укачало тебя, что ли? Голова кружится?
Герда помотала головой, которая на самом деле кружилась. Но не из-за того, что девочку в поезде укачало. Дело заключалось совсем в другом, более приятном ощущении. Герде было так сладко смаковать этот похожий на нежнейшее суфле воздух, так приятно вдыхать его и улавливать все оттенки цветочных и древесных ароматов, так волнительно отмечать его непохожесть, новизну, напоенность какой-то невероятной жизненной силой, что она ощутила головокружение и легкую дрожь в конечностях. Точно так же Герда чувствовала себя, когда впервые попробовала шоколадное суфле, ставшее впоследствии ее излюбленным лакомством, и когда получила в подарок куклу Барби, несбыточную мечту всех девочек ее двора, и когда увидела Васю Славина, мальчика, которого она сразу посчитала самым замечательным на свете. Короче говоря, Герда в четвертый раз за свою жизнь влюбилась, и уже не в мороженое, куклу или мальчика, а в край, где оказалась.
Со станции они с теткой долго брели пешком до дома. Время было позднее, и автобусы уже не ходили. Вера передвигалась еле-еле, она так вымоталась за последние дни, что чуть не падала, а Герда чувствовала себя лучше. Да, она устала, но ей было очень интересно осматривать новый мир. В нем даже дома были другими. Город, где она выросла, считался промышленным, и в основном там стояли многоквартирные «коробки» в пять или девять этажей, дымили трубы заводов, и по дорогам сновали грузовики и легковушки. Тут же было все не так! Аккуратные домики с палисадниками, по заборам плетутся виноградные ветви, во дворах уютные навесы, диваны, мангалы. Пустынная асфальтовая дорога, вдоль которой растут не привычные тополя, а изящные кипарисы. Вдали вместо сумрачных заводских трафаретов – остроконечные горные пики. И тишина…
– Вот мы и пришли, – облегченно произнесла тетя Вера, останавливаясь возле железного забора, украшенного причудливыми вензелями. – В доме свет, значит, не спят…
Про кого она говорит, Герда не догадывалась. Она знала, что у тетки есть сын Костя, и скорее всего именно он был в доме, но с кем Вера его оставила, Герда не имела понятия. Не одного же! К тому же тетка употребила глагол во множественном числе, так что…
– Приехали? – услышала девочка радостный возглас. – Ну, наконец-то!
– Сынок! – счастливо выдохнула тетка и, бросив котомки и чемоданы прямо на землю, кинулась во двор.
Герда посмотрела ей вслед и заметила, как от крыльца отделяется маленькая фигурка. К ней Вера и подлетела. Схватив мальчика в охапку (Герда сразу поняла, что это мальчик, хотя было темно и она видела лишь силуэт), прижала к груди.
– Ма-ааам, – протестующе протянул тот. – Ну, я же просил… Без этих твоих телячьих нежностей… Не люблю я!
– Прости, сынок, – сконфузилась Вера. – Просто я соскучилась.
– Я тоже, – сообщил Костя. – Дик, кстати, тосковал! Смотри, как радуется!
К тетке тут же подскочил огромный лохматый пес и, резво прыгая, норовил лизнуть хозяйку в нос.
– Фу, мальчик, фу! – придержала его Вера. – Домой!
Пес, возбужденно погавкивая, взбежал на крыльцо и скрылся за дверью. На Герду он внимания не обратил. Подумаешь, явилась какая-то девочка! Опасности для хозяев не представляет, ничего вкусного не даст, так зачем на нее отвлекаться?
– Ты Герда? – спросил Костя, оставаясь возле крыльца.
– Да, – ответила она и зачем-то тяжко вздохнула.
– А я Костян, – представился троюродный брат.
– Кость, ты возьми чемодан и котомку, – сказала ему Вера. – Я остальное. И пойдемте уже в дом. А то время позднее, ложиться пора…
Мальчишечья фигура пришла в движение, и Герда увидела, что Костя приближается к ней. Сначала она рассмотрела только его одежду: коротковатые штаны, вытянутую кофту, просторную рубаху под ней, и отметила, что одевают мальчика очень небрежно. Ее мама рядила, как куклу. Даже во двор Герда выходила гулять в отглаженных брючках или нарядном платьице, а уж в кино или на утренники непременно в белых гольфах, белоснежной блузке, с крахмальным, по-королевски стоящим воротником и при гофрированных бантах. Герде не очень это нравилось, ей удобнее было в тренировочных штанах и свитере, но Анна считала, что ее дочка не должна выглядеть неопрятно. К ней как к незаконнорожденной и так отношение особое, а уж если она покажется во дворе в грязных штанах или поношенной кофте, соседи скажут: вот девчонке не повезло, отца нет, а мать совсем за ребенком не следит, для чего рожала, непонятно.
– Тебе сколько лет? – спросил Костя, подойдя. В темноте Герда плохо видела его лицо, но отметила, что у него широкая улыбка и огромные, невероятно блестящие глаза.
– Шесть, – ответила она.
– А мне уже семь с половиной. Я в первом классе учусь.
– А я только в этом году в школу пойду.
– Первый раз в первый класс? – хмыкнул Костя.
– Да.
– Я, наверное, во второй.
– Класс?
– Не… Раз!
– Я не понимаю…
– На второй год оставят меня. Поэтому пойду второй раз в первый класс.
– Ты двоечник? – ужаснулась Герда.
– Ага, – беспечно кивнул он, а затем не без гордости сообщил: – Училка сказала, что в интернат для умственно отсталых меня отправит, если я буду плохо учиться.
– Так ты учись…
– Неохота мне!
– Но ты же не хочешь в интернат.
– Почему? Хочу! Только не отправят меня туда, потому что я нормальный, просто ленивый. И хулиганю много. Так что меня на второй год оставят. И будем мы с тобой вместе учиться, в одном классе – у нас школа маленькая, всего двести учеников.
– Костя, Герда, где вы там? – донесся из дома Верин голос. – Заходите уже…
– Пошли, а то маманя ругаться будет, – выпалил Костя и бросился к чемоданам. – Я стараюсь ее не злить, а то гулять пускать перестанет. Она думает, что, если меня дома закрыть, я буду лучше учиться и меньше хулиганить, поэтому часто меня этим наказывает. Но я все равно уроки не делаю и палю в открытое окно из рогатки. Да только на улицу очень хочется. Мне без друзей скучно…
Он схватил поклажу и поволок ее к крыльцу. Для семилетнего мальчика ноша была очень тяжелой, но Костя не жаловался и не пытался спихнуть хотя бы одну котомку Герде. А когда она решила ему помочь, тряхнул головой и выдал:
– Это мужская обязанность – тяжести таскать! – И, втащив вещи в дом, открыл перед Гердой дверь: – Проходи! Только обувь снимай, я полы сегодня помыл.
Герда присела на корточки и принялась расшнуровывать ботинки.
– Еще я картошки наварил. И из подпола достал соленых помидоров. Так что поужинать будет чем… Или ты не хочешь есть?
– Очень хочу, – призналась Герда. – А ты с кем тут жил, пока мамы не было?
– Один. Вернее, с Диком.
– Как? – ахнула девочка.
– А чего? Я уже большой.
– Ну, не совсем…
– Вот и мама так думает, – насупился Костя. – Подругу попросила, чтоб ночевать к нам приходила. Будто я маленький и боюсь темноты…
– А ты не боишься?
– Я ничего не боюсь! – заявил Костя с такой уверенностью, что Герда оторвала взгляд от шнурков, которые запутались, и подняла его на брата.
Сначала она увидела только его плотно сжатые губы и чуть выступающий упрямый подбородок. Потом разглядела редкие конопушки на чуть вздернутом носу, сведенные вместе выгоревшие брови, аквамариновой синевы глаза под длиннющими ресницами. Непослушную, криво подстриженную белобрысую челку и немного оттопыренные уши Герда увидела после того, как по ее телу пробежала дрожь. Поэтому и челка, и уши показались ей очень милыми, и она в пятый раз за свою короткую жизнь и во второй за длиннющий сегодняшний день поняла, что влюбилась.
И чувство к Косте не шло ни в какое сравнение с тем, которое она испытала к Барби, суфле и даже Васе Славину. Тут было что-то грандиозное и, судя по ощущениям, долговечное. Герда вдруг поняла, что стоящий перед ней мальчишка – ее судьба. И без него ее не будет…
– Ты чего? – испуганно спросил Костя.
– Чего? – переспросила Герда, заставив себя оторвать взгляд от его лица.
– Смотришь так странно…
– Да задумалась просто, – успокоила мальчика Герда.
Костю это объяснение устроило, он вернул на свою мордашку привычную улыбку и махнул Герде, чтоб заходила.
Троюродные брат с сестрой сразу поладили.
Костя все же остался на второй год. И они с Гердой пошли в один класс. Учительница посадила их вместе, и это порадовало обоих. Но больше Герду, которая брата просто обожала. Ей он казался самым необыкновенным мальчишкой на свете. И красивым, и умным, и смелым. Герда ходила за ним буквально по пятам. Он на горную речку купаться – она за ним, он в садах фрукты воровать – она тоже, он тайком от мамы в соседнее село к приятелям – она на полшага позади. Боялась, что тетка ругаться будет, и все равно шла. Потому что гнев опекунши – ничто по сравнению с тем удовольствием, которое Герда испытывала, находясь рядом с Костей.
Так они и жили. Герда восхищалась братом. Он ей это позволял. А еще позволял делать за себя уроки (благодаря чему мальчик исправно переходил из класса в класс) и выполнять домашнюю работу. Последнее реже, поскольку Костя сам прекрасно с ней справлялся. Но иногда его одолевали приступы лени, и Герда мыла за брата полы или поливала огород. Зато в благодарность за это он разрешал ей вместе с ним забираться ночами на чердак заброшенного дома в конце улицы. По ребячьим слухам, когда-то в нем жила колдунья, а после того как ее убили, в нем обитало ее привидение. И поскольку повесили старуху на чердаке, то ее призрак бродит именно по нему. Днем многие мальчишки туда лазили. А ночью никто не осмеливался. Кроме Костика!
Жаль только, призрака он ни разу не увидел. Но надежды не терял и регулярно на чердак старого дома наведывался. Иногда брал с собой Герду. Для компании.
Надо сказать, что ребята были очень разными. И внешне, и по характеру. Костя – крупный, видный, энергичный. Герда – миниатюрная, скромная, немного медлительная. Он – светлый. Она – темненькая: кареглазая шатенка с приятно-смуглой кожей. Родственного сходства, хотя бы отдаленного, между братом и сестрой не наблюдалось, и многие в поселке считали, что девочку Вера взяла из детского дома. И, глядя на неразлучную парочку, усмехались. Жених и невеста подрастают!
Однажды Герда услышала, как мама одного из одноклассников сказала тете Вере:
– Смотрю на твоих и умиляюсь… Еще дети совсем, а уже свой выбор сделали.
– О чем ты? – не поняла та.
– У детишек твоих любовь. Гляди, через пару-тройку годков могут тебя бабкой сделать.
– Какая любовь? Они троюродные брат с сестрой.
– И что? Таким и официально жениться, и детей рожать можно. Так что ты смотри…
И Вера задумалась. Косте было уже тринадцать. Герде вот-вот исполнится двенадцать. Через пару годков (если не раньше!) половое созревание начнется, и тогда только следи, чтобы глупостей не наделали.
И тетя Вера стала следить! Да не через пару лет, а сразу, как у Герды месячные начались (к тому времени ее сын уже метил простыни ночными поллюциями), но оказалось, беспокоиться не о чем. Костя оставался сущим ребенком. Гонял на велике да в футбол играл. Герда же по-прежнему пребывала в статусе его верного оруженосца и никаких попыток поиграть во взрослые игры не предпринимала. И тетя Вера успокоилась! Ведь она не знала, что творится в душе Герды…
А в душе девочки бушевали бури, свирепствовали ураганы, на тихие берега ее спокойствия накатывали торнадо. И все эти катаклизмы вызывала в ней ЛЮБОВЬ! Да не детская, сравнимая с той, какую она питала к шоколадному лакомству, а настоящая, взрослая, со страстями, ревностью, мечтами. Да, Герда мечтала о многом, но главное – выйти за Костю замуж и прожить с ним до конца своих дней. И стоило ей представить, что он предпочтет другую, кровь закипала и кулаки сжимались. Нет, он может быть счастлив только с ней… Только с ней! И если какая-то гадина посмеет отнять у нее Костю… То она… Она… Она…
Что сделает она с потенциальной соперницей, Герда точно не решила, она не могла допустить мысли, что Костя достанется кому-то другому. Только ей! Ведь она так его любит. За двоих, за троих, за весь мир…
Другие считали Костю не самым приятным парнем (слишком заносчивым, дерзким, самовлюбленным), и одна Герда знала – он самый лучший! И они созданы друг для друга. Как шоколадное суфле и хрустящая вафелька, воткнутая в него, как Барби и Кен, как теплый южный воздух и аромат цветущих растений, как море и небо, как небо и горы…
Как Герда и Кай!
О, если б ее мысли могла читать тетя Вера! Она бы не просто удивилась, она в буквальном смысле слова обалдела бы, ведь Герда всегда казалась ей крайне уравновешенной, спокойной, рассудительной. Вера считала, что Гердино серьезное, сосредоточенное лицо с задумчивыми карими глазами отражает ее внутреннюю безмятежность, а на деле оно скрывало, как ширма, все кипящие в душе страсти.
Герда (и в этом не было ничего удивительного) стала первой женщиной Кости. В семнадцать он уже едва себя сдерживал. Он созрел и хотел секса. И тут к нему начала липнуть одна баба. Соседка. Ей уже исполнилось двадцать пять, и она была разведена. Высокий, сформировавшийся Костя казался старше своих лет, и женщина поглядывала на него с интересом. Тем более что он постоянно алчно пялился на ее грудь, и разбитная разведенка уже мечтала соблазнить аппетитного девственника, но тут вмешалась Герда. Она не могла позволить наглой соседке прибрать ее Костика к рукам (или к другим частям тела!), поэтому в один из вечеров, когда тетя Вера была на дежурстве, Герда повела себя не как сестра, давний друг, Санчо Пансо, а как женщина. Сначала, когда они смотрели телевизор, просто опустила голову ему на плечо, потом обняла, после игриво пощекотала. У Герды не было никакого опыта, но понимание того, как надо себя вести, откуда-то пришло. И она, юная, не до конца сформировавшаяся физически, смогла его завлечь. Костя потерял свою невинность именно с Гердой. С ней же он открывал для себя мир сексуальных утех. И на ней в конечном итоге женился. Только произошло это гораздо позже и без всякой романтики. Костя тогда служил в армии (его забрали сразу после школы), Герда училась в институте. Юному вояке не давали отпуска, а он очень хотел погреться на южном солнышке, поесть маминой стряпни, повидаться с родными и приятелями и в одном из писем попросил сестру-друга-любовницу что-нибудь придумать. И Герда придумала! Сделала фиктивную справку о своей беременности и вызвала Костю домой ради того, чтобы они смогли пожениться. Парня для такого важного дела сразу отпустили, и молодые люди стали официальными супругами.
