Kitobni o'qish: «Пленник золотой любви»

Глава 1. Волчица

Осень 2011 года, Волочаровский волшебный заповедник

Молодой желтый месяц поднимался над тихим лесом, украшая золотистым сиянием неподвижную листву деревьев. С высоты горного утеса широкая долина казалась постелью, накрытой зеленым плюшевым одеялом с белым узором колокольчиков.

Редкие звуки долетали из леса: то вскрикнет сова, то зашипит уж, то застрекочет цикада, то летучая мышь погонится за мотыльком, заманивая в ультразвуковую сеть.

Освещенный недорослой луной, я стоял на высоком утесе возле обжитой горгульями пещеры и втягивал носом ароматы осенних цветов. Далеко внизу плескалась бурная горная речка. В ней кишели гребенчатые угри – крупные острозубые рыбы, готовые растерзать любую добычу, которую им подарит судьба.

На огромном заговоренном камне у входа в пещеру красовались следы моих когтей, но лес и горы меня как будто не помнили, и мой визит в давно покинутое убежище восприняли как чужое вторжение. Маленький пятнистый зверек прикрикнул на меня с большим недовольством, высунувшись из-за скалы.

А ведь, казалось бы, еще недавно лес пугливо замирал – таились звери и волшебные создания, умолкали птицы, когда звенело эхо серых гор, неся над заповедником звук моего визга. Столетие назад лесные жители знали, кто есть хозяин сей земли вампир Тихон. А теперь я был лишь тенью собственного прошлого. Лес меня не замечал. Его память коротка. Жаль, что вампиры ничего не забывают.

О том, что рядом со мной больше нет сородичей, я давно перестал сокрушался. Вампир не может быть надежным другом, а потенциальные враги под боком не нужны благоразумному господину Тихону Игнатьевичу Таранскому.

Чуть слышная перекличка двух вампиров, преследующих жертву в лесу, пробудила мой инстинкт дикого хищника, защищающего свои угодья от чужаков.

Давно я так не подавал голос, но тут не сдержался и громко завизжал, приказывая им немедленно покинуть мои земли. Звуковая вибрация приятной дрожью прошла сквозь тело, от горла до кончиков пальцев на ногах. Я почувствовал силу. Желание сражаться и побеждать охватило меня, возвращая в далекое прошлое…

Постарался успокоиться. Вмешиваться не следовало, я не претендовал на их добычу.

Чужаки оставили предупреждение без внимания. Они считали, что вдвоем без труда справятся со мной, если надумаю вступить в опасную игру.

“Бом-бом-бом, тымц-тымц-тымц”. Жертва приближалась. Странные звуки смешивались со шлепаньем волчьих лап по скользкой траве.

Походка легкая, плавная… Перевертная волчица! Откуда льется в ее уши клубная музыка? Мобильный телефон? Флеш-плеер?

Мое сознание обитало в далеком прошлом. Я плохо разбирался в технических новинках, благо не имел под рукой ни одной из них, если таковыми не считать радиоприемника, телевизора и подтекающего в жаркие дни холодильника.

Расстояние между волчицей, наслаждавшейся громкой музыкой, и выбравшими ее на ужин вампирами стремительно уменьшалось.

Мое сердце горело от азарта. Хоть мне были не по душе чумовые гонки, они слишком долго оставались частью “трудовых будней”. Я помнил, как сам охотился, сражался, убивал. Да еще эта девушка, Альбина Юсупова – оборотень из команды охотников на вампиров, не была мне врагом.

Вампирская шайка, атаманша которой меня обратила, убила моих близких людей: родителей, друга, невесту, хороших знакомых и преданных слуг. Я не пил человеческой крови из принципа, не желал уподобляться тем злодеям. При возможности старался защищать людей и волшебных созданий.

Под камнем в пещере я хранил заговоренный клинок с красивым изогнутым лезвием, украшенным гравировкой мантикоры. Его мне подарил темный колдун, и произнес при этом странное пророчество, что я стану худшим из вампиров. Сбылось оно или нет, я так и не смог понять.

Клинок был больше чем помощником в бою, он был символом власти над сородичами. То далекое время осталось в памяти жестоким, опасным, непредсказуемым, но и славным. Побед в нем насчитывалось больше, чем поражений. В короткий миг последнего раздумья перед действием, я понял, что должен вернуться в эпоху моего дикого триумфа.

Спрыгнув с утеса, я на предельной скорости рванул в лес, надеясь успеть обойти пришлых вампиров справа по кратчайшему пути. Я бежал наперерез чужакам, насаживая иголки можжевельников на темно-зеленый свитер и черные джинсы, и хрустя ветками, угодившими под резиновые подошвы кроссовок.

Выскочив на звериную тропу, я отрезал вампиров от белой волчицы.

“Кто это? Неужели он – один из нас?” – немые вопросы застыли в светящихся глазах чужаков.

На вопрос: “Что вам угодно, уважаемый собрат?” у вампиров не хватило времени. Заговоренным клинком я срезал голову старшему из них. С младшим умело расправилась Альбина, вернувшаяся в человеческое обличье. Девушка вонзила в его сердце небольшой нож с полым изнутри лезвием, начиненным концентратом осиновой смолы.

Свое заговоренное оружие Альбина в волчьем облике носила в чехле на эластичной повязке, закрепленной поперек туловища. Крошечный плеер был прицеплен к ее ошейнику.

– Спасибо, Тихон, – девушка выдернула нож из груди мертвого вампира и повернулась ко мне. Ее дыхание пахло спиртным, и держалась она на двух ногах неуверенно. – Ты извини, что я перед тобой голая стою. Привыкла, что рядом все свои и.. по правде, не люблю зубами грызть этих уродов.

– Ежели ты стесняешься, милая Альбина, я отвернусь, – я кривил душой, не хотелось упускать ее из вида.

Красивая, умная, любознательная девушка заслуживала внимания поэта. Она была воплощением гармонии утонченной людской культуры и звериной дикости. Контуры человеческого тела Альбины были гладкими и изящными, подобно очертаниям ее поджарого волчьего тела. Длинные пепельно-белые волосы повторяли в лунном сиянии цвет короткой жесткой шерсти. Лицо было овальным и узким, а в чуть раскосых зеленых глазах играли задорные искорки. Линии ровного носа вырастали из низких белых бровей. Нежно-розовые губы при волнении приобретали нежный розовый оттенок.

Я старался смотреть на обнаженную красавицу как можно скромнее, но за подчеркнутой галантностью джентльмена былых времен скрывалась личность, как бы вы сказали, без комплексов. Эта нахальная сущность побуждала меня тоже раздеться догола. Благо моя фигура была в меру атлетичной, с заметными очертаниями мускулов.

– Не надо отворачиваться. Дай на тебя посмотреть. Ты красивый… Мы редко видимся, и никогда не разговариваем. – Альбина выключила плеер на шее и вернула нож в чехол на эластичном поясе. – Я много раз нюхала твои следы… Ты всегда одинок. Наверное, ты ужасно несчастлив?

– В компании сородичей был бы еще несчастнее. Или уже вовсе не жил бы на свете.

– Меня при таком раскладе сегодня тоже не стало бы, – Альбина глазела на меня нескромно.

Ей не было присуще легкое поведение. В ней пробудили ветреное свойство вечерние возлияния, что мне было впору считать долгожданным подарком.

– Тебе нельзя выпивать на дорогу, оборотни буквально с капли пьянеют. И музыку впредь не слушай по ночам, – совладав с желанием, я сделал девушке нравоучение. – Удивляюсь, как при твоей работе можно дойти до подобной степени безрассудства.

– Я не ожидала, что сюда так быстро придут новые вампиры… Дениска влил в меня всего рюмашку коктейля. Он думал: я побегу домой, а я решила прогуляться перед сном.

“А вампиры совсем не могут выпивать”, – давненько не сожалел о том, что от вина или шампанского меня вывернет, как от обычной человеческой еды, какого-нибудь горохового супа. Будь я слегка под мухой, обнял бы ее без лишних слов.

– Тихон… У тебя есть личные планы на вечер? А? – подстрекательно усмехнулась Альбина. – Знаю, маги твердят о несовместимости вампиров и оборотней. Но мы ведь не хотим заводить общих детей. Так почему бы нам немножко не расслабиться? Ты не против?

– М-м-м, вр-р-р, – взамен бесследно исчезнувших отговорок из меня вырвались дикие звуки.

– У тебя невероятно красивые глаза, – Альбина зачарованно смотрела на меня, медленно приближаясь.

– Они светятся?

Черные тени листьев плясали на ее коже, мешая мне уловить блики собственных глаз.

– Еще как сияют. Ты меня хочешь, да?

– Угу, – на большее количество слов меня не хватило…

За час до зари я разбудил Альбину. Мне нравилось лежать рядом с ней, обмениваясь теплом и чувствуя ее пульс. Но я боялся, что, протрезвев, она разозлится и влепит мне пощечину, или, того хуже, превратится в волчицу и вонзит в меня острые зубы.

– Никто не должен знать, что мы тут делали, – Альбина ласково прикоснулась к моим губам и сменила обличье. – Вот незадача, как нам поделить улов? По послужному списку фраер, которого ты завалил, штук на сорок потянет. Давай, сделаем так: я оформлю его на себя, получу премию и принесу деньги тебе.

– Оформляй вампиров на себя. А, меня, будем считать, здесь не было. Я не возьму денег.

– Ты серьезно, Тихон?

– Вполне. Мне их не на что тратить.

– Я не говорю, прощай, – холодный черный нос скользнул по моему лбу.

Альбина высоко подняла хвост, отскочила забавным прыжком и понеслась к асфальтированной дороге, ведущей в город Волочаровск.

– Зачем? – я медленно двинулся по ее следам, истязая себя мучительными размышлениями, – Столько лет не поддавался страсти, и вдруг… Так глупо, так нелепо… Как будто часть моей души вернулась в прошлое и, вдохновившись массой полузабытых впечатлений, сгребла всего меня в охапку и понесла туда, где светят фонари и тусклое мерцание зарешеченных окон манит ласковым теплом. Нет! Нет! Я не пойду на свет. Вампирам заповедано природой прятаться в тени.

Глава 2. Волочаровск

Как странно! Несколько часов назад я не стремился в человеческое общество, оно даже в некотором роде вызывало у меня отвращение. Как показал жизненный опыт, любые мои попытки найти свое место в какой-либо ячейке людского или вампирского социума приводили к тому, что меня пытались использовать в самых неблаговидных целях. Вот я и выбрал роль независимого стороннего наблюдателя.

В человеческие заварушки я не вмешивался. От революции и глубоко мне противной братоубийственной гражданской войны скрывался в лесах. Фашисты в Великую Отечественную до Волочаровска не добрались, и хорошо, иначе бы я мог нарушить свое главное правило – не питаться людьми, и вскоре приобрел бы смертельно опасную проблему в лице охотников.

Я жил в относительном благополучии, пусть и не так роскошно, как в человеческую бытность, которая прервалась летом 1832 года в моей родовой усадьбе Лабелино. Все же я снова ощущал себя человеком. Как солидный молодой господин, не растрачивал времени на суету и не отмачивал вампирских штучек, таких как лазанье по деревьям, прыжки и беготня на бешеной скорости. Отвык рычать, шипеть, скалиться и вспоминал о выдвижных клыках только при чистке зубов. Бриться мне было не нужно, у вампиров не растет щетина на лице. На встречных прохожих я смотрел бесцветным серым взглядом, иногда растягивая приветливую улыбку.

Но душу изменить в обратном направлении не удалось. Не мог дикий хищник превратиться в мечтательного помещика Владимирской губернии. Не разучиться сражаться, убивать, если помнишь каждую минуту мистической жизни. Да и нельзя, вдруг снова придется защищаться от внезапного нападения.

Мои мечтания, стремления, желания любить, приобретать новых друзей, менять мир к лучшему – давно погибли. Вампиру не нужна любовь, она опасна для него, как ядовитый сок осины. Способна подавить его защитные инстинкты, поработить и погубить. И дружба не нужна как источник скрытой угрозы, из друзей вырастают конкуренты в борьбе за власть, предатели разных категорий. Как часто клыки в шею непобедимого по охотничьим меркам вампирского атамана вонзает его ближайший соратник и “верный” друг!

Переделка мира – она разве нам полезна? Неужто мало горького человеческого опыта минувших эпох? Одни герои шли на плаху, другие по этапу в лагеря. Вы только представьте, дорогой читатель, я сам в юности чуть не угодил в Сибирь за участие в тайном обществе.

Зачем теперь, да и ради кого мне рисковать? О ком заботиться, как не о себе любимом? Кому я дорог? Никому! Найдется ли человек, желающий бескорыстно помочь вампиру Тихону? Нет и не может быть такого человека (и другого разумного существа) ни на волшебной, ни на какой другой земле.

Альбина… Почему именно она мне встретилась в заповедном лесу? Пробегай там ее начальник – потомственный охотник на вампиров Иван Иванович Смолин, я бы точно не стал за него заступаться и пожелал бы приятного аппетита сородичам.

Потомственные охотники – люди с примесью вампирских генов, полукровки. Они обладают нашей силой. Можно сказать, маги издавна их разводят для службы. У охотников даже родословные есть, как у собак, с указанием поколения от предка-вампира.

Иван Смолин был редким мерзавцем. Он строго следил за тем, чтобы я держался подальше от людей, и однажды жестоко избил меня, чуть не утопил в фонтане на городской площади. Терпеть боль мне пришлось с овечьим смирением – любое резкое телодвижение в сторону человека могло быть истолковано как попытка его убийства, и мой смертный приговор был бы подписан. На мою несдержанность, видимо, и рассчитывал Смолин. Ему надоело терпеть неприкосновенного вампира, считающегося законным жителем волшебного заповедника.

Волочаровск… Мой дом, мое спасение и моя темница… Волшебная земля с древней богатой историей. Чудесный южный край, сокрытый волшебством от обычных людей, пристанище диковинных созданий и обладателей удивительных способностей. Для одних – источник счастья, исполнения заветных желаний, а для других – погибель.

Во времена славянского язычества могущественный чародей Любомудр наделил волшебной силой Волочаровские леса и горы. Он завещал эту землю своим дочерям Бажене и Шенигле. Вопреки мечтам доброго волшебника, девушки недолго прожили в мире и согласии. Обе сестры влюбились в юношу по имени Светозар, но парень взял в невесты Бажену. В отчаянии Шенигла дала обет вечной верности силам Тьмы. Она отравила Светозара на праздничном пиру, а Бажену превратила в бессмертного единорога, обрекла ее на вечное скитание по волшебному лесу. Темные чары коснулись и самой Шениглы – ведьма превратилась в хищную птицу. С тех пор сестры неустанно вели борьбу за верность им обитателей волшебного края. Всего на одну ночь в году накануне праздника Ивана Купалы они обретали человеческий облик.

Волочаровская земля издревле тесно связана с миром, который ученые ИНАЯ (института исследования аномальных явлений) называют смежным волшебным миром или планетой Анларой. Межпланетная нелегальная миграция существует испокон веков. Кто-то попадает в соседний мир случайно, по вине магнитных бурь, кто-то открывает портал при помощи зачарованного оружия. Колдуны и ведьмы заговаривают оружие для особой прочности и наделяют его свойством ключа от порталов. Особенно много их переселилось на Анлару в средние века, спасаясь от гонений.

Эльфам, господствующему народу волшебного мира, не очень понравилось вынужденное соседство с людьми. Поначалу эльфы из жалости к переселенцам не решились их прогнать. Хозяева Анлары забили тревогу лишь когда люди размножились настолько, что стали основывать на их землях свои государства. Во избежание войны землянам пришлось уступить эльфам часть территорий, где всего сильнее проявлялось волшебное излучение и легко открывались порталы. Сделано это было, как гласят засекреченные документы “Для поддержания вселенского равновесия”. В волшебных заповедниках, таких как наш Волочаровский, поселили разумных существ, животных и птиц из соседнего мира.

Старинная легенда гласит, что вампиры произошли от скрещивания с людьми разумных хищников планеты Анлара. Злые волшебники вывели нашу породу, и порядком над ней поколдовали. Вампиры должны были стать их помощниками в деле объединения и порабощения обоих миров. Только не оправдали надежд. Вошли в историю как мелкие вредители, а не как завоеватели.

Бажена и Шенигла долгое время боролись за мою душу. Каждая из сестер старалась склонить меня на свою сторону. Я выбрал сторону добра. Бажена приспособила меня для поддержания порядка в заповеднике, но много лет назад исчезла из видимости. Думаю, с определенного момента ее стала устраивать работа охотников Тринадцатого Отдела ФСБ, в чьи должностные обязанности входит защита обитателей заповедника. От Шениглы – Адской Птицы, служительницы сил зла, я избавился еще раньше. Превратил ее в камень при помощи взгляда медузы Горгоны и разбил вдребезги.

С тех пор я был свободен. Что еще нужно вампиру Тихону для полного счастья? Изобилие свежей крови? Я так хорошо питался, что не мог вспомнить ощущения смертельного холода, подкрадывающегося к сердцу голодающего вампира. Для счастливого безоблачного бытия мне недоставало самой малости – великолепного каменного дворца, окруженного уютным тенистым садом, и контрольного пакета акций ОАО “Волочаровский мясокомбинат”. Этой роскошью владел Филипп Поликарпов, сын моего покойного заклятого врага Лаврентия.

История сего имущества печальна для господина Таранского. В начале прошлого века мой “лучший друг” вампир Лаврентий, женившийся на дочке градоначальника, украл у меня сундук с драгоценностями. Часть сокровищ он потратил на строительство колбасной фабрики и шикарного особняка, а остаток спрятал в неизвестном месте. Лаврентий боялся, что я вновь завладею кладом, и потому решил отравить меня осиновой смолой. По иронии судьбы он ненароком отравился ею сам, порезав палец осколком разбитого пузырька с ядом.

С годами мое имущество, документально зарегистрированное на Филиппа, значительно приумножилось. Благодаря волшебному покровительству во время революции Филипп не лишился богатства. Несмотря на то, что колбасная фабрика перешла в собственность государства, он остался ее директором, и в доме, получившем название “Волочаровский музей искусств”, продолжал жить, не пуская на порог любопытных посетителей музея. Ладно, я пошутил насчет гостей. Дом Поликарпова народ обходил окольной дорогой. Ходили слухи, что бессменный директор колбасной фабрики пьет кровь и знается с нечистой силой. После перестройки Филипп приватизировал свое имущество, стал полноправным владельцем усадьбы и учредителем мясокомбината.

Волочаровцы не знали о моем существовании. Исключение составляли работники мясокомбината, выдававшие мне ужин, и охотники. Вражеский сын боялся моей страшной мести и потому “заботился о том, чтобы я ни в чем не нуждался”. Он считал, что для полноценной жизни мне достаточно лачуги на зловонном пустыре промзоны, жалких денежных подачек и бесплатной еды.

С отмщением я не торопился, понимал, что убийство Филиппа не вернет украденного сокровища. Закон был на его стороне. Поликарпов-младший носил титул почетного гражданина Волочаровска, а я оставался юридически бессловесным существом без документов, человеческих прав и свобод. В общении с неусыпными охранниками-самураями Филипп называл меня Бродячим Псом. Обидное прозвище придумал его отец. Для вампира нет худшего оскорбления – псами у нас называют предателей, перешедших на службу к людям. Лаврентию оно подошло бы больше, так как предателем был именно он. Увы, об этом мало кто помнил.

Заколдованных самураев-оборотней Лаврентию подарил японский император после их попытки устроить государственный переворот. В наказание их семьи были обречены на вечную службу роду Поликарповых. Многие из них по той причине отказались от продолжения рода, но немногие потомки охраняли покой Филиппа.

Я остерегался их. Жители японской деревни Фушиги, откуда были родом мятежники, издревле считались необычными людьми. Самураи с легкостью расправлялись с пришлыми вампирами. Большинство из них превращались в лис, а мужчины рода Яматори – в драконов.

Директор агропромышленного комплекса Магомед Байрамуков, потомок убитой Лаврентием его первой жены Лейлы, не догадывался о своем родстве с вампирами.

Магомед был веселым и великодушным, в отличие от жадного, злобного и нелюдимого Филиппа. В его дворце постоянно шумели гости, из беседки не успевал выветриваться запах шашлыка. Для желанных гостей слуги Магомеда откупоривали бочки самодельного вина, резали баранов и овец. Последнее меня особенно радовало. Овечья кровь – мое любимое лакомство.

Глава 3. Избушка

Прежде чем взойти на дощатое крыльцо, я обогнул почерневшую с годами избу, принюхиваясь. Жухлая трава сберегала каждый след. Некий человек ходил кругами и топтался на крыльце. Ржавой железякой он испытал на прочность замки.

Гости давненько не наведывались в мое жилище. В последний раз дверь пытались сломать двое пьяниц, искавших металлолом, а чуть раньше – компания подростков, соскучившихся по острым ощущениям. Все эти люди считали мой дом жилищем сторожа и сражались с тремя врезанными замками днем. Ночью ни один человек не забредал на пустырь промзоны.

Справившись с легкой тревогой, я выпрямил ригель наиболее пострадавшего замка, открыл дверь и вошел в дом.

Первый делом включил люстру. Ночное зрение не помогло мне полюбить темноту. Широкий абажур, похожий на оранжевый торт, разливал уютный рыжеватый свет по комнате, придавая незатейливому интерьеру благородный тон далекой старины. Он ярко выделял слева – заваленный книгами и тетрадями письменный стол и зеленый стул возле него, а справа – бордовый диван с тремя подушками и двумя валиками, на нем отдыхали раскрытые книги, и стыдливо затемнял листы фанеры, прибитые к оконным рамам.

Свет объяснял случайному гостю, что жилье принадлежит в первую очередь поэту и только во вторую очередь вампиру. Дрожащие блики отражалось в зеркале платяного шкафа. Вместе с узкой побеленной печкой, массивный шкаф отгораживал, как выразился бы новомодный дизайнер, зону творческой работы и отдыха от хозяйственно-кухонной зоны. На стыке двух зон справа находился буфет, где хранились книги и посуда. Слева напротив изголовья дивана стоял бельевой комод, он служил пьедесталом для телевизора. Разновозрастная мебель смотрелась как гарнитур благодаря потрескавшемуся лаку.

Надев жесткие серые тапки, я подошел к зеркалу на шкафу и увидел, что глаза сияют жизнерадостным свечением.

Лесное свидание вернуло меня к полноценной жизни. Сломанный замок темницы на фоне произошедших событий казался мистическим знаком, указующим путь. Я будто очнулся от векового сна.

Мне захотелось идти в ногу со временем. Обвешаться проводами, как робот, модно приодеться и закатиться в ночной клуб. Там познакомиться с красивой девушкой, наплевав на запреты охотников. Увы, только я изобразил все это в уме яркими красками, как сразу осознал, что перестану быть собой, пойдя по тому пути – превращусь в настоящего безумного робота и утону в зыбучих песках времени.

Нет, моим мечтам суждено всегда принадлежать прошлому, а не устремляться в туманное будущее.

Любуясь своим отражением, я погладил подбородок, красиво завершающий овал лица. Наверное, когда-нибудь я себе разонравлюсь. Отыщу в наружности изъяны и зациклюсь на них, как принято у людей. Напишу в поэтическом дневнике, что энного числа, энного месяца две тысячи энного года вампир Тихон торжественно впал в депрессию. А пока я мог ненадолго взгрустнуть, мог годами жить будто в полусне, но по-прежнему не понимать сути этого тяжкого состояния.

Мне нравилась вечная жизнь, нравился окружающий мир, какой бы гадостью он порой ни попахивал (имею в виду выбросы из заводских труд промзоны). Мне нравился я сам – такой, какой есть. На днях я приписал к стихотворению о забытом чувстве любви:

Злодейства и невинную любовь –

Все перемелет мясорубка мира,

И вместе с фаршем она выдаст кровь –

А что, скажи, милее для вампира?

Да, я разучился любить и страдать от разлуки. Но разве это плохо?

Я открыл шкаф и вытащил из темных дебрей маек, джемперов, рубашек и брюк пестрый махровый халат. Пиджаков и галстуков я не носил, но соблюдал элегантность в выборе одежды. По дому не расхаживал в растянутой майке с трусами или потертыми спортивными штанами.

Выбирал темную одежду для прогулок не потому, что был в той или иной мере готичен, как представляет вампиров современная молодежь. У меня не было темных кругов под глазами, как у алкоголика. Моя светлая кожа не отливала синевой, а губы не имели неестественно красного оттенка. Тем не менее волочаровцы с первого взгляда отличали меня от человека. Поэтому я предпочитал оставаться в тени, сливаясь темной одеждой с чернотой ночи, а белой кожей – с лунными отблесками.

За век жизни в деревянной избе я не превратился в Плюшкина и регулярно избавлялся от хлама. Очень немногие вещи, хранившие память о своем времени, оставались со мной надолго. В число самых дорогих сердцу вещиц вошли ушастый будильник времен Брежнева и резная фоторамка времен Хрущева с фотографией, где я в белой хлопковой рубашке, сатиновых шароварах и парусиновых ботинках позировал на фоне кукурузного поля как напыщенный партийный начальник.

Я надел удобный широкий халат, бросил свитер и джинсы в ведро из-под финской штукатурки, его приспособил для сбора нуждавшейся в стирке одежды. Разбирая каракули на ведре, я вспоминал одну из бывших жен – вампиршу финского происхождения по имени Регина. Видел как наяву яростные огни ее зеленых глаз и слышал бранные слова, которыми она меня одаривала с великой щедростью.

Вымыв руки под краном умывальника разновидности “Мойдодыр-1967” с широкой раковиной, я налил воды в электрический самовар и включил его в розетку.

Свет абажура спальни растворялся в темноте кухни, чуть поблескивая на самоваре и узком столике. Высокий белый холодильник и потертый табурет остались в сумраке. Я отодрал фанеру от маленького окна, впустил в дом серебристый блеск пасмурного утра. Очертание засыпающей луны проникло сквозь туман.

Найдет ли меня завтра Альбина? Или она успела забыть обо мне? В самом деле, зачем ей наши встречи? Известно, что за ней ухаживает перевертный волк Федор, с ним она учится на экологическом факультете ИНАЯ. Да и мало ли кто из ее собратьев наткнется при лесной пробежке на наши следы? Даже если мы увидимся вновь, Альбина не придет ко мне в нору.

Я долго старался не думать о том, как выглядело бы мое жилище, если бы в нем обитала деловитая хозяйка. Напрасно считал, что научился обходиться без женщины. Не следовало и дальше утешаться самообманом, что моя жизнь неплоха и полноценна, стирая в ушате одежду и отдраивая зловонной тряпкой скрипучие половицы. Я жаждал человеческой свободы, только не имел представления, как ее обрести.

Помимо свободы я жаждал крови, от переживаний разыгрался аппетит. Открыв холодильник, мельком взглянул на пятилитровые пластмассовые бутыли, которые ласково называл бадейками. На них виднелись таблички: “Корова голштинская” и “Бык мясной Лимузин”.

Выбрал небольшую банку с надписью: “Индюк с мини-фермы Улмино”. Птичью кровь я наивно считал диетическим блюдом, хоть и понимал, что жирный индюк из приусадебного хозяйства никогда в своей короткой жизни не сидел на диете.

Вампиру нежелательно есть днем, так же как человеку лучше не есть по ночам. Пищеварительная система спит, повинуясь биологическим часам. Обычно я питался раз в сутки, ночью, и за ужин у меня пустела пластиковая “бадейка” вместимостью от пяти до шести литров.

Прислушиваясь к шуму самовара, я поставил банку рядом с ним, достал из буфета фарфоровую чашку и медную ложку, поудобнее расположился за столом и поднял глаза к окну, привыкая к тусклому дневному свету.

Самовар вскипел. Его протяжный гудок вызвал мысленный призрак моей кухарки Ульяны Никитичны, улыбчивой старушки в темно-сером платье и кружевном чепце. Расторопная стряпуха постелила на стол вязаные салфетки, а на них поставила английские тарелки с творожниками, фруктовыми пончиками, медовым печеньем и лимонным щербетом.

– Вчерась утрецо было сине, барин, – кухарка выглянула в окно, – а после заволоклося тучею. Нонче, глядите, проясняется маленечко небо. Ежели бывать дожжу, так уж грибному. Опосля грибного дожжечка, дорогой Тихон Игнатьевич, пойдут сальные опятки и лисички. Ох, и насолю я вам грибов целые бочонки! До лета не поедите.

Ульяна Никитична приподняла крышку самовара, дунула на водяные пузыри и исчезла за моей спиной.

Я налил в чашку горячей воды, опустил в нее чайный пакетик и пару кубиков сахара. Пока чай заваривался, я выпил индюшачью кровь и улыбнулся призрачной кухарке. Благодаря мысленному поглощению сладостей, мне удалось утолить голод малым количеством еды.

На ходу потягивая остывший чай, я подошел к дивану, оставил тапочки за пределами красного с белым узором ковра и сел. Не было желания включать телевизор. Допив чай, я создал благоприятную для сна атмосферу: вымыл посуду, убрал книги в буфет, прислонил фанерный лист к окну, запер дверь на все замки и погасил свет. На диване расположился в продавленном углублении – теплой норке и укрылся зеленым клетчатым пледом.

Я долго лежал на боку, руки были сложены над сердцем, а ноги слегка подогнуты. Сон упрямо не шел. Жужжание холодильника и тиканье запертых в буфете часов ничуть не убаюкивали.

Скоро был вынужден покинуть нагретое гнездо, чтобы разогнать хулиганов, обстреливающих избу камнями. Вместо шальной ребятни я увидел черную грозовую тучу, из нее летели градины величиной с перепелиное яйцо. Собрав несколько градин, я растопил их в ладонях. Град быстро прошел, но густые тучи не рассосались. Двигались они со скоростью засыпающего на ходу слизня.

Наступило благоприятное время для внеплановой охоты моих собратьев, и пусть я не собирался охотиться, но все же решил прогуляться по городу. Понадеялся увидеть людей, которые не успели спрятаться за осиновыми заборами.