Kitobni o'qish: «Вихрь переправ: 4. Если жить хочешь в новом мире»
Ледяная принцесса
Сомкнутые веки трепетали, от беспокойного сна глаза метались под тонкой кожей, словно загнанные зверьки. Ей снился сон. Нет, не один сон, а десятки разрозненных осколков. Тело наполнялось жаром, а внутри зарождалось пламя-бутон, но не подобное солнцу, а родственное смерти – чернильно-синее, обжигающее льдом, обращающее жизнь в снежный прах.
Кто-то звал её? Нет, это её срывающийся на хрип, полный отчаяния и ужаса, голос вымаливал у пустоты имена, ближе которых нет никого в мире.
– Отдай! Верни их! Я без них – ничто, они для меня – всё!
Но чёрный туман – плотная завеса безвестности – поглощал её вопли, вбирал в себя, как бездонная вселенская дыра, чтобы назад уже не вернуть.
Подле спящей сидела молодая женщина с золотистыми волосами, с беспокойством наблюдая за нервозным верчением той, – будить ли сновидицу на границе сна и безумия? В спальню вошла другая женщина, в годах, но ещё держащая спину прямо и обладающая настолько пронзительным взглядом черных глаз, что у неподготовленного человека возникло бы неприятное ощущение нервозности и подавленности, осмелься тот скрестить свой взор с ней.
– Она почти готова, – едва окинув беглым взглядом, вынесла вердикт гостья.
– Но она едва держится, Евья, – слабо возразила ей Ирина Я́ншина, та, что сидела подле сновидицы, – я опасаюсь за её душу.
– Поздно страшиться, Ирина, поздно – поезд уже приближается к станции, – сухим, безапелляционным голосом отрезала Евья.
– Она так юна, – жалость переполняла Ирину, – бедняга.
Пожилая Евья, ирангийская шаманка и заклинательница, не торопилась колебать себя сожалениями при виде муки на бледном нежном личике девушки, борящейся со своими снами.
– Осталось недолго. От нас требуется – отстраниться и ждать. Девчонка должна собрать осколки в целое зеркало. Только так она вспомнит своё прошлое и получит себя целой.
Спящая издала болезненный стон. Ирина едва смогла победить порыв – встряхнуть мечущуюся девушку и разорвать оковы мрачного сна. Сон-прозрение, на который решились обе женщины, вытягивал не только силы из спящей, он мог стать темницей разума и души, навсегда приковав к постели бессловесной сломанной куклой. В комнате, хорошенько протопленной и вдобавок окуренной специальными травами, было невыносимо душно, но шаманка строго запретила открывать окна. Капельки пота, проступали на лбу девушки, стекали по вискам, увлажняя волосы и шею, тонкая ночная сорочка настолько промокла, что уже не скрывала девичьи формы. Борьба вошла в финальную стадию.
– Ну же, Зиновия, борись! – тихонько умоляла лежащую подле девушку Ирина. – Вернись, прошу тебя.
– Отойди, – приказала Евья. – Твой голос может сбить её с пути. Дай ей возможность самой выйти из омута, без помощи.
Зажав рот руками, Ирина Яншина порывисто встала, и в несколько шагов пересекла спальню. Она выскочила за дверь и притворила за собой. Только после, отняла ото рта ладони, дав громким судорожным вздохам выйти из груди. По лицу заструились слёзы.
Она парила в невесомости дымчато-чёрного тумана. Вокруг проносились яркие, красочные кусочки-элементы. Они то вились вокруг неё спиралями, то вдруг сбившись в стаю, устраивали круговорот, где она была центром, то устремившись куда-то вверх или вниз, резали темноту стремительными росчерками огненных комет.
Зиновия. Это её имя. Но в нём чего-то не доставало. Она сравнивала это с недосоленным супом, с песней без музыки, со смехом без звука. И тогда её охватила догадка – нужно схватить эти кусочки, поймать каждый. Зачем? Она не знала, но осознание накатило на неё так внезапно, что руки принялись цапать, ловить, хватать каждый кусочек пазла. И как только желаемое попадало в ловкие пальцы, пойманный элемент вспыхивал радужным переливчатым светом и впитывался в кожу. С каждым пойманным кусочком Зиновия полнилась, а тьма, в которой она застряла, постепенно светлела, хотя, поглощенная ловлей, девушка того не замечала. Охота увлекла её целиком.
У неё есть семья. Это знание наполнило Зиновию теплом и счастьем весеннего солнца. Она не одна, не считая Ирины, у неё есть мама и папа, и ещё кто-то, младше её. Ах да! Сестра. Оли, забавная шестилетка и надоеда, но всё же обожаемая старшей сестрой. Коротышка, с молочными, как у Зиновии, волосами, до пояса, с васильковыми глазами.
Вот бы сейчас услышать её стрекочущий голосок, услышать заливистый детский смех, смотреть в бесхитростные глазки…
Но что-то не складывается вновь.
Образ младшей сестры ускользнул, точно его вырвали, грубо отняли. И мама, и папа тоже вытекли из объятий, только что дополнив свою дочь памятью. Лови, Зиновия, лови горящие обломки комет и метеоров, они не обожгут тебя, они заполнят пустоты внутри тебя цветными картинками, сложат тебя заново.
Частичек осталось совсем мало, Зиновия оказалась превосходным ловцом.
Снова наваждение, снова картины прошлого, целого прошлого.
Папа, уполномоченный посол Мириса, с семьёй прибыл в столицу Иранга, Сунтуру, на международный съезд ООД. В широких кругах ООД расшифровывалась как Организация Объединенных Держав, младший брат Организации Объединенных Наций и серый кардинал за её спиной.
Зиновии только исполнилось семнадцать, и понятно, подобного рода мероприятия её интересовали ровно столько, сколько могла интересовать микробиология манекенщицу. Поездка не обещала ничего интересного, отнюдь, девушка ожидала скуку и непроходимую серость в среде политиканов и дипломатов.
Остаться дома одной ей не позволили из-за юного возраста и за определённые огрехи, которыми она и заслужила недоверие. В Мирисе остался Йерк, юный и немного хулиганистый гитарист из школьной джазовой группы. Их отношения после двух лет зашли в тупик, но почему-то неделя вдали наполнила сердце девушки тоской и надеждой на лучшее. Впрочем, старшая дочь посла не слыла бунтаркой или заносчивой девицей, но характер у неё колебался на грани меланхоличного покоя и взрывоопасного вулкана. Благоразумнее было держать её при себе, к тому же младшей дочери требовалось особое внимание, удовлетворить которое полностью мама была не в силах, будучи атташе при муже. Да, да – родители у девочек обе занятые личности.
Итак, супруги Эспен и Катина Стуре́ и обе их дочери прибыли на недельный съезд в Сунтуру в конце июня. Эспен Стуре надеялся повлиять на сдерживание праведного братства, которое, как никогда прежде, обретало мощность в политических кругах и манипулировало действиями сильных сия в собственных интересах. Тонкости политических дискуссий и прений на закрытой площадке съезда не интересовала Зиновию, она стоически отсчитывала часы и дни, когда вернётся в родной Мирис, где её ждал куда занимающий мир тинэйджера. Единственным лучиком яркого света в хмурой Сунтуре была Оли, сестрёнка-выдумщица. У младшей дочки посла от рождения имелась тяга к выдумкам и фантазиям. Без проделок этой шустрой егозы Зиновия окончательно заскучала бы в чужом городе.
Но вот уже тягучая как кисель неделя подошла к концу, отец был доволен. Эспен гордо заверял домочадцев за обеденным столом в гостиничном ресторане, что ему и некоторым соратникам из Тартаррусы и Агнишандира удалось пробить брешь в узких кругах сторонников праведников, коих возглавлял некий Саркар, тип, по словам отца, жестокий и фанатичный. За тем же обедом и было решено перед отъездом домой, выбраться к местному озеру Титкуль, где, уже по заверениям местных ирангийцев, просто потрясающий пейзаж.
Для поездки дипломатическая миссия предоставила им машину с личным водителем.
Восторг, предвкушение чего-то нового и просто подъём настроения от скорого возвращения в Мирис переполняли Зиновию Стуре через край. Она готова была любить весь мир, без исключений. Пока машина неслась по лощёному руслу дороги, дипломатическая чета наслаждалась слушанием детского вокала младшей дочери, к которому с удовольствием присоединилась старшая. Смешки, шутки, подтрунивание друг над дружкой – вконец расслабили внимание людей, казалось, впереди ждёт только хорошее. К ликованию людей приобщились и две кошки – любимицы семьи, с которыми взрослые никогда не расставались. Зверьки мурлыкали, удобно разместившись в самом заду авто.
Дальше в подтверждение позитивного настроя показалось и само озеро Титкуль. Бирюзовая гладь в кольце белого песка посреди цветущей равнины.
«Это рай», – озвучила общее впечатление Катина Стуре.
Действительно, рай.
Оставалось перемахнуть через каменный мост, он возвышался над озером, цепляя краешек бирюзы, а после небольшой съезд к песочному бережку.
Серый автомобиль с тонированным передним стеклом возник впереди, словно из воздуха. Он мчался на скорости прямо по центру дороги, точно не давая встречной машине ехать по своей полосе. Водитель дипломатической машины отчаянно просигналил. Никакой реакции в ответ.
«Что это? Что он делает?» – воскликнула вмиг переменившаяся в лице Катина Стуре.
Её супруг, привыкший к сложнейшим ситуациям в профессиональной среде, хранил непроницаемость. Зиновия замолчала, она не испугалась, но удивилась происходящему. Оли по инерции допевала песенку. Кошки испуганно зашипели, взъерошив шёрстку, обе принялись пронзительно мяукать.
Водитель оказался профи. Он резко выкрутил вправо, до упора руль, дав по газам, тем самым уйдя от прямого столкновения, подставив свою сторону. Машины прошли впритирку, расцарапав бока.
Девчонка выкрикивала имена, болезненно стонала и прерывисто дышала. Если она не одолеет сон-прозрение, ей же хуже. Евья сцепила на груди худощавые руки. Напряжение во сне перешло в явь.
– Ну же, девочка, давай, выходи из сна, – приказывал шёпотом голос шаманки.
Что-то тормозило разум спящей на той стороне реальности. Что-то не выпускало её разум из своих пут.
Ещё несколько мотыльков-картинок порхало вокруг Зиновии, она прыгала, бегала, выхватывала их из колыханий пустоты. Та уже выцвела до дымчато-белого оттенка. Девушка только теперь заметила эту метаморфозу. Однако оставался последний фрагмент, который оказался самым юрким и быстрым из всех прочих. Но она и его нагнала и заполучила.
Пустота обрела первичный чистый цвет, от которого Зиновии пришлось зажмуриться. Белое свечение шло отовсюду, даже веки едва справлялись с натиском этого света. Но он проникал через поры кожи, вытравливая все тёмные пятна в её памяти, соединяя её сознание в единый костяк, без швов и рубцов. Она вспомнила всё!
Покушение не удалось с первого раза, но тот, кто управлял серым автомобилем, знал своё дело. Машина с рёвом, на полном ходу развернулась, сделав почти полный оборот и оставив на асфальте тёмные протекторные следы, помчалась за дипломатической.
«Это праведники, – коротко прокомментировал Эспен Стуре, стараясь придать голосу покой. – Они не сдались».
«Родно́й!» – произнесла Катина, оглянувшись назад, где затаились дети, вжавшись в сидения. У Зиновии и маленькой Оли уже не было иллюзий в намерении тех, кто управлял той машиной. Старшая сестра прижалась к младшей, пристегнув на всякий случай девочку ремнем безопасности. Зиновия пыталась и свой ремень пристегнуть, но никак не могла попасть в замок, рука сильно дрожала.
А дальше всё произошло за одну секунду.
Позади раздался грохочущий звук, похожий на выстрел и хлопок одновременно, автомобиль с семейством Стуре резко бросило в сторону. Машина пробила каменное ограждение на мосту и полетела вниз, в спокойную бирюзу.
Всё. Дальше ничего. Совершенно ничего.
Зиновия Стуре́ открыла глаза, не боясь больше света и его беспощадной мощи. Но ничего не произошло. Глазам не было больно, зато внутри неё разрасталась горечь. Что произошло дальше? Что с мамой и папой? А Оли?
Перед взором возникали любимые родные образы.
Высокий худощавый отец. Эспен всегда в глазах дочери был самым красивым и элегантным мужчиной. Платиновый блондин с васильковыми глазами, в которых таился то ли ироничный, то ли шутливый взгляд, делавший их носителя неотразимым для женщин. Но сердце его без остатка полнилось любовью лишь к единственной женщине. Катина Руссу на две головы ниже избранника, олицетворяла персонаж из сказки. Эльфийка, так её и звали близкие за стройность, изящество и чудные миндалевидные глаза с редчайшим оттенком сапфира. Мама улыбалась так, как никто в целом свете – её улыбка, мягкая и женственная, сохранила детское озорство. А маленькая Оли, щебетунья и фантазёрка, всегда простирала старшей сестре ручки с пухлыми пальчиками, готовая обнять и расцеловать даже, если на то имелись возражения.
Что с ними? Уцелели ли они? Только бы с ними всё было хорошо! Она не может их потерять! Не может!
– Отдай! Верни их! Я без них – ничто, они для меня – всё!
Зиновия требовала у белой пустоты, заклинала, умоляла, угрожала.
Тело спящей девушки зашлось в конвульсиях. Дело – дрянь.
Нужно помочь, видно сил у девахи совсем не осталось.
Шаманка вынула из украшенной ручной вышивкой, тканой сумы льняной сверток. В нём лежал гребень изящной работы, выполненный целиком из белого перламутра морской раковины. Верхушка – голова волка – облицована серебром, глаза инкрустированы радужными опалами, а два длинных зубья-клыки мерно блестели мелким вытянутым жемчугом.
– Что ж, иначе несдобровать, – мирясь с тем, что должно случиться, произнесла Евья.
Заклинательница быстро зашептала над гребнем заговор на древнем забытом языке, а затем, издав животный вопль, одним молниеносным движением вонзила украшение в мокрые от пота волосы девушки.
Молния, ослепляющая и обжигающая, сотрясающая и возвращающая к жизни, прошила её насквозь. Зиновия не могла дышать, кричать, даже моргнуть. Она зависла, замерла в вечности. Но тут же вечность забурлила, заохала, закричала многоголосьем настолько чудовищным, что хотелось оглохнуть, только бы избавиться от этой какофонии, этого гама, этого шума.
И тут надо всем этим проревел один единственный глас, перекрывающий всю эту симфонию разноголосицы:
– Просыпайся, Зиновия! Пора проснуться! Открывай глаза, дитя!
Евья дрожала. Ток энергии сотрясал её тело, но она держала рукой наконечник гребня. Нельзя выпускать его, иначе девчонка потеряется.
– Просыпайся, ну же! – звала она гортанным, певческим голосом.
Ещё немного. Да, девочка на самой границе, на поверхности. Ещё чуть-чуть и…
Сильная рука шаманки выдернула гребень из светлых волос.
Молния вышла из тела Зиновии, забрав с собою белый свет. Стало так темно, что с испугу, будто ослепла, девушка зажмурила крепко глаза, а когда отважилась открыть…
Спящая затихла. И вдруг глаза её резко окрылись, в них чередовались страх и безумие. Зиновия приподнялась на ложе.
– Тише, тише, дитя, – зашептала Евья, добавив скороговоркой древний заговор.
То, что казалось безумием, ушло из девичьего взгляда, остался испуг.
– Ирина! – позвал уставший голос шаманки.
Дверь тут же распахнулась. Нетвёрдым шагом через порог ступила женщина, но обнаружив, что та, за кого она так сильно переживала, жива и очнулась, тут же бросилась, точно кошка к котёнку, и принялась успокаивать на свой лад.
– Это я, подружка, я. Всё получилось. Ведь так? Ты вспомнила?
Девушка шалым взглядом буравила приятельницу. Воспоминания упорядочивались в ней – ступенька за ступенькой.
Ирина Яншина, спасительница Зиновии, по воле случая, или по предрешению судьбы, оказалась у Титкуля как раз после падения в бирюзовые воды дипломатической машины. Полгода жила в её доме Зиновия, которую как рыбку выловила и вытащила на песчаный берег ирангийка. Полгода в плену пустоты незнания, без памяти о себе. Полгода!
– Как душно, – прохрипел голос девушки. Как же жарко в спальне!
– Теперь можно, – разрешила Евья, тяжело плюхнувшись на табурет. Гребень она положила на ткань, в которую он был завернут.
Ирина поспешила раскрыть окно, правда, не целиком. На улице чернела ночь переменчивого декабря, нынче ночи теряли промозглость и накалялись студеностью, готовясь к настоящей зиме.
– Мои родители, сестра. Что с ними? Они спаслись? – заговорила Зиновия, как только до неё дошёл поток свежего воздуха.
Как же горчило в горле от нажжённых в комнате трав! Гадость! Девчонка поморщилась, прогоняя прочь соблазн сплюнуть с языка травянистый вкус.
– О! – выдохнула обречённо Ирина Яншина, отводя в сторону глаза.
– Ира, – требовательно зазвучал голос её младшей подруги, – ответь.
Нервно сглотнув, приятельница, что старше была всего на восемь лет, нехотя встала, подошла к книжному шкафу и, вытащив пару увесистых книг, извлекла с полки сложенный вчетверо газетный лист. Развернув его, она не глядя в глаза Зиновии, протянула. Столько жалости за полгода проживания в лице спасительницы девушка ещё не видела. Недоброе предчувствие спазмом перехватило горло, но пальцы уже хватко вцепились в газетный край, точно так же, как ловили кусочки пазла памяти.
Это была передовица столичной газеты «Вестник Иранга». Руки задрожали, ещё не читая, Зиновия уже знала – случилось непоправимо страшное. Оглавление: «Дипломат из Мириса погиб в водах Титкуля».
В носу защипало, воздуха катастрофически не хватало, тело пробила крупная дрожь. Но даже сквозь пелену выступивших слёз она упрямо читала – от первой буквы до последней.
«В субботу 29-го июня машина с дипломатом из Мириса, Эспеном Стуре, а также с его супругой, обеими дочерьми и водителем упала с моста в озеро Титкуль, куда, очевидно, ехало семейство отдохнуть после завершения съезда ООД. О катастрофе стало известно после анонимного звонка, сделанного женщиной, отказавшейся называть своё имя. В результате погибли Эпен Стуре, его супруга Катина и водитель Вендель Ноак. Тела дочерей – 17-летней Зиновии и 6-летней Оливии не найдены. Поиски продолжаются. Предварительное заключение причины катастрофы, приведшей как минимум к трем смертям: водитель не справился с управлением автомобиля, превысив допустимую скорость при пересечении моста. О дальнейших деталях расследования читайте в следующих выпусках нашей газеты».
– Чушь! Вендель – превосходный водитель, – взъярилась Зиновия Стуре, скомкав газетный лист так, словно он сам только что говорил. – В нас стреляли, потому машину и занесло.
Не зная как утешить подругу, Ирина дотронулась до плеча, но та порывисто вырвалась и подбежала к распахнутому окну. Зиновия и не подозревала, как слаба. Ноги еле держали, ей пришлось опереться руками о подоконник, чтобы не свалиться на пол. Глубокими вдохами она заглатывала воздух, пересиливая навалившуюся истерику: мама и папа мертвы. Их больше нет! Она никогда больше не увидит папиного ироничного взгляда и не услышит мамин заразительный смех.
Но сестра? Оли! Этот маленький огонёчек в сердцевине черноты обдал надеждой. Она, не оборачиваясь, спросила:
– Оли нашли?
– Дорогая, ты бы отошла от окна. Ты пропотела, а воздух ещё холодный, – заметила в ответ Ирина.
– Ответь, прошу.
– Нет, её не нашли, как и тебя, – уточнила приятельница. – Это я звонила в тот день в полицию. А тебя спрятала у себя. Ты была так беспомощна и всё время бормотала про праведников.
Девушка медленно обернулась, на фоне чернеющего окна её ночная сорочка показалась Ирине саваном, отчего её передернуло. Глаза с унаследованным редким сапфировым оттенком сверкнули гневом.
– Значит, официально я мертва?
– Пропала без вести, так вернее сказать. Но через полгода, вероятно, следствие остановят и тебя официально признают погибшей.
В комнату вбежал маленький зверёк. Фенек. Миниатюрная лиса смотрела большими тёмными глазами на Ирину, к которой у неё была особая привязанность. Короткая заострённая мордочка ткнулась в щиколотку хозяйки, потёрлась большими ушами, требуя внимания.
– Не сейчас, О́лумб, не сейчас, – безрадостно отмахнулась от любимца Ирина.
Фенек приподнял мордочку, коротко тявкнул и выбежал из спальни прочь, только и мелькнул пушистый хвостик с чёрным кончиком.
– Но она могла спастись, как и я! – схватилась за соломинку Зиновия. – Её также мог кто-то выловить, подобрать. Тело же не нашли.
– Не питай иллюзию, детка, – раздался голос старой шаманки. – Под Титкулем расположена целая сеть пещер, которые настолько протяжённы, что проходят под горным краем Шлохх до самого Лихого моря. Титкуль немало прибрал наивных душ, прельстившихся покоем его глади. Тело твоей сестры уже давно могло достичь моря.
– Нет! Неправда! Я её пристегнула ремнем. Если бы она утонула, то ее бы обнаружили вместе с родителями! – истерично запричитала Зиновия. Как же больно и горько в горле!
– Но, милая, такой исход мог произойти, – примирительно вставила Ирина и тут же пожалела.
– Нет! Оли жива! Жива! И я её найду!
– Хорошо, хорошо, – испугано зашептала та, что приютила сироту. – Только отойди от окна, пожалуйста.
Ирину поманила к себе рукой Евья.
– Она вернулась не одна, – прошептала шаманка женщине на ухо, когда та подошла. – Я чувствую в ней силу, которой прежде не знала и которой равных нет во всём Терриусе. Это страшная сила, разрушительная.
Ирина недоумённо посмотрела на заклинательницу – только ещё этого не хватало. А гнев Зиновии набирал обороты.
– Праведники! Это они виновны в смерти папы и мамы. Это из-за них пропала Оли. Ненавижу их! Не-на-ви-жу их!
Ярость клокотала в ней подобно бурлящему вулкану. Руки, откинутые назад, сжались в кулаки. Спина выгнулась. Миндалевидные глаза, широко распахнутые, побелели. Лицо исказила маска свирепости. Сущая фурия. Ирина утратила дар речи, она не узнавала свою подругу, милую, тихую девчонку, приветливую и безобидную.
Но Евья сообразила, что к чему. Гребень снова оказался в её руке, а затем она ловко подскочила к беснующейся «пациентке» и снова вогнала в растрёпанные волосы перламутровый гребень. Изумление сменило гнев на милом личике Зиновии. Она бессильно осела на пол, на четвереньки. К ней подскочила Ирина и притянула к себе. На плече приятельницы девушка разрыдалась.
– Держи при себе этот гребень, девочка, – назидательно и сухо произнесла шаманка, неспешно укладывая не пригодившиеся травы в котомку. – В тебе огонь разрушения. Он будет поджидать, когда гнев возьмёт верх над тобой и воля твоя над ним ослабнет. Гребень не даст тебе утратить контроль. Не забудь.
И Евья, не прощаясь, ушла.
Когда рыдания сошли на нет, а Зиновией завладело туповатое чувство покоя, она отпрянула от терпеливо сидящей подле Ирины и посмотрела той прямо в глаза. Раскрасневшие мокрые сапфировые, а напротив серо-зелёные, с тёмными кругами под глазами от недосыпа и тревоги.
– Ира, ты мне как сестра, – ослабшим голосом выговорила Зиновия. – Нет, ты больше. Ты как близкая подруга. Помоги мне, прошу! Помоги найти Оли и отомстить праведникам!
Ирина Яншина отшатнулась. Тягаться с праведным братством – чистейшее безумие! Это всё равно, что рубить головы гидре – неблагодарное, а главное, опасное предприятие.
– Умоляю! Ира, кроме тебя у меня никого нет!
Столько мольбы, боли и просьбы было в сапфировых очах девушки, что жалость взяла верх.
– Хорошо, я попробую. Я сделаю всё, что смогу, Зиновия. Но и ты должна кое-что сделать.
Младшая товарка согласно закивала головой.
– Ты откажешься от своей фамилии. Возьми фамилию матери или придумай себе иную. И лучше тебе на год затаиться. Пусть праведники уверятся, что их операция с мостом через Титкуль прошла успешно.
Как ни странно, Зиновия твёрдо кивнула. У мамы была красивая фамилия в девичестве: Руссу. Зиновия Руссу. Это звучало как начало чего-то многообещающего. Как приговор для праведников.
– Хорошо, Зиновия. С этого и начнём, – медленно встала на ноги Ирина Яншина, помогая подняться и подруге. – Как только ты окрепнешь, мы начнём поиск твоей сестры. Когда я тебя нашла, твоя память при тебе была неполной. Могло подобное произойти и с твоей сестрой. Она маленькая, будем надеяться, что она спаслась и в добрых руках. А теперь иди, ложись и спи. Ты вымотана, я тоже. Нам обеим нужно отдохнуть. Поговорим позже.
Зиновия безропотно улеглась обратно в кровать и почти сразу уснула. Ирина захлопнула окно и, постояв недолго подле мирно спящей девушки, отправилась в свою комнату. Заворачиваясь в постели в одеяло и уже ощущая давление сна, она подумала: «Она не отступится. Слишком упёртая. И чертовски милая. Она меня утянет в омут. Мы обе утонем».
Сон изгнал беспокойство, разгладив мысли и морщинки на лбу Ирины. Во сне она улыбалась.
На улице около дома впервые объявился волк. Шкура его белела почти точь-в-точь, как та пустота, из которой вырвалась Зиновия Руссу.
