Kitobni o'qish: «Синеока, что делать?»
Начало
Степан давно уже мечтал съездить на рыбалку. Как в старые времена, собраться всем вместе: братьям двоюродным, троюродным, (седьмая вода на киселе), дядьям с женами и детишками, старикам. Семья большая, родственников жуть сколько. Иногда это прямо скажем – напрягает. А иногда душа так ноет, так тоскует по всем, что мочи нет! Чатились с мужиками на эту тему почти ежедневно. Но всё мимо. Дела у всех, дела… А недавно сеструха его, Васька, Василиса, значит, вышла замуж, и батя приказал срочно вводить зятя в семью. Приобщать, стало быть, родственничка к семейным традициям.
– Рыбалка в нашей семейной банде – дело серьёзное. Служит для консолидации и укрепления семейных ценностей. У нас на рыбалку все обязаны ходить, если есть решение семейного совета, то дядья, зятья, братья, их жены и чада все обязаны быть как штык! Не боись! Вольёшься, как по маслу! – убеждал Степан Аркадия.
– Я на рыбалке так-то ни разу не был. И желания особого не испытываю, – ломался зятёк.
– Ты что в самом деле? Сказано же – как штык! Не был? Так получишь новый опыт. Ещё и понравится, глядишь, – хлопнул его по спине Степан.
– Знаю по слухам, что ваши жены от этой рыбалки не в восторге.
– Чьи? Моя так очень.
– Ты разве не холостяк?
– Моя воображаемая. Я свободолюбивый, потому и холостяк.
Семейные узы есть семейные узы. Собрались и поехали.
Было у Боровковых секретное место для рыбалки. О нём мало кто знал: чудное лесное озеро в окружении соснового бора, уходящего макушками в небо. Водичка в озере чистейшая, дно песочком белым покрыто, бережок пологий, с пляжиком – отдых получался просто исключительный.
Погода радовала приятным теплом, нежная июньская зелень тешила взгляд, травы наливались цветом и источали терпкий пряный аромат. В синем небе над озером резвились стайки мелких птиц. Кузнечики трещали наперебой… Благодать земная!
Поставили палатки, соорудили костерок, вскипятили чайник. Искупались в небольшом, прозрачном, как слеза монашки, озерке, да вокруг костерка уселись ужин готовить, похлёбку да кашу, как полагается, из топора и все такое. За суетой быстро вечер наступил. Глазом моргнуть не успели.
– А как слажено работают. Загляденье! – Степан, развалившись на надувном матраце, смотрел и нарадоваться не мог, вдыхая подкопченный аромат «топора» и глотая холостяцкие слюнки. Настоящую домашнюю похлёбку ему доводилось есть редко. Чаще сухомяткой перебивался.
– Степан! А ты чего халявишь? Иди хоть червей накопай, что ли? Я тебе свой прикорм не дам. Или вон лук покроши.
Лук крошить не улыбалось, и Степан, размякший на тёплом солнышке, решил прогуляться в прохладном тенистом лесу. Копать червей он тоже был морально не готов:
– Ну его! Дядька больше грозится, а потом всё равно разрешит руку запустить в свою жестянку. Но сделать вид, что я трудолюбивый семейный муравей нужно.
Посмеиваясь Степан поднялся, переваливаясь с боку на бок, как медведь после долгой зимовки и, выискивая газами тропку и тихонечко насвистывая, шагнул в лес.
– Благодать! Птички поют, цветочки цветут… – зевнул он и вдох получился затяжной, как прыжок с парашютом… Степан даже закашлялся. Кто-кто, а он понимал толк в отдыхе, получая истинное наслаждение от природы.
В кустах что-то мелькнуло, и редкие кроны молодых осин, вздрогнув, затрепыхались многочисленными монетками буроватых листьев. Степан оглянулся: никого. И только, тоненьким колокольчиком зазвенел, отдаваясь эхом по округе, весёлый девичий смех. По коже Степана побежали мурашки, быстро покрывая от макушки до пят. В памяти мелькнули эпизоды самых жутких фильмов ужасов, что довелось когда-то посмотреть.
Снова шорох травы позади. Он, заплетаясь в папоротнике, быстро повернулся на девяносто градусов, потом на сто восемьдесят. И снова никого. Только песня. Зазвучала так близко, словно транслировалась напрямую в голову…
Мы завьём венки
Мы на все святки́…
Мы на все святки
На все празднички…
Степана бросило в жар. В голове будто частокол вырос, мыслям сквозь него не пробиться! Завертелся по сторонам запаниковал: кто? где? куда бежать? куда идти? Побежал сквозь чащобу, не разбирая дороги, под тихое и протяжное:
Мы завьём венки
На все празднички…
На Духовные,
На Духовные…
На венковые.
Сколько времени прошло? Наверное, самую малость. Никто Степана не хватился, и когда он выбежал на поляну с дикими от страха глазами, родичи только молча подвинулись, освобождая ему место у костра. Похлёбка да каша как раз подошли, и семья устроилась поудобнее бок о бок. Животы набивать, а потом под гитару лясы точить, прихлёбывая кто чаёк, а кто и что покрепче, топором закусывая. Как обычай требовал. Затем, собственно, все и собрались. Степан, немного придя в себя, взял в руки гитару и, дергая струны, затянул песню про любовь, известную ещё со студенческих времен. Чувственную, хватающую за душу, про юношеские порывы и мечты…
Аркадий, зятёк новоиспеченный, глядя на него, решил, что у парня явно какая-то печальная история «за спиной». Так проникновенно звучали слова, брови поднимались, выстраиваясь домиком, а глаза во всполохах костра покрывались блестящей влагой.
Как только женщины разбрелись по палаткам детей спать укладывать, разговоры среди мужиков пошли соответствующие: о бабах. Степан сразу вспомнил свою бывшую. Это с ней он пересмотрел столько ужастиков, что до сих пор иногда вздрагивал по ночам. Расставались тоже под звуки хоррора. Попкорн не поделили. И вообще поводов было и без того. Взять хотя бы дружков её – готов. Ну зачем ему всё это?
Рыбалку запланировали на утро.
– Всё, мужики, давай спатеньки! Иначе самый лов пропустим. Подъём в четыре, – строго сказал отец. А отца слушаться нужно.
Туман на заре стоял густой и тёплый, как парное молоко. Видно было только ноги. Туман клубился над озером, расстилаясь над водой. «Значит, жара днём будет», – вспомнил примету Степан. Сверчки трещали, а поплавки с гулким эхом булькали, опускаясь и всплывая. Вот только рыба не цеплялась. Дёрнешь удочку, а на крючке ничего!
Мужики стояли вдоль берега поодаль друг от друга так, что едва можно было различить соседа в тумане. Крайним, у зарослей камыша пристроился Стёпка. Эдакий увалень. Белобрысый, румяный, пышный, но не толстый – настоящий русский богатырь. Бог не обидел.
В небе бледным пятном висел призрак полной луны. Невыспавшийся Степан клевал носом. Когда голова падала на грудь в дрёме, он походил на младенца, которому мамка спать раньше времени не даёт: растерянным и томным. Решил воткнуть удочку в берег и искупаться в озере, скинуть болезненную дремоту. Снял рубаху, сапоги, штаны и по скользкому местами глинистому берегу медленно спустился в воду. Водичка освежала. Была чуть прохладнее воздуха. Но только чуть.
Степан оттолкнулся от дна и поплыл. Озеро напоминало по форме надкушенный бублик. Бублик наоборот. Берега скрывал камыш, росший почти на всём протяжении внешней стороны бублика, а в центре на полуострове расположились старые кряжистые ивы. Густые их кроны полоскали в водах озера свои длинные затейливые шевелюры, напоминающие волосы русалок с вплетенными в них водорослями и цветами. Они красиво отражались в воде, сверкающей в редких лучах восходящего солнца, иногда прорывающихся сквозь полотно тумана. Туманная взвесь при этом тоже слегка поблескивала.
– Ух ты! Волшебство, да и только, – шепнул Степан, и получилось что-то типа: буль-буль, буль. Вода чуть не хлынула в рот. Он поплыл дальше и вдруг увидел впереди изящную головку девушки. Её белокурые волосы веером распластались по воде, вздрагивая в такт движениям. Она плыла метрах в десяти от Степана, плавно раздвигая воду руками.
Вскоре незнакомка повернула к берегу, и он увидел её чудесный профиль. Медленно поднимаясь из воды, волнующе обнажалось белое гибкое тело. Девушка слегка повернула голову и хитро посмотрела на Степана. Её губы зашевелились:
«Мы завьём венки… мы на все святки́… мы на все святки».
Звук также как накануне не лился в уши, а возникал где-то в извилинах его мозга… и повторялся… повторялся.
Степан смотрел как заворожённый и даже грести перестал, взглядом ловя слова, слетающие с её полных розовых губ. Он занырнул, чтоб сбросить морок, а когда вынырнул, услышал, как она тихо засмеялась звонким задорным голоском, накидывая поверх нагого тела длинный полупрозрачный наряд, словно сшитый из тумана.
– Степан, пойдём… Степан! Пошли со мной… идём… не отставай, – толи говорила, толи телепатически транслировала она, бросая на парня взгляды, один призывнее другого.
И Степан, как послушный щенок, вышел на берег и, осторожно ступая босыми ногами, последовал за ней. Она шла, временами оборачиваясь, лукаво поглядывая и одаривая завораживающей, соблазнительной улыбкой. Словно играя. Волосы серебристым водопадом спускались с плеч, подсвечиваемые таинственным светом блуждающих огней, мерцающих в воздухе тут и там. Всё расплывалось перед глазами у Стёпы, только она оставалась чётким ориентиром в окружающем его волшебстве.
«Приворожила, ведьма проклятая», – вертелось у Степана в голове. При этом всё существо его трепетало от одного лишь брошенного красавицей взгляда.
Они вышли на небольшую поляну, и незнакомка, наконец, подошла непозволительно близко, взяв Степана за руку.
– Здесь мой дом… Иди за мной… Стёпушка…
Приподняв одну из прядей плакучей ивы, она провела его в слабоосвещённый грот. Грот плавно переходил в мерцающую золотистыми отблесками пещеру, из которой расходились в разные стороны коридоры, соединяющие её с чередой других залов. С потолков свисали тонкие занавеси, кристаллы светильников маячили в нишах. Незнакомка, как центр мироздания, вырисовывалась чётко. Остальной мир вибрировал, плыл мутным отражением в воде…
«Фея? Неужто фея?»
Фея, это волшебное создание продолжала держать его за руку и вести всё дальше сквозь извилистую анфиладу залов. За каждым поворотом его встречали восторженные лукавые взгляды. Девушки хихикали, глядя на него, и смущенно прятались за полупрозрачными занавесями. Наконец его чаровница остановилась. Он понял, что находится в спальне с большой круглой кроватью посередине. Одним движением руки прекрасная незнакомка толкнула его на ложе, и Степан провалился в мягкую, словно облако, перину.
Щурясь, Стёпа посмотрел на свою коварную обольстительницу.
В комнату караваном потянулись девушки с блюдами, полными фруктов, ягод, припудренных сладких десертов, напитков. Степана, как важную вип-персону, или младенца несмышлёного, кормили с рук, поили, а насытив, внезапно исчезли. Осталась лишь она – его чаровница.
Голова клонилась ко сну.
«Спать нельзя. Нет. Не спи, Стёпка! Всё это колдовство, и фея в любой момент может превратиться в безобразную ведьму. Как пить дать!» – бродили в его голове беспорядочные мысли.
Фея смотрела улыбаясь. Видно, её забавляла эта неистовая борьба. Степан моргнул, и вот синие глаза совсем близко. Руки скользнули по бедрам. Степан напрягся. Обычно инициативной стороной был он…
Время текло медленно, нега, словно мёд, разливалась по телу, а фея всё не отпускала. Он впадал в небытие, просыпался и снова растворялся в неге. Иногда сознание прояснялось, и молодой человек, набравшись духу, поднимался, решаясь сбежать. Плутал анфиладами комнат в поисках выхода, но снова оказывался в спальне с круглой кроватью.
– Разве здесь ты ни в раю? – слышался в голове голос синеокой красавицы. – Что ещё для счастья надо?
– Свободы… Я воли своей не чувствую…
Озёрная фея только смеялась на это, продолжая манить, вставая на пути к свободе. Опьяненный, пошатываясь, он шёл на звуки её чарующего голоса не в силах сопротивляться.
– Отпусти меня. Отпусти! Чувствую, изведёшь ты меня. Выпьешь до дна и выкинешь, как ненужную игрушку на болото… Отпусти.
– Хитрый ты, Степан. Сам же пришёл. А теперь отпусти.
– Отпусти. Позабавилась и хватит. Сил моих нет.
– Хорошо. В шахматы играть со мной будешь? Обыграешь – отпущу.
– В шахматы? А что, думаешь, не сумею? Играем!
Несколько раз Стёпан был близок к тому, чтобы поставить мат. Но фея невероятным образом выигрывала. И снова вела на ложе.
Так за игрой прошло ещё несколько дней. По крайней мере, так казалось Степану. Словно здесь в бессмысленном, но приятном препровождении пролетают дни его жизни, недели, а может, даже месяцы.
Вскрылась тайна шахматного мастерства феи совершенно случайно. Он заметил, что шахматы перемещались по доске, сами меняя положение. Почему Степан раньше этого не замечал, понятно: в голове по-прежнему стоял туман. Почему заметил сейчас? Может, чары феи ослабли? Может, отвлеклась она и не успела затуманить его разум? Только открытие это Степана сильно взбудоражило:
– Нет уж! – подскочил Степан. – Ты обманываешь меня, колдовка!
– Поймал? – засмеялась она весело. – Каюсь! Поймал ты меня, Стёпушка. Не думала, что так глупо получится. Ладно, отпускаю тебя. Иди.
Степан встал и пошёл, качаясь на ходу. Долго он бродил из залы в залу, где смешливые феи, хихикая, наблюдали за его бесконечным блужданием. И тут услышал издалека гулкое:
– Степан! Степан!.. Отзовись. Ау! Где ты! Стёпка!
Степан ухватился за голос, как за тонкую нить Ариадны, пошёл, и вскоре оказался на поляне перед пещерой. Сил уже не оставалось, сон сморил, и он, упав лицом в ароматную землянику, уснул.
В сознание парень пришёл только через три дня. Вокруг, плотным кольцом сгрудившись, стояли родственники.
– Наконец-то! Мы тебя сутки искали.
– Ты слышишь меня? Что-нибудь слышишь?
– Ну, ты дал… – эхом разносилось по больничной палате. А Степан смотрел на них и улыбался. Он решил никому ничего не рассказывать. «Блуждающие огни, вот и всё! Заблудился». Всё равно никто ему не поверит.
Прошел почти год. Степану начало казаться, что все произошедшее с ним прошлым летом было сном, мороком, бредом сумасшедшего. Но однажды ранним апрельским утром, в его дверь позвонили.
– Иду! Иду! Сейчас. Открываю, – кричал он, по дороге натягивая штаны. Повернул ключ и распахнул настежь дверь. Никого. Лишь на пороге стояла корзинка, а в ней лежал крохотный пузатый младенец.
– Что… что происходит?
Стёпа внёс корзинку с младенцем в дом и заметил в детских пеленках записку. На ней витиеватым красивым почерком зелёными чернилами было написано:
«Это твой сын, Степан. Твоя плоть и кровь. Плод нашей любви. Назови его Лавром. Лавруша – звучит мило, поверь. Девочку я оставила себе. Всё по справедливости. Для мальчиков место в миру.
Твоя фея».
Девять лет спустя
Степан стоял с удочкой по щиколотку в воде на том же месте что и десять лет назад. Столько времени прошло… Как давно это было. Вспоминал, и сердечко ёкало. Испытание не из лёгких. Нормальные люди, к таким испытаниям непривычные. Особенно, если потом нечаянно для себя становишься отцом. Он прислушивался и вздрагивал от малейшего плеска воды или шуршания травы на берегу. Места здесь глухие, и, глядя на озеро, он знал, что с тех пор вряд ли что-то изменилось, и где-то неподалёку, скрываясь среди буйной листвы, прекрасные лесные феи подыскивают себе очередную жертву из простачков. Только вот родственничков от поездки в любимое место он отговорить не мог.
Сына он всё-таки назвал Лавром. С одной стороны, желание матери… с другой… ничего почему-то в голову не шло. Просто заклинило на Лавре! Так и бесило: почему Лавр? Из вредности захотел назвать по-другому и не мог. Все имена звучали по сравнению с Лавром нелепо!
Сначала их было двое: Степан и Лавр. Долгое время о ребёнке никто не знал. Степану не хватало фантазии придумать достойную историю, чтобы мама с папой не раскусили ложь. А родственники? Что начнётся… Но ребёнка он всё же зарегистрировал и дал имя после долгих уговоров няни. Лилия, позвонившая в его дверь пару часов спустя, после того, как на пороге появился малыш, оказалась в его доме совсем не случайно…
– Добрый день, я по объявлению! – сказала она, глядя на ошарашенного Степана. Он всё ещё не мог отойти от шока отцовства.
– Что за объявление?
– Домработницу искали?.. В квартире убираться, – с неловкой улыбкой ответила незнакомка.
– Нет.
– Плеханова два, квартира сорок?
– Это за углом. Мы относимся к Лебедева, – объяснил Степан и резко повернулся: за его спиной послышался громкий детский плач. Сперва робкий, но уже через секунду проснувшийся в одиночестве малыш голосил так, как сотня колоколов в воскресный день на колокольне. Хотелось заткнуть уши и бежать.
– А вы того… с детьми умеете? Ну, это… – вдруг очнулся от собственных мыслей Степан, в панике сообразив, что перед ним стоит девушка, которая потенциально может справляться не только с уборкой. Он уже боялся того, кто голосит в его прежде тихой холостяцкой берлоге.
– Я как-то очень некстати стал отцом, если вы понимаете. И понятия не имею, что делать с ребёнком. Я вам заплачу! Вы можете поработать няней?.. Умоляю! Станьте моей няней?
Девушка звонко засмеялась.
– Бррр! Конечно же, я имел в виду его няней, – поправил себя Стёпа и указал пальцем в глубину квартиры.
– Ну, давайте посмотрим, – согласилась девушка. – Меня зовут Лилия.
– Меня просто: Степан!
Лилия засмеялась в кулачок. С любопытством осматриваясь в новом для себя пространстве, прошла в комнату с малышом. Увидев ребёнка, лежавшего в корзинке, она тут же подбежала и вынула его из пелёнок.
– Нужны чистые пелёнки, ползунки или памперсы. Я помою этого карапуза. А вы приготовьте полотенце и освободите стол для пеленания. Да! Ребёнок не может спать в корзине!
– Но у меня нет ничего!
– Как нет!
Лиля стала оглядываться по сторонам и тут же увидела в углу комнаты глубокое квадратное кресло с подлокотниками.
– Вот. Вот здесь он может временно спать.
Девушка ловко взяла младенчика под живот и, засунув под кран с тёплой водой, ловко обмыла его со всех сторон. В воздухе ещё носился слабый запах детских «какулек», но ребёнок был чист и доволен, как ангел. Стёпкино полотенце, белое как снег, ещё совсем новое, ему очень шло. Что папашу совершенно не радовало. Он понимал, что совсем скоро этот предмет превратится в непрезентабельную детскую тряпку и весь лоск холостяцкой квартиры с её стерильностью и минимализмом улетит ко всем чертям. Жизнь его превратится в ад!
– Вот она – цена блаженства!
Лиля, накидав для Стёпы список покупок, отправила молодого папашу в магазин и аптеку, а сама положила ребёнка в кресло, развернув его открытой стороной к стене, и побежала на кухню разведать, как обстоят дела с продуктами.
– А ещё молока, масла, хлеба… продукты купить нужно! – крикнула она, обнаружив, что в холодильнике шаром покати.
Степан что-то буркнул, типа: здрасти, приехали! Но конкретизировать свои претензии не стал. Испугался, видимо, что так удачно подвернувшаяся няня сбежит, так не начав свой трудовой подвиг, из-за его неуместной жадности и меркантильности.
Лиле и правда очень хотелось выпить чаю с дороги и перекусить. Она только что сошла с автобуса и ещё ничего не ела. Мама буквально вытолкала её за порог со словами: «На месте поешь!»
Вот она и на месте. Произошло всё именно так, как она и сказала. Это же мама! Без магии не обошлось, иначе как могло всё пройти настолько гладко? И ребёнка принял, и Лилю моментально в оборот взял, не выясняя, кто она и откуда взялась именно в тот момент, когда ему понадобилась помощь!
Стёпа посмотрел на воду: поплавок мелко подрагивал. Он дёрнул удочку, и в воздух взвилась тонкая леска с… мелкой рыбёшкой на крючке.
…Вот так всё и произошло. С тех пор Лиля жила с ними. Общие проблемы и проживание бок о бок, естественно, закончилось так, как и должно было закончится: спустя год они поженились.
Лиля всегда казалась Степану девушкой несколько со странностями. «Но зато красивая. И вообще… милая, добрая, заботливая. И наивная, как дитя… Только за это ей можно простить чёртов срач… когда она творит свои дизайнерские штучки. Но потом она убирается», – выдохнул он и поёжился. «А как Лавра прикрывает, буквально телом! У ребёнка всё из рук валится. Предметы летают. Учителя постоянно жалуются на плохое поведение, вызывают родителей в школу. Ходит, конечно же, Лиля».
Много раз Степан настаивал, чтобы ребёнок называл её мамой, но она ни в какую: «Ни мама я ему. Так будет не хорошо», – упиралась Лилия и называла Лаврушу братишкой. Он её соответственно – Лиля. Однажды прямо перед началом учебного года Степан с Лилей даже поссорились. Лавру пришла пора идти в школу, и Степан переживал, что жену отца сынишка на глазах у всех станет звать Лилей. Лишние сплетни, пересуды, но Лиля поставила себя жестко: или расстаёмся или… Они разругались и сутки не разговаривали. Больше Степан не выдержал.
Лавр вообще не понимал, в чём причина спора. Ему хватало любви и заботы. Совершенно без разницы, как назвать Лилю, главное, чтобы она была рядом. Мама? Он слышал, что так бывает. Мало ли… С детства ему было страшно спрашивать отца, что приключилось с мамой. Вдруг отцу станет больно?..
…Рыба клевала, но сосредоточится на рыбалке Степан не мог. Он чувствовал: вот-вот что-то произойдёт. Вдруг стало очень тихо. Ни плеска воды, ни песен сверчков не стало слышно. И только невдалеке, на поляне, где в палатке спал Лавр и Лиля, что-то неожиданно звякнуло.
– Котелок?
Почти сразу он услышал звонкий девчоночий смех. Прерывистый, словно во время игры в догонялки.
Степан приподнялся и, хватаясь за кустики мяты, стал взбираться по сухому глинистому склону. В воздух поднялся терпкий пряный аромат, а глаза тут же уловили движение. Он увидел девушек и девочек в цветочных венках, весело снующих босиком среди палаток и рюкзаков. Лагерь посапывая спал глубоким сном.
Протирая глаза, из палатки на четвереньках вылез Лавр и, вылавливая глазами из хоровода Лилю, попытался окликнуть её, но она никак не реагировала, резвясь, словно лесная нимфа в кругу подруг.
– Если задуматься, то всё так и есть. Теперь всё по-настоящему сходится, – шептал себе под нос Степан. – Появилась неожиданно, влюбила в себя и Лаврушу братишкой зовёт…
К палатке подбежала девчушка и подала Лавру руку. Они были очень похожи друг на друга, как однояйцевые близнецы. «Огошеньки! Неужто, я многодетный отец? Она одна или ещё в нашем колхозе прибудет?» – удивился Степан.
Девочка взяла Лавра за руку и повела в сторону леса, что-то рассказывая. У самой кромки на поваленном дереве сидела Она. Его прекрасная фея.
Степан тут же забеспокоился за сына, и, ни секунды не мешкая, спотыкаясь о кочки, направился к ней.
– Ну вот и свиделись, Лавруша. Сыночек, – сказала «фея» и распахнула Лавру свои объятья. Мальчик, не раздумывая, подбежал и обнял её. К ним присоединилась и девчушка, забравшись матери на колени.
– Лавруша, а ты с нами останешься или снова к людям уйдешь? – поинтересовалась девочка. Лавр вопросительно глянул на отца.
– А папа разрешит?
– Папа не разрешит! – грозно ответил запыхавшийся Степан.
– Степан, что сердитый такой? Виолку испугал, – она указала глазами на дочку.
– Пап, Виолка утверждает, что она моя сестрёнка. Это правда?
Степан нагнулся к девочке, глядя ей в глаза.
– Иди-ка ко мне, – он протянул к ней руки, и Виолка смело шагнула вперёд. Лавр засмеялся. Он совсем не ревновал. Даже когда увидел на лице Степана слёзы умиления.
– Как тебе моя старшая дочка Лилия? – пристально посмотрела «фея» на Степана. Степан не хотел показаться дураком и сделал вид, что давно обо всём догадался.
– Не идеал.
– Ой ли! Мои дочери все как одна идеальны. Вот только незадача: всё чаще девочки-берегини рождаются без волшебства. Раньше это было б просто невозможно, а сейчас пять моих дочерей живут в мире людей. Те крохи волшебства, с которыми они рождаются, не могут защитить их, спрятать в магическом мире. А знаешь, Степан? Лилия сообщила мне очень хорошую новость: Лавр проявляет способности к магии!
– Неправда.
– Правда, любимый, – пропела Лилечка, подкравшись к нему сзади. – Ты дома редко бываешь, а я знаю про Лаврушу всё!
– Так вот! Не взыщи. Заберу я его у тебя!
– Эх ты какая шустрая! Взять, потом отнять для тебя, как нечего делать. А кто сказал, что я отдам?
– Стёпушка, Лавр не сразу от нас уйдёт. Только когда ему шестнадцать исполнится. А я тебе ещё ребеночка рожу. Хочешь?
На лице Степана мелькнула улыбка. Но он спрятал её и снова стал ни на шутку серьёзным:
– В шестнадцать он уже сам решать будет. Да, сынок?
– А то! Мама, а можно к тебе в гости приходить по воскресеньям?
– Я буду рада тебя видеть всегда. Если папа согласится брать тебя с собой на рыбалку?
– Пап!
– Поговорим дома, – ответил ему Степан и стал оглядываться. У реки зашевелились тени. – Похоже, родичи очнулись?
– Нам пора, сынок, – сказала лесная берегиня поцеловав Лавра и Лилию на прощанье. Берегини превратились в тени и растаяли в ночной мгле.
– До встречиии, – звучали слова, словно колокольчик вдали.
Степан обнял Лавра и Лилю словно боясь, что и они растают вместе с утренним туманом и зашагал к палаткам, загадочно улыбаясь своим мыслям.