Kitobni o'qish: «Тайны Кипеллена. Дело о запертых кошмарах»
Глава 1 в которой, как и положено, начинаются неприятности.
Из рассказа Аланы де Керси,
младшего книгопродавца книжной лавки «У Моста»
Ясное осеннее солнце лениво плыло по небу, перебираясь от одной пушистой тучки к другой. Пронзительная синь, заливавшая небосклон лишь в такие погожие осенние дни, радовала глаз. Золото и багрянец древесных крон кострами горели на фоне неба. Ветер гнал по реке мелкие волны, а на них, верткими лодчонками, покачивались яркие резные листья. В такие дни Чистинка будто оживала, напитываясь ясными красками осени и свежим прохладным воздухом. Летом зеленая, а осенью свинцовая река уже не казалась такой запущенной и угрюмой, отражая синее небо.
Старинный мост, сложенный из серых камней, подобно спине диковинного существа, навеки соединил берега Чистинки, петлявшей среди восточных кварталов Кипеллена и впадавшей в залив Святого Щуся. Его широкие каменные опоры покрывал мох, а ниже, в воде, вились длинные бороды водорослей. Отполированные множеством рук перила поблескивали на солнце. А под мостом, как водится, жил тролль, взимающий плату за проход. У входа на обоих берегах стояло по жестянке, а витиевато расписанная шильда возвещала, что требуется уплатить по медяку с пешего, по три с конного и аж десять – с телеги. Я, как всегда, пошла бесплатно. Иначе тролль бы давно обогатился, а некая Алана де Керси пошла по миру. Через мост пролегал мой ежедневный путь на работу и обратно.
Румпель возился под берегом, сгребая в кучу выброшенные рекой водоросли и палые листья. Дверь в халупу, гордо именуемую таверной «Под Мостом», была распахнута и оттуда разносился умопомрачительный аромат специй. Вообще-то, полное имя тролля Румпельстилтскин, но каждый раз выговаривать зубодробительное сочетание букв губы устанут, и я сократила его до ёмкого Румпеля.
Смотритель моста делал вид, что поглощен уборкой, однако стоило вашей покорной слуге приблизиться к противоположному берегу, как он с обезьяньим проворством вскарабкался на мост и преградил дорогу. Был там, стал здесь, я даже глазом не успела моргнуть. Песочно-бурые пряди свисали из-под застиранного платка, чуть шевелясь на ветру. На грубоватом лице с характерным горбатым носом резко выделялись пронзительные прозрачно-серые глаза. Жесткая черная кисточка длинного гибкого хвоста сердито подрагивала. Тролль был всего-то на полголовы выше, зато раза в полтора шире. Массивная кряжистая фигура перегородила проход. И не обойдешь, и не сдвинешь!
– Медяк с пешего! – безапелляционно потребовал он. – Аланка, там же растийским языком написано!
– Знаю, – фыркнула я. – Сама же тебе эту шильду и рисовала. За что ты благодарно разрешил мне пользоваться мостом бесплатно.
– Злая ты, – тяжело вздохнул тролль, почесывая заросшую короткой светло-бежевой шерстью лапу, назвать его конечность рукой, язык не поворачивался. – Что тебе стоит кинуть старине Румпелю медяк для поддержания штанов?
– Целого растийского медяка, – ухмыльнулась я, – тем более, что он твою мошну все равно не спасет, а штаны на тебе и так ладно сидят.
– Тогда, может, хоть кружечку глинтвейна пропустишь перед работой? – заискивающе предложил он, в надежде получить вожделенный медяк законным способом.
О… а вот это уже удар ниже пояса, ибо к глинтвейну я питала особую слабость. А к глинтвейну старины Румпеля – вдвойне. Что он туда намешивал, тайна за семью печатями, но получалось божественно. А мне, известной мерзлячке, коченеющей на противном сыром ветру за несчастные пять минут от дома до работы, жизненно требовалось согревающее. Обычно, когда мои зубы переставали стучать о край кружки, дегустация перетекала в травлю баек, коих Румпель знал великое множество, и на работу я безбожно опаздывала. Тогда мой хозяин, пан Франц Врочек, вместо приветствия привычно ворчал: «Опять с Румпелем наклюкалась». Но сегодня погода радовала, настроение стремилось к отметке «чудесно», и здравое решение не портить его недовольным ворчанием пана Франца было оправданно. Если появлюсь в лавке на час позже, благоухая вином, специями и речной тиной ворчать от будет долго. Посему, от заманчивого предложения пришлось отказаться.
– Ну чего ты сегодня такая бука? – слегка обиделся тролль. – У тебя чего, это самое?..
– Румпель, – вздохнула я, зябко кутаясь в шерстяную шаль насыщенного горчичного цвета. – Если бы у меня было «это самое», послала тебя к куцьке водзянеку1 ещё до того, как ты открыл рот.
– Может, тогда вечерком, а?
– Подумаю, – откликнулась я, ступая, наконец, на мостовую.
– Да, и Врочека с собой захвати! Старый книгопродавец обещался зайти ещё месяц назад! – крикнул мне вслед Румпель.
– Хорошо! – я махнула на прощание рукой и поспешила через улицу к резной двери, отмечая на ходу, что пора помыть витрину и обновить товар.
Книжная лавка «У моста» скромно приютилась между массивным домом гильдии ювелиров-чеканщиков и вычурной каменкой шляхтичей Гольд-Портоницких, теряясь на фоне внушительных соседей. Резная вывеска скрывалась в тени козырька над входом, совсем не привлекая внимания. Но покупатели в лавке никогда не иссякали, а пан Врочек важно говорил, что те, кому надо, нас и без вывески найдут, а те, кому не надо, пройдут мимо в любом случае. Уж больно не любил старик праздно шатающихся особей, забредающих в лавку лишь для того, чтобы, по его словам, вытереть руки о книги.
Я толкнула дверь и заскочила в уютный квадратный зальчик с верхней галереей и высоким потолком. Стеллажи светлого и темного дерева опоясывали стены, вздымаясь ввысь. Их заполняли десятки, сотни, тысячи книг… На галерею уводила крутая лестница с витыми перилами, щерящимися на концах шишковатыми головами то ли неведомых науке змеев, то ли пресловутых книжных червей. А между верхними стеллажами темным пятном выделялась дверь в жилые покои хозяина. Я опасливо покосилась на неё, похоже, Франц ещё не спускался. Когда попала сюда в первый раз, то сразу и навсегда влюбилась в дивный, немного жутковатый мирок, где жили книги. Да-да, именно жили, ожидая прихода своего покупателя, чтобы покинуть лавку и водрузиться на полку в домашней библиотеке или шлепнуться в стопку своих товарок на тумбочке в общежитии Школы Высших Искусств, а может, улечься в дорожную сумку очередного бродяги…
Стоило мне переступить порог, как над головой приветственно зашелестела листьями Ива, и моего плеча шершавой веткой коснулся Ясень. Я погладила грубую кору древесов в ответ. Они росли внутри у входа, пол под их стволами убрали, оголив землю. До моего появления в лавке полуразумные деревья-охранники оставались безымянными, но с моей легкой руки превратились в Ясеня и Иву. В отличие от обычных деревьев, им не требовалось много солнечного света, а вполне хватало того, что проникал в лавку сквозь витрину. А уж охранников подобных Иве и Ясеню было не сыскать днём с огнём. Пронести мимо них даже крошечную брошюрку, не заплатив – невозможно. Стоило воришке попытаться проскочить между неподвижными с виду древесами, как гибкие цепкие ветви мгновенно оплетали его и не давали пошевелиться. Вдобавок эти двое успевали изрядно потянуть из жертвы жизненных сил.
Корни и ветви древесов давно и прочно проросли в стены лавки, и то, что многие принимали за резной орнамент на деревянных панелях, на самом деле было частями древесов, спящими до поры, но гибкими и быстрыми, когда нужно. Однажды я видела, как из стены рванулся гибкий прут, и молниеносно спеленал незадачливого воришку, накрепко припечатав к стене. После нескольких промашек воровская гильдия обходила лавку Врочека стороной.
Я швырнула сумку на загроможденную столешницу и тоскливо подумала, что пора требовать стол побольше, этот уже не вмещает весь бардак. Ася, сидевшая на стремянке у стеллажа, оторвалась от чтения, парившего перед ней фолианта:
– Привет, малышка, – прошелестела она, взмахом полупрозрачной руки отправляя книгу на полку.
– Привет, – я уже шарила в ящиках стола, извлекая необходимые принадлежности.
Ася эфемерным облаком перелетела ко мне, привычно поправляя сбившуюся шаль, такую же прозрачную, как она сама.
Анисия – книжный призрак. В посмертии душа привязывается к месту, реже – к человеку, а наша Ася привязалась к любимой книге. Неприятно удивив Врочека, в придачу к очередному фолианту получившего наглого призрака. Продать книгу не получалось, ибо Анисия тут же появлялась рядом и честно предупреждала, что вместе с книгой придется забрать и её. В конце концов, хозяин плюнул на это безобразие и оставил фолиант и призрака в покое.
Но как по мне, лавка от этого только выиграла. Ася оказалась милейшим, а главное незаменимым существом. Лучше неё книги в нашей лавке не знал никто. К тому же Врочек быстро приноровился натравливать призрака на непрошенных гостей. Большинство из них при виде полупрозрачной дамы замогильным голосом предлагающей помощь, вылетали из лавки с воплем: «Изыди!».
– Ух ты! – любопытная Ася тут же сунулась в брошенную на стол папку. – Малышка, твои работы с каждым разом все лучше! Врочек ещё не скрежещет зубами от зависти?
– Скорей, плюется ядом недовольства и считает, что растрачиваю талант попусту, – усмехнулась я, вытаскивая из сумки эльфийский роман, который заканчивала иллюстрировать.
И хоть брали меня в лавку помощником книгопродавца, степень мастера-живописца, добытую десятью годами обучения в Школе Высших Искусств, никто не отменял. Так что иллюстрации к эльфийским романам в безумном количестве поглощаемых моей лучшей подругой, давали неплохую возможность подзаработать. Хозяин, сам мастер-живописец, сначала ворчал, но потом смирился и даже начал спихивать на меня часть своей работы.
Стоило перевернуть табличку на двери и вернуться на место, как явился первый посетитель. Колокольчик приветственно звякнул, а я интуитивно вжалась в кресло, более всего желая провалиться под пол! В лавку, покачивая в руке черную отполированную трость, вошел Бальтазар Вильк…
Из личных записок Бальтазара Вилька, мага-припоя Ночной стражи
Сырость, холод, вонючие листья и тоскливый ветер с залива. Ненавижу осень! На улицах опять снуют толпы студентов, вернувшихся после каникул. Во время отдыха толк из них выходит, а вот бестолочь возвращается обратно на учебу. Вбивай потом в их оскудевшие мозги всё по-новому. Легкий приступ ностальгии противно кольнул сердце. Хотя, что мне? Скоро седьмой год, как свет мудрости в дремучие студенческие головы проливают другие. Я с легкой завистью проводил взглядом шумную ватагу прогомонившую мимо дилижанса. Они-то бодрые, румяные, здоровые – им промозглые длинные дни нипочём. А у меня подранная топляком нога так ноет, что впору выть, как этот самый топляк. Даже нежданно выползшее солнце уже не греет, зато подло слепит глаза. Хотелось захлопнуть дверцу дилижанса и юркнуть обратно в темноту кабины, чтобы убраться подальше от Кипеллена, хоть назад в Ривас, а хоть бы и дальше в Зодчек. Всё равно! Лишь бы не слышать противный голос капитана Браца. Не успел вернуться, а он уже несётся навстречу, как соскучившийся пёс. Того и гляди испачкает штаны грязными лапами и обслюнявит рукава. Брр! На распутывание преступления у него нюха не хватает, а почуять меня, пожалуйста. Красная рожа, чудовищная одышка и мокрая от пота рубашка на груди. Снова скачет на месте убийства, топчется по следам и орёт как скальный дракон во время брачного периода. Хотя, тут я слегка покривил против истины. Может, Брац и был неважным следователем, зато управленцем – отменным, и свой капитанский кусок хлеба с маслом ел не зря. Только любовь к показушности, мол глядите как Ночная стража работает на благо мирных горожан, временами изрядно раздражала. Тем более, времена сейчас не лучшие. Светлейший князь растийский больше интересуется охотой, чем государственными делами. Власть крепко держит в руках гильдия купцов. Они занимают почти все места в городском совете, даже градоначальник из их числа. Но гильдия алхимиков набирает силу и наступает им на пятки. Так что любое громкое дело тут же берётся под контроль.
Пока Брац нёсся ко мне, словно разъяренный чмопсель, потрясая на ходу толстыми щеками, получилось осмотреться и… Вот на кой леший на месте преступления отираются штатские? Снова не обошлось без городских властей? Я иронично усмехнулся в усы, опознав в одном Кузьму Куцевича, сына кипелленского головы и по совместительству секретаря городского совета. Давно ходили слухи, что старик Куцевич прочит сына на свое место. Хотя по городу этого молодчика иначе как Куцем не называли, а обзывали и того хлеще. Уж больно нрав у парня был дурной, да буйный. Вторым гражданским оказался мой бывший коллега по боевой кафедре Школы Высших Искусств старый брюзга Рекар Пшкевич. Лет ему было что-то ближе к пятидесяти, но выглядел так, словно позавчера похоронили. Он, хоть и не принадлежал ни к одной из враждующих гильдий, давно прописался в городском совете и упорно лез выше. А дело-то, похоже, с магическим душком. Иначе стороннего мага не позвали бы, а дождались меня. Да и сам Пшкевич ради ерунды никогда бы вмешиваться не стал.
Он, видно почуяв на себе мой взгляд, обернулся и поморщился. Я шутливо отсалютовал заклятому коллеге по цеху. Но тут капитан, наконец, протолкался ко мне и, как всегда, переложил с больной головы на здоровую.
– Опять! Опять! – ревел он, тяжело дыша, так что тугой живот подскакивал с каждым вдохом. – Где вы пропадали, Бальтазар? У нас тут пять карачунов! А вы сидите в дилижансе! Благо, пан Пшкевич согласился помочь. А у него, между прочим, заседания в городском совете, да еще начало учебного года, студенты… Не разорваться же ему…
– И я вас очень рад видеть, пан Брац! – с удовольствием перебил я капитана, без лишних церемоний отодвинув с дороги. – Передайте пану Пшкевичу, что более не смеем его задерживать. Студенты ждать не будут.
Он ещё что-то вопил, но слушать было совсем не обязательно. Пять мертвецов за две недели – это перебор. Как бы нежить ни оголодала за проклятую осень, она не станет охотиться посреди Кипеллена, уж на это у неё мозгов хватит. А тут разорванный в клочья щёголь. Судя по остаткам камзола из приличной семьи. Цвет хороший и материал дорогой, жаль не спросишь, где купил. Взял бы себе такой же для официальных церемоний. Хотя, надо ярлык посмотреть, порядочный портной всегда оставит свою фирменную метку.
Я замахал руками, разгоняя столпившихся служащих Ночной стражи, и кивнул Мареку и Казимиру. Моим мальчикам на побегушках, которых некоторые почему-то называют младшими помощниками. Скривившись от боли в ноге, я наклонился над телом. И почему эта тварь прикончила паренька именно посреди Люстерной улицы? Оттащила бы куда-нибудь в тупик. Пока нашли, у меня бы было время переодеться, принять душ, может быть, даже поесть. Ему-то уже всё равно, а мне теперь пачкать выходные брюки и рисковать застрять на работе до вечера. Я сдёрнул перчатки, ещё не хватало заляпать кровью дорогую оленью кожу, нехотя потянул вверх мешковину и чуть не брякнул:
– «День добрый, уважаемый, не холодно лежать-то? Шли бы вы до погоста, не портили мне утро?».
Капитан совершенно не ценил моего своеобразного юмора, да я, признаться, и не старался произвести на него впечатление, но вступать в перепалку сегодня не хотелось. Осень она не для перепалок, а для стаканчика горячего глинтвейна перед камином. Вот только глинтвейн мне ещё долго не светил. Жизнь припоя не сахар и не мёд, и уж, тем более, не ароматное вино.
Истерзанный щёголь беспокоил меня всё больше. Что-то неестественное было в его позе, характере повреждений, даже выражении остекленевших глаз. Раны на руках и плечах не типичны! Обычно жертвы не находят в себе сил сопротивляться нежити. А этот оказался смельчаком, пытался защититься. Безуспешно, но достойно уважения. Грудь зверски истерзана, брюхо вспорото. Края раны неровные, рваные. Я вздохнул. Очень большие загнутые когти, такие серпы у кого попало не растут, придётся с картотекой повозиться. Но подозрения уже есть, будь они неладны. Надо зайти к нашим трупарям, узнать, кто осматривал предыдущих жертв, и потрясти Марека с Казимиром. Наверняка сопровождали Пшкевича на ранние убийства. Хотя тут можно не ждать – вон они стоят, носами шмыгают. Я, не поднимаясь, повернулся к мальчикам на побегушках, пускай блеснут, и мрачно глянул снизу-вверх:
– Что скажете, панове?
– Маньяк это, пан Вильк, – почесавши затылок, выпалил Казимир, – как есть маньяк!
– Ты братец, мне сюда ещё некромантов приплети, – расстроился я. – Меньше детективов читай, Казик! Больше по сторонам смотри.
Этот белобрысый обалдуй изучал наше непростое ремесло по бульварному чтиву.
– Какой, к дидьку лысому маньяк! – задумчиво взъерошил волосы пятерней второй знаток.
Почесыванием затылков эти двое шевелили свои сонные извилины. Иначе у них мысли до языка никак не добегали. Дело проверенное.
– Это жрун, – продолжил умничать Марек, не переставая трепать свои рыжие космы.
– О как! – деланно восхитился я. – Стоило подольше позагорать в Болотном краю, глядишь, вы бы и преступление раскрыли. Знаешь, что дают тем, кто открывает новый вид несуществующей нежити?
Рыжий нахмурился и опустил глаза:
– Подозреваю.
– Правильно подозреваешь, по шее им дают, – подтвердил я и поморщился. – Протоколы по этому и четверым предыдущим трупам должны лежать на моём столе через пять минут, если вы, конечно, работали под началом пана Пшкевича, а не ворон считали. Ваши соображения, только без жрунов, тоже!
«Мальчики на побегушках» козырнули, и мне не оставалось ничего другого, как снова повернуться к телу. Достав из внутреннего кармана футляр, с которым никогда не расставался, я вынул длинную прозрачную колбу с зачарованной водой и пинцет. Отметил, что полных колб осталось удручающе мало. В Болотном краю довелось потратить больше, чем предполагалось. Надо бы наведаться на кафедру алхимии, пополнить запасы, иначе рискую остаться беспомощным в самый ответственный момент.
Пришлось всё же пожертвовать штанами и встать на колени. Иначе засохшие брызги крови уже не разглядишь. Между камнями брусчатки притаились багровые песчинки. Они-то мне и нужны. На трупе, конечно, крови было значительно больше, и наклоняться бы так низко не пришлось, да только пользы мне от неё никакой. Мертвая кровь ничего не расскажет, а вот брызги, что летели из умирающего, но ещё живого тела, самое то. Эти крошки раскроют мне свои секреты, не будь я магом-припоем. Подцепив песчинки пинцетом, я бросил их в колбу, прикрыл растерзанного франтика мешковиной и поднялся. Потом испытаю на себе последние минуты жизни жертвы, такая уж у меня работа. Да вот только и так есть подозрение, что за «жрун» хозяйничает в городе, но лучше бы я ошибался. Подобные раны уже встречались мне, правда не в Кипеллене и даже не в пределах Растии.
Из рассказа Аланы де Керси,
младшего книгопродавца книжной лавки «У Моста»
Панический страх накатывал каждый раз, когда порог лавки переступал Бальтазар Вильк. А поскольку, он наш постоянный клиент, провалиться под землю мне хотелось с завидной регулярностью. До городской Ночной стражи пан Вильк преподавал на магическом отделении Школы Высших Искусств. Студенты его боготворили, а студентки томно закатывали глаза и изобретали очередное приворотное зелье. Я же – боялась до колик в желудке. Из-за меня семь лет назад Вильк чуть не лишился ноги, вылетел с кафедры боевой магии и потерял возможность её возглавить. Пан Бальтазар оказался злопамятен, и красочно описал, что сделает с виновником всего вышеперечисленного.
Перед глазами на секунду встала узкая палата в лазарете Четырех Пресветлых насквозь пропахшая кровью и зельями. Я пробралась туда, наплевав на запрет Учителя не соваться к израненному магу; чтобы исправить случившееся по моей вине несчастье. Вильк, дурной от потери крови, накачанный обезболивающим и противоядиями так, что едва из ушей не текло, меня чуть по стенке не размазал. Все эти годы тешила себя надеждой, что он толком не запомнил моего лица, и каждый раз икала от ужаса, страшась разоблачения. Вот уже два месяца от Вилька не было ни слуху ни духу, и я, признаться, расслабилась. Но сегодня госпожа удача решила, что хорошего помаленьку – и на пороге, звякнув дверным колокольчиком, вновь появился Бальтазар Вильк.
На вид ему было чуть за тридцать, но о настоящем возрасте оставалось только гадать. Темные волосы зачесаны назад, щегольская бородка аккуратно подстрижена. Глубоко посаженые ореховые глаза насмешливо обозрели лавку и уткнулись в меня, приморозив к креслу. Неизменный черный редингот идеально сидит на поджарой фигуре. Черные брюки, черные туфли с серебряными пряжками и небрежно повязанный дымчатый шарф. В руке маг сжимал блестящую черную трость.
– Добрый день, панна, – произнес он, наблюдая, как ваша покорная слуга бледнеет и покрывается пятнами, тщетно пытаясь уползти под стол. – Пан Врочек уже изволил спуститься или ещё почивает?
Я попыталась ответить, но из горла вырвался лишь нечленораздельный задушенный писк. Положение спасла Ася, возникнув прямо перед носом Бальтазара:
– Ой, да на что вам сдался этот противный старый пер… книгопродавец, когда тут две такие роскошные панны?
От неожиданности маг шагнул назад и едва удержался от бесогонного экзорцизма.
– Я все слышу, Анисия, – скрипуче донеслось с лестницы, ведущей на второй этаж.
– Правда, Францишек? Неужто ты, наконец, приобрел слуховую трубу и перестанешь превращаться в глухаря, стоит Аланке попросить прибавки к жалованью? – призрак откровенно паясничала.
– Анисия!
В зал неспешно спускался хозяин, невысокий жилистый старик с пронзительными серыми глазами. Длинные седые волосы перетянуты черной лентой. Породистое лицо не смогли испортить даже многочисленные морщины. Старомодные коричневые бриджи, такой же камзол, из-под которого выглядывает безупречно белая сорочка, туфли с медными пряжками – вот и весь Франц Врочек. Завидев Бальтазара, хозяин немедленно рассыпался множественными приветствиями и, подцепив мой ночной кошмар под локоть, увлек в свой кабинет.
Едва за Вильком захлопнулась дверь, я с тяжелым вздохом расслаблено растеклась по креслу.
– Душа моя, с этим нужно что-то делать, – озабочено произнесла Ася, наблюдая, как я заедаю пережитый стресс выуженным из стола шоколадом. – Если так и дальше пойдет – ты угробишь себе нервы и испортишь фигуру!
– Невозможно испортить то, чего нет, – философски отмахнулась я, – а мои нервные клетки погибли ещё в студенчестве.
Призрак укоризненно посмотрела на меня. Она почему-то считает мои пять с половиной футов и невыдающиеся округлости идеальной фигурой, тогда как мне в зеркале предстаёт костлявая вешалка.
– И все же, с чего ты так трясешься перед этим пижоном? – сварливо буркнула Анисия, неодобрительно поглядывая на дверь кабинета. – Надо собраться с силами и взять куця за рога!
– Не могу, – плаксиво вздохнула я, – он для меня как василиск для лягушки. При нем чувствую себя такой дурой… как семь лет назад. Будто не мудрая двадцатитрехлетняя девица, а семнадцатилетняя дуреха, которой не пришло в голову ничего лучше, как потащиться на закате писать Кипелленские топи в двух верстах от города. И если бы не Вильк, приведший туда на практику группу студентов, гнили бы мои косточки где-нибудь в торфянике. Наверняка, после всего случившегося пан Бальтазар не раз желал переиграть ситуацию. Теперь-то он точно не кинулся бы спасать жизнь орущей благим матом девчонке, улепетывавшей от голодного топляка. А вот тогда, сделал это, не раздумывая… наградив меня неистребимым чувством вины и вилькофобией, – я выпалила всё на одном дыхании, будто на долгожданной исповеди, и тиски стресса чуть ослабили железную хватку.
– Ничего, – призрак ободряюще взмахнула прозрачной рукой, вырывая из тягостных воспоминаний, – мы что-нибудь придумаем.
Из личных записок Бальтазара Вилька, мага-припоя ночной стражи
Увы, мечты о завтраке, ванне и постели так и остались мечтами. Пожертвовал бы и большим, лишь бы приблизиться к своей цели, но треклятый труп спутал все планы, и пришлось задержаться. Я уже потратил слишком много времени в Болотном краю и больше не мог медлить ни минуты. А блага цивилизации подождут! В конце концов, не ванна делает джентльмена джентльменом. Главное, что бесконечные мытарства не бессмысленны. Цель почти достигнута – трактат о магии грёз и иллюзий в моих руках. Пять лет поисков не пропали даром! Осталось навестить старика Врочека.
Завершив осмотр трупа на Люстерной улице, я направился к Чистинке. После тряски в дилижансе, каждый шаг отдавался тянущей болью в ноге, но Пёсий мост приближался, а вместе с ним многообещающие двери книжной лавки старины Франца.
В его «царство истины и потёртых знаний» попал ещё сопливым юнцом. Искал один редкий учебник, а нашёл душевный приём и хорошего друга. Правда, помощники Врочека с тех пор сильно изменились. Вместо виртуозов книжного дела в лавке появилась белобрысая девица, впадающая в ступор при каждом моём появлении, и призрак! Великие четверо! Сколько раз предлагал Францу уволить одну и упокоить другую. Даже упокоить обеих, а потом уволить каждую по отдельности, но всё без толку. Старик здорово сдал за последние годы, и часть профессионализма выдавила глупая сентиментальность.
Переступив порог, я еле сдержался от заупокойного паса, когда призрак неожиданно проявился перед моим носом.
– Опять вламываетесь, как к себе домой, пан Как-вас-там, – недовольно протянула она.
– Кляп ей, что ли, какой-нибудь начаруйте, – скривившись, возмутился я. – Когда неупокоенные бродят, где попало – это уже беда, но когда они ещё и болтают без умолку…
– Мы… вы… Да вы… а мы сами… – забормотала белобрысая девица.
Как от такой добиться вразумительного ответа? Да ещё этот призрак лезет. Благо, пан Франц не заставил себя долго ждать, избавив меня от своей косноязычной, хоть и милой на вид служащей и бойкого духа. Хотя всё должно быть наоборот. Не в том смысле, чтобы неупокоенная бы стала милой, а в том, чтобы молчала, желательно глубоко под землёй. А из объяснений девицы можно было понять хотя бы половину.
– Пан Врочек, с вас бутылка шапры2! – выдохнул я, едва за мной закрылась дверь кабинета, – ваш призрак едва не довел меня до сердечного приступа!
– Моего призрака, хвала богиням, пока ещё нет, – насмешливо фыркнул старик. – А шапру вам всё равно нельзя, но, если бесстрашного Бальтазара вдруг хватит удар, клянусь отпаивать вас дистиллятом.
Я поморщился. Пока не разберусь со своим «недугом» не видать мне выпивки, как своих ушей. Жизнь припоя настолько тяжела, что порою невыносима, но даже в самые отвратительные моменты нельзя расслабиться, и как любой, даже самый заурядный человек, выпить стаканчик-другой. Жидкость, попадая ко мне в организм, незамедлительно делится со мной своей памятью. И хоть некоторые считают подобное чудесным даром, по моему мнению, это жуткое проклятье. Припой ощущает, как вода когда-то бежала по ржавым грязным трубам, как давили сальными ногами виноград хмельные девицы вблизи виноградников. Он воочию видит, что творилось со всяким предметом по прихоти или недосмотру, попавшему в ту жидкость, что коснулась его губ. Мучительные видения нельзя прервать или остановить, они поглощают без остатка, заставляя погружаться всё глубже и глубже, стирая грани и оставляя только тоску и боль. Справиться с ними и остаться прежним может далеко не каждый, а те, кто умудряются, превращаются в усталых циников.
– Если не можете справиться с призраком, Франц, избавьте меня хотя бы от дистиллята, смотреть уже на него не могу, – мрачно заметил я, ставя саквояж на пол и извлекая из него книгу.
Врочек мгновенно позабыл о насмешках и впился в мою находку глазами. Теперь со стариком можно делать, что угодно, хоть верёвки вить, хоть канаты вязать.
– Вы позволите? – книгопродавец нахлобучил на нос древние, перемотанные бечевкой очки, и взялся книгу всерьёз.
Он благоговейно перелистывал шершавые, покоробившиеся от влаги листы и восхищенно цокал языком при виде очередной гравюры.
– Несколько рисунков испорчены, – произнёс я, – а без них книга теряет для меня всякую ценность, для других и вовсе становится опасной.
– Вижу, – закивал Врочек, не в силах оторваться от трактата. – Вы уверены, что больше не хотите быть припоем, с вашей-то профессией?
– Франц, вы спрашивали уже тысячу раз, и мой ответ ни разу не изменился. Больше всего на свете мне хочется избавиться от этого куцьего дара! С работой прекрасно справлялся и до его появления. Порою даже лучше, чем сейчас. Возьмётесь исправить рисунки?
Врочек пытливо воззрился на меня из-под очков. Да возьмётся он, никуда не денется. Для него милее книг могут быть только древние книги, которых он ещё не касался.
– Нет, – ответил мастер-живописец, заставив меня остолбенеть от неожиданности.
Чтобы Врочек отказался поработать с уникальным материалом?! Видать скальный дракон, живущий в кряже над заливом, упокоился с миром! Или я чего-то не понимаю? Захотелось заглянуть в его мысли и разгадать неожиданную тайну. Припой способен видеть и настоящее, достаточно развести кровь предполагаемой жертвы в магическом растворе – припое, и получишь чужие мысли, чувства и желания на блюдечке. Увидишь то, что видит другой человек, различишь запахи и ощутишь прикосновения… За это нас боятся и ненавидят. Меня передёрнуло.
– Нет, пан Вильк, эта работа больше не по мне, – в голосе старика звучало искреннее сожаление. – Глаза уже не те, что год назад. Старость, она, знаете ли, не радость. А здесь нужна филигранная точность. Малейший промах, чуть толще линия – и рисунок будет загублен окончательно. Это же работа самого Мартина Горица. А он проник за грань реальности так глубоко, как никто другой. Поэтому опасность колоссальная.
Он протянул книгу, но я не спешил её забирать. Могу его понять. Лучше никак, чем плохо. Но Врочек лучший мастер-живописец в городе! Где искать другого? Мои хрустальные замки рушились. Так не честно, мне больше не выдержать. Это же была последняя надежда.
– Франц, – севшим голосом прошептал я. – Прошу… умоляю! Заплачу вдвое, втрое… любую сумму, какую назовёте!
Врочек лишь покачал головой.
– Деньги не вернут мне остроту зрения, – печально выговорил он.
На секунду в его глазах мелькнула какая-то идея, но старик поспешил отогнать её прочь. Но мне подходил уже любой вариант, лишь сохранилась, начавшая рассыпаться надежда. К дидьку сомнения! Я даже привстал, наклонился над столом с видом приговоренного к смерти и произнес:
– Пан Врочек, согласен на любое ваше предложение.
