Kitobni o'qish: «В один прекрасный день»

В оформлении использованы фотографии автора.

Совпадение

Удобно расположившись на офисном диванчике, я жду своей очереди в Сбербанке. Все остальные посетители банка тоже весьма удачно разместились на мягкой мебели вдоль стен зала. И тут заходит неопределенного возраста женщина и вместо того, чтобы, как все, взяв талончик, сесть в свободное кресло, она проникновенно обращается к кому-то, в пустую середину зала:

– Здравствуйте. Хотелось бы с кем-нибудь поговорить.

Желающих откликнуться на это предложение не нашлось. Тогда она, потерянно постояв, начала как-то странно, плавно водить руками, после чего сообщила:

– Вообще-то хотелось бы пойти домой.

«Сумасшедшая», – подумала я. И словно бы в ответ на мою мысль, она, обведя глазами всех, четко артикулируя, заявила:

– Это же просто ИДИОТИЗМ!!! Настоящий ИДИ-ОТИЗМ!!! кругом!»

И действительно, как дружно мы все совпадаем в этом пункте, особенно в последнее время!

Победа

У меня есть приятельница, которая работает учительницей литературы в школе. Человек она настолько яркий и настолько богато одаренный, что ее родители до сих пор в недоумении, почему она выбрала школу.

Ну, так вот. В первые же дни работы в школе после окончания института ее попросили заменить заболевшего коллегу на уроке литературы в десятом классе. И сразу предупредили о том, что на последней парте слева в этом классе сидит неуправляемый мальчик из семьи алкоголиков. Он постоянно мешает всем педагогам проводить уроки.

Но моя знакомая не убоялась и в положенное время пришла вести занятие. Поначалу все шло хорошо, и даже очень. Дети вместе с плохишом тихо сидели, внимательно слушая ее. И она уже собралась с облегчением выдохнуть… Но не успела. Сидящая рядом с хулиганом девочка чем-то побеспокоила его. И в ответ на весь класс раздалось злобное шипение:

– Заткнись, сука! СЛУШАТЬ МЕШАЕШЬ!

«Вот высшая моя оценка! – мгновенно поняла приятельница. – Вот настоящая педагогическая победа!»

Желание счастья

«Годами когда-нибудь в зале концертной

Мне Брамса сыграют, – тоской изойду…»

Борис Пастернак

В детстве, когда бабушка музицировала на пианино, я застывала в немом восторге и больше всего на свете мне хотелось научиться играть самой. Тогда бы я каждый день садилась за пианино и от этого в моей жизни точно появилась бы радость. Я знала и знаю это наверняка.

Но увы!

Однажды мама предложила бабушке:

– Давай научим Вероничку играть на фортепьяно.

И та, не откладывая на потом, подвела меня к инструменту проверить, на что я способна. Через десять минут кратко и безжалостно прозвучал профессиональный приговор бабушки:

– Пожалуй, не стоит.

Оказалось, что даже к домашнему музицированию я не пригодна.

С тех пор прошли годы. Выйдя из детсадовского возраста, я переехала от бабушки к маме, где и пошла в школу, потом закончила институт, поменяла не одну работу, почти до неузнаваемости менялась сама, выходила замуж, родила детей. В моей жизни было многое и всякое. Одно осталось неизменным – неизбывное желание, чтобы в моем доме звучала живая музыка.

Но увы!

Просто тетя Тамара

По какому принципу просеиваются впечатления и люди в нашей жизни, совершенно непонятно. Мы только знаем, что очень часто события, когда-то большие и важные для нас, со временем в лучшем случае, помнятся. Но они уже не имеют никакого отношения к тебе сегодняшнему. А вроде бы незначительные эпизоды не блекнут и остаются с тобой.

Тетя Тамара никогда не была для меня человеком решающе важным. Да и тетей она звалась только потому, что всегда была маминой подругой. Ее внешность вполне определялась одним словом – «кругленькая». И тело, и лицо, и даже очки тети Тамары имели правильно круглую форму.

Замуж она вышла единственный раз – за дядю Сашу, которого безответно любила. Пережив мужа всего на два года, на его похоронах тетя Тамара тихо сказала: «В него ушла вся моя жизнь…»

При каких бы обстоятельствах мы ни виделись с тетей Тамарой, меня всегда встречала ее добрая, необыкновенно мягкая улыбка. Похоже, каждый новый день со всем, что в нем было (а было очень и очень всякое), она принимала с этой улыбкой. Про таких людей, пока они совсем молодые, обыкновенно говорят: «Ничего… поживет – жизнь научит».

Но стоит мне произнести про себя два слова «тетя Тамара» – и ее необыкновенная мягкая улыбка снова встречает меня.

Дорогая тетя Тамара, я никогда и представить себе не могла, что мы будем так часто и светло встречаться.

Среди своих

До окончания лета осталось меньше недели, а потом мне снова придется идти в школу. В этом году в шестой класс. Уехать куда-нибудь из Москвы надолго уже не получится, и мама рванула со мной погостить к тете Тамаре на дачу.

По дороге от станции мы зашли в местный универмаг, и пока мама что-то там выбирала, я внимательно рассматривала, как в отделе, в котором лежало все – от галош до тетрадей – раскладывали новые товары. Правда, новые товары были такие же скучные, как и старые, но только до тех пор, пока продавщица не поставила на самое видное место красный блестящий школьный портфель. Увидав такую красоту, я тут же страстно влюбилась в него – с такой силой, что мама, не выдержав моего натиска, купила предмет обожания. Оставшуюся часть пути до дачи я несла этот портфель в руке и была совершенно уверена в том, что каждый, проходивший мимо меня, в душе просто умирал от зависти.

А в это время тетя Тамара уже с нетерпением ждала нас к обеду. И как только мы вошли, тут же усадила за стол на огромной террасе. Уж что-что, а готовить тетя Тамара умела. И пока мы наслаждались едой и красотой вокруг, она подробно, любя, расспрашивала и маму, и меня о нашей жизни. Вот только о красном портфеле не сказала ни слова. «Наверное, у моей замечательной тети Тамары это уже от старости», – подумала я, – «Хорошо, что хоть в остальном она пока нормальная».

Кроме нас у тети Тамары еще гостила племянница ее мужа – красивая, модная и очень умная студентка Ира. Она неизменно вызывала у меня восхищение: не человек, а идеал! Мне очень хотелось показать ей свой портфель, но сейчас ее не было дома, она купалась и загорала на ближайшем пруду. После обеда меня выдворили на огромный участок дышать свежим воздухом, как будто его на террасе не хватало. Но я не очень расстроилась и с удовольствием уселась в шезлонг под соснами дочитывать рассказы O. Генри. А чудо-портфель поставила рядом с собой – любоваться.

Как только Ира появилась в калитке, я тут же схватила переливающийся на солнце портфель и побежала общаться с ней. Она всегда была ласкова и внимательна со мной. Вот и на этот раз мы принялись весело болтать, но маминого подарка и она в упор не замечала. В отчаянье я подняла руку с портфелем и доложила: «А мне мама вот что сегодня купила». Наконец Ира посмотрела на портфель и неуверенно протянула: «А-а-а… Поздравляю…» И ушла в дом переодеваться.

Стоило ей скрыться за дверью, как я отчетливо увидела ЕЕ взглядом ядовито-красный, из дешевой клеенки, нелепейший портфель. Какое счастье, что я не притащилась с ним в школу. Там бы меня встретила не Ирина деликатность… Там бы я огребла по полной…

Татьяна Петровна

Татьяна Петровна – это соседка по коммунальной квартире, где прошла большая часть не только моей жизни, но и жизни моих бабушек и дедушек. О Татьяне Петровне я знаю совсем немного, урывками, хотя и застала еще то время, когда она жила за стенкой нашей комнаты – не одна, а со всеми своими домочадцами. С соседями мы ладили как могли, но жили совсем не дружно. Они не умели уважать даже друг друга, а уж в каждом, кто не из их норы, видели только врага, по принципу: кто не из нашего прайда – тому не положено место под солнцем.

В детстве я была поражена тем, что Татьяна Петровна, у которой трое взрослых детей, совершенно безграмотная – она не умела прочесть ни одного слова.

Став постарше, я была изумлена еще одним открытием по поводу Татьяны Петровны: ее били – и муж, и сыновья. У нас в семье никого никогда не били, и я все никак не могла взять в толк, как она живет такой жуткой жизнью.

Затем, уже в студенческие годы, я узнала о том, что младший, любимый сын Татьяны Петровны – Анатолий – покончил жизнь самоубийством. Толя разительно отличался от всех своих родных тремя качествами: он был очень красив, добр и тяжело болен шизофренией. Я таращилась во все глаза на Татьяну Петровну, не понимая, как после ЭТОГО она спокойно ходит в магазин, квасит капусту и драит полы в квартире. Я не знала тогда, что именно с той поры она каждое утро, в любую погоду едет в церковь.

Со дня смерти Толи прошло много лет, и жизнь успела перетасовать наши семьи так, что в людной когда-то коммуналке остались только я и Татьяна Петровна.

К этому времени я закончила институт, устроилась на работу, ходила в театры и музеи, принимала гостей и оставляла ночевать засидевшихся допоздна друзей. А в комнате уже очень старой Татьяны Петровны всегда было тихо-тихо и сумрачно, она экономила электричество.

Но оказалось, что последнее откровение о Татьяне Петровне меня еще ждет. Однажды на кухне она рассказала мне про случай, который все никак не может забыть. Во время войны в дверь позвонил незнакомый мужчина и буквально умолял ее дать хоть какую-нибудь еду. И она сунула ему завернутый в тряпку кусок протухшего сала, чтоб только отвязаться от него.

И вдруг стало видно, как этот несъедобный кусок сала висит камнем на ее долгой и трудной жизни.