Kitobni o'qish: «Книга с верхней полки»

Будильник открылся и окатил мою голову ледяной водой. Это означало, что он исчерпал все попытки меня поднять. Пришлось встать – когда голова лежит в холодной луже, какой уж тут сон. Я помедлил, раздумывая наливать воду в будильник снова, или не стоит. Всё же налил.

Позавтракал на скорую руку – сжевал нечто из резинового пакетика и запил невесть чем из силиконовой бутылки. Нет, я понимаю, что всё выращивают на подземных фермах при искусственном освещении, но зачем тогда эту дрянь называть сыром и сливовым соком?

Уронил бутылку, содержимое разлилось по всей кухне. Чёрт, сколько же сока, оказывается, помещается в такую маленькую ёмкость! Помню, когда-то мы все считали, что в будущем люди поселятся в супердомах, которые будут убирать невидимые роботы. Не угадали! Вот оно – будущее, а у меня в руках банальная, причём грязная, тряпка, которую я выкручиваю в ведро.

Я катастрофически опаздывал, поэтому одной рукой чистил зубы, другой искал чип. Надо его не вынимать на ночь – прозрачный, еле отыщешь в ящике… Наскоро надел костюм. Напялил туфли. Вставил в ладонь чип. Криво. Ладонь зачесалась, но поправлять некогда. Закрыл дверь и бегом, благо – библиотека, где я тружусь, находится на третьем уровне нашего сектора, в одном лестничном пролёте от моей квартиры.

Прямо посредине коридора из трещины в потолке хлестала вода. Если издали можно было принять этот водопад за обычный прорыв подземных вод, то уже метров пятьдесят спустя тошнотворный запах просто сбивал с ног. Конечно, благоухания цветов мы, «подземляне», не ждём, но подобная вонь – перебор даже для наших улиц. Мутная речка с грохотом лилась по земляной плохо прокрашенной стене, смывая остатки краски, затопила полкоридора, и уже подбиралась к лестнице. У нас в Доме это нередкость – старая канализация часто прорывает. А почему бы ей не беситься, если в неё вместе с дождевой водой попадают камни, осколки кирпичей, куски бетона и прочий мусор с поверхности. И ремонтировать её никто не собирался.

Обычно я по таким пустякам не нервничаю, но терпеть не могу опаздывать, поэтому и начал лихорадочно искать обходной путь. Пара удобных путей оказалась закрыта, пришлось спуститься уровнем ниже. Чувствовалось, что здесь живут люди позажиточней – угольные свежевыкрашенные стены, резиновый пол, через каждые двадцать метров светильник. По размеру, впрочем, они маловаты – у нас освещение хоть и реже, но мощнее.

Добрался, наконец. Библиотека имени Шевченко – гордо светится над дверью. Ей после Столкновения оставили прежнее название, хотя вряд ли это имя сейчас кому-нибудь, о чём-то говорит.

В принципе, я мог так уж и не торопиться – никто меня не контролировал – храню культурное наследие и ладно. Посетителей немного – у нас книжный досуг не в моде. Телевидения теперь нет, но остался Интернет – попросту Сеть, где и предпочитают пропадать подземные граждане. Впрочем, так было и до Столкновения.

Включил свет, полил чахлые цветочки, смахнул невидимую пыль со столов, запустил встроенную в стол систему. С усилием вытащил из столешницы видавшую виды панель управления. Она по идее должна выплывать автоматически. Ага, не дождётесь! Попытался наладить связь компьютера с личным чипом. Пришлось несколько раз чип вынимать и вставлять заново, прежде чем Макс его увидел. Макс, так я окрестил старинную машину, принялся перемигиваться с моим чипом, от чего ладонь начало покалывать. Говорят, это вредно, но пока все живы.

Обычно до первого посетителя проходит часа два. Первым приходит пенсионер Борис Михайлович – принципиальный противник прогресса и регресса одновременно. В течение дня заходят школьники, иногда будущие мамочки, которым старорежимные врачи запрещают торчать в Сети, и тем нужно занять чем-то пока ещё свободное время. Часам к пяти приходит Ева…

*****

В тот день девочка появилась раньше обычного…

– Здравствуйте!

– Здравствуй! Что-то рановато ты сегодня? В школе опять нет света, и занятия отменили?

– Нет. Каникулы… Роман Иванович, я возьму стремянку?

– Конечно, Ева.

Ева подтащила стремянку и долго сосредоточенно перебирала книги. С нижних полок она уже всё перечитала, некоторые книги даже по нескольку раз.

– Ева, тебе помочь?

Стеллажи вдоль стен высоченные, а стремянки низковаты. Девочка потянулась за какой-то толстой книгой, рискуя свалиться.

– Да, если можно.

– Можно, конечно.

Я, правда, тоже не гигантского роста, но довольно ловко взобрался на самую верхнюю ступеньку и достал нужный фолиант.

– Спасибо, Роман Иванович!

– Да не за что.

Ева прошла по узкому проходу между двумя рядами жёлтых школьных парт (других столов для библиотеки у властей нашего сектора не нашлось), села за последнюю, раскрыла потрёпанную книжку и погрузилась в чтение. Я вернулся к панели и вышел в Сеть, намереваясь проторчать там до конца рабочего дня, чтоб хоть как-то убить время.

Еве я ужасно завидовал. Сначала мне казалось, что это обычная зависть взрослого человека к чьей-то молодости. Потом я понял – я завидую ей, потому что она рождена в Доме и НЕ ЗНАЕТ другой жизни. Она знает о Внешнем Мире, вечно погружённом в туман, и он оставляет её равнодушной. Мысли о Земле не приводят её в отчаянье, не заставляют выть по ночам и ощущать, как разбухает в груди чудовищная пустота. Ей нет дела до того, что жизнь пройдёт и закончится в стенах этого проклятого Дома, а за окном всё также будет висеть ядовитый сумрак. По-своему она счастлива.

Еве тринадцать. Уже года три она – постоянная читательница библиотеки и моя хорошая знакомая по совместительству.

Каждый вечер в одно и то же время она приходит в читальный зал, в конце которого за массивным старинным столом восседаю я. Ева берёт какую-нибудь книгу и читает до закрытия библиотеки. Потом помогает мне расставить стулья, вытереть столы и сложить книги. Раньше за весь вечер мне удавалось перекинуться с ней едва ли парой слов. Если я спрашивал, понравилась ли книга, девчонка пожимала плечами и говорила: «Интересная» или «Ничего». И больше ни слова. Но я каждый раз интересовался зачем-то. И вот результат – со временем Ева стала более разговорчивой.

Я попытался углубиться в чтение новостей. «Великобритания закончила строительство нового этажа». «Учёные снова занялись поиском метеорита. «Ежегодная акция «Вспомни земную весну» стартовала!» Меня замутило, и я отключил Сеть.

– Ева! – позвал я, не зная, зачем. Наверное, чтоб отвлечься от тошноты.

– Что, Роман Иванович!

– Ты что-нибудь знаешь о весне? – спросил я. Спросил и испугался. На кой чёрт Еве знать то, что кануло в бездну времени и никогда не вернётся? И зачем мне слышать, что она думает об этом?

– Знаю! Мама любит вспоминать прошлое…

Рад что, я не единственный сентиментальный кретин в нашем секторе.

– И что скажешь?

Девочка помолчала…

– Здорово, наверное, было… Что-то там цвело…

– Ещё бы! Представь – целые поляны цветов!!!!!

– Красиво… – с недоверием протянула Ева.

А я заткнулся, потому что почувствовал, что ещё слово и расплачусь, как маленький.

Я давно расстался с иллюзиями и понимал, что больше НИКОГДА в моей жизни не будет одуряющего аромата липы, тёплого весеннего ветра и морковного запаха цветущих фиалок. Не придёт то странное ощущение, когда сидишь дома и чувствуешь, что час от часу всё больше дуреешь от весны. И удивляешься, потому что знаешь – ещё зябко, и все окна закрыты, и не может в квартире, не очнувшейся после зимней спячки так дерзко пахнуть новой жизнью. И ты радуешься всей этой дребедени, и крылатым муравьям, ползущим по стеклу, и кружится у тебя голова…

А теперь всё, что осталось у Человечества это стены, выкрашенные зелёной краской, завешенные идиотскими плакатами – рекламой детского питания; уродливый младенец печально смотрит на баночку с серой мутью и подпись внизу «Ему ЭТО нужно». На самом деле все знают – несчастному нужно на нормальную Землю со зреющими под жарким солнцем сочными фруктами и свежими овощами, но такой планету больше никто не увидит. По крайней мере, ещё лет двести.

И мне невыносимо от этой мысли…

*****

Двадцать лет назад я был совсем другим человеком. Я работал корреспондентом крупного географического журнала «Континенты», в котором вёл раздел «Африка». Я обожал свою работу, я жил ею. Я не мог сидеть дома дольше недели. Несколько дней на «большой земле», и во мне закипала прогретая жарким солнцем кровь.

Я срывался с места и мчался в очередную командировку. Вся моя жизнь была частью Великого континента, песчинкой его барханов, гонимой жаркими ветрами. Я жил в ритме тамтамов и не мыслил ничего другого. В моей жизни сплетались и разбегались тысячи дорог, менялись как в калейдоскопе лица людей, бурлили реки, вырастали горы, ветер швырял в лицо пригоршни песка, с грохотом проносились стада антилоп и гортанно кричали огромные чёрные птицы…

Я до сих пор просыпаюсь по ночам от этих криков и ещё долго, пока снова не провалюсь в душный тревожный сон, слышу горячее дыхание пустыни и ощущаю на губах приторную сладость сочных лопнувших под полуденным солнцем фруктов.

Ещё у меня была семья… В общем, наверное, я считался нормальным счастливым человеком и думал, что так будет всегда – Африка-дом-Африка. Но Катастрофа всё перечеркнула. Лучше бы у меня и не было никогда ни Африки, ни семьи…

*****

Метеорит. Его приближение вычислили лет за десять до катастрофы, поэтому кое-что успели подготовить…

Я хорошо помню последний день. Мы уже несколько месяцев жили в этом АДу – Автономном Доме, и вот накануне вечером пограничникам было приказано задраить вход. Я сидел перед монитором в своей маленькой квартире с низкими потолками в ожидании трансляции столкновения и цепенел…

Я почувствовал только глухой удар, и перед монитором камеры внезапно поднялась буря, в бронь стекла с остервенением забились какие-то обрывки, ошмётки, куски, камни…

Это был конец.

Это было начало.

Внешний мир был пропитан смертельной радиацией, и нужно было ждать…

Сначала я по инерции ещё что-то крапал для журнала, ударяясь в воспоминания, но вся эта писанина уже не имела никакого смысла. Я ушёл из редакции.

Жена не могла вынести мужа, который лежал днями напролёт на диване и с тупым онемением смотрел в потолок. Она пыталась давать какие-то советы, расшевелить меня, но без толку. Терпение лопнуло, она забрала сына и уехала к родителям. Добираться ей пришлось на вело-рикшах, так как автомобили у нас в АДу запрещены, а метро-сообщение с Сибирью наладили только год спустя.

Уведомление о разводе прислала по электронной почте.

Я провалялся на диване ещё несколько месяцев, пока не закончились накопленные деньги. Потом принялся за поиски работы, но тщетно – либо работа не нравилась, либо я не подходил. И вот однажды, бродя бесцельно по коридорам Дома, наткнулся на объявление, написанное от руки на каком-то клочке бумаги. Криво приклеенное к стене, оно призывало откликнуться людей, ещё помнящих, что такое книга. Любопытство взяло верх. Я подумал – может конкурс какой-нибудь журналистский. Ну, да – размечтался…

Так я попал в библиотекари.

*****

– Роман Иванович!

Сгустившиеся воспоминания в испуге разлетелись.

– Роман Иванович, нам пора?

Стрелка стареньких часов подбиралась к восьми.

– Сворачиваемся!

Мы с Евой выполнили ежедневный ритуал с расстановкой стульев и уборкой. Не подумайте, что я заставлял бедную девочку горбатиться – убирал у нас допотопный робот-пылесос, а мы с Евой просто пыль смахивали.

Я выключил свет, запер дверь, взял у Евы сумку, и мы отправились по извилистому коридору в сторону центра.

Мы часто ходили домой вместе, если Ева засиживалась в читальном зале до закрытия. Девочка всю дорогу в основном молчала, а я болтал от души, радуясь возможности хоть кому-то поведать о своих африканских приключениях.

Конечно, если бы мать Евы узнала, что она вечерами бродит по коридорам с сомнительным типом, вроде меня, наверное, потребовала бы объяснений – на каком основании взрослый дядька забивает её дочке голову всякой ерундой. Но мама работала допоздна и ни о чём, к счастью, не догадывалась.

Поинтересовался школьными делами, и девочка выложила мне по пути все нехитрые подробности минувшего дня. У площади мы попрощались.

Я заспешил в своё излюбленное место – бар «Сток», свернул в узкий тускло освещённый коридор С-55 и вскоре без труда нашёл знакомую дверь.

«Сток» – растекались и снова складывались в слово жидкие буквы над входом. Я притормозил на ступеньках – попытался вспомнить, сколько у меня единиц на чипе, и обшарил карманы. Нащупав в кармане пару сотен, уже не колебался – на вечер должно хватить.

«Ваши документы!» – представитель Обеспечения Безопасности вырос как из-под земли прямо у меня перед носом и посмотрел на меня так, словно я уже признался во всех грехах.

Судя по докатастрофному «Ваши документы», этот тип выбивал признания из граждан ещё до Столкновения.

Я не ожидал такого поворота событий и замешкался с чипом, где собственно и находились все «документы». Обэшник взглянул куда-то сквозь меня, сделал едва уловимое движение головой… Ещё секунда – и я оказался в горизонтальном положении, лицом в пол.

– Имя, фамилия? – проревели надо мной.

Шевелить губами, когда твоё лицо вдавлено в грязный камень, весьма неудобно, доложу я вам. Пришлось сознаться, что меня зовут Роман Гроднов. Меня схватили за ворот, резко подняли, и я узрел перед собой наглую ухмылку обэшника.

– В чём дело? Я ни в чём не виноват!

Обэшник вытащил из папки слегка помятый лист, откашлялся и торжественно зачитал текст, услышав который, я остолбенел.

– Гражданин Гроднов Роман Иванович, Вы обвиняетесь в убийстве Фрола Садового. Предписано Вас арестовать.

Последнее слово он произнёс с неподдельной радостью и бросил помощникам:

– Продолжайте!

Наручники сомкнулись. Крепкие ребята подхватили меня под руки и потащили по коридору.

*****

– И так… – следователь Бруков, тот самый, что меня арестовал, судорожно листал подшивку документов и, не обнаружив нужного файла, заметно разозлился. – Ваше удостоверение личности! Живо!

Я протянул ладонь. Этот садист попытался вырвать из неё чип.

– У вас что – сканер сломался? – я озверел от острой боли и отдёрнул руку. – Вы не имеете права изымать чип, только подключаться к нему!

– Грамотный попался? – презрительно процедил обэшник. – Ну, так я сейчас вызову помощников, и мы разберёмся, кто и на что здесь имеет право.

– Держите, – я вынул чип и отдал. С идиотами лучше не спорить.

Бруков усмехнулся, засунул чип в компьютер и несколько минут тупо таращился на экран.

– Там для активации надо в зелёный кружочек ткнуть.

– Умник?!

– Просто помочь хочу.

Взгляд обэшника помутнел, и я понял, что пора заткнуться.

Он что-то бормотал, шевеля губами, водил пальцем по экрану, наконец, обнаружил искомый кружочек и «завис» ещё минут на пять – изучал моё личное дело.

– Значит, Вы – библиотекарь?

– Да. А что же происходит? Может, объясните всё-таки?

– Фрол Садовый убит … – следователь посмотрел на меня, наблюдая за реакцией на сказанное. – Вы же были знакомы?

– Да, были… Сочувствую ему, конечно… Я давно его не встречал и не знал, что у него какие-то сложности… но я причём?

– Пистолет, из которого потерпевший был убит, лежал в книге со штампом Вашей библиотеки. Книга найдена у него дома.

Я нервно засмеялся:

– Как пистолет мог уместиться в книге?

– Не притворяйтесь, будто не знаете, как это делается! В страницах был вырезан тайник.

– Что за книга?

– «Мастер иллюзионной живописи»

– Припоминаю… И всё-таки – почему меня обвиняют в убийстве?

– Его застрелили из пистолета, который был в книге Вашей библиотеки.

– Это не моя библиотека, а государственная!

– Пистолет могли подложить Вы!

– У меня нет пистолета!

– Это Вы должны доказать!

– Не мне нужно доказать свою невиновность, а вам мою причастность.

– Не волнуйтесь – докажем! Уверен, к концу дня мы получим от Вас признание.

Обэшник собирался ещё что-то добавить, но селектор на столе оглушительно затрещал и скрипучим голосом доложил, что Брукова ждёт начальство. Следователь был явно раздосадован перспективой прервать допрос, пристегнул меня к стулу толстой витой цепью, напоследок посмотрел так злобно, будто это я его оторвал от «дела», и убрался.

Я просидел час, другой… Чтоб отвлечься от боли в затёкших мышцах я предался воспоминаниям.

Неожиданно я увидел себя ребёнком, тщетно оттирающим залитый въевшейся краской пол в классе. Светило вечернее солнце, ворвавшееся вместе с тёплым весенним ветром в распахнутые окна, пели птицы. С площадки у школы доносились голоса моих приятелей, которые гоняли мяч, а я торчал в классе, пытаясь отскрести проклятую краску.

Не дождавшись меня из школы, отец пришёл за мной и застал за этим неприятным занятием.

Не говоря ни слова, он ушёл и вскоре появился с бутылкой растворителя и ворохом тряпок. Он опустился на пол рядом со мной и принялся за краску.

– Подумай, Рома, почему ты здесь, – произнёс отец.

Я вздрогнул от неожиданно прерванного молчания.

– Ты понял, почему ты здесь?

Я ничего не ответил, но я понимал, что он хотел сказать – я здесь неслучайно! Все ребята резвились во дворе, а я, как проклятый, весь вечер отмывал класс потому, что у меня слабый характер. Меня ничего не стоит подбить на шалость, а потом оставить в дураках. Краску ту не я один разливал, но мучался с ней только я из всей компании.

Вдвоём мы с отцом управились довольно быстро, но домой не спешили.

– Давай, Рома, проветрим класс – запах растворителя ещё очень сильный.

Мы стояли с отцом у окна и наблюдали, как медленно сгущается тёплый вечер.

Уже совсем стемнело, когда мы заперли кабинет и попрощались со сторожем школы. А потом шагали домой по тёмным улицам и ели чуть подтаявшее эскимо, которое отец купил в вечернем магазинчике. Он уговорил сердитую продавщицу обслужить нас, хотя она «уже закрылась, потому что нет света». Папа умел ладить с людьми…

Почему я вспомнил тот несмотря ни на что замечательный вечер из детства? Потому что слова отца были сейчас как нельзя кстати – «Подумай, почему ты здесь».

Часа через три моего ожидания в духоте я почувствовал, что больше не выдержу и свалюсь со стула.

Вдруг дверь осторожно открылась, в комнату вошёл молодой человек в форме обэшника. Он прижимал к животу тощий портфель, и, явно стесняясь меня, проскользнул вдоль стены к столу. Он откашлялся и, едва взглянув на мою измученную физиономию, тут же отвёл глаза. Его лицо пошло красными пятнами, а лоб вспотел.

– Я Ваш новый следователь – Сколтов, – представился парень. Он сел за стол, пощёлкал «мышкой», пристально вглядываясь в монитор, удручённо вздохнул и, не глядя в мою сторону, добавил: «Начнём допрос».