Kitobni o'qish: «Божена Прекрасная»
Божена Прекрасная
1
Когда уже вечерело, в дом тётки Дарьи постучали. Собака залилась лаем, показывая, что недаром грызёт свою корку хлеба.
– Хто там?
– Тётя Даша, это я, Божена… Моя маменька вам двоюрной сестрицей приходится…
– Боженочка! – Тётка Дарья поспешила открыть дверь. – Да как же ты тут оказалась-то? Неужто из Питера приехала? Или случилось что, не дай бог?
Она провела племянницу в горницу, усадила на лавку, а сама захлопотала у самовара. Божена оглядела бедную комнату, выскобленный стол, печь, с которой свешивались три детские головки с любопытными глазами.
Хороша девка выросла, вся в мать пошла: высокая, статная, белокожая. Волосы что твой лён, глаза серые, ресницы тень на стены отбрасывают. И выглядит как барышня. Платье-то, платье… такое только в великие праздники надевать, полусапожки кожаные с пуговками, причёска затейливая.
– Осиротела я, тётя Даша.
– Да неужто Аннушка умерла? – ахнула тётка.
Божена кивает.
– Матерь Божья!
– Из квартиры велели съезжать… Я мебель продала, рояль матушкин… и вот к вам приехала.
– А папенька твой, Станислав Павлович, оставил вам с Аннушкой что-нибудь?
– Что оставил, то на долги ушло.
– Вот горе-то… – вздыхала Дарья, а сама думала, что совсем некстати ей эта племянница, седьмая вода на киселе, своих деток трое.
Божена словно услышала её мысли и сказала:
– Можно пожить у вас? Не бойтесь, я у вас надолго не задержусь. Я замуж выйду, как найду подходящую партию.
– Что найдёшь? – опешила Дарья.
– Жениха.
«Ну, такая-то краля и впрямь найдёт», – подумала тётка, а вслух сказала:
– Да живи сколько потребуется… Бедная Аннушка, горе-то какое…
***
У бабки Татьяны радость – сынок единственный, Илюшенька, из Ярославля погостить приехал. На тройке, слышь, прикатил, в костюме и жилетке бархатной, рубаха на нём как снег. Чемоданы добра всякого с собой привёз.
Бабка Татьяна радостная, обнимает и целует свою ненагляду, а парень кривится:
– Мамаша, вы меня обслюнявили всего.
Уж как радовалась бабка Татьяна! Всем бабам у колодца рассказала, что Илюша приехал невесту искать. Найдёт красавицу и умницу, увезёт к себе в город, заживут не хуже царей. Илья в Ярославле своё дело имеет – трактир держит. Бога-а-атый…Рубашек шёлковых полный чемодан привёз, костюмы разные…
Илья стал ухаживать за Зиной, дочерью бондаря. Зина хоть и не из красавиц, но огонь-девка, на гуляньях нет ей равных. И рукастая такая: и ткать, и прясть умеет, и за скотиной ухаживать, и печь истопит, и хлеб испечёт. Бабке Татьяне Зиночка по душе пришлась.
Мать с отцом Зины приданое припасали, да о свадьбе на покров поговаривали, как вдруг на Казанскую всё рухнуло.
Бабы говорили, что та девка на ярмарке сама к Илье подошла, совсем стыд потеряла. Илья её квасом угощал и кадриль танцевал. Девушка была очень хороша, где там курносенькой Зине до такой королевны! Высокая и тонкая, с почти льняными волосами, белокожая, будто Снегурочка, глазищи серые, бездонные.
Бабка Татьяна заволновалась к вечеру, когда Илья не вернулся домой. Заскочившая за солью соседка Макариха с удовольствием рассказала, что Илья был на гулянье с чужой девкой, а потом ушёл с ней.
– Что ты мелешь?! Какая девка?
– А я почём знаю какая? Не наша, из Митяевки, видать. Я спрошу у Марьи, у неё там родня живёт… А Зина-то плачет, сердешная, ей уже донесли.
Марья действительно припомнила эту девушку. Сирота, из пришлых, живёт у дальних родственников. Ни кола, ни двора, ни курицы…
Отшумела Казанская с весёлой ярмаркой, наступили будни. К дому бабки Татьяны подкатил тарантас.
– Сундук в дом, – бросил вознице Илья, а сам вышел и помог спуститься своей спутнице в белом платье и маленькой шляпке на льняных волосах.
Илья под локоток Снегурочку взял, на шаткое крыльцо ступил, в дом завёл.
– Мамаша! Где вы? Мамаша, это моя супруга Божена Станиславовна, мы обвенчались.
– Матерь Божья! А как же Зина? Как теперь людям в глаза смотреть, сынок?
– Зинаиде Платоновне я слова не давал и ничего не обещал. А с Боженой у нас взаимная любовь-с. Не смог супротив чувств идти. Боженочка, не стой на пороге, душа моя, заходи в комнату…
Всю неделю бабы ждали, что Зина пойдёт Божене косы рвать, ну или Илюшке волосёнки проредит – этот-то стервец заслужил! Но Зина даже взглядом не удостоила изменщика, когда столкнулась с ним в лавке. Яшка Сапог видел, он врать не станет. Глянула мельком и отвернулась. Гордая…
Бабка Татьяна рассказывала соседкам у колодца, что сноха белоручка, делать ничего не умеет, только книжки читает, наряды перебирает. А Илья сердится: " Много вы, мамаша, понимаете! Боженочке не надо поросёнка кормить и печь топить, у неё другое призвание".
– Гляди-ка, «призвание»! Молиться на неё теперь что ли? – зашумели бабы.
– Ой, не говорите… Ровно дурачок Илюшка стал. В сундучке еённом платья старинные, богатые. Говорит, от матери покойной остались. Перстенёк с зелёным камешком и браслетик такой же… А больше и нет ничего… Скоро, должно, в Ярославль уедут. Она всё теребит: когда, когда…
А потом разразился скандал на всю деревню. Илюшка-то никакой не богач, половым в трактире ошивался, выгнали, небось, если назад не торопится.
Почесали языками, перемыли Илюшкины косточки все до единой, да и забыли. В деревне что ни день, то новые новости. Приехал генерал-вдовец в усадьбу с сыном и дочерью. Баб из деревни звали дом прибрать, дом огромный, комнат, почесть, сто. Картины, зеркала кругом… И рояль в зале. Это чтоб дочь генеральская играла, не забывала музыку…
***
– Девочка! Тебя как зовут? Оля? Ты знаешь где усадьба?
– Знаю, тут недалеко, – ответила Олька.
Божена, наряженная в кружевное платье, шляпку и туфельки на каблуках, стояла у колодца и улыбалась.
– Проводи меня в усадьбу – получишь гривенник. Хорошо?
Ещё бы! Олька с готовностью бросила вёдра и повела Снегурочку в усадьбу, немного стесняясь грязных ног и старой юбки. Как только показались башенки усадьбы, Божена дала Ольке монету и отправила домой: назад, мол, сама дойду.
Оказалось, что Божена к генералу приходила проситься на место учительницы музыки. Генерал подвёл её к роялю и попросил сыграть по нотам. Она играла какую-то красивую мелодию, бегая пальчиками по клавишам, а генерал смотрел. Наверно она хорошо играла, но если бы даже и плохо, то всё равно бы взял – так нянька детей сказала. И ещё сказала: «Попал, как кур в ощип наш Николай Григорьевич». Ребята потом всё думали: как это – «в ощип»? И зачем его щипать, он и так с лысиной…
Илья запротивился, конечно, да только слушать его Божена не стала. Присылали за ней коляску с кучером, Божена садилась, подобрав подол кружевного платья, и уезжала, Илья зубами скрипел, да кулаки сжимал.
– Мамаша! Мамаша, собери мои вещи, мы уезжаем!
– Куда, Илюшенька? – испугалась бабка Татьяна, чуть пойло поросёнку не опрокинула.
– В Ярославль. Давно пора. Я на станцию за билетами!
– Соберу, соберу не сумлевайся…
Вечером приехала сияющая Божена с букетом роз из генеральского сада. Оглядела недоумённо раскрытые сундуки и чемоданы.
– Что это значит? – Вуальку откинула, точно глазам не поверила.
– Мы едем домой, ты же давно хотела…Билеты вот купил.
Гримаса негодования исказила красивое лицо Божены, маленькой ножкой пнула раскрытый сундук.
– Кем я там буду, в Ярославле? Женой полового, шестёрки?! Никуда я не поеду и жить с тобой не буду!
– Ты моя законная жена! – фальцетом закричал Илья.
Божена положила букет на лавку, повернула свой перстень камнем внутрь и легонько ударила мужа ладонью в лоб.
Илья выпучил глаза и свалился на пол, голова его стала судорожно биться о доски, тело выгибалось, он сучил ногами, сбивая домотканую дерюжку. Изо рта шла пена, пачкая ворот новой рубашки.
Божена с отвращением посмотрела на Илью, потом схватила из сундука шаль, завернула в узел свои платья и старинную книгу, и ушла, даже не взглянув на корчившегося Илью.
Его нашла вернувшаяся из хлева бабка Татьяна, закричала страшно. Илья застонал и открыл глаза.
– Слава тебе, очнулся. Что случилось, сынок?
– Не помню, мамаша… Где Божена?
Блуждающий взгляд его наткнулся на забытый розовый букет. Поморщился, силясь вспомнить что-то и не мог.
С тех пор у парня появились странные приступы конвульсий. Бабка Татьяна возила сына к доктору и тот нашёл у него падучую болезнь. Порошки давал, только не помогли они, порошки эти…
Генерал из усадьбы уехал, сторож сказал, что будто в Питер. Он не знает была ли с ним женщина. Ничего не видел, ничего не слышал.
Зина вышла замуж за тихого парня, который долго сох по ней. Хорошо живут, лучше и не надо. Дом полная чаша, детки народились хорошие.
2
В доме бабки Татьяны побывали воры. Это вызвало среди деревенских переполох: кто же этот вор, неужели свой? И тут же сомневались: свои – люди известные, нет среди них нечистых на руку. И цыган, которые крали всё, что плохо лежало, в деревне давно не было.
Воры ничего не тронули, даже Илюшкины перстни из почти всамделишного золота их не прельстили. Дом аккуратно обшарили, почти не потревожив заведённого порядка, и только по некоторым признакам бабка Татьяна поняла, что в доме побывал чужой. Денег у бабки не водилось, что же вор искал в ветхой избе?
А на Ильин день в усадьбу с башенками вернулся генерал с семьёй и няньками. Неспокойно, видать, стало в Питере.
Пастушиху Василису позвали полы мыть, она пошла с дочкой.
Илья как услышал, что генерал с барыней приехал, так побледнел весь.
– Какая она из себя, барыня? – пытал он пастушиху.
– Да мы её только издаля и видели. Под вуалькой гуляла в саду с девочкой махонькой.
– А зовут как?
– Генерал Еленочкой называл, – вспомнила Окся.
– Ну волосы у неё цветом какие? – не отставал Илья.
– Волосы тёмные. Статная такая, платье чёрное.
Илья сник, опустил голову:
