Kitobni o'qish: «Сельский роман»

Глава 1

Этот июньский день выдался жарким, а дальняя дорога в душном автобусе показалась утомительной.

Славка оторвал задумчивый взгляд от полосы придорожных тополей, мелькавших стройной чередой за окном автобуса, натянул на светлые волосы спортивную кепку, взял в руки дорожную сумку. Сумка была легкой и вмещала в себя минимальный набор вещей человека, собравшегося в недалекую поездку на несколько дней.

Перекинув ее ремень через плечо, стал пробираться к выходу, взволнованно поглядывая в автобусные окна на знакомые пейзажи сельской местности: старенькая бревенчатая церковь на пригорке, деревянные палисады с цветущими пионами, липы вдоль заборов…

Автобус подкатил к придорожной остановочной будке.

«Елена!» – объявил водитель удивительное и загадочное название обычного населенного пункта.

Слава был единственным пассажиром, который вышел на этой остановке. С первого взгляда он казался студентом, приехавшим в деревню к своим родственникам, – стройный, спортивный, широкоплечий. Но в выбритом лице с крупноватыми чертами угадывался привлекательный для женского взгляда двадцатипятилетний молодой парень.

Он, улыбаясь, оглядел деревенскую улицу. Вдохнул полной грудью, слегка зажмурив глаза от июньского солнца и от чувства предвкушения приятного отдыха.

Наверно, у каждого человека должно быть такое место, куда можно вот так запросто приехать и порадоваться всему самому простому в этой жизни: пению птиц, свежему воздуху, зелени, запахам и звукам, приносящим радостный покой.

Место, где останавливался брянский автобус, местные жители называли Центром села: небольшой придорожный магазинчик, старое бревенчатое здание почты, выбеленные стены одноэтажного медпункта. Здесь, асфальтированная дорога разветвлялась по трем улицам деревни. По одной из них и направился приезжий.

Узкая песчаная тропа вела между дорогой и домами.

Мальчишка проехал на дребезжащем велосипеде; со стороны близкого пруда доносились крики детворы и звуки всплесков воды. Все вокруг было трогательно родным и вызывало нежные воспоминания о детстве. Вдруг возникло чувство ожидания чего-то нового и чудесного. А что волнующего и интересного может произойти в этой небольшой, окруженной дубовым лесом деревеньке?

Шагая вдоль заборов, окон домов, пересекая узкий переулок, заросший крапивой, приезжий ускорил шаг, стремясь поскорей увидеть свой дом. Дом, который достался ему в наследство от бабушки.

Незнакомый мужчина прошел мимо и вежливо поздоровался. Неудивительно, что здесь, появились новые люди. А было время, когда Славка мальчишкой гонял по этим улочкам на велосипеде и знал многих жителей деревни в лицо и по имени.

Увидев впереди зеленую крышу бабушкиного дома, Слава почувствовал себя предателем. Как можно, вступив в наследство, сразу продать его ради денег и забыть эти родные места навсегда?

Деньги, вырученные от продажи, планировалось направить на приобретение нового автомобиля. Автомобиль с красивым иностранным названием, просторным салоном и блестящим белым корпусом с некоторых пор был главной мечтой.

Для воплощения этой мечты Слава, не жалея себя, работал на крупном городском предприятии, в грязном автотранспортном цехе, и еще подрабатывал сверхурочно. Но со временем понял, что на одну заработную плату такую хорошую машину приобрести невозможно. Требуются дополнительные средства…

С чувством вины и скорби, тянущими струнки взволнованной души, Слава подошел к небольшому, но еще крепкому дому, который производил мрачное впечатление наглухо закрытыми, забитыми досками окнами. Стал придирчиво оглядывать покосившийся забор, примыкающий к внешней стене.

«Давно не крашен, нуждается в ремонте», – решил он, пытаясь открыть входную калитку. Ключик, который дала мама, заскрежетал в ржавом навесном замке. Высокая деревянная калитка распахнулась, и он вошел во двор, ощущая в себе щемящее чувство дальнего странника, вернувшегося в любимые края.

Дорогу к крылечку дома преграждали зеленые заросли. Из высокой травы пробивались стебли бурьяна, полыни, метелки щавеля. Давно здесь не ступала нога человека. Черный огромный кот спрыгнул c крыши, бросив быстрый враждебный взгляд, скрылся в кустарниках. Парень вздрогнул.

– Это кто тут хозяйничает? – раздался голос с дороги.

– Это я, Слава! Здравствуйте.

Дорогой сосед! Дядя Костя! Он жил совсем рядом, на противоположной стороне дороги, и присматривал за этим пустующим домом. Почти не изменился. Деревенский житель в засаленной клетчатой рубашке, обвисших трикотажных штанах, в неизменных суконных тапках на ногах. А глаза у него, как и раньше: веселые, голубые, искрящиеся любопытством.

– Славка из Воронежа! Сын Полины! Сколько лет здесь не был? Мужиком стал! А я все тебя малым хлопцем помню! – говорил дядька, с искренней радостью пожимая руку приезжего гостя и похлопывая его по плечу.

– Пять лет не был. С тех пор как бабушку в Воронеж увезли.

Тем временем, разговаривая с дядей Костей, Слава протоптал тропу среди зарослей до входа в дом. Мощенное из дубовых досок крыльцо окружили огромные лопухи, которые на местном наречии смешно назывались липендрики. Он стал открывать дверной замок, а сосед торопливо говорил:

– У меня ключи есть от дома и от сарая. Твоя мама просила за домом следить. Я каждое лето бурьяны по двору сек, отростки слив вырубал. А в прошлом году баня заваливаться стала…

Дядя Костя показал рукой на баню в углу дворика, окруженную густыми зарослями крапивы. Банька была небольшая, почерневшая от вековой копоти, добротно срубленная из дубовых досок старыми умельцами.

– Отремонтировал. Знал, что пригодится. Ждал тебя или Полину.

– Спасибо, дядь.

– Полина здесь не появляется годами. Хорошо, что по телефону иногда узнает, цел ли дом. Почему не жалует твоя мама нашу деревню?

– Вот и я не могу понять, почему мама избегает поездок сюда. А насчет продажи дома это, в первую очередь, ее идея. Конечно, деньги нам нужны, но продавать дом очень жаль…

– По центру села надысь опять городские бизнесмены ездили, интересовались, какие усадьбы здесь продаются. А я не указал на ваш дом. В этом плохом деле я не участник, – заворчал дядя Костя, снимая палкой паутину, свисавшую с резных, выцветших балясин над бревенчатым крылечком. – Сами как хотите, так и ищите покупателя… Можа, еще одумаетесь…

Из открывшейся со скрипом входной двери дома пахнуло несвежим запахом нежилого помещения. На застекленной веранде стоял стол, плита, выцветший диван. Здесь располагалась летняя кухня. Дальше две комнаты дома.

Центральная, с большой печью и обеденным столом, и спальня, с неплохо сохранившейся мебелью. Свет пробивался полосками сквозь закрытые ставни и падал на стену, где висел черно-белый портрет деда в застекленной деревянной раме.

– Я регулярно рассыпал мышиную отраву, – продолжал говорить дядя Костя, осматривая жилище. – А в сырую погоду, хату протапливал. Дрова в сарае… Ты тут располагайся… Надолго прибыл?

– Вероятно, на несколько дней. Я в отпуске. Да, вот еще, после вступления в наследство, нужно в вашей поселковой управе оформить документы на собственность. Даже не знаю, сколько времени это займет.

– Наша контора так работает, что быстро не оформишь. Значит, поживешь у нас…

– Хоть я и в отпуске, но надолго не планировал задерживаться.

– Тю! Задерживаться! Будешь как на курорте жить, отдыхать. Заодно и подремонтируешь кое-что в хате и в усадьбе. Я рад! – заулыбавшись, сказал сосед. А подошел ближе и весело заглянул любопытным и простодушным взглядом в голубые Славкины глаза.

Дядя Костя был коренным жителем деревни. Почти сразу после окончания местной школы он женился на однокласснице Славиной матери. «Моя Маруська», – так он обычно называл свою жену.

– Мама просила тете Марусе привет передать и гостинец, – сказал Слава.

– Как осмотришься здесь, к нам заходи. Моя Маруська будет очень рада.

Слава подошел к печи. Это была настоящая русская печь, выложенная из кирпича. Выцветшие ситцевые занавески закрывали лежанку и побеленные мелом бока печи. Отодвинув железный заслон, Славка по-хозяйски обследовал состояние загнета и, вытянув шею, заглянул в закопченное нутро печи, сохранившее запах очага. Грустно подобрал вывалившийся кусок штукатурки.

– Да. Нужен ремонт.

Дядя Костя посмотрел на потолок, и тут взгляд его изменился и стал тревожным.

«– На чердаке и в доме половицы сами по себе скрипят, как будто кто-то по ним ходит», – сказал он, округлив глаза, наполнившиеся неподдельным чувством страха, – а за твоим забором на старой фабрике по ночам желтые огни бегают. «Предлагаю тебе ночевать у нас, если боязно одному», – сказал сосед и направился к выходу.

Парень лишь усмехнулся. Вечно дядя Костя что-то выдумывает, рассказывает какие-то небылицы. Не зря бабушка считала его немного чудаковатым и излишне болтливым.

Слава достал топор, пошел отбивать доски с окон и раскрывать деревянные ставни. Он почувствовал себя хозяином: все здесь с детства знакомое, дорогое. Сколько теплых воспоминаний… В эти минуты все настойчивее беспокоила мысль о том, что нельзя продавать дом.

«Нужно жить как-то по-другому… Этот дом мой и пусть моим остается во что бы то ни стало! А деньги? А машина? А предстоящая женитьба? Это все не уйдет. Только оттянется во времени, будет позже», – думал Слава, орудуя топором.

Старые доски, отодранные от окон, он аккуратно сложил в стопку. Вероятно, через несколько дней предстоит вернуть их на прежнее место.

Появилось чувство радостного предвкушения простых удовольствий: первое из которых – речка, где можно плавать в жаркий день, а второе – баня, в которой можно париться березовым веником.

Хотя Слава родился в Воронеже и был городским жителем, руки его просили простую деревенскую работу: отремонтировать забор, наколоть дров для бани, наносить воды из колодца, скосить траву во дворе. Все это он умел, потому что приходилось помогать бабушке во время школьных каникул. И сейчас ему хотелось делать это с каким-то особенным воодушевлением.

Когда все окна были распахнуты и в комнаты пошел поток свежего воздуха, вновь появился дядя Костя. Он принес две луковицы, кусок соленого сала, завернутый в белую тряпицу, и ведро картошки.

– Вот тебе харчи на первое время. А за молоком сам приходи. Моя Маруська тебя на ужин зовет.

– Спасибо. Приду, – заулыбался Слава. Не зря в дорожной сумке он привез бутылку воронежской водки, коробку конфет и мамины гостинцы для встречи с соседями.

Дядя Костя стал открывать огромный бабушкин сундук двухметровой ширины. Деревянный внутри, окованный железом и металлическими уголками снаружи сундук заскрипел ржавыми петлями. Массивная крышка поднялась вверх.

Здесь до самого верха были сложены всевозможные вещи: постельное белье, коробочки с мелочами, теплые носки, тапки, различная одежда. Запахло сухой полынью и другими травами, отпугивающими моль.

– Здесь все необходимое найдешь… Давай свет проверим!

Дядя Костя подошел к электрическому счетчику на стене, поднял вверх рубильник.

Славик щелкнул включателем. Свет! Да тут можно жить!

Вечером во дворе у соседей собрались за столом. Тетя Маруся встретила тепло. Обнимая, восхищалась тем, каким видным и мужественным стал сын одноклассницы.

Уютно горел уличный фонарь и покачивался от легкого летнего ветерка, разгоняя тени в вечерних сумерках. В центре дощатого стола, установленного в беседке, увитой виноградом, стояла огромная чугунная сковорода с дымящейся картошкой вокруг тарелки с деревенской едой.

По случаю дорогого гостя, Маруся сегодня приоделась в чистый халат, сняла с головы привычный платок и стянула начинающие седеть волосы в пучок.

Чтобы подчеркнуть торжественность момента, она накрыла стол новой цветастой клеенкой и поставила в центр вазу с букетом цветов.

Пахло жареным салом, ухой из речной рыбы, оладьями. Эти запахи тихого ужина на улице, к которым добавлялись благоухания маттиол из палисадника и звуки цикад, Слава любил с детства. И сейчас наслаждался теплым вечером. Как будто он попал в другой, любимый мир, далекий от шумных городов и суеты.

Под рюмочку да вкусную закуску вели неторопливый разговор.

Пришла к столу еще одна соседка, которая жила в деревне недавно. Женщина с располневшим телом и круглым румяным лицом. До самых бровей белый платок покрывал ее голову.

Ей не было еще сорока лет, но этот платок, обветренное лицо, оплывшая фигура – все старило внешность.

На фоне неинтересного лица с грубоватыми чертами, ярко выделялись лишь ее карие глаза, которые горели любопытством и молодым задором.

Она, смущаясь, протянула Славке шершавую ладонь, сжав плотно толстые пальцы, загрубевшие от сельского труда.

– Зоя.

Новая знакомая с восхищением поглядывала на Славу и запросто выражала свое восхищение: «Городской! Красивый!»

– Дом будешь продавать? – поинтересовалась она.

– Дома нынче в цене, – заметила тетя Маруся. – Потому что до нашей деревни добрался технический, так сказать, прогресс. По улицам начинают тянуть газопроводные трубы. А в следующем году обещают провести настоящий водопровод. Значит, скоро будем жить со всеми удобствами и не придется топить печи и ходить к колодцу за водой!

– Продать нехитрое дело, – с горечью в голосе вмешался в разговор дядя Костя, – а ты сохрани имущество. Сохрани для своей семьи. Женишься, будешь на выходные приезжать. Вот мой совет.

Дядя Костя вдруг встрепенулся, поймав хорошую мысль, и заговорщически зашептал на ухо Славке:

– Я тебе советую обратиться в наш медпункт.

– Я похож на больного? – хохотнул Славка в кулак.

– Нет. Тут другое дело. Ты, мне известно, не женат. А уж очень хороша наша молодая фельдшерица, – подмигнул дядька хитрым глазом.

– Сводник ты старый! – вмешалась тетя Маруся, – неужто в городе Славке невест мало? Там, небось, лучшие модели да бизнесменки на него заглядываются…

– А что ж ты, Славик, до таких лет не женат? Невеста есть? – полюбопытствовала Зоя.

– Есть. В Воронеже. Зовут Ева. Раньше некогда было: служил в армии, учился в техникуме. Теперь на ноги встал, стал хорошо зарабатывать. Решил жениться, – объяснял своим собеседникам захмелевший Слава.

– Ев-а-а, – задумчиво, нараспев произнесла Зоя, – какое красивое имя у твоей невесты…

В вечерней тишине было слышно, как в сарае шумно вздыхала корова, довольно похрюкивал сытый поросенок, куры копошились в курятнике, устраиваясь ко сну. Свежий воздух, запах сырой травы от близкой речки, уютные сумерки… Слава был доволен этим вечером, столом с вкусной деревенской едой и этой встречей.

– Знаете, что я скажу, дорогие соседи! – поднял рюмку он, – сколько я по свету ни ездил, других деревень и сел много видел, но эти места лучше всех! И запах родной, особенный, – Слава глубоко вдохнул воздух, – а люди какие… Теть Марусь, спасибо за ужин!

– Погоди. Ночуй у нас, – остановил дядя Костя. – Не то, напугает тебя старик.

– Значит, дед Савелий еще жив?

– Тьфу, да что ему сделается! Люди местные, если по этой улице идут, то на нашу сторону дороги переходят. Заметь, что вдоль забора старика и твоего до забора фабрики, даже тропа не протоптана. Там колдун своего старого козла привязывает пастись на травы нехоженые…

– Тю-ю, – издала протяжный звук тетя Маруся, который у местных жителей означал несогласие с чем-то. – Выдумывают бабки свои сказки, а ты парня пугаешь. Надо же, такое перед сном ему наговорить, дурень!

– Ну, дядь Костя! – усмехнулся Славик, – не любитель я алкоголя, редко выпиваю, но после ваших слов, придется еще сто грамм для храбрости принять. Наливай!.. Да пойду к себе спать! Я в десантных войсках служил и кулаки крепкие имею. Ничем меня не испугать, тем более старыми небылицами о колдунах и привидениях…

Уже направляясь от соседей на песчаную дорогу, ведущую к своему дому, Славик услышал голос подвыпившего дяди Кости за спиной: «Ты, Маруська, калитку на ночь не закрывай и фонарь во дворе не гаси. Можа, еще Славка вернется заночевать, как услышит, что по крыше кто-то ходит…

– Ну как дела? – спросил Дядя Костя, когда пришел проведать молодого соседа на следующий день.

Слава, одетый в майку и короткие шорты, ремонтировал палисадник. Он стучал молотком, поправляя старые штакетины. Его руки были сильными и хваткими.

– С утра ходил в сельское правление, занимался оформлением документов. Даже в райцентр пришлось съездить в земельный комитет. Ну а после трудного дня на речку успел сбегать окунуться…

– А спалось как первую ночь? – заинтригованно спрашивал дядька.

– Уснул сразу, а утром чуть свет проснулся. Смотрю, ты, дядь, в окна ко мне заглядываешь. Так волновался за меня, что в пять часов утра не спалось?!

– Я?! Я сегодня в первый раз подошел! До восьми утра спал!

– Лица не видел, а кепка твоя черная в одном окне показалась, потом – в другом.

– И кепка-то у меня не черная, а серая! – воскликнул дядя Костя, поправив серую потрепанную кепку на голове, и перешел на шепот. – Это старый колдун тут бродит. Мы-то с ним не общаемся, вот он и бродит. Козу свою все ищет.

Дядя Костя быстро прошел во двор, дошел до огорода, на котором раньше высаживалась картошка. И двор, и огород с двух сторон отделял высокий забор.

С одной стороны он был деревянный, за ним находилась усадьба старого деда Савелия по прозвищу Колдун, а с другой стороны – кирпичный, а за ним – территория заброшенной фабрики.

Огород в восемь соток полностью зарос зеленым июньским разнотравьем. Среди нехоженого ковра зелени тянулась полоска смятой травы. Видно, что здесь прошел человек: след вел от фабрики во двор Славкиного дома.

– Старый дед бы через забор не смог перелезть, – подумал дядька, почесав затылок. Чей тогда след?

Он многозначительно хмыкнул и поторопился спросить у Славы:

– Ты по огороду нынче ходил?

– Нет. А что его смотреть? И так ясно: зарос огород. Можешь, дядь, траву косить своей корове.

– Со стороны фабрики след ведет! Свежий. Сегодняшний! Ты ночью-то дверь на засов закрывай, да вилы в доме держи для защиты, – советовал дядька, жаждущий сенсаций, и взволновано поглядывал в сторону заброшенной фабрики.

– С фабрики по ночам странные звуки слышатся.

– Помню я раньше людные здесь места были, – заговорил Слава, не приняв всерьез предостережения.

Он посмотрел на забор из кирпичной кладки, почти вплотную примыкающий к его дому. Этот забор был когда-то добротный, сложенный из двойного ряда красного кирпича, оштукатуренный, побеленный. В центре его, со стороны уличной дороги, находились массивные железные ворота трехметровой ширины. Через них заходили рабочие на фабрику, заезжали машины. А теперь закрытые наглухо ворота заржавели, забор облупился так, что обнажился побитый временем кирпич.

– По утрам, – продолжал вспоминать Славик, – люди к восьми часам шли на фабрику, станки включали. Машины начинали выезжать из ворот. Маленькое было производство, тридцать человек на нем числилось. А теперь? Давно фабрика не работает?

– С девяностого года. Значит, почти двадцать лет. У нас на селе как в девяностые годы кризисы начались, так до сих пор и продолжаются. Когда совхоз разорился, то фабрику объявили убыточной. Тогда уволили всех рабочих, опечатали производственные корпуса, закрыли наглухо ворота. С тех пор началась разруха. Раньше председатель сильный был. Заботился, чтобы у сельских людей была работа. Для этого и фабрику поддерживал, и щетки по всей России продавал, и коровник огромный содержал. В селе оставалась молодежь, семьи создавались новые. В лихие годы председателя сняли. А государству не было дела до нашего хозяйства. Работы нет, зарплаты нет. Коровники развалились, а народ их по кирпичам растаскивает. Поля бурьянами заросли. Земля никому не нужная стоит. В деревне одни старики остались, молодежь сбежала…

– А ведь щетки хорошие были – из натуральной щетины – для одежды, для обуви, – вспомнил Слава.

– Стало быть, китайскими щетками страну завалили, – стал рассуждать дядя Костя, но, заметив необычно быструю темноту, опускающуюся на село, посмотрел вверх на небо.

Небо набухло дождевыми тучами.

– Похоже, что гроза надвигается! Бабушка твоя, бывало, грозы очень боялась. В те времена грозы нашу деревню любили, как торнадо Америку! Ну, ты не бойся. После того как молния старый клуб подожгла, нам молниеотвод сделали в деревне. Теперь грозы не такие лютые…

Небо грозно стало темнеть, все больше снижаясь над домами. Чернильного цвета туча приближалась к деревне, угрожая пока еще далекими, раскатами грома. Поднялся порывистый ветер. На деревню стремительно опускалась мрачная темень.

Вспомнив, как раньше готовились к приближающейся грозе, Славик закрыл на всех окнах ставни, в доме повесил старые галоши на электрические розетки, зажег свечку и выключил свет.

Так бабушка делала, потому что боялась гроз. Обычно во время грозы бабушка в уголке у печки расстилала на полу одеяло, усаживала на него маленького Славу и при свете свечи рассказывала разные истории, чтобы скоротать время до окончания непогоды.

Иногда, услышав особо сильный раскат грома или шум от порыва воющего ветра, она напряженно прерывала рассказ и, глядя на вспышки молнии через щель в ставнях, начинала считать вслух с тревогой в голосе: «Раз, два, три…»

Если промежутки между громом и молнией шли на увеличение, значит, гроза отдалялась…

Вспоминая детство, Слава обошел комнату, грустно поглядев на бабушкину кровать с железными спинками. Кровать стояла заправленная еще с тех давних пор: высокая, перинная, застеленная стеганым покрывалом.

Пышные подушки накрыты ажурными тюлевыми накидками с полоской расшитых кружев, свисающих рюшами до пола.

«Мама велела покрывала с кровати снять и просушить на солнце», – вспомнил Слава.

Тем временем по двору уже гудел сильный ветер и рвал верхушки деревьев. Кусты сирени в палисаднике, сгибаясь от ураганных порывов, бились в окна и скрежетали своими старыми ветвями. Завывающие звуки проникли в трубу дома и на чердак. Загремел сокрушительно гром. Казалось, стены дома содрогнулись. Ливень с грохотом обрушился на металлическую крышу. Гроза разбушевалась.

Парень прилег на диван. Да, в детстве, под влиянием бабушкиных страхов, он побаивался гроз. Но, сейчас-то он мужик!

Спокойно ожидая окончания грозы, незаметно для себя уснул. Сон был настолько глубок и крепок, что звуки буйства стихии, разыгравшейся за окнами, не смогли его нарушить до самого утра.

Как будто от внутреннего толчка Слава проснулся. Из щелей закрытых оконных ставней пробивались предрассветные голубоватые лучи света.

В комнате пахло воском от догорающей свечи, остатки которой слабо мерцали в старинном бронзовом подсвечнике. Вспоминая шумное начало грозы и удивляясь своему столь крепкому и быстрому, отключившему слух, засыпанию, Слава встал с дивана. Задул свечу и, распахнув скрипучую дверь дома, шагнул в голубую свежесть раннего рассвета.

В воздухе стоял аромат мокрой земли. Природа, обессиленная ночным ветром, затихла в ожидании утреннего солнца. По двору беспорядочно валялись мокрые ветви от деревьев, сорванные ураганной силой.

А ясень – большое старое дерево с ветвистой кроной, возвышающееся в самом углу двора – свалило грозой на землю. Деревянный забор со стороны деда Савелия был подмят и разрушен толстым стволом дерева.

Ясеню было около ста лет, и его деревянное нутро истлело, потому и не выдержало сильнейшего порыва ветра. Источенный короедами ствол, обнажив огромное черное дупло у своего основания, упал на сторону соседа, протянув ветви до входа в его дом.

Ветви загромоздили своей зеленью половину соседского двора и зацепили собой край веранды. Стекло, выбитое падающими ветвями, мелкими осколками высыпалось на землю.

Слава не слышал, как ночью падал ясень и даже как сыпалось разбитое стекло.

А дед Савелий? Где он?! И вчера не слышно было ни звука на его дворе…