Kitobni o'qish: «Дарован день»
В огромном и богатом мире
Взявшийся за написание стихов стремится сконцентрировано выразить в строках то, что он видит, чувствует, переживает, как относится к происходящему в поле его зрения. И если он Поэт, то при этом он создаёт свой мир. Поэтический мир автора может ограничиться узкими рамками, а может быть безграничным.
Поэтический мир Ольги Коваленко-Левонович поражает своими размерами. Темы её стихов разнообразны: любовь, семья, природа, Россия, Бог. Всё это есть в её стихах. Все стихи написаны от души. Они высокопрофессиональны. Они простые, но не простенькие. Это та простота, которая требует большой работы души и ума. Здесь нет излишней вычурности, но в каждом стихотворении за строками угадывается богатейшее содержание. Стихи выверены, взвешены, избавлены от многословия. Они не навязчивы, но так и затягивают погрузиться в мир её поэзии.
Этот мир полон добра, любви, сочувствия и сопереживания к чужим бедам и горестям, будь то родные, близкие люди, или незнакомый старичок, или спящая девочка на вокзале. Куда зовёт нас автор стихов в своём мире? Вот, например, на поиск счастья. В чем оно? Может быть, в деньгах?
Денег нет, успеха тоже нету…
Если нужно Сам Господь подаст…
Счастье, я скажу вам по секрету,
Не зависит вовсе от богатств.
Не зависит даже от здоровья,
Пусть его с тележкой целый воз.
Кто стакан воды у изголовья
Нам поставит? Вот главней вопрос.
И сразу можно понять, какие ценности в этом мире дороги автору. Стихи легко читаются, но как чудесно выражен в них смысл жизни человека. Не о богатстве печётся она, не о личной выгоде, а о том, чего заслужила у тех, с кем была рядом в этой жизни.
Ольге подвластны разные формы стиха. Она способна написать стихотворение на целую страницу, и не устаёшь от его прочтения. Наиболее частой формой является стихотворение в четыре-пять строф. И в них она умеет вместить основную мысль с тонким поэтическим не навязчивым, но умным выводом. Может она и в восемь, а то и в четыре строки вместить содержание, достойное целого рассказа или даже романа.
Нас пустят первыми под нож.
Придёт пора проверить стадо…
Не блеешь, скажут, а поёшь.
А нам неблеющих не надо.
Придёт наш час, и ясным днём
Над нами небо распахнётся,
И мы, слабея, упадём
На дно небесного колодца.
Горние выси, отношение к Богу пронизывает всю книгу стихов. Автор не старается пересказать библейские сюжеты. Её более всего волнует путь к Богу. Ей хочется не просто пойти в храм и помолиться, хотя и это важно, и без этого нельзя. Но ещё важнее прийти к Богу с чистой совестью и открытой душой, преодолеть в себе соблазны страсти или богатства. Вся её очень нелёгкая жизнь полна забот о детях, коих вырастила троих, в условиях непростых семейных отношений. Работа в школе, работа с детьми – это её профессия. Надо уметь не только учить и воспитывать, но и воспитать в себе терпимость к чужим недостаткам, но не к подлости. Она саму себя готова даже змеёй изобразить. Хотя змеиного в ней отродясь не бывало.
Я себя считала доброю.
Но унизили меня.
Поднялась обида коброю,
Изготовилась змея,
Чтоб расправиться с обидчиком,
Покусать и наказать…
Ах, как хочется отомстить, ответить так, чтоб неповадно было. А она сдерживает себя: «Свой родной, свой доморощенный обезвреживаю яд». Как это непросто сделать.
Тема любви также проходит через всю книгу. Это и любовь к родителям, и к детям, и к близкому человеку. Её любовь – не выдумка и не желание как-то устроить своё счастье. В любви Ольга открыта, не прячется за изгородью слов. Она обнажает душу. Её волнения – это не боязнь поступить решительно на жизненном повороте, это нежелание принести неприятности другим людям. Она тщательно взвешивает свои поступки и находит своё счастье. Слёзы уронив, она лишь хочет, чтобы любимому «приснился дождь и капли с неба».
Большая часть жизни Ольги Коваленко-Левонович прошла в Забайкалье. Стихи о природе преимущественно связаны именно с теми местами. Забайкалье в её ярких выражениях предстаёт зримо и образно. Взгляд её, и не только на природу, оттачивался при помощи фотообъектива. Именно фотообъектив помогает ей часто увидеть то, что может быть скрыто от простого обывателя и может быть замечено только поэтом: «Избушки – новогодние игрушки на дымках своих висят». Это надо же так заметить, что избушки, построенные на земле, висят на горних ниточках.
Вообще у Ольги в стихах столько поэтических образных находок и неожиданных выводов, скрытых за строками, что цитировать её можно бесконечно. Практически в каждом стихотворении находится что-то такое, что приводит к удивлению, а то и к восторгу. Прочитав всю книгу, прихожу к удивительному выводу, что за прекрасными стихами осталось ещё столько нераскрытой души, что хватит и ещё не на одну. Остаётся пожелать ей успехов, а читателям – порадоваться вместе с ней.
Виктор Красавин,
руководитель литературного объединения
«Дмитровские Зори».
Дороги есть такие
Трещат сороки в перелеске
Трещат сороки в перелеске.
Села печален древний лик.
В пруду не слышно рыбьих всплесков.
Раскинул зонтик борщевик…
Вода в колодце стала горькой.
Бурьян штурмует сельский ток.
Заборы ветхие – в подпорках.
Косилки отслужили срок,
Комбайн ржавеет у дороги.
Поля кустами заросли.
А люди, жалуясь на Бога,
Лекарство ищут от тоски.
Начальство костерят привычно.
Детишки в город подались.
Травой поросший, горемычный,
Храм, осыпаясь, смотрит ввысь.
Тропу изрезали овраги,
Дубрава старая – густа.
Рисуют ласточки зигзаги
Над колокольней без креста.
Русь
Кто мы, кто мы для Тебя, Россия?
Дочери твои и сыновья?
…В лихолетья Ты не голосила,
Очи слёзные ладонью заслоня.
Ты нужду с достоинством терпела,
Крохи собирала для сирот.
Скольких схоронила и отпела…
Горевала за славянский род…
Было время – рожь не колосилась,
Взрывы искорёжили поля.
Огненные бури проносились,
Всё смешалось: небо и земля.
В эти годы собирала жатву,
Щедрую, по градам-весям смерть.
Ты о жизни так молилась жарко,
Как другой, конечно, не суметь.
Как могла, хранила и спасала
Свой народ от супостатов Ты.
Но История пока не пролистала
Всех скорбей печальные листы.
Пусть хотят тебя служанкой сделать,
Радости, надежд лишают пусть,
Белоглазая косится чудь и нелюдь,
Будешь, как была – Святая Русь.
Воскресные зарисовки
Сегодня в храме многолюдно.
Толпа, и повернуться трудно.
К иконам вовсе не пробраться.
Старушки к лавочкам теснятся.
Горит свечей медовых лес.
Звенят молитвы до Небес.
Пищат детишки слабым хором.
Все на мамаш глядят с укором.
Алтарник нынешний, Серёжа,
Свечу выносит осторожно.
Священник возглас подаёт,
И дружно крестится народ.
Вот исповедь, и к аналою
Приход придвинулся волною.
Старик взглянул на образа,
Потупил влажные глаза.
Вот у священника старушка.
И шепчет батюшке на ушко.
Подходят бледные девицы.
Отходят – розовые лица.
Переминается парнишка.
Второй стоит – уткнулся в книжку.
А третий крутит головой.
Похоже, в храме он впервой…
Ну вот, и детки, и мамаши
Идут, скрестивши руки, к чаше.
Причастников неровный ряд…
Алтарник держит красный плат…
У батюшки усталый вид.
Но он с амвона говорит.
Народ подходит ко Кресту
На нём распятому Христу…
Собрались люди на Крещенье,
И ждут, когда придёт священник.
Кадильный дым… Мерцают свечи…
Всем православным в храме – легче.
Уходят лишние проблемы,
Воочью видим – кто мы, с кем мы….
… У храма бабушки стоят,
И расходиться не хотят….
В городе чужом
В городе чужом – одна…
Среди шума, взгляды – скользом.
Словно бы коснулась дна…
На витрине сохнут розы.
Пёстрых вывесок сумбур,
И машин столпотворенье.
Нищий ждёт… Цветёт гламур…
Муравейника кипенье…
Деловые в пиджаках
Так спешат – гляди, затопчут.
Дамы проплывают – ах.
Бабки шлёпают в платочках.
Инвалиды, лимита,
Зазывалы возле лавок.
Спешка, давка, суета,
Словно жить осталось мало…
Стройки шум… А тут – ремонт,
Стены в сетке-паутине.
Рёв машин. Какой-то понт
Встал на «зебре». «Вот скотина!» -
Дед вопит. Народ глядит,
И спешит, собою занят.
Сам себе уж дед ворчит…
А витрины блеском манят…
Вот монашенка спешит,
Рукавом взмахнув, как птица.
…Так молитва для души –
Растревожит и промчится…
Перед входом в банк – швейцар.
Толстый кот с надменным взглядом.
Душит жир, в мундире – жар.
Он мечтает о прохладе.
Грустно, жарко и легко:
Здесь меня никто не знает.
Тот, кто любит – далеко.
Он делами плотно занят.
Ухожу, бреду назад,
Вдоль и поперёк движенья…
И ловлю в витринах взгляд
Своего же отраженья…
Папка из архива
Проснувшись, улица сияла,
Слепила стёклами машин,
Зевак витрина зазывала…
А на обочине один
Стоял немолодой мужчина,
В себя, как в омут, погружен.
Уйти в себя была причина.
Архивный зал покинул он.
Он вспоминал – вручили папку.
Допросы, справки, протокол…
Там дед его походкой шаткой,
Никем не видимый, пришёл.
И рассказал, для всех неслышно,
Как жизнь тюремная текла.
И как по обвиненью вышло –
Он контра, враг, и все дела…
Он объяснял, что невиновен.
Но глух и жуток был допрос.
Ломали душу аж до стона.
Вопрос – что гвоздь… Ещё вопрос…
Нелепо, дико обвиняли,
Не слыша, что он говорил.
Как будто роботы из стали
Его терзали что есть сил…
Вот новый протокол подписан.
Он снова им: не признаю!
И кружат, тупо кружат мысли:
Нагромождая, дело шьют.
Увидит ли жену и деток?
Отпустит страшная тюрьма?
Он замурован, заперт в клетке,
И впереди глухая тьма…
…В глаза он посмотрел и молвил:
«Попал, как рыба на крючок.
Ты молодец, что деда вспомнил.
Ты разберись во всём, внучок…».
Страницы дела кровью пахнут
Страницы дела кровью пахнут…
Тоской и болью, без конца…
Казалось – имя будет прахом,
Ни памяти, и ни лица…
Но со страниц, сквозь дебри строчек,
Кричит он мне: не виноват!
Бумажный серенький клочочек
Пронзает сердце, мутит взгляд.
Расстрелян… Осень золотая
Бросает красную листву…
Я дело прадеда листаю.
Читаю медленно… Реву…
Предки
Офицер с молодыми глазами,
Сутулый священник с котомкой…
С фотографий, умытых слезами,
Смотрят на нас, потомков.
Прямая дорога на муки
Их ждет. Они знают об этом.
Но слишком беспечны их внуки, -
Такого предчувствия нету.
А путь, как всегда, неизменен –
За дух мы заплатим кровью,
И выступят предки из тени,
Сияя нездешней любовью.
