Kitobni o'qish: «В следующем году в Иерусалиме?»

Shrift:

@biblioclub: Издание зарегистрировано ИД «Директ-Медиа» в российских и международных сервисах книгоиздательской продукции: РИНЦ, DataCite (DOI), Книжной палате РФ

* * *

Моим любимым израильтянам,
жившим и живущим,
многие годы дававшим кров
и знакомившим автора
со своей чудесной страной
посвящается

Древнейшая часть Иерусалима была заселена в 4-м тысячелетии до нашей эры, что делает его одним из древнейших городов мира.

За свою долгую историю, Иерусалим был как минимум дважды разрушен, 23 раза осаждён, 52 раза атакован и 44 раза завоёван либо вновь отвоёван.

В разное время городом владели Израильское царство, Иудейское царство, Вавилон, Персидская империя и империя Александра Македонского, Египет Птолемеев, Сирия Селевкидов.

После еврейского восстания во II веке до н. э. на некоторое время было восстановлено Иудейское Царство, но уже в 6 году нашей эры на месте него была провозглашена римская провинция Иудея. Вслед за распадом Римской империи, Иерусалим отошёл к Византии. После Византии город принадлежал арабским халифатам, крестоносцам, государствам Айюбидов и мамлюков, Османской и затем Британской империям, Иордании и, наконец, Израилю.

Из Википедии

Вступление. 2020 год

Пришло время заканчивать путешествия. Надо признаться, что возраст активных перемещений неуклонно приближается к финишной черте. К тому же и здоровье уже не позволяет подолгу ходить, есть что попало в кафе и ресторанах, торчать на солнце, да и следить за артериальным давлением в условиях не дома сложновато…

Словом, Ольга, начинай прощаться с шариком! Во всяком случае, с любимыми местами на нем…

За бугром одним из самых любимых и чаще посещаемых уголков планеты оставался Израиль, куда судьба заносила меня многажды в течение 27 лет (с 1992 года). Это не просто «историческая Родина», увиденная и принятая уже в солидном возрасте. Это не просто места проживания родных, школьных подруг и множества знакомых.

Это удивительная агломерация людей, за несколько десятков лет съехавшихся из разных стран и континентов и создавших удобную для жизни маленькую территорию (четвертую часть Ленинградской области), окруженную со всех сторон миллионами врагов. Разные по происхождению и воспитанию, языкам и внешности, граждане страны неутомимым трудом и смекалкой добились невероятных успехов в сельском хозяйстве и высоких технологиях, обороне, искусстве и экологии.

Я все это видела и не уставала удивляться. Израильтяне в силу национальной особенности умудрялись часто спорить и шуметь по разным поводам, но поражали граждан других стран своим безмерным патриотизмом.

Конечно, объектом всеобщей любви израильтян можно по праву считать город Иерусалим. Это не просто столица, это символ государства, объединивший в себе трехтысячную историю и современность, главные мировые религии, разнообразие природных ландшафтов и геологических структур, наконец, представителей homo sapiens разного цвета кожи в разных одеяниях…

Уезжая каждый раз из страны, я произносила магические слова: «На следующий год в Иерусалиме!» И возвращалась, если не на следующий год, то через год – другой…

И вот наступило время больше не повторять эту фразу. Но пока что надо было попрощаться и с Иерусалимом, и с другими удивительными городами и местечками, и с родными и подругами!

Итак, лечу!

Проверка участников принимающей стороны показала, что за последние три года, что мы не виделись, произошли ухудшения в здоровье почти всех, с кем я общалась в предыдущий раз.

Моя любимая женщина Элла, чьим гостеприимством я пользовалась все эти годы, после смерти родной сестры не может оправиться. Она все время чувствует себя плохо, из дома почти не выходит. Дочка навещает маму почти ежедневно, к ней приходит помогать метапелет. Как прежде, остановиться в ее большой и удобной квартире теперь не представляется возможным. «Оленька, я буду рада тебя увидеть, но думаю, что смогу поговорить не больше пары часов, я очень слаба. Извини, дорогая!»

Звонок к школьной подруге Санечке расстроил еще больше. Трубку взял ее муж, очень обрадовался звонку.

– Я очень рад, что ты позвонила. Мы сейчас ни с кем не общаемся, боимся заразиться новым вирусом. А у вас еще не объявляли изоляцию пожилых людей? Сане еще хуже, чем в твой последний приезд, она почти не ходит, за ней кроме меня ухаживает метапелет, на кресле спускаем ее на улицу и немножко гуляем. Очень будем рады, если ты приедешь.

– А с подругой Анной ты не разговаривал по телефону? Они ведь с мужем тоже живут в Беер Шеве недалеко от вас.

– Ты знаешь, у меня нет настроения с кем-либо разговаривать. Позвони им сама, узнай.

Звонок к Анне был довольно кратким. Из него я узнала, что ее муж совсем обезножел, из дома не выходит, по маленькой двухкомнатной квартирке перемещается с трудом. Она вынуждена быть рядом с ним, выходит только на час – другой в ближайшие магазины за продуктами.

– Я думала, что мы, как в прошлый раз, встретимся, погуляем по городу, может быть съездим куда-нибудь по соседству, как когда-то…

– Нет, дорогая, все в прошлом! Я если смогу выйти, то не больше чем на пару часиков. Но ты, конечно, приезжай! Ты всегда так нас взбадриваешь!

Еще один звонок к спокойной, рассудительной Маре, живущей в Кфар Сабе, не расцветил яркими красками современную жизнь моих подруг юности. Желание погулять с ними, собрать всех вместе за столом (как обычно) тихо угасало.

Оставалась жизнерадостная Римка, главный мой гид по Иерусалиму. С ней я разговаривала примерно год назад. Из этой компании она была самой технически продвинутой. Обычно мы общались по скайпу, что я и решила сделать сейчас. Римма не отозвалась ни в первый день, ни на другой. Пришлось звонить ее мужу, который жил с их дочерью в маленьком городке, окруженном арабскими поселениями. Их мы с Риммой с приключениями навещали в мой последний приезд три года назад.

– Витя, я хотела бы поговорить с твоей женой, но она не ответила на мои звонки. У вас все в порядке?

– Ольга, привет! Молодец, что позвонила. Сейчас, пожалуй, уже положение улучшилось, а было плохо…

– Ты о чем?

– Римма месяцев восемь назад перестала говорить, двигаться и узнавать кого-либо. Ее госпитализировали в нашу знаменитую больницу Хадасса, поставили диагноз лимфоденит сосудов мозга и начали усиленно лечить химией. Что тебе сказать, это были тяжелые полгода. Мы дежурили с Лялей по очереди, спали в палате… Постепенно ей становилось лучше, но пропала оперативная память. Потом Римму перевели во французский госпиталь, что находится рядом со Старым городом недалеко от Яффских ворот. Там она лежала еще несколько месяцев, и вот совсем недавно ее выписали. Теперь мы живем все вместе в поселке Кирьят Арба у Ляли.

– Господи, а я ничего не знала! Почему ты мне не сообщил? Ни разу не позвонил?

– А чем бы ты могла помочь? У нас медицина на высоте, они сделали все, что было возможно. Хочешь с ней поговорить?

– А можно? Она меня узнает?

– Олечка, я слышу твой голос! Конечно, узнаю, дорогая! Как хорошо, что ты позвонила, и я вижу тебя в скайпе!

– Римуля, я хотела к вам приехать в последний раз, со всеми попрощаться. Думаю, что больше сил и здоровья не будет. Но звоню боевым подругам и узнаю, что Санюшка плоха, и ты вот еще.

– А когда ты хотела приехать? Я буду счастлива тебя увидеть!

– Я думала на недельку в начале марта.

– Ой, это же мне подарок будет! У меня четвертого марта день рождения, ты будешь лучшим подарком! Приезжай, Олечка, я буду счастлива! Поживешь у нас, ты же знаешь, у нас большая квартира и красивый сад…

– Нет, Римуля, я если соберусь, то не больше, чем на неделю. Но к вам, конечно, заеду!

С грустным, но твердым настроением прощаться со всем и всеми, я начала собираться в путь.

Как и когда начинался мой Израиль?

Октябрь-ноябрь 1992 года

– Может быть, ты все-таки не полетишь в страну, где каждый день тебя могут подстрелить?

Такой вопрос задал муж за ужином после просмотра в новостях ролика об очередном взрыве на улице Тель-Авива, куда у меня уже был взят билет.

– Все. Умерла, так умерла. И не отговаривай. Полечу. И все будет хорошо.

Я возражала медленно, но уверенно.

И полетела. Это было осенью 1992 года, не в лучшем году нашей истории. В России еще недавно тоже стреляли, шумели, волновались, встречали на улицах танки, а в продуктовых магазинах до сих пор мало что встречали из продуктов.

А почему, спрашивается, Израиль? Дело в том, что совсем недавно нашелся папин племянник, уехавший в семидесятые годы из Риги в Израиль. Его случайно обнаружила там наша хорошая знакомая, которая поехала туда в гости к своим родным. Она привезла мне письмо от его жены Эллы, из которого я узнала, что Соломон, известный в Латвии и в Израиле человек, узник ГУЛАГа и «узник Сиона», последнее время тяжело болел и только что скончался… Я выразила свои соболезнования, у нас завязалась переписка.

И вот я еду к Элле в гости. Это теперь, когда путешествия стали явлением обычным, можно полететь в дальнюю страну на неделю, даже на выходные. А тогда мы за свои границы вылетали редко, не предполагая, что такое может повториться.

О нашей встрече с милейшей женщиной Эллой и ее родной сестрой Мирой в аэропорту Бен Гурион, об акклиматизации в первую неделю в городке Холон, малом городе Тель-Авива, я рассказывать не буду. О первых впечатлениях об Израиле я высказалась в начале двухтысячных в одной из своих книг «О, Израиль!». Хотя, может быть, и стоит повториться.

Мы обе по письмам составили себе представление друг о друге, не соответствующее реальности. Поэтому в аэропорту долго кидались к совершенно другим женщинам. Она ожидала увидеть крупную яркую стриженую блондинку, я – полную брюнетку невысокого роста. Элла оказалась высокой яркой блондинкой, а я – щупленькой маленькой брюнеткой. Наконец, когда все приезжие нашли своих встречающих и зал прилета опустел, нам ничего не осталось, как подойти друг к другу и весело рассмеяться. Это была любовь с первого взгляда.

По дороге в машине, которую Элла вела очень лихо, она успевала спрашивать о моей семье, рассказывать о своей и пояснять все, что мелькало за окном. А оно все было для меня новым и интересным. И яркое солнце, и пальмы по обочинам, и белые автомобили разных фирм с красно-белыми полосками сзади около номеров.

Первые дни я была от всего в потрясении: от постоянного солнца и от цветущей страны (не игра слов, а цветы цвели повсюду), от разноцветия населения и от обилия еды на полках больших и маленьких магазинов (хотелось плакать, почему они могут так жить а мы не можем?), от интересных праздников (был октябрь – время иудейских праздников Йом Кипур, Суккот, Новый год). Но скоро привыкла, успокоилась и под руководством моей новой родственницы (а Элла очень скоро такой стала) и ее активной родной сестры Миры наметила план знакомства на все 40 дней с этим удивительным кусочком земного шара. Конечно, на помощь были задействованы их и мои друзья и школьные подруги (с некоторых пор их сюда перебралось достаточно). Практическое изучение страны я подкрепляла ежедневным чтением книг из большой Эллиной библиотеки.

– Леночка, шалом! Это Ольга из Петербурга. Нет, я прилетела из России, но сейчас нахожусь у вас. Где? В Холоне. Мы сможем встретиться? Я тоже очень рада буду тебя увидеть!

– Гера, привет! Да, ты меня узнал? Молодец! Я у вас, прилетела на месяц в гости. Конечно, к вам приеду, я тоже много хочу рассказать.

– Санюша, дорогая, я привезла письмо от твоей сестры, мы сможем увидеться? Конечно, все расскажу! Деньги ее семье возьму, не волнуйся!

Я прилетела в первых числах октября накануне осенних праздников. Ничего не зная о жизни страны, я не представляла, что в праздники передвижение из пункта А в пункт Б, где бы он ни находился, становится затрудненным, а чаще просто невозможным. В первую очередь это касалось, наверно, самого большого иудейского праздника Йом Кипур (Судный день). О его наступлении я прочитала на второй день моей жизни в Холоне.

«Судный день – самый священный день в году. Люди постятся с захода солнца до появления звезд на следующий день. И не только постятся, а не позволяют себе никакого телесного удовольствия, даже не моются и не обувают кожаной обуви. Истязание тела связано с истязанием души, ибо сказано: «В десятый день седьмого месяца – день искупления – пусть у вас будет священное собрание и истязайте себя». (Левит:23,27)

Душа пропускает через свою память и воображение все плохие поступки и мысли, которые человек совершил или хотел совершить в течение года. Он, человек, раскаивается и просит Бога освободить его от всех прежних обетов и клятв. В канун этого дня следует просить друг у друга прощение.

В 15 часов все, что могло закрыться, закрылось; с 16 часов народ в белых одеждах потянулся в синагоги. Мы, тоже в светлых костюмах и шляпках, включились в число идущих по середине пустых улиц. Синагог было много, но они ничем не выделялись из ряда обычных невысоких зданий. Догадаться о назначении их можно было только по толпе мужчин у входных дверей. Мужчины в кипах и талесах (широкие белые шарфы с черными полосами и кистями на краях) при входе приветствовали друг друга и рассаживались в зале. Мы с женщинами поднялись на второй этаж и заняли удобные стулья, у некоторых дам на головах были кружевные накидки, а в руках веера. В 17 часов, после того, как пожилой дядька (наверно староста) два раза стукнул кулаком по столу, все стихли, и в тишине началось пение кантора. Мужчины слушали стоя. Молитва, исполняемая всегда в этот день, называлась «Кол Нидрей». Эта молитва берет свое начало со времен испанской инквизиции. Ее написали мараны – евреи, перешедшие в христианство, но тайно соблюдавшие все еврейские традиции. В «Кол Нидрей» (что в переводе – «все обещания») они просят прощение у Бога за нарушение его заветов.

Молитву исполнял кантор на арамейском языке: сначала тихим голосом, потом громче, а в третий раз – во весь голос. Все ему подпевали, после чего начали бить себя кулаками в грудь: каждый удар – раскаяние в одном грехе.

Я шла домой под впечатлением молитвы «Кол Нидрей», о чем поделилась с молчаливой Эллой.

– Знаешь, мне показалось, что я слушаю итальянскую оперу.

– А если бы ты услышала Боби Фишера, нашего знаменитого тенора, ты бы в этом даже не сомневалась. Я обожаю эту молитву!

– Сейчас я приду и лягу на диван, буду размышлять. Очень мудрый этот день в году. Вспоминаются все плохие и хорошие поступки, осмысливается год жизни. И так будет весь завтрашний день до захода солнца. Мира у себя дома лежит в кресле и тоже думает. А ты, дорогая гостья, гуляй по Холону, постарайся не заблудиться. В холодильнике полно еды, ешь, что и когда хочешь!

Я слышала, что некоторые мои израильские подруги и друзья (и светские тоже) в этот день не пьют, ни едят, не работают, стараются не двигаться, а предаваться размышлениям. Я послушалась Эллу и вечером вышла из дома. Интересно было посмотреть на пустынный город.

Один из малых городов Тель-Авива – Холон когда-то, в 30-е годы (годы моего раннего детства) представлял собой болота, по которым бродили шакалы. Но, как и почти все негодные для проживания территории будущего Израиля, упорным трудом приехавших сюда людей болота превратились в оазисы, плодоносящие поля и цветущие сады. Четырехэтажный дом, в котором жила Элла, стоял на краю города на пересечении двух шоссе около башни, единственной в городе. Там находилось управление ГАИ, (Мисрад арешуй – ивр.), всем известный адрес. Если я возвращалась на автобусе и произносила «Мисрад арешуй», знала, что не заблужусь. Тем более, что напротив дома на холме был разбит небольшой парк раскидистых пиний, а над ними на вершине стоял мемориал погибшим воинам Армии Обороны Израиля в борьбе за независимость. Подсвеченные вечером пинии создавали сказочное впечатление. Оно возникло в тот первый теплый божественный вечер, когда я была и в парке и на улице совершенно одна.

На следующий день взрослого населения действительно не было, но зато дети чувствовали себя свободно. Они бегали, катались на самокатах и велосипедах по проезжей части улиц, кричали и смеялись. А вечером к ним присоединились родители, оживленная жизнь южного города продолжалась. Что касается нас, мы отлично втроем поужинали. На столе стояли блюда с фаршированной рыбой, курицей в сладком винном соусе с курагой, бульон с клецками и праздничная хала, которая таяла во рту. Ну и для меня немножко сладкого вина…

В первые два праздничных дня по телефону я оповестила о приезде знакомых, связалась с бывшими одноклассницами и поняла, что смогу их увидеть и таким образом побывать почти во всех больших и маленьких населенных пунктах Израиля. Я мечтала побывать в Тель-Авиве, посмотреть на Мертвое море, погулять по Хайфе, но, конечно, больше всего хотелось увидеть Иерусалим.

Какой же цивилизованный человек не захочет увидеть Иерусалим – город тысячелетней истории, пуп Земли, город, где скрещиваются Мечи и Орала вот уже три тысячи лет?

В этот город несколько лет назад с маленькой дочерью переехала родственница моей двоюродной сестры по имени Лера. Нельзя сказать, что мы были с ней близки, встречались, в основном на днях рождения ее родного брата, мужа моей сестры. Надо сказать, что их семейка мне казалась довольно оригинальной. Во-первых, он и его две сестры были удивительно похожи на маму: невысокие и коренастые, с густыми шапками темнокаштановых мелкозавитых волос, в духе Анжелы Дэвис (популярная чернокожая американка – борец за права чернокожих). У них были очень похожи и характеры: математический склад ума, жизненная активность и удивительное отсутствие родственных чувств. Судьба отца семейства была мне неизвестна, а мама в предпенсионном возрасте, чтобы заработать достойную пенсию, уехала работать на Чукотку. Выполнив эту миссию, через несколько лет вернулась. Старшая дочка, потеряв работу в тяжелые времена, занялась предпринимательством, а позже с семьей эмигрировала в Штаты, но брату своему писем не писала. Лера, младшая сестра, как и брат, была математиком по образованию. Она в те годы совершила неординарный поступок, родила дочь от любимого человека, не будучи замужем за ним. Отец ее ребенка, музыкант, жил с семьей в Москве, менять семью и город не хотел. Но, видимо их любил, потому что приезжал в Ленинград, о них заботился до тех пор, пока Лера не решила уехать в Израиль. В Иерусалиме она довольно быстро устроилась на работу в статистическое управление, овладела ивритом, за короткий срок получила высокую должность и пользовалась уважением сотрудников. Но за все годы жизни там она ни разу не пригласила к себе брата, да и писали они друг другу письма не чаще одного раза в год – так было у них заведено.

Я решила воспользоваться ее гостеприимством, тем более, что других знакомых у меня в Иерусалиме в то время не было.

– Лера, можно я приеду к тебе на пару дней?

– Конечно, Оля, приезжайте, буду рада. Только учтите, что я работаю, так что смогу встретить после конца рабочего дня.

– Ну что? Всех оповестила? С Лерой договорилась? Она тебя примет? Беседер!

– Со всеми договорилась. А что такое беседер?

– Запомни, дорогая, слово «беседер», то есть «порядок» – самое распространенное в Израиле слово. Если израильтянину хорошо, само собой «все беседер». Если плохо, что-то не ладится, значит «скоро будет беседер», так как унывать нельзя. Даже если рядом стреляют и взрываются автобусы с детьми! Накажем сволочей, и на нашей улице будет беседер. Поняла?

В пятницу днем мой шеф привезла меня на шумный многолюдный тель-авивский автовокзал «Тахана Мерказит». Если бы не она, ни за что бы не сообразила, с какой из двадцати платформ отправляться и на какой из сотни автобусов садиться. Но с ее помощью я взгромоздилась на второй этаж красивого автобуса с великолепным обзором, кондиционером и – вперед!

Сначала дорога шла по равнине, потом начала подниматься вверх – на холмы, покрытые хвойными лесами. Через сорок пять минут мы подъезжали к Иерушалайму, белому солнечному городу, раскинувшемуся на нескольких холмах, хорошо просматривающихся. На шумной и тоже многолюдной автостанции меня уже ожидала Лера с дочкой Региной. Вскидывая при выходе из автобуса на плечо тяжелую (с подарками для них) сумку, я предполагала, что мы сначала отвезем сумку к ним домой и налегке пойдем гулять, но…

– Оля, здравствуй! Мы с мамой торопимся, ведь через два часа начнется шаббат, и мы не сможем к нам доехать.

Регинке было лет восемь, она была очень рассудительная девица, как я скоро поняла.

– Да, Регина совершенно права. Чтобы не терять времени, поскольку в 16 часов движение прекратится, мы с места в карьер идем в Старый город. Придется Вам мучиться с сумкой.

– Лера, через какие ворота мы пойдем?

Я, изучив путеводитель по Израилю, знала, что Старый город окружен высокой стеной, воздвигнутой в 16 веке Сулейманом Великолепным, и в него ведут ворота Яффские, Шхемские, Львиные, Мусорные, Милосердия, Цветочные…

– А я не знаю. Мы в Старый город редко ходим, да, Регинка?

– А что нам там делать? Там арабы могут напасть. Ты, Оля не боишься арабов?

Выяснилось, что Лера совсем не знает Старый город. Шли мы исключительно с помощью моего путеводителя и карты, а девушки уточняли на иврите у прохожих, правильно ли мы движемся. За Яффскими воротами почти сразу началась арабская часть. Лера с Региной, боясь местного населения, неслись почти бегом, я с набитой сумкой за ними не поспевала, кроме того, хотелось смотреть по сторонам, особенно на живописном восточном базаре.

В лавках вдоль узких улочек чего только не было: и роспись, и чеканка, и кожи, и дерево, и керамика, и ювелирные украшения. И кого только не было: торговцы – арабы и туристы-покупатели, израильские полицейские и солдаты с автоматами. Вдруг впереди раздались крики, народ куда-то побежал, а нам автоматчики перекрыли путь. Оказалось, что один воинственный араб побил одного не менее воинственного еврея: возникла небольшая потасовка, каких здесь бывает множество.

– Вот, Оля, говорила тебе, что тут опасно! Лучше бы не приходили сюда!

После этого мы шли еще быстрей.

Приблизились к Западной Стене Плача. Я не успевала рассматривать еврейские религиозные семьи: одетых в черное пап с пейсами, мам в шапках-мешках и многочисленных детишек. В Холоне я таких не видела.

– Оля, обратите внимание, где молятся верующие, раздельно: слева – мужчины, справа – женщины, между ними – ограда.

Мы прошли направо к киоску религиозной литературы. Продавщица из киоска начала меня убеждать по-русски:

– Если твоя мать еврейка, ты должна жить только здесь, на родине предков.

– Хорошо, подумаю, – ответила я, чтобы не продолжать бесконечную тему.

– Оля, нам нужно уже ехать! Не забывайте, что сегодня шаббат, транспорт в три часа прекратит работать.

Но все-таки пару часов до начала шаббата мы успели пробежаться по Старому городу мимо мечетей, синагог, белокаменных зданий, раскопок… Это было нечто удивительное – раскопки с колоннами и камнями, улочки как в средневековой Испании и очень богатые современные магазины и рестораны. Сумка тянула вниз, в глазах рябило от туристов, колоритных евреев, в пестрых халатах арабов, солдат с автоматами.

Регинка меня отвлекала от Иерусалима. То ей хотелось съесть мороженое, то пойти в туалет, а то объяснять мне все подряд. Мама Лера только и успевала ее одергивать:

– Регина, не мешай, не отходи от нас, потеряешься, видишь, какие драки впереди, сейчас пойдем домой…

А мне как раз ничего не хотелось. (Кстати, туалеты были образцовой чистоты и бесплатные).

В следующий раз приду сюда без этих пугливых девушек!

Наконец, вышли из ворот Старого города и на последнем автобусе поехали в новый район Рамот, где живут мама с дочкой. По пути Лера поясняла:

– Оля, посмотри в окно, мы проезжаем арабскую часть города! Только осторожно. Я здесь боюсь смотреть, мальчишки могут камень запустить. Наклони голову.

– Неужели правда?

Дома неказистые, без зелени вокруг, но выглядели мирно.

– Да. Регинка трусиха, я не боюсь, но ехать неприятно. Лучше не выходить здесь.

Я вспомнила: когда в Нью-Йорке подземка проезжала Гарлем, там белые тоже не входили и не выходили из вагонов.

Их четырехэтажный дом на зеленом склоне холма был из ослепительного белого грубо обработанного камня, впрочем, как и все соседние дома. Между домами были устроены детские площадки и посажены какие-то зеленые насаждения. И очень чисто. Трехкомнатная квартира, в которую мама с дочкой недавно въехали, казалась необжитой. Но я не успела рассмотреть ее и даже не успела разгрузить сумку с подарками. Зазвонил телефон, Вера сняла трубку, потом передала ее мне. Звонила московская сестра Стэлла, она узнала, что я сегодня приехала в Иерусалим.

– Ольга, тебе повезло, у нас два шикарных номера в отеле, приезжай, устроим тебя!

– Мы снимаем фильм в Яд Вашеме, – добавила Роза.

Я знала, что они должны быть в Израиле в эти дни и очень обрадовалась возможной встрече. Мне с ними, архитворческими дамами, было всегда интересно. В последние годы мы довольно часто встречались. Когда я оказывалась в командировках в Москве или через столицу летала в командировки на свои гидростанции в Сибирь или среднюю Азию, всегда старалась их навестить в квартире на Сретенке. Думаю, что и они с удовольствием приезжали по своим делам в нашу культурную столицу и останавливались у нас дома. Так или иначе, я узнавала о новостях в газете «Известия», одном из лучших наших печатных органов, от Стэллы, старейшего и уважаемого сотрудника отдела писем. Кто только не писал ей о своей трудной судьбе! Кого только она не разыскивала и не соединяла! О ком только она не рассказывала своей сестре – кинодеятелю Розе, и о ком только они не создавали авторские фильмы! Чем сложней была судьба героев, тем интересней было сестрам творить, тем горячей были споры между ними! Особенно бурные баталии происходили последнее время при обсуждении проблемы финансирования фильмов. Иногда я участвовала в этих баталиях, что-то предлагала, но резкая младшая сестра Роза сразу на меня накидывалась:

– Ты ничего не понимаешь в кино! Ты дилетант, Ольга, и не давай советы знающим людям! Мы же не учим тебя строить плотины, и ты не учи нас…

– Да я не учу, просто рассказываю, откуда при переходе от социализма к капитализму в нашей отрасли берут деньги.

– У вас свои законы, вам Чубайс дает деньги, у нас, творческих людей – свои законы, а денег ни у кого не допросишься!

– Нет, экономические законы у всех одни…

Конечно, я долго не раздумывала и отправилась к ним вечером на такси. Такси – единственный вид транспорта, с помощью которого можно было в шаббатный вечер выехать из религиозного района Иерусалима, каким является Рамот. Причем не ультрарелигиозного, а просто религиозного.

Из окна машины открылся удивительный вид на огни большого города, даже казалось, не одного, а нескольких больших городов, раскинувшихся на разных высотах!

У московских сестер в многоэтажном четырехзвездочном отеле «Рамада Ренессанс» были отдельные номера. Они меня встретили с хлебом-солью, то есть принесли из ресторана с ужина тарелочки с вкусностями. «Ни в чем себе не отказывай!»

Мы рассказываем друг другу об увиденном в Израиле и делимся планами. Они, дамы деловые и творческие, прибыли сюда на съемки документального фильма о мемориале Яд Вашем. Журналистка Стэлла отвечает за сценарную часть, режиссер Роза – за съемки. Они полны впечатлений.

– Ты знаешь, я вчера снимала на открытии Долины Общин Ицхака Рабина и других руководителей Израиля! Буду делать специальный фильм.

Я рассказываю об увиденном в Тель-Авиве и на двух экскурсиях. Сестры помогают мне составить план на завтрашний день, пока они будут заняты. А послезавтра во время праздника Симхат Тора мы вместе посетим Большую Синагогу Иерусалима. После бурного обсуждения мы расходимся по номерам, я должна спать у Розы, но так, чтобы горничная утром не заподозрила присутствие постороннего человека. Поэтому я сплю, стараясь на огромной кровати в метре от Розки ничего не мять. Поэтому в 7.30 ухожу тихо, чтобы не застукали.

В это тихое шаббатное утро, когда весь израильский народ отдыхает от дел и развлечений, я с путеводителем и картой в руках, и бутылкой воды, чтобы не погибнуть от обезвоживания организма, отправилась путем великих праотцов. Сегодняшний день посвящаю Иисусу из Назарета. Пройти собираюсь километров шесть-семь пешком без посоха и с непокрытой головой, но по асфальту, а не по пустыне. Солнце еще стояло невысоко, легкий ветерок дул в спину, никто не попадался навстречу. Нет, вру, правоверные иудеи в талесах и кипах уже шли в направлении Большой Синагоги.

Сверяя маршрут по карте, я прохожу мимо солидных министерских зданий, обширного президентского парка и подхожу к величественному зданию Кнессета (парламента). Вход в него украшает пятиметровая Менора – громадный семисвечник, поставленный в честь победы иудеев над греками во 2 веке до нашей эры. Я знаю, что холл Кнессета, решенный в стиле модерна, украшают интересные фрески Шагала. Но фрески оставляю на потом.

Такое впечатление, что Иерусалим очень зеленый город, один парк переходит в следующий. Чем ближе спускаешься к центру, тем парки меньше, и здания между ними тоже уменьшаются, но все они смотрятся как большие куски золотистого зефира, иногда подкрашенного другими пастельными красками. Этот район называется Рехавия, он начал застраиваться в 20-е годы 20 века выходцами из Германии, и улицы носят имена людей, оставивших след в истории еврейского народа. Жилой массив и примыкающий к нему участок с художественными лавками и мастерскими, террасами спускается прямо к высоченной стене Старого города.

Тысячи лет назад, да и сто лет назад на этом месте была выжженная пустыня, а сегодня разбивают парки и строят отели. Наконец (ура, ура!) дошла до Яффских ворот, вот что значит идти по карте. Даже спрашивать не надо, правда, я никого не встретила…

У Яффских ворот снуют вездесущие туристы. Услышав родной русский язык, я примыкаю к группе, которая внимательно слушает экскурсовода.

– Какая тема беседы? – спрашиваю шепотом.

– Обзорная экскурсия по старому Иерусалиму, только что началась, будет пять часов, – также шепотом отвечает женщина.

Прекрасно: именно то, что доктор прописал. Я счастлива и пристраиваюсь. Мы в быстром темпе сначала доходим до Гефсиманского сада, что на Масличной горе, а потом возвращаемся, проходим путь Христа по Deloroso (улица Скорби) до Голгофы. Делаем остановки там, где он две тысячи лет назад останавливался. С тех пор на месте остановок были построены храмы – католические и православные. Следы крестоносцев и арабов, турок и евреев. На пути Христа и нашем такое переплетение всего и вся, что повторить у меня, необразованной, духу не хватит. Камни, ровесники тех событий, закрыты временем. Мы ходим по прежним крышам, нет, выше крыш – витаем в облаках, как ангелы, и с ангельских позиций взираем на Марию Магдалину и деву Марию, на Павла с Иудой, если таковые жили. Я начинаю верить, что жили.