Kitobni o'qish: «Женгялов хац»

Мне не быть леди

«Нет любви более искренней, чем любовь к еде», -

сказал умница Бернард Шоу

Мне страшно везет на хороших людей. Добрых, умных, интеллигентных, с тонкой душевной организацией. У каждого свои уроки и свой сложный путь к совершенству, поэтому им попадаюсь я. В меру воспитанная и не в меру упитанная девица средних лет.

Однажды я решила съездить в Армению. Тетушке с дядюшкой уже далеко за восемьдесят и это был скорее визит вежливости и дань памяти моему деду из Гюмри, которого я не застала.

Сентябрь в Ереване шуршал бурыми листьями платана, согревал деликатным солнцем. Трава выгорела, яркие краски встречались редкими всполохами. В ресторанах уже начали готовить хаш – согревающий, насыщенный бульон, традиционное зимнее блюдо.

Армения встретила так, будто ждала, и мы наконец приехали – я, муж, мама. Я влюбилась сразу, навсегда и, надеюсь, взаимно. Влюбилась в свою тетушку Анну и дядюшку Сергея Мартыновича, профессора консерватории.

Тетушка – маленькая, кругленькая, ладная, смотрит на все и на всех удивлённо и радостно, иногда грустно и строго. Дядюшка занят здоровьем и политикой. Любит старые анекдоты, рассказывает серьезно и степенно, получается смешно, мы хохочем, тетушка смеется звонче всех.

В нашу честь закатили пир. Армянская долма[1], запеченные овощи, шашлык. Стол благоухал разнообразными закусками, светились прозрачные ломтики бастурмы – вяленого мяса в шубе из острых ароматных специй, сиял янтарем благородный коньяк.

Тетушка подкладывала нам горбушки хрустящего умопомрачительно вкусного хлеба. Сколько буханок хлеба она для нас запасла? Об этом я задумалась позже.

«Помнишь, как мы любили петь, – вдруг сказала мама. – Какие голоса были и у мамы с папой». Тетушка становится задумчивой, едва заметно кивает. Мама начинает напевать, тетушка подхватывает, два чистых, красивых голоса сливаются в один, похожие и в то же время разные. Мы завороженно слушаем.

Мы снимали квартиру у Каскада. Гостиница, которую забронировала по отзывам, оказалась негодной и я срочно искала нам жилье. Нашлась эта чудесная квартира. Уверена, не случайно. Оказалось, что именно на нужные нам дни от нее несколькими минутами раньше отказались другие гости. Нам пришлось провести бессонную неуютную ночь, чтобы получить этот приз. Большая спальня, наполненная воздухом и светом, со скрипучим паркетом, массивным гардеробом темного дерева, кроватью, покрытой толстым вышитым белым покрывалом. Уютная гостиная, в шкафах фамильное серебро, небольшая детская, в которой поселилась мама.

Нам казалось, что это наш собственный дом, наполненный нашей историей, знающий наш характер и причуды. Вечерами устраивались на балконе, пили чай с пахлавой, свежайшими нежными пирожными, наблюдали, как живет Ереван.

Однажды закатили ответный пир, пригласили тетушку с дядюшкой, их друзей. Накрыли стол – вино, сыры, фрукты, зелень. На деревянном блюде лежали горы кинзы, базилика и шпината. Я деликатно погрызла листик того, листик сего, листик шпината. Потом еще листик шпината.

Просторную кухню заливало солнце, за столом текла неторопливая беседа о культуре Армении и России, о музыке, литературе, дружбе и других прекрасных вещах.

Я ела шпинат. Наслаждалась сочностью, смаковала ореховый вкус, прислушивалась к хрусту. Шпината было много. Очень много сочного прекрасного шпината. Каждый листик стоил того, чтобы уделить ему внимание, продлить наслаждение, прислушаться и запомнить это ощущение. И я наслаждалась, прислушивалась, запоминала… Горка неторопливо уменьшалась.

И вдруг осознала, что стало тихо. Я хрустела, как духовой оркестр в осеннем парке. Подняла глаза, увидела устремленные на меня взгляды. «Божественный шпинат», – пробормотала я и, наверное, покраснела, а может быть и нет, шпинат владел моими чувствами. Гости деликатно улыбнулись, нежными колокольчиками засмеялась тетушка, а я от смущения хихикнула, потом расхохоталась.