Kitobni o'qish: «Чудовище и красавец (сборник)»

© О. Куно, 2017

© Оформление. ООО «Издательство АСТ», 2017

* * *

Чудовище и красавец

Часть 1
Аярá

– Дана, я пригласил тебя сюда, чтобы сообщить пренеприятное известие.

Дорон отвел виноватый взгляд и нервно поерзал на стуле. Не оттого, что тот был неудобен, хотя это, конечно, правда: чего еще можно ожидать от предмета мебели, сколоченного на скорую руку из не пригодившихся при строительстве досок? Но нет, мой собеседник и непосредственный начальник, крепкий пятидесятилетний мужчина со смуглой кожей и обветренным лицом, был человеком неизбалованным и на подобную ерунду внимания обычно не обращал. Он явно чувствовал себя не в своей тарелке из-за содержания предстоящего разговора, и это заставило меня здорово напрячься. Поскольку догадаться, что последует за таким предисловием, было нетрудно.

– Так вот… – Дорон неудачно повернулся и задел локтем горшок с геранью, который в результате чуть не свалился на пол. Однако чахлый цветочек с бледно-розовыми лепестками все-таки удержался на месте, чем в очередной раз доказал собственную живучесть. Поднимавшаяся со стройки пыль, жара и редкий полив (хозяин крошечного кабинета и без того вечно крутился, как белка в колесе) не могли загубить хрупкое на первый взгляд растение. – Одним словом, боюсь, что ты уволена.

Я опустила глаза и закусила губу, чтобы совладать с эмоциями. Конечно, это было ожидаемо. В большинстве случаев мне отказывали сразу, реже – после первого дня на новом рабочем месте. К подобному отношению я привыкла. Но здесь я успела продержаться целых пять дней. Пять дней! Почти полную рабочую неделю. И это давало надежду, что на сей раз злой рок обойдет меня стороной. Но, по-видимому, я оказалась излишне оптимистична.

Бумаги со схемами, которые я принесла для согласования с начальством, легли на стол, тоже державшийся на честном слове (или на легкой бытовой магии) – как и всё в этом крохотном кабинете.

– Причина, как я понимаю, не в качестве моей работы? – глухо спросила я, не поднимая взгляда.

– Да в каком качестве?! – Дорон резко взмахнул рукой, снова едва не столкнув многострадальную герань. – Послушай, девочка, поверь мне на слово: ты – отличный архитектор. На мое суждение можешь положиться: я в этом деле добрых тридцать лет кручусь. И Низейский собор строил, и второй корпус столичного университета, и Малый южный дворец. Так вот, тебе еще немного опыта набраться – года три, не больше, – и из тебя не то что младший, а старший архитектор отличный получится! А тут… ну да, другие причины, – снова сникнув, подтвердил он.

Спрашивать, какие именно, я не стала – и так все было понятно, – но заместитель главы строительства сам не выдержал, громко стукнув кулаком по столу.

– Руки у этого идиота Бена не из того места растут! – гаркнул Дорон. – Кирпич он, видите ли, на ногу уронил! Себя бы за это по башке и стукнул – так нет, припомнилось ему, что ты как раз в это время мимо проходила! И все, заладил: «Ведьма, ведьма, сглазила, беду притянула».

Лицо зама исказила самая настоящая гримаса: похоже, он и в самом деле воспринимал случившееся близко к сердцу.

– И остальные, конечно, его поддержали, – с обреченным смешком предположила я.

Дорон эмоционально махнул рукой.

– Одни поддержали, другие… Да что с них взять? Молодежь, ветер в голове, думают тем местом, которое совсем для другого предназначено. В общем, до высокого начальства дошло, а он, оно то есть… в смысле начальство… – тут заместитель явно удержался от крепкого словца, – …сочло нужным прислушаться. Рисковать строительством он, видите ли, не может. Бред, да и только! В общем, Дана, извини. – Дорон со вздохом вытащил из ящика конверт и протянул мне. – Вот, это за те дни, что ты отработала.

– Да я ничего и сделать особо не успела, – с кривой улыбкой отозвалась я, покосившись на свои наброски. – Вряд ли я что-то реально заработала.

Сказала – и тут же пожалела. Ну не дура ли? И так без жалованья останусь на неопределенное количество времени, а денег, между прочим, кот наплакал. Каждый грош на счету, а тут хоть что-то.

Однако Дорон, к счастью, был не из жадных и на слове ловить меня не стал.

– Боги с тобой, Дана! – поморщившись, воскликнул он. – Я и так тут перед тобой распинаюсь, не знаю, как в глаза посмотреть, а ты еще от жалованья отказываешься. Бери, и точка. Заработала, твое.

– Спасибо, – благодарно кивнула я и, опустив глаза, приняла конверт из его руки.

Сразу же спрятала деньги в сумку.

– Благодарить меня точно не за что, – проворчал Дорон, поднимаясь со стула. – Если вдруг узнаю о свободном месте, дам тебе знать. И не унывай. У тебя все еще будет отлично.

Я снова кивнула, постаравшись натянуть на лицо подобие улыбки, попрощалась и вышла из здания. В воздухе, как и обычно во время рабочего дня, стояла пыль. Где-то стучал молот, звенела пила, люди сновали туда-сюда с тележками, груженными древесиной и инструментами. Прикрывая лицо рукавом (не столько от пыли, сколько от окружающих), я быстро покинула территорию стройки и зашагала по направлению к реке.

У нас, в Аяре, по каким делам ни ходи, рано или поздно окажешься у берега. Река Майма разделяет городок на две неравные части. Та, что поменьше, лежит на восточном берегу. Там расположены более богатые кварталы, мэрия, крупные лавки, а также центральная площадь. Именно там всегда кипит жизнь, и не случайно на этом же берегу планировали возвести новый Дом музыки – комплекс из трех зданий, в проектировании одного из которых я до недавнего времени принимала участие.

Так что работала я на восточном берегу, а жила на западном, как и большинство людей, не отличающихся ни благородным происхождением, ни предпринимательской жилкой, которая позволила бы иметь отличный доход даже в нашем провинциальном городке.

С восточной стороны находился еще и Остров – так называли его жители Аяры, – хотя это был скорее полуостров, приютившийся между Маймой и ее крупным притоком, Макором. Эта часть города и вовсе считалась элитной. Здесь стояли богатые дома, проводились выставки, редко, но все же случались балы и прочие значимые культурные мероприятия.

Однако мой путь лежал на запад. До ближайшего моста идти было недолго. Пешеходный, по большей части деревянный, но с металлическими подпорками и перилами, он изгибался дугой, соединяя две такие разные части одного города, и чем-то напоминал волшебную дорожку из сказки. Возможно, так казалось из-за многочисленных железных замко́в, крепившихся к прутьям перегородки. По местному поверью, оставив здесь такой замо́к, молодожены тем самым гарантировали себе долгую и счастливую совместную жизнь.

Дойдя до середины моста, я облокотилась обеими руками о перила и, слегка перегнувшись, посмотрела на воду. Мимо неспешно проплывали, иногда прокручиваясь вокруг своей оси, сорванные ветром листья.

Лишь отсюда я могла спокойно смотреть на свое отражение. Там, внизу, в подернутой рябью воде прорисовывался только контур, общие очертания, но деталей было не разглядеть. И потому казалось, что с моста на реку смотрит обыкновенная женщина с обыкновенной внешностью. И не было у нее ни нижней челюсти, выдающейся вперед, ни щербинок между зубов, ни носа картошкой, ни жидких волос, с трудом прикрывающих торчащие уши… И вроде бы никакой патологии, а общая картина пугающая.

Так что криворукий строитель – далеко не первый, кто ожидает от меня дурного глаза и даже темного колдовства. Вот только, в отличие от настоящих ведьм, каковых в нашем королевстве не так уж и мало, мне устроиться в этой жизни совсем не просто. Никто не желает терпеть рядом с собой такое уродство. И предыдущая моя работа, проектирование первого в городе четырехэтажного здания, – случайное исключение из общего правила.

Я извлекла из сумки конверт, вытащила на свет купюры (держала крепко, чтобы не унесло ветром) и пересчитала. Вышло даже не за пять дней, а за шесть, полную рабочую неделю. Дорон постарался. Что ж, спасибо ему за это. Ведь дома у меня лежит немногим больше. На то, чтобы внести ближайшую плату за жилье, хватит. На еду тоже чуть-чуть останется. А дальше… Если в самом скором времени я не найду работу, окажусь на улице без средств к существованию. И даже нищенствованием заработать не смогу: моя внешность обычно способствует скорее чувству неприязни, нежели жалости.

Так было не всегда, но за долгие годы я привыкла к тому лицу, которое смотрело на меня из зеркала. Привыкла к морщащимся и брезгливо кривящим губы людям. Меня скорее могла удивить реакция таких, как Дорон. Она была неожиданной.

Спрятав деньги обратно в сумку, я снова посмотрела на воду. Прыгнуть, что ли?.. Впрочем, это я так, несерьезно. Поживем еще. Прыгнуть всегда успею – если уж совсем никакого выхода не останется.

Я оттолкнулась от перил и побрела по мосту вниз к своей, западной, части города. Домой не спешила: сейчас мне вообще торопиться некуда. Вместо этого села на скамейку в одном из своих любимых скверов, достала припасенную заранее булку и принялась кормить голубей. Они привычно слетелись, стоило мне занять давно облюбованное место.

Скорее механическими, чем продуманными, движениями я стала разбрасывать в разные стороны куски булки. Нельзя сказать, будто я была погружена в раздумья. Голова, напротив, казалась пустой, словно грустные мысли не могли проникнуть сквозь инстинктивно выдвинутый барьер. Зато эмоции не покидали ни на секунду. Вот только нестабильное душевное состояние напоминало огромный маятник, который методично отшвыривал меня то к меланхолии, то к нецензурщине.

Последние кусочки раскрошившейся булки я забросила подальше, воробьям, которым не удалось миновать более крупных птиц и пробиться в хлебные (в прямом и переносном смысле) места. Потом встала, отряхнула платье и, перекинув сумку через плечо, продолжила неспешно двигаться в сторону дома.

Я уже вышла из сквера, но все еще шагала вдоль забора, когда увидела пса. Крупный, лохматый, со свалявшейся светлой шерстью, он смотрел на меня, одиноко стоя на пустой улице. Никакого намека на ошейник. В глазах – доверие с легкой примесью испуга. И тоска. Вот такая гремучая смесь.

Приблизившись, я замерла на месте и осторожно, стараясь не спугнуть, вытянула к псу руку. Сперва он потянулся ко мне, но страх был сильнее. Прижав уши, опустил хвост и немного попятился. Но не убежал. И продолжал внимательно смотреть.

Я присела на корточки и заговорила, стараясь, чтобы голос звучал дружелюбно и успокаивающе.

– Ну что ты? Иди сюда, иди. Я тебя не обижу, честно. Просто поглажу.

Собачий хвост принял прежнее положение, уши приподнялись, и пес постепенно, шажочек за шажочком, двинулся ко мне. При этом он потешно вытягивал голову вперед, с любопытством принюхиваясь. Я снова рискнула протянуть руку, и вскоре ладонь коснулась нечесаной, но все равно приятной на ощупь шерсти.

– Накормить мне тебя, к сожалению, нечем, – покаялась я. – Вот, последний хлеб раздала.

Я вздохнула, пес тоже погрустнел, как будто понял. Но уходить и не думал. Я почесала его между ушами, и он довольно поднял голову повыше.

– Не повезло тебе, да? – понимающе хмыкнув, спросила я. – Был бы ты породистый, с родословной, – и любой богач за тебя бы с радостью кучу денег выложил. А так никому ты не нужен. Приходится болтаться по улицам и скверам в поисках еды.

Пес лег и опустил голову на передние лапы. Вряд ли он понимал, что я говорю, но воспринимал слова благосклонно, реагируя не на содержание, а на интонации. Ему уже явно было комфортно в моем обществе. Я продолжила его гладить.

– И никому не интересно, что ты ласковый, и преданный, и умный. Не подпадаешь под принятые рамки – и все, до свидания.

Я вздохнула. Еще немного молча потрепала пса по густой шерсти. Потом встала, устав сидеть на корточках. «Ну что ж, пока? Удачи тебе!» – собиралась сказать я. Но взгляд пса наполнился такой неизбывной тоской, что слова застряли в горле.

– Ну что… Пойдем со мной? – предложила я, понимая, что совершаю огромную ошибку, что нельзя брать на себя ответственность за кого-то другого, когда сама не знаешь, что будет с тобой завтра. Я это понимала, но все же точно знала, как поступлю. А пес, обнадежившись, приподнял уши. – У меня дома есть еда, вода и мягкая подстилка, – сообщила я. – Правда, через пару недель я могу оказаться на улице, и ты со мной за компанию. Будем тогда вместе просить милостыню.

Пес, нисколько не расстроенный такой перспективой, потрусил за мной, виляя хвостом.

Добравшись до дома, я первым делом его накормила и в процессе смогла оценить, насколько бедолага был голоден. Затем настало время решать другую проблему: собаку нужно было помыть. Однако пускать пса в собственную ванну я не желала и потому, недолго думая, выставила на улицу возле входа лохань, натаскала воды и уж потом устроила водные процедуры. Пес оказался от них не в восторге, но все-таки в лохань влез и в целом вел себя довольно послушно.

– Дана!

Услышав оклик, я подняла голову. Лилах, соседка, с которой у меня сложились неплохие отношения, стояла на балконе второго этажа дома напротив. Учитывая, что улочки в этой части города были узкие, жители переговаривались с такого расстояния без особого труда.

– А почему ты дома? – спросила Лилах после того, как я приветственно помахала ей рукой. Помахала и вернулась к своему занятию: каким бы покладистым ни был пес, чрезмерно испытывать его терпение все же не стоило. – Ты вроде бы устроилась на работу на Острове?

– Не на Острове, просто в восточной части, – машинально поправила я. – Впрочем, уже неважно. Я там больше не работаю.

– А-а-а… – Лилах, похоже, сперва собиралась спросить о подробностях, но потом передумала. Догадаться о причине моего увольнения было несложно. – А что это за собака? – вместо этого поинтересовалась она.

– Моя, – с непонятно откуда взявшимся вызовом ответила я, ненадолго прерывая процесс помывки.

– М-м-м. Понятно, – кивнула соседка, с любопытством оглядывая пса. – А как ее зовут?

– Э… Не знаю, – призналась я, испытывая при этом некоторую неловкость.

– Понятно, – повторила Лилах. Еще немного понаблюдала за нашим с псом занятием, после чего задумчиво изрекла: – У нее, наверное, вши… то есть эти… блохи?

– Наверное, – согласилась я. – Вот этим-то я как раз и занимаюсь.

– Угу.

Из квартиры соседки раздался громкий вопль:

– МАМА!

Я в первый момент подпрыгнула, хватаясь за сердце, но Лилах лишь повернула голову к балконной двери, демонстрируя чудеса спокойствия. Продолжение не заставило себя ждать.

– Идем играть! – требовательно произнес детский голос.

– Ноам, я разговариваю! – откликнулась соседка.

Однако она явно не рассчитывала на спокойное продолжение беседы и оказалась права.

– Мама, идем играть СЕЙЧАС! – с настойчивой непосредственностью заявило чадо.

Лилах, у которой было двое детей, одному два, другому четыре, обреченно закатила глаза.

– Минуту, крокодилы! – крикнула она и снова повернулась ко мне. – Я поговорю с Эялем. Вдруг у них будет пробегать какая-нибудь работа.

Я кивнула, хотя на положительный результат не рассчитывала. Эяль, муж Лилах, служил в мэрии и теоретически действительно мог бы помочь архитектору с трудоустройством. Но у меня случай особый. В прошлом Эяль уже пытался мне посодействовать, и ничего из той попытки не вышло.

Из квартиры внезапно раздался громкий звук бьющегося стекла. А затем невинный детский голос констатировал:

– Ой. Упало.

Лилах на секунду сжала зубы, округлила глаза и вытянула вперед руки с согнутыми пальцами, изображая страшное чудовище, готовое кого-нибудь покалечить, после чего со страдальческим «Иду!» скрылась в доме.

Удивительно, но кое-какой результат обращения к Эялю все-таки был. Мне предложили прийти на так называемый испытательный день в дом главы гильдии гончаров. Правда, требовался им не архитектор, а секретарь. Но с момента увольнения прошло два дня, других предложений пока не поступало, а найти источник заработка требовалось срочно. Так что я пошла.

Главу гильдии я лицезрела не более двух минут. Это был статный, солидный мужчина лет сорока на вид. Полагаю, в действительности ему было больше, поскольку так рано на подобную должность обычно не пробиваются. Вежливо со мной поздоровавшись, он направился по своим делам. Меня же препоручили Хане, полной женщине, по возрасту годившейся мне в матери. Она показала, в чем будет заключаться суть моей работы, и в течение восьми часов я честно вникала в списки товаров, имена купцов и названия крупных лавок.

Ближе к вечеру Хана, и правда отнесшаяся ко мне немного по-матерински, подошла к моему столу, вся сияющая, и сообщила, что меня приняли на работу.

– Это глава гильдии сказал? – спросила я, обрадованная и удивленная одновременно.

Хана покачала головой.

– Его жена. Но здесь именно она все решает, – доверительно добавила сотрудница, понизив голос.

Мне вспомнилась худая ухоженная брюнетка с пронзительным взглядом, и вправду наблюдавшая за мной пару раз в течение дня. Ее внимание заставляло чувствовать себя не в своей тарелке, и каждый раз я ждала заявления, что человеку с моей внешностью в таком уважаемом доме не место. Теперь же выяснилось, что именно ей я обязана шансом не умереть через пару недель с голоду.

– Здорово! – выдохнула я. – Но разве она видела хоть что-то из моей работы?

Наблюдать со стороны – это, конечно, хорошо, но в бумаги, с которыми я имела дело, жена главы гильдии не заглядывала.

– Это неважно, – дополнительно понизив голос, просветила меня Хана. – Главное, она видела тебя. Ты понимаешь, ее совершенно не устраивает, когда рядом с ее мужем крутятся молодые вертихвостки с надутыми губками. Она предпочитает видеть здесь женщин постарше, вроде меня. А на должность секретаря никак никого подходящего не находила. А на тебя посмотрела – и прямо в восторг пришла!

Я не могла видеть себя со стороны, но, думаю, в тот момент краска схлынула с моего лица. Стало быть, меня берут не за образование, гораздо более серьезное, чем требуется для этой работы. Не за старательность, не за ум, не за полученные результаты. А за мою внешность, благодаря которой хозяину дома точно не придет в голову крутить со мной шашни.

– Спасибо, Хана, – глухо сказала я, выходя из-за стола. – Передайте, пожалуйста, госпоже супруге главы гильдии, что я не смогу принять ее щедрое предложение.

Ошарашенный взгляд Ханы сопровождал меня до дверей. Выйдя из здания, я быстро зашагала по улице, обхватив себя руками, несмотря на то что холодно не было.

О своем импульсивном поступке я пожалела почти сразу, стоило двухэтажному дому главы гильдии остаться за спиной. Сначала пыталась отогнать угрызения совести, сосредоточившись на быстрой ходьбе и дующем в лицо ветре. Но это помогло лишь ненадолго: в скором времени невеселые мысли достигли сознания. Итак, я только что своими руками лишила себя, возможно, последнего шанса обзавестись работой и сохранить жилье. Теперь пойду по миру сама, а заодно прихвачу с собой пса, который имел глупость довериться моим заботам. А все потому, что я не сумела вовремя сдержать дурацкую, совершенно неуместную гордость. Радоваться надо было! Моя внешность при устройстве на работу всегда мешала, а тут вдруг сыграла на пользу. А я не оценила.

Вернувшись домой, я зарылась лицом в густую шерсть своего пса и долго плакала. Вариантов, которые предстояло проверить, оставалось все меньше, а время очередного взноса платы за жилье неотвратимо приближалось.

На следующий день я вновь отправилась на поиски работы, и все прошло как обычно. В том смысле, что в обоих местах, куда я сунулась, мне отказали сразу, едва взглянув на мое лицо. К подобному я привыкла и, возможно, не слишком бы расстраивалась, но перспектива оказаться на улице не радовала совсем. Тот единственный проект, на который меня благополучно взяли по окончании обучения, был столь же благополучно завершен несколько месяцев назад, и от заработанных тогда денег почти ничего не осталось.

Поэтому я шла по узкой мостовой, мимо лавок, жилых домов и призывно распахнувших двери мастерских, и думала только об одном: хоть бы найти работу! Невольно косилась на сидящих у дороги нищих, примеривая их роль на себя. И вдруг один из них, мужчина в годах, неимоверно бледный, стал заваливаться набок.

Рациональное мышление стандартного обывателя советовало пройти мимо, но я замешкалась, а потом все-таки спросила:

– Вам плохо?

«Сейчас, наверное, денег попросит на поправку здоровья», – сразу же подумала я, но вместо этого нищий прохрипел:

– Лекарство! Мне нужно лекарство! Сердечные капли. Пожалуйста!

И опустил голову на булыжники, которыми был вымощен переулок.

Я огляделась. Лавка аптекаря была совсем рядом: перейти на другую сторону и миновать всего пару домов. Обыватель внутри меня все еще советовал отправиться прочь: людей кругом и без меня предостаточно, и денег у них куда как больше, но… Казалось, что без лекарства нищий умрет, а оставить человека умирать – это не то, что моя совесть с легкостью сможет переварить. Я даже не считаю, что мой поступок был продиктован добротой. Просто я знала: если пройду мимо, потом замучаю себя переживаниями. Поэтому можно считать, что к аптекарю я пошла, дабы предотвратить собственные душевные мучения. Кроме того, слишком уж живо мне недавно представлялась картинка, на которой я сама сижу на паперти с протянутой рукой.

Ладно, будем надеяться, что это лекарство не слишком дорогое. Сердечные капли – состав нередкий, такие обычно продают по доступной цене.

Аптекарь выслушал меня с деловым видом и поставил передо мной две склянки. Одну снял с полки, другую вытащил из-под прилавка – видимо, уж очень ходовой был товар.

– Эти обычные, эти с магической составляющей, – объяснил он. – Магические эффективнее и действуют быстрее, но и стоят дороже.

Я вздохнула.

– Сколько?

– Эти пятьдесят медников, эти полтора сребра, – привычно отбарабанил аптекарь.

Выходит, магические втрое дороже. Ладно, все равно эти деньги погоды не делают. Я указала на магические капли и потянулась за кошельком. Выбежав наружу, вручила лекарство с трудом приподнявшему голову нищему.

Тот выпил содержимое. Эффект проявился практически сразу. Лицо мужчины порозовело, глаза полноценно открылись, дыхание выровнялось. Он сел и улыбнулся мне благодарной улыбкой.

Ну, слава богам. С этой мыслью я собиралась пойти своей дорогой, но нищий снова меня остановил.

– Спасибо, девонька! – сказал он, приложив руку к груди. – А не найдется ли у тебя мелкая монетка?

От такой наглости у меня глаза полезли на лоб.

– Послушайте, а вам не кажется, что это чересчур? – поинтересовалась я, не скрывая своих эмоций.

– Самая маленькая, – просительно протянул нищий. – Один медник!

Я с шумом выдохнула, возведя очи к небу, достала кошелек и, так уж и быть, вручила идущему на поправку маленькую красноватую монетку.

– Вот и хорошо, – широко улыбнулся он.

И что-то в этой улыбке мне не понравилось.

Между тем нищий потер монету в ладонях, почти беззвучно шевеля губами. И снова поднял на меня довольный взгляд.

– За то, что ты не прошла мимо и помогла чужому человеку, твое желание исполнится, – объявил он.

Я пару секунд постояла, прикидывая, сумасшедший он или просто издевается, а потом зашагала прочь. И, лишь свернув за угол, сообразила, что было не так с его улыбкой.

У нищего были здоровые белоснежные зубы, совсем не характерные для человека его положения.

Назавтра я решила поспать подольше. Точнее, вообще не вылезать из кровати до тех пор, пока не почувствую такого желания. В конце концов, осталось мне недолго. Почему бы не насладиться в полной мере тем фактом, что в данный момент мне есть где спать и чем питаться? Можно валяться до полудня (благо пес спит рядом и с утренней прогулкой не торопится), потом позавтракать и выйти поболтать с соседкой… И так лениво провести весь день. Уйти в запой – не для меня, в загул – тоже, а так… уйду в засып. Хоть будет что вспомнить.

Однако осуществить этот во всех отношениях приятный план мне не дали. Около десяти часов утра в дверь постучали. К этому моменту я уже не спала, просто валялась в кровати. Так что не мешкая сунула ноги в тапочки и пошаркала открывать.

Мальчишка-посыльный вручил мне письмо и сразу же убежал, должно быть, поняв, что в этом квартале рассчитывать на чаевые не приходится. Разорвав конверт, я принялась читать. Послание оказалось от Дорона, и оно было коротким.

Дана,

есть для тебя хорошая работа. Отправляйся прямо сейчас по адресу: Остров, улица Цаярим, 11. Наниматель – Итай Брик. Я замолвил за тебя словечко.

Дорон

Проморгавшись, я еще раз пробежалась глазами по строкам. И ринулась одеваться. А затем, быстро выгуляв собаку, поспешила к ближайшему мосту, ведущему на восточный берег Маймы.

В послание Дорона до сих пор не верилось. И дело было не в том, что предполагаемое место работы располагалось на Острове. В конце концов, почему бы и нет? Немало проектов сосредоточено именно там, ведь именно у тамошних жителей водились на них деньги. Нет, причина заключалась в личности работодателя. Итай Брик был очень известным художником, гордостью нашего города. Его картины выставлялись на самых престижных выставках, а заказы он получал от самых что ни на есть знатных клиентов, по слухам, даже от самого короля.

При чем же тут архитектор, спросите вы? Все дело в том, что Итай Брик был не просто художником, он был оманом. Оман – это художник, дар которого настолько силен, что носит магический характер. Его работы в некотором смысле оживают, приобретая объем, осязаемость, даже запах. Конкретно в случае Брика речь шла о пейзажах, и в его картины можно было в буквальном смысле слова шагнуть. В результате человек оказывался в своего рода комнате, где все вокруг выглядело и ощущалось точно так, как на картине. Ветер покачивал ветви деревьев, цветы по-настоящему благоухали, а капли дождя, по слухам, оставляли влажный след на подставленном лице.

Для некоторых оманов подобное было редкостью, характеризующей лишь самые удачные из работ. Но в случае Брика этим магическим свойством обладало абсолютное большинство картин, независимо от того, были ли они нарисованы на стенах в домах его клиентов или же на полотнах, выставлявшихся на выставках.

Подобные работы были не только картинами, но и словно бы небольшими комнатками или садами. А потому они нуждались в планировке, точном расчете пропорций, в схеме, которая учитывала бы как план художника, так и размеры полотна или помещения, на стене которого предстояло появиться произведению искусства. В противном случае существовал риск, что человек, вошедший в картину, вынужден будет, например, стоять пригнувшись, дабы не упереться головой (а то и плечами) в плывущие по небу облака. Именно по этой причине оманы, как правило, работали в паре с архитекторами. В такой паре первую скрипку, бесспорно, играл художник, архитектор же был скорее своеобразным квалифицированным помощником, нередко выполнявшим дополнительные поручения и всегда остававшимся на вторых ролях. Но вторая роль там, где первую играет оман, – это тоже весьма почетно. А самое главное в моем случае – это была работа, и работа по специальности. Не секретарем и не подмастерьем (а я от безысходности была уже готова на все что угодно), а именно архитектором.

Правда, обнадеживаться слишком сильно я не торопилась. Хоть Дорон и порекомендовал меня художнику (за что я была безмерно ему благодарна), на работу меня тот еще не взял. Да и, скорее всего, не возьмет. Просто он еще меня не видел.

Дом, в котором проживал художник, был одноэтажный, с покатой крышей, внутри наверняка светлый благодаря размеру и расположению окон. Как архитектор я бы оценила его на четверку с плюсом. С точки зрения эстетики не придерешься. В плане качества постройки – скажем так, не на века. Но и не из хлипких, что начинают разваливаться при первом проливном дожде. Полагаю, лет десять еще постоит без особых проблем.

Поднявшись по ведущим на порог ступенькам, постучала в дверь орехового цвета. Постаралась унять дрожь. В конце концов, не в первый раз мне отказывают от места. Зато, если повезет, успею бесплатно взглянуть на работы гения. Может быть, даже на наброски или незаконченные картины: наблюдать за процессом еще интереснее.

Я ожидала, что меня встретит служанка, но нет, дверь открыл, судя по всему, сам хозяин дома. Во всяком случае, стоявший передо мной мужчина наводил на мысль о человеке искусства. Нет, на нем вовсе не было классического берета или огромного банта. Зато бежевая рубашка с широким воротником, надетая навыпуск, была действительно характерна для представителей этой профессии, тем более в сочетании с фиолетовым пятном на рукаве, явно оставленным краской в процессе работы. Некоторую небрежность образа довершали взъерошенные волосы. Точно художник. Человек немного не от мира сего, которому во время рисования становится ни до чего. Уж точно не до подобной ерунды, как причесывание, пусть даже и пятерней.

Впрочем, такую внешность трудно испортить. Высокий худой брюнет с красивым лицом. Прямой нос, изогнутая линия угольно-черных бровей, узкий подбородок, высокие скулы. Темно-карие глаза чуть-чуть навыкате. Это его не портило, скорее, придавало лицу выразительности. Кожа не бледная, но и не слишком смуглая. И еще мне бросились в глаза длинные пальцы с ногтями миндалевидной формы. Такие пальцы как раз и ожидаешь увидеть либо у музыканта, либо у человека, занимающегося изобразительным искусством.

– Добрый день! – поздоровалась я, силясь унять напряжение. – Я по поводу работы, Дорон Горен сказал, что я могу к вам прийти…

На какой-то миг мне показалось, что хозяин дома так и не соберется раскрыть рот; сама же я понятия не имела, что говорить дальше вот так, на пороге. Но пару томительных секунд спустя брюнет бросил: «Проходи» – и сам подал мне пример, зашагав куда-то вглубь дома. Дверь я закрыла сама и поспешила за ним следом.

Действительно хорошая планировка. Прихожая, плавно переходящая в одну из жилых комнат, высокие потолки, местами – узкие ниши в стенах, и свет действительно отлично проникает через широкие окна. Занавесок на некоторых не было вовсе, на других они были отдернуты и почти не привлекали внимания, но все это смотрелось весьма органично, учитывая общее убранство помещений. Уютно, но без излишков мебели. Просторно, аккуратно, стильно.

Миновав две комнаты, мы свернули направо и оказались в помещении, оборудованном как своего рода кабинет. Почему «своего рода»? Здесь не было ни бланков, ни конвертов, наводящих на мысль о деловой переписке. Даже запасных чернильниц и гусиных перьев. Отсутствовала и мебель, предназначенная для хранения подобных вещей, вроде бюро или секретера. Просто стол, пара стульев и пара кресел (одно из них – у камина) да небольшой низкий шкафчик с дверцей.