Kitobni o'qish: «Царевна Лабам и другие Индийские сказки»
Сергей Ольденбург
Предисловие к сборнику «Индийские сказки»
Там, далеко за морями, садится солнце. На поля, на деревни ложатся сумерки. Погас закат и быстро, точно невзначай, наступает тьма. На небе, чуть видными блестками, зажигаются звезды. День окончился, знойный и трудовой. Все ищут отдыха и прохлады, но накаленная земля пышет жаром и горячая постель не дает желанного покоя. Вся деревня еще на ногах и вокруг домов в деревне точно жужжание пчел: идут бесконечные беседы, тянутся длинные разсказы.
Вон там, на краю деревни, где без умолку лают собаки, собралась детвора и бойкий мальчишка, лучший сказочник в округе, начинает: "Жил, был…" и льется сказка про царевича-богатыря, про прекрасную царевну, про весь тот волшебный мир, который для деревенского мальчика существует где-то далеко, далеко, и слушаешь его и слышишь в устах индийского мальчика те же сказки, которые на суровом севере у пылающего очага седые старухи рассказывают детям. Имена другие и краски ярче и резче, но рассказы все больше те же: тут и храбрый портняжка, который в Индии стал горшечником. Кудесник по случайности, Харисарман, обошел сказки всех стран под разными именами. Старые знакомые наших детских сказок, волк и лиса, живут в Индии как тигр и шакал.
Но не об одних только старых наших знакомцах умеют повествовать маленькие рассказчики в ночной темноте индийской деревни. Новые образы мелькают перед нами, неслыханные нами подвиги совершают богатыри, переживают неведомые нам раньше приключения. Великий царь Викрамадитья, о времени жизни которого спорят ученые и который дал имя новой эре в Индии, сказкой превращен в Викрама-махараджу. И сказка повествует о том, как жадный до приключений царь, получив от бога умение переселяться в тело другого существа, сделался попугаем. Быть может, впрочем, в этой чисто индийской сказке слышатся отголоски того рассказа, который хорошо знаком русскому читателю, как повесть о гордом царе Аггее. Науке оживлять мертвое тело и переноситься самому в него учат священныя книги индийцев, и сказки о Викраме живо свидетельствуют о вере народной в чудесную силу заклинаний.
Вера народная! Как она и проста, и сложна вместе с тем, там, в этой далекой, полной очарований для нас стране. Все живет, все имеет свою душу – духи и боги на каждом шагу. Природа вся одухотворена, это так просто! А вместе с тем и как сложно, потому что тут рядом, вокруг человека, целый другой мир, в существовании которого человек так убежден. Наши сказки тоже полны волшебства, духов, фей, сверхестественных сил, но для нас все это почти только символы. Мир действительный и мир сказочный отделены для нас непроходимой гранью. Не то в Индии, даже в наши дни.
Индиец часто затруднится сказать, где кончается сказка и легенда и где начинается действительность. Эта жизнь сказки, как действительности, и составляет неотразимую прелесть индийской сказки. Конечно, покрытая холодной одеждой наших северных слов, лишенная своих, для нас иногда до безобразия ярких тонов, она не то, что там на родине в устах полунагого смуглого мальчугана, льющаяся потоком среди жаркой индийской ночи. Но и так она полна прелести знакомого и незнакомого в смешанных и переплетшихся между собою разсказах.
И у нас горы говорят в сказках, но в их разговорах не чувствуешь той жизни, которая проникла в беседы горных великанов, стоящих на страже великой индийской земли с северной стороны. Прав индиец, когда он думает, что весь этот горный мир живёт. Слушайте, как прекрасная, гордая Гвашбрари в далеком Кашмире склонила к ногам своим царственный Вестерван, великую, могучую гору.
Это было давно и мир тогда был еще юн, тот мир, который теперь уже стар. И все было не так как теперь, и великий Вестерван, был царём над горами. Высоко, высоко поднимался он над всем, что было вокруг него. И тучи ложились плащом на его плечи, а глава стояла гордо и одиноко в синем небе. Надменный, он взирал только на солнце и звезды. И темною ночью звезды сияли венцом вокруг его головы.
Зависть и злоба закрались в сердце окрестных гор: Харамукх и Нангапарбат гневались и негодовали на презрение Вестервана. Одна дивная Гвашбрари, холодная и сияющая среди льдов, молчала, наслаждаясь своею красотой.
Однажды, когда Вестерван окутался тучами и скрылся из глаз, окрестные горы повели опять свои злобные речи.
И с презрением сказала им красавица Гвашбрари: "Чего вы только спорите и негодуете? Горд великий Вестерван и главу его венчают звезды, но сам он, ноги его здесь в земле, из земли, как и мы. В нем только немного больше земли, вот и все".
"Так чего-ж он гордится? Кто сделал его царем среди нас?"
Улыбнулась красавица Гвашбрари, улыбнулась нехорошей улыбкой: "Кто сделал его царем? А вы сами. Для меня он не царь, даже в венце из звезд. Я его царица".
И горы кругом засмеялись, ибо ниже всех их была Гвашбрари.
"Подождите – не встанет еще завтра солнце, и у ног моих ляжет Вестерван".
И вновь засмеялись насмешливо горы, но красавица Гвашбрари не смеялась и не говорила.
И весь длинный, летний день она сияла и улыбалась. Солнце стало заходить и, как чары, розовые чары, легли лучи его на весь миръ. И бледная Гвашбрари вспыхнула, точно блестела красотой и любовью.
И увидел высокий Вестерван это сияние и обернул он свой надменный взор туда вниз, в долины, и глядел, глядел в немом изумлении на дивную красоту.
Ниже спустилось солнце и еще ярче зарделась красавица Гвашбрари, будто от взора великого царя гор. И по долинам пронесся крик: "Гвашбрари, поцелуй меня, или я умру".
Пораженные, стояли горы кругом и молчали, а отзвук переносил слова из долины в долину.
И улыбнулась Гвашбрари и ответила:
– Как быть тому, ты высок безконечно, царь, а я так низка? Как мне достичь твоей венчанной звездами главы?
И вновь раздался тот же крик Вестервана. И красавица с ледяным сердцем, Гвашбрари, чарующим шепотом дала свой ответ:
– Ты любишь меня, наклонись ко мне и поцелуй меня.
Ниже и ниже наклонился он, пока не лег к ногам Гвашбрари. Но солнце село, и по-прежнему, как всегда, холодная и надменная, стояла красавица Гвашбрари – и у ног ее лежал развенчанный навсегда великий Вестерван, а на небе сиял его звездный венец.
Точно слышишь эти говорящие горы и видишь их лица, точно это смуглые раджи и красавицы рани, царицы волшебных дворцов!
Волшебство, да только волшебство, в которое верят, – вот ключ к индийским сказкам, так, как их разсказывает народ, так, как их собирает заботливая рука тех, кому дороги и милы эти предания другого, далекого от нас, европейцев, народа, который в давние средние века послал к нам на усладу столько чудных своих сказок. Как часто и в детстве, и после мы читали эти сказки, переиначенные, переделанные, и не знали, что нам их переслали наши далекие индийские братья.
Когда индийский разсказчик чувствует, что рассказ затянулся и надо кончить сказку, он, как и мы сейчас, говорит:
"Зачем ты сохнешь, терновый куст?
А чего ест меня корова твоя?
Зачем ты ешь его, корова?
А чего не смотрит за мною твой пастух?
Зачем ты не смотришь за нею, пастух?
А чего не дает мне рису невестка твоя?
Зачем ты, невестка, не даешь ему рису?
А чего плачет мое дитя?
Зачем ты плачешь, дитя?
А чего щиплет меня муравей?
Зачем ты щиплешь дитя, муравей?
Куть! Куть! Куть!"
Царевна Лабам
Жил был в некотором государстве царь и был у этого царя один единственный сын, отрада и утешение его старости. Царевич страстно любил охоту и нередко целыми днями пропадал из дома. Это очень беспокоило мать его, царицу, и вот однажды призвала она сына и сказала ему:
– Сын мой, успокой мое сердце, обещай исполнить мою просьбу. Когда едешь на охоту, поезжай всюду куда вздумается, но никогда не езди в ту сторону.
Она указала рукою на юг. Царица знала, что в той стороне, где-то далеко за лесами и долами, живет царевна чудной красоты, прекрасная Лабам, и что кто только заслышит про нее, тот забудет все на свете, бросит отца и мать и отправится искать царевну.
Царевич почтительно выслушал мать и обещал сообразоваться с её желанием. Тем не менее, в душу его закралось любопытство узнать, чем вызвано такое странное запрещение; и вот как-то раз, выехав на охоту, он решил свернуть в запрещенную сторону. Долго ехал он, не замечая ничего особенного, наконец попал в густую чащу и увидел вокруг себя бесчисленное множество попугаев. Царевич на удачу пустил стрелу в одного из них и вся стая мгновенно поднялась и взвилась высоко над его головою. На месте остался лишь самый крупный из них, царь их, Хариман.
Царевич на удачу пустил стрелу в одного из них.
Очутившись один, он закричал им вслед человеческим голосом:
– Эй вы! Как смеете улетать и оставлять меня одного в опасности? Вот расскажу я про вашу измену царевне Лабам!
Услышав грозный окрик своего повелителя, все попугаи снова слетелись вкруг него. Царевич долго не мог прийти в себя от изумления. Как, птица и говорит человеческим голосом? И кто такая царевна Лабам, о которой упомянул попугай? Он подошел поближе к Хариману.
– Скажи мне, кто эта царевна Лабам? Где она живет?
Но попугай только насмешливо посмотрел на него.
– Не видать тебе никогда ни царевны Лабам, ни страны её, уходи откуда пришел, дерзкий чужеземец!
И с этими словами он подал знак; вся стая снялась и исчезла в поднебесье.
Оскорбленный царевич с досадою бросил оружие оземь и поехал домой. Молча прошел он в свои покои, лёг на постель и несколько дней упорно отказывался от пищи и питья и никого не допускал к себе. Родители его были в отчаянии. Наконец царевич заговорил.
– Где царевна Лабам? – спросил он. – О, скажите мне, где искать её! Я должен ехать за нею. Скажите, где искать её царство?
– Никто не знает где оно! – печально отвечали царь и царица.
– Так я сам попытаюсь найти дорогу! – упрямо заявил царевич.
– О не езди, дорогой», умоляла царица, «не покидай нас! Не найти тебе заколдованного царства, только напрасно погубишь свою молодую жизнь!
Но царевич упорно стоял на своем.
– Я, должен ехать искать ее, хотя бы это стоило мне жизни. Может быть боги укажут мне путь к ней. Если останусь в живых и найду ее, я вернусь к вам. Не вернусь, значит я погиб и никогда больше вас не увижу… А все-таки я не могу не ехать.
И им пришлось отпустить его, хотя много слез было пролито при прощании.
Отец дал ему пышное одеяние и великолепного коня. Он снабдил его также всякого рода оружием и драгоценным луком со стрелами; не забыл и сумку с золотыми монетами, так как золото всегда могло понадобиться в пути. Мать же вынесла ему небольшой узелок с сладкими лепешками, изделием рук своих.
– Возьми, дитя мое, – со слезами сказала она, – проголодаешься в пути, подкрепись этими лепешками.
Царевич сел на коня и пустился в путь. Он ехал, куда глаза глядят, все дальше и дальше по направлению к югу, пока не заехал в дикое пустынное место. Посреди лежал пруд, окаймленный тенистыми деревьями. Царевич спешился, освежился сам в пруду, выкупал коня и сел отдохнуть на берегу.
«Пора приняться за лепешки», сказал он себе, «поем, выпью воды и поеду дальше».
Он развязал узелок и вынул одну лепешку. В средине оказался муравей. Он взял другую; там тоже сидел муравей. Царевич одну за другой перебрал все лепешки и в каждой нашел по муравью.
«Ну, нечего делать! – решил он, выкладывая лепешки на землю, – не стану есть, пускай за меня муравьи едят».
Тут явился к нему муравьиный царь.
– Царевич, – сказал он ему, – ты был добр к нам и мы не забудем тебя. Если окажешься в беде, вспомни обо мне и я явлюсь к тебе на помощь с моим народом.
Сын раджи вежливо поблагодарил муравья, сел на лошадь и поехал дальше.
Он ехал и ехал все вперед, наконец снова заехал в чащу и увидел там тигра, который громко выл, по-видимому от боли.
– Что ты так ревешь? – спросил царевич. – Что с тобою приключилось?
– У меня заноза сидит в ноге вот уж двенадцатый год», отвечал тигр, «и так страшно болит! я не могу удержаться от крика».
– Дай мне посмотреть свою лапу, – сказал царевич. – Я постараюсь вынуть занозу. Только вот что: ваш брат, тигр, плохо помнит услугу, ты, пожалуй, съешь меня в благодарность?
– О нет, – воскликнул зверь, – никогда не решусь я съесть своего благодетеля!
Царевич острием кинжала вырезал занозу из лапы тигра. Тот так сильно рычал при этом, что тигрица из соседних джунглей услышала рев супруга и бросилась к нему на помощь. Тигр издали увидел ее и спрятал царевича в кусты.
– Кто смел обидеть тебя? – грозно зарычала тигрица.
– Никто не обижал меня, – отвечал тигр, – напротив, пришел ко мне неведомый царевич и вынул занозу из моей лапы. Если ты обещаешь не вредить ему, я покажу его тебе.
– Неужели ты думаешь, что я решусь вредить ему после такой услуги! Скорей зови его, чтоб я могла выразить ему свою благодарность.
Тигр позвал царевича и оба, тигр и тигрица, склонились перед ним в знак благодарности. Они всячески угощали его и ухаживали за ним и целых три дня не отпускали от себя. Каждый день царевич осматривал лапу тигра, наконец на третий день рана совсем зажила и царевич решил ехать дальше.
– Царевич, – сказал ему тигр при прощании, – я не забуду твоей услуги. Если когда-нибудь ты очутишься в беде, вспомни об нас и мы оба явимся к тебе на помощь?
Царевич благодарил и поехал дальше. Он ехал и ехал не останавливаясь, пока опять не заехал в чащу. Там, на полянке, увидел он четырех факиров1, учитель которых умер и оставил им в наследство четыре вещи: постель-самолет, сумку, каменную чашу и дубинку с веревкой. Постель-самолет несла своего обладателя всюду куда ему только вздумается; сумка доставляла все, что только мог пожелать её хозяин; каменная чаша сама при первом требовании наполнялась водою, как бы далеко не был источник, а дубинке с веревкою достаточно было сказать, если кто вздумает напасть на её хозяина, «дубинка, колоти всех, кого ни попало!» и дубинка примется колотить, а веревка вязать, пока со всеми не покончат.
Четыре факира ссорились из-за этих предметов и никак не могли поделить их между собою.
Царевич сказал им:
– Не ссорьтесь по-пустому, я помирю вас. Я выпущу четыре стрелы по четырем направлениям. Кто первый найдет первую стрелу получит постель; кто найдет вторую, пусть берет сумку; кто третью, тому достанется чаша, а кто принесет четвертую, пусть довольствуется дубинкою с веревкою.
Факиры согласились и принц натянул лук.
Высоко взвилась стрела и исчезла в воздух. Все факиры бросились вслед за нею. А царевич, тем временем, соскочил с коня, вскочил на постель, прихватил с собою сумку, чашу и дубинку и пожелал очутиться в стране царевны Лабам. Постель тотчас же понеслась по воздуху и скоро опустилась на землю на границе царства прекрасной Лабам. Царевич забрал свои сокровища и пошел пешком. Скоро на пути его показался город, а на самом краю его небольшая лачужка. Царевич направился к ней. На порог стояла старуха.
– Кто ты такой? – спросила она. – Откуда ты?»
– Я из дальних стран, – отвечал царевич. – Я сильно устал и измучился дорогой. Позволь мне, матушка, переночевать у тебя.
Старуха покачала головою.
– Не могу я дозволить этого, сын мой, царь наш строго запретил чужеземцам останавливаться в стран. Спеши скорее уйти из города.
– Сжалься надо мною, матушка, пусти хоть на одну ночку! Теперь уж скоро стемнеет и дикие звери растерзают меня в пустыне.
– Нечего делать, – вздохнула старуха, – оставайся сегодня ночевать, но завтра чем свет ты должен уходить, а то если царь узнает, что я приютила тебя, он велит схватить меня и посадить в тюрьму.
С этими словами она впустила его в дом, чему царевич был несказанно рад. Старуха принялась было готовить ему обед, но он остановил ее.
– Не трудись, матушка, у меня все найдется. Сумка, дай нам пообедать! – сказал он, постукивая по своей сумке и тотчас же перед ними появилось великолепное угощение на двух золотых блюдах. Старуха и царевич сели вместе за трапезу.
Когда они кончили, женщина встала, чтоб идти за водою.
– Не трудись, матушка, – снова остановил ее царевич, – у меня и вода под рукою. – Он достал свою чашу, сказал ей: – Чаша, дай воды! – и чаша тотчас же стала наполняться водою. Царевич крикнул: – Вода остановись! – и вода остановилась. – Вот видишь, матушка, – сказал он удивленной старух, – с этою чашею я во всякое время могу достать тебе воды; тебе незачем идти к колодцу.
Тем временем уже стемнело.
– Отчего ты огня не засветишь? – спросил царевич.
– Нет надобности, сын мой, – отвечала старуха. – Царь не велит нам освещать жилища, так как с наступлением ночи дочь его, царевна Лабам, выходит из дворца и садится, на крышу. А она так сияет, что озаряет всю страну, и поля, и дома наши и мы при этом свете можем работать не хуже, чем днем.
И действительно, скоро царевна показалась на крыше. Одежда, её сверкала золотом и серебром; волосы густою волною падали до самых пят, на голов красовалась повязка из жемчугов и алмазов. Царевна вся светилась тихим сиянием как яркий месяц и была так прекрасна, что ночь обращалась в день под блеском её красоты. Днем, она никогда не выходила из дворца; она показывалась только ночью. Зато подданные отца её с нетерпением ждали её появления на дворцовой крыше и, озаренные её волшебным светом, спешили закончить начатое днем дело.
Царевич спокойно сидел на пороге хижины и любовался царевною.
– Как она прекрасна! – шептал он с восторгом. Царевна посидела некоторое время на крыше, потом встала и, удалилась в свои покои, где скоро заснула. Царевич тоже вошел в хижину, подождал пока старуха заснет, сел на постель-самолет и пожелал перенестись в спальню царевны. Он тотчас же очутился там. Царевна крепко спала среди своих прислужниц.
– Сумка, мне надо бетеля, много бетеля! – шепнул царевич, и драгоценные листья мигом усеяли пол опочивальни. Царевич же спокойно вернулся в дом старухи. На следующее утро прислужницы царевны увидели листья и принялись с восторгом жевать их.
– Где вы достали столько бетеля? – спросила удивленная царевна.
– Мы, нашли их у ложа твоего о, повелительница! – отвечали прислужницы. Никто не видал царевича и не знал откуда взялись благовонные листья.
Раным-рано на следующий день старуха разбудила царевича.
– Утро настало, – говорила она, – пора тебе уходить! Узнает царь, что ты тут, он посадит меня в тюрьму.
– Ох, матушка, дорогая, позволь мне еще денек остаться. Я не в силах встать, я совсем нездоров сегодня.
– Что ж делать? Оставайся пожалуй.
Царевна вся светилась тихим сиянием
И он остался, и они опять пообедали вместе из сумки и добыли воду из чаши.
Когда наступила ночь, царевна снова тихо засияла на крыше, а в полночь, когда все улеглись, она вернулась в свою опочивальню и крепко заснула. Царевич снова сел на свою постель и полетел к царевне.
– Сумка, дай мне покрывало! – приказал он сумке и тотчас же в руках его оказалась великолепная тончайшая шаль, Он осторожно накинул ее на спящую царевну и вернулся в лачугу, где мирно проспал до утра.
На следующее утро царевна тотчас же заметила великолепное покрывало и очень обрадовалась.
– Взгляни, матушка, – сказала она матери, – это верно боги шлют мне в подарок. Откуда иначе могла взяться такая чудная шаль? Она слишком прекрасна для смертной?
– О да, дитя мое, это верно подарок богов, согласилась мать.
Когда на следующее утро старуха напомнила царевичу, что пора уходить, он снова ответил ей:
– Матушка, право я чувствую, что совсем еще болен.
– Оставь меня еще на несколько дней. Никто не увидит меня, я не выйду из хижины.
И старуха, которой очень приятно было иметь такого гостя, оставила его в покое.
Снова наступила ночь, снова царевна в пышном убранстве вышла на крышу и снова в полночь скрылась во дворце. Тогда царевич сел на постель-самолет и очутился около спящей царевны.
– Сумка, кольцо мне! – шепнул он и в руках его оказалось роскошное кольцо. Он осторожно взял руку царевны и надел ей на пальчик кольцо.
Она тотчас же проснулась и с испугом взглянула на него.
– Кто ты такой? Откуда ты и зачем ты здесь?»
– Не бойся, царевна. Я не вор и зла тебе не сделаю. Я сын великого и мужественного царя. Попугай Хариман открыл мне твое имя и я бросил отца и мать, и поехал искать тебя.
– Если так, – сказала царевна, – я не хочу, чтоб тебя убивали; я скажу отцу и матери, что ты сын великого царя и что я выбираю тебя своим мужем.
Царевич вернулся к старухе, а царевна утром же объявила матери: «Сын великого царя явился в нашу страну и я решила выйти за него». Мать пошла передать царю желание дочери.
– Хорошо, – сказал царь, «я не препятствую, но кто желает получить мою дочь, должен сперва исполнить то, что я ему велю. Не сможет – пусть пеняет на себя, а я велю казнить его. Пусть дадут царевичу немедленно восемьдесят пудов горчичного зерна и пусть он выжмет из него масло в течение дня. Не поспеет – умрет с закатом солнца».
Тем временем царевич уже объявил старухе, что собирается жениться на царевне Лабам. Она пришла в ужас.
– Несчастный, – воскликнула она, – забудь свою дерзостную мечту, беги скорее из нашей страны! Много царей и царевичей перебывало здесь; все они сложили головы за красу нашей лучезарной Лабам, всех погубил её суровый отец. Он предлагает хитрые задачи всем искателям её руки, а задачи его невыполнимы и все платятся жизнью за свою смелость. И тебя, о сын мой, убьют, если ты не скроешься отсюда, не бросишь нелепой мысли.
Так причитала старуха, но царевич и слышать ничего не хотел.
Скоро пришли в домик старухи посланные от царя и повели царевича во дворец. Там царь высказал ему свои условия и велел выдать ему восемьдесят пудов горчичного семени.
– Обрати их в масло к следующему утру, – сказал он. – Всякий кто желает жениться на моей дочери, должен беспрекословно исполнить мой приказ. Кому задача не по силам, того я велю казнить. И так, выполни ее или готовься к смерти». Царевич несколько смутился, но не захотел однако отказаться от царевны и согласился на условие.
Печально сидел он в лачужке и обдумывал свое положение.
«Как справиться мне с таким количеством?» – думал он. Вдруг вспомнил он о муравьином царе и тот тотчас же предстал перед ним.
– Что так печален, царевич? – спросил он.
Царевич молча указал ему на чудовищную кучу горчичного семени. – Только-то? – сказал муравей, – будь спокоен, ложись и спи, а к утру все будет готово.
Обрадованный царевич лег и заснул, а муравьи быстро исполнили за него всю работу.
На следующее утро он отнес масло царю.
– Постой, это еще не все, – сурово встретил его царь. – Потрудись еще за мою дочь. У меня сидят в клетке два демона; убей их в бою и Лабам будет твоя.
Царь задолго до того поймал двух страшных демонов и, не зная что с ними делать, запер их в клетку. Он не прочь был бы избавиться от них, но как убить их не знал, а выпустить на волю боялся из опасения, чтоб они не вредили его народу. Вот почему он решил, что все искатели руки прекрасной царевны должны вступать в борьбу с этими чудовищами.
Услышав о демонах, царевич призадумался и попросил отсрочки. Бой был назначен на следующий день.
Царевич, вернувшись в лачугу старухи, стал раздумывать, не поможет ли ему в этом деле друг его, тигр. И тигр мгновенно предстал перед ним.
– Что так печален, царевич? – спросил он.
Сын раджи рассказал про демонов.
– Не бойся, – успокоил его тигр, – ложись спать и не о чем не печалься, завтра мы с женою покончим с демонами.
На утро царевич достал из сумки два чудных плаща, затканных золотом и серебром и усеянных драгоценными камнями. Он накинул их на своих тигров и повел их к царю.
– Могут друзья мои вступить за меня в бой с демонами? – спросил он.
– Вот и отлично! – решил царь, которому было в сущности все равно кто убьет его демонов, лишь бы они были убиты.
– Так выпускайте демонов, мои тигры готовы, – сказал царевич. Тигры и демоны яростно набросились друг на друга и скоро оба демона лежали растерзанные на земле.
Однако царь все еще не хотел отдавать своей дочери.
– Ты так искусен, – насмешливо сказал он, – слетай-ка на облака, там лежит моя литавра, ударь в нее два раза и тогда получишь прекрасную Лабам.
Это поручение не затрудняло царевича. Спокойно вернулся он домой, сел на постель-самолет, мигом очутился над облаками и звонко ударил по литавре, так что гул её разнесся по всему царству.
– Хорошо, – сказал царь, когда юноша снова явился перед ним. – Не спорю, что ты все исполнил как требовалось. Теперь окажи мне еще одну услугу и Лабам твоя.
– Если смогу – все готов сделать, – отвечал царевич.
Царь указал ему на огромный пень в нескольких шагах от дворца.
– Завтра при мне разруби его надвое вот этим топором.
Он подал ему красивый топор – из воска!
Царевич ничего не сказал и пошел себе домой. Тут он долго сидел понуря голову: «Что теперь стану делать? Муравьи выручили меня уже раз из беды, тигры тоже сослужили свою службу. Но кто поможет мне разрубить дерево восковым топором?»
Ночью он отправился к царевне, чтоб проститься с нею перед смертью. – Завтра меня уже не будет в живых, – грустно сказал он.
– Отчего так? – удивилась она.
– Отец твой приказывает мне разрубить столетний ствол восковым топором.
Он мигом очутился под облаками и звонко ударил по литавре.
– Не тужи, царевич мой, – ласково сказала тогда царевна. – Теперь моя очередь помочь тебе.
С этими словами она вырвала волос из головы своей и подала его царевичу.
– Завтра незаметно от всех шепни стволу – «царевна Лабам велит тебе расколоться от её волоса», а сам осторожно положи волос вдоль лезвия воскового топора.
Царевич исполнил в точности приказание царевны а затем в присутствии всего двора высоко взмахнул топором… И, о чудо! Лишь только волос в лезвии коснулся дерева оно с треском распалось на две половины.
– Теперь ты вполне заслужил мою дочь! – промолвил царь, и все громко приветствовали красавца жениха лучезарной Лабам.
Свадьбу отпраздновали с большим торжеством. Все цари и царевичи окрестных стран были приглашены на празднество.
Через несколько дней царевич собрался с женою в обратный путь к своим родителям. Царь отпустил их, снабдив их великим множеством верблюдов, слуг и драгоценностей. И они пышным караваном прибыли в страну царевича, где были встречены всеобщим ликованием и долго жили в счастье и полном довольстве.
Царевич всю жизнь с благодарностью вспоминал о своих друзьях, муравьином царе и тигре и хранил в почете сумку, чашу, постель и дубинку. Только дубинка изнывала в бездействии, так как ни разу не пришлось пустить ее в ход за неимением врагов.
