Kitobni o'qish: «Школа Делавеля. Чужая судьба»

Shrift:

Слова признательности

Моя огромная благодарность читателям. Тем, кто во время написания романа своими теплыми, душевными комментариями дарил мне уверенность в себе, жизненный позитив, радость и силы, чтобы творить очередную сказку. Я благодарна им всем за помощь, критику и поддержку.

Хочу сказать спасибо редакторам и всему коллективу издательства «Эксмо». С вами, родные, очень тепло и приятно работать.

Ну и, как всегда, моя особая благодарность Борисковой Вере. Моей главной помощнице, лучшей подруге и спутнику по дорогам моих сказок, верному соратнику во всех литературных авантюрах.

Моя признательность всем, кто купит или просто прочтет мою новую сказку, – вы читаете, и это для меня невероятная радость.

Часть 1

– Звено, рассчитайсь!

– Первый!

– Второй!

– Третий!

…

– Восьмой!

– Девятый!

– Девять с половиной! – привычно крикнула я, вытягиваясь в струнку.

Командир отряда Регана Шмель, широко расставив ноги, неожиданно гаркнула:

– Распустились! Неудачницы! Вас взгрели, как последних мужиков! А ведь это всего-навсего учения! А что было бы в реальном бою?

Я чуть подалась вперед, чтобы лучше видеть. Наше звено каменными статуями замерло на плацу и преданными глазами поедало командира отряда.

Все как на подбор рослые, мощные, сильные – настоящие женщины. Каждая поскрипывала новой формой. На тонкую рубашку с широкими бретелями, длиной до середины бедра мы надеваем короткие, выше колен, кожаные платья специального фасона. Плотно прилегающий к телу корсет со шнуровкой и юбка из широких кожаных полос для удобства передвижения. На ногах – крепкие сандалии, закрепленные шнурками и ремешками до колена, которыми и оружие можно закрепить, и рану перевязать, если что. На сгибе правой руки у каждой из нас поблескивал начищенный до блеска шлем. И сейчас ветер свободно трепал наши короткие, до плеч, волосы.

На мне тоже красовалась новенькая форма, бедро привычно ощущало тяжесть меча, да только выглядела я не так солидно, как мои сослуживицы. Нет у меня ни широкого разворота плеч, ни большой груди, чтобы вот так браво ее выпятить или, на худой конец, придавить врага в бою. Ростом я вообще не удалась: по плечо самому низкому воину. И талия у меня узкая, осиная, и бедра слишком округлые, а попа позорно выпирает. Ну за что меня так боги наказали? А?

Регана продолжила поносить нас последними словами, и я почти каждое из них относила к себе.

Девять полноценных воинов-женщин стояли не шелохнувшись, вытянувшись в струнку. Я на полноценную совсем не тянула, недаром же меня лишь за половинку считали, но тоже стояла и ничего хорошего не ожидала. И как в воду глядела:

– Половина, тебя вообще хоть чему-то научили в учебке? – грозно спросила меня Регана, подойдя вплотную.

– Так точно, комот Регана! – И самой противно стало услышать, как жалко и звонко прозвучал мой голосок.

Шмель заложила руки за спину и вперила в меня мрачный взгляд холодных голубых глаз.

– Тогда какого эльфа драного ты задницу отклячила во время стрельбы? Она тебе надоела? Или ты решила ее украсить стрелой? Раз ничем другим не выходит?!

– Я… э-э-э… нечаянно… – отчаянно прошептала я.

На меня надвинулась мощная грудь Реганы Шмель, заставляя все выше задирать подбородок, чтобы не уткнуться в нее носом.

– Нечаянно, – зло передразнила Шмель. – Сделали тебя нечаянно, половина!

Рядом послышались недобрые язвительные смешки, а я окаменела. Подобные шуточки мне доводилось слышать часто и каждый раз делать вид, что меня это не задевает.

Регана, шагнув назад, отвернулась от меня и грозно прошлась вдоль ряда.

– В общем так, мальчики, – язвительно процедила она, – подобное разгильдяйство я вам прощаю в последний раз. Завтра устрою марш-бросок по Темным землям! Научу вас быть женщинами! Слабачки мне в отряде не нужны!

С каждым словом мы вытягивались все больше и от злости готовы были хоть сейчас в бой.

– Все, свободны! – рявкнула командир.

Строй молниеносно распался. Кто-то сбился в группки – поболтать, кто-то стремительно взмыл в небо, спеша по делам, а я раскрыла крылья и в совершенно подавленном настроении полетела домой.

Подо мной раскинулось Разнотравье – наш небольшой приграничный городок. Тысячи глиняных домов словно грибница во все стороны разбегались от Большого озера до самого Заповедного леса. Мимо проносились озорные драчливые девчонки, пугливые и скромные мальчишки; пролетел отряд суровых пограничниц, заставив меня с невольной завистью посмотреть им вслед.

Э-эх! Я так мечтала в свое время, что вот окончу учебку и совершу какой-нибудь подвиг. Меня заметят наконец, возьмут в один из таких элитных отрядов. И буду я защищать границы феид от всякой нечисти да лживых трусливых эльфов. Непременно снова совершу подвиг, к примеру, рискуя жизнью, спасу нашу королеву. Меня наградят… нет, конечно, не посмертно. Этого я себе мечтать не стала, я же не совсем глупая. Лучше меня наградят приглашением на один из балов в честь очередного месяца, и там… Там на меня обратит внимание какой-нибудь мужчинка и согласится на мои матримониальные притязания! А то сестра и мать без конца твердят, что если сейчас не заведу семью – потом совсем никому не нужна буду.

А в итоге что? Мне сорок лет. Учебка окончена с горем пополам, да и то мамина протекция помогла. Точнее, ее волшебный пендель, которым она мне на выпускных экзаменах помогла преодолеть последнее препятствие, а не умереть у финишной черты от стыда и слабости. Летела я тогда знатно, с бо-ольши-им ускорением, а ведь до этого еле ползла.

Мама – бригадный генерал и допустить, чтоб я позорно покинула Военную академию с несданными выпускными нормативами, просто не могла себе позволить.

Проводив взглядом бравых пограничниц, я тяжело вздохнула, развернулась в сторону дома и полетела дальше. Лучше не задерживаться, сегодня я обещала вместе с папой готовить большой яблочный пирог. И если нарушить обещание, отец может обидеться и, чего доброго, устроит истерику.

От грустных мыслей меня отвлекла парочка молодых парней лет пятидесяти, которые, бурно жестикулируя и хихикая, летели мимо. Высокие блондины в модных жилетах, узких брючках и с сумочками, украшенными цветами, они лениво помахивали яркими золотистыми крыльями и выглядели весьма привлекательно. И хотя лично меня парни не «зацепили», я все равно мило улыбнулась и игриво подмигнула. А вдруг… На что белокурые красавчики презрительно фыркнули, передернули узкими плечиками, не забыв громко перекинуться мнением про «всяких там хлюпиков, которые пристают к порядочным мужчинам, непонятно на что рассчитывая…». Даже не притормозили. Настроение упало ниже самой застарелой грибницы. Вот так всегда!

– А мне блондины вообще не нравятся! На моль похожи! Понятно?! – не удержавшись, крикнула вслед этим высокомерным фифам.

Куда там! Даже не обернулись. Что-то прощебетали друг другу и рассмеялись. Вот точно обо мне гадость какую-то сказали.

Ну неужели не найдется ни одного порядочного феида, чтобы полюбил меня за внутренний мир? Ну разве я виновата, что уродилась в папу? Худая, щуплая, грудь размером всего с большое яблоко, а не с арбуз, талию имею, да еще и попа неприлично выпирает. И – о, ужас! – со смазливым лицом. Все десять лет в учебке меня этим сокурсницы попрекали. Нет, не будет мне в жизни счастья!

– Пап, я дома! – крикнула, входя в дом и складывая шлем и меч на лавку в прихожей.

– Ну что за манера, вечно орете как оглашенные. Что мать, что вы с Сеттой… – ворчал отец, выходя из кухни и вытирая передником руки.

Я повела носом, вдыхая вкусный запах корицы и выпечки.

– Папулечка, ты уже все приготовил? – спросила, заискивающе и виновато глядя на него.

– Дак тебя разве вовремя дождешься? Все в своих мечтах витаешь или в отряде пропадаешь… – улыбаясь, посетовал отец.

Я с любовью посмотрела на него. Только он мне все прощает, жалеет и понимает – еще бы, ведь я его точная копия. Такие же золотые волосы, только у меня короткие, чтобы шлем удобно было носить, и голова не потела. Такое же овальной формы лицо с прямым носом, светлой кожей и едва заметными веснушками; округлым подбородком, выдающим мою природную мягкость, безвольность характера, как говорит мама; чуть великоватым ртом с чувственными пухлыми губами; яркими желто-зелеными глазами. Ну совершенно не по-женски я смазливая, считают все мои знакомые. А мужчины… Те считают, что нехорошо женщине соперничать красотой с мужчиной. Ненормально это. Понятное дело, когда мужик красивый, но женщина-то должна быть сильной, ловкой, чтоб семью защищать, пропитание добывать. А тут я – половина какая-то.

– Ну иди, доча, иди, руки мой и за стол. Сейчас соберу все вкусненькое.

Снисходительно похлопала отца по спине: только он меня и любит, заботится. И пошла умываться, а то пыль с плаца еще скрипит на зубах.

Приведя себя в порядок, села обедать.

– Лютик, послушай, я тут узнал… – судя по тону голоса, папа решил поделиться своими тревогами.

– Папа, тысячу раз говорила! Лютерция, а не Лютик! – раздраженно оборвала его я.

– Это для матери своей ты Лютерция, а для меня – Лютик, – отец положил ладонь на мою руку и ласково сжал. – Пока она с нечистью воевала да из своих воинов настоящих женщин делала, я тебя, крохотульку, летать да ходить учил. Как держать ложку показывал да попу подтирал.

Я расплылась в виноватой улыбке. Все же отец у меня феид очень мягкий, душевный и слабый физически. Мама все время говорит, что сначала клюнула на отца из-за его слабости. Ей невольно захотелось его защитить от всех. А уж потом, когда распробовала его запеканочки да яблочные пироги… Дорожку от желудка к сердцу воина провинциальный парнишка легко протоптал. Теперь папа единственный, кто может воздействовать на мать своей мягкой нежной любовью. Для остальных она – бригадный генерал. Даже для нас со старшей сестрой. Хотя Сетта вся в мать, такая же мощная, высокая и непробиваемая. И до генерала ей лет двадцать – максимум! – служить осталось, если не меньше. Именем моей сестренки уже и так южные эльфы детей пугают. А сейчас она из полугодичного отпуска по беременности и родам – засидевшаяся, домашним бытом, мужем да малыми детьми до белого каления замученная – выйдет на службу, и, я уверена, полетят клочки по закоулочкам в Темных землях. И эльфы проклянут тот день, когда родились на свет, а Сетта Пчелка вспомнила об их существовании.

– Так вот, я сегодня был в гостях у Жучары, ну ты знаешь, это сват Миролиста…

– Папа, давай ближе к делу, что за привычка в обход Заповедного леса к главному подходить?! – буркнула я.

– Да что ж ты меня с мысли-то все время сбиваешь?! – раздраженно воскликнул отец.

– Ну ладно, ладно, ну прости, папуль, – скорчила я виноватую рожицу. С папой это всегда срабатывает.

Бросив на меня укоризненный взгляд желто-зеленых глаз, папа махнул рукой и продолжил, чуть подавшись ко мне через стол:

– Так вот, к Жучаре из Грибного прилетал двоюродный брат Мякун погостить. А ты знаешь, кто он?

Я качнула головой, но неожиданно ощутила странный укол в сердце – предупреждение.

Отец почему-то шепотом продолжил:

– Мякуна мало кто любит в Грибном. Большей частью боятся. Он – видящий!

Я невольно кивнула и, понизив голос, согласилась:

– Понятное дело. Кому ж понравится, что твоя судьба для кого-то как на ладони.

Отец виновато потупил глаза, сел на стуле ровнее, словно решая – стоит ли продолжать разговор, а я, не выдержав, поторопила:

– Ну? Что ты там натворил? Признавайся! – И не знаю почему, но стало страшно. Хотя по моему виду этого, наверное, не скажешь.

Папа помялся, посмотрел на меня глазами голодного пса и заговорил, оправдываясь:

– Я ж понимаю, каково тебе… такой. Ты ведь моя кровиночка… А давеча так рыдала о своей горькой судьбинушке…

– Рыдала? Когда это? – вскинулась я, уже догадываясь об ответе.

– Когда нектара в трактире на Лесной перебрала! – укоризненно ответил отец.

– Ну перебрала, чего по пьяни не ляпнешь, – стушевалась я.

Вообще-то, я не пью, но неделю назад случился очередной неприятный момент в моей жизни. В кои веки один видный красивый мужчинка дал понять, что я ему нравлюсь. Решилась я пригласить его на свидание. И каково же было мое удивление, когда получила великодушное согласие! Пусть сам мужчинка не в моем вкусе был, но на безрыбье и рак рыба. А так, думала, попробую, хоть раз на свиданку слетаю. Слетала! Весь вечер прождала на берегу озера, мысленно разыгрывая нашу встречу и планируя остроумный разговор, а потом, наутро, надо мной весь отряд хохотал. Оказалось – это розыгрыш был. Вот с горя и напилась вечером. Мало того, что с трудом до дома долетела, еще и от матери получила за неподобающее поведение, позорящее славную гордую фамилию Пчелка. Впрочем, мама уже давно на мне крест поставила и словно забыла о моем существовании. Для нее солдаты ее бригады гораздо ближе и роднее, чем собственная дочь.

Пока я предавалась печальным воспоминаниям, отец продолжал:

– Все я понимаю, доча! Думаешь, не вижу твоих страданий. Да все мужики – дураки, раз не могут разглядеть в моей девочке сильный дух и добрую душу. И готовишь ты не хуже меня…

– Пап, ты сейчас идеального мужчину описываешь или меня обидеть хочешь? У нас в отряде ни одна готовить не умеет, только я. А все ты виноват! Меня теперь кулинаркой дразнят, а я даже в морду дать не могу, тут же наряд от Шмель получу. И выговор. Мать совсем озвереет… – расстроилась я.

Отец пересел ко мне поближе, ласково отвел с моего лица пряди волос, как в детстве убрав их за уши, заглянул в глаза и печально произнес:

– Ты плачешь в подушку, но я-то все слышу. Это Клевер спит как убитая, намотавшись за день.

Я отстранилась от него и буркнула, чувствуя, что скоро снова позорно расплачусь, словно мальчишка.

– Ну и спал бы, как и мать. А у меня все пройдет…

– Упрямая ты! В чем-чем, а в этом вся в породу Пчелок пошла! – раздраженно оборвал отец.

– Слава богам, хоть в этом я на мать похожа! А так – вся в тебя. Вся в тебя, – скорее жалуясь, чем обвиняя, заявила я.

Отец погладил меня по золотистым волосам, глядя с нежностью и одновременно печалью.

– Клевер тоже виновата в твоем несчастье, чего, поверь, она уже давно не может себе простить. Если бы в свое время она войнушке с эльфами предпочла правильное воспитание младшей дочери, ты бы не выросла такой хлипкой и слабенькой. Уж она-то сделала бы из тебя настоящую женщину. Но она упустила момент, а я… Я воспитал тебя как сумел и научил тому, что умею сам.

– Если бы я знала, когда училась пирожки готовить да крестиком вышивать, что так будет, то лучше б тогда мышцы наращивала, да силу в руках копила и стала бы счастливой. Меня любил бы, хоть кто-нибудь. А так… Никому не нужна… – всхлипнула я.

И противна сама себе стала, сил нет. Ладно – из знакомых никто не видит, как я позорно слезы лью. Хороша же я баба, как мужик слезливый.

– Да что ж ты так, дочь, мы тебя любим… – всплеснул руками отец.

– Да-а? – с иронией переспросила я и с болью в сердце добавила: – Говори только за себя! Сетта меня лишь терпит. Ее муж – презирает. Да они про меня вспоминают, когда им обоим по делам нужно, а ты занят и с детьми посидеть некому. Мама меня стесняется. Не дай боги, кто-то ее рядом увидит, так она сразу морду кирпичом – и меня словно не знает. Какая жалость, у бригадного генерала Клевер Пчелки такое недоразумение уродилось! Да еще с цветными крыльями…

Я резко, шумно и сердито раскрыла сложенные за спиной крылья, демонстрируя их отцу. Еще одно мое отличие от остальных. Аномалия. У всех феид крылья золотистого цвета, а у меня – края и верхушки зеленые, и от них тоненькие прожилки к самым лопаткам змеятся по золотому фону. В летописях говорится, раньше у феид крылья цветные были, но это еще когда наша раса в другом мире обитала, а теперь… Теперь это признак былой слабости. Неполноценности. И моей печали.

Папа сложил руки на коленях и, глядя на меня, понимающе качал головой. Сочувствовал.

А я выдохлась. Послав мысленно импульс, втянула крылья, ощущая, как они растеклись по спине привычным, родным теплом. Вытерла злые слезы, поставила локоть на стол, подперла подбородок и окинула стол голодным взглядом. За разговором и поесть не успела. Взяла пирожок с капустой и подвинула стакан клюквенного морса. Хоть хорошей папиной еде порадоваться в этой жизни.

Отец решительно встрепенулся, наклонился и тихо спросил:

– Помнишь, когда-то в детстве мы делали глиняные слепки твоих ладошек?

Я уныло кивнула, не забывая жевать. А родитель продолжил так, словно в холодную воду нырнул:

– Я их Мякуну показал и попросил посмотреть…

Поперхнувшись, я прокашлялась и вытаращилась на отца. Но промолчала, с неожиданным трепетом ожидая продолжения. Папа поджал губы, пожал плечиками и выдал:

– Знаешь, он сказал нечто странное.

– Что именно? – нетерпеливо спросила я.

– Сначала сказал, что твоя судьба – это война! Нету твоей любви в этом мире. – Мое сердце оборвалось, но отец неожиданно продолжил: – А потом, когда Жучара на минутку вышел из комнаты, Мякун шепотом добавил, что если ты любви хочешь, искать ее нужно в другом мире, а этот оставить другой.

Я потрясенно посмотрела на отца и спросила:

– Мне помереть, что ли?

Отец с досадой шлепнул меня по лбу и посмотрел с укоризной.

– Я тоже решил, что Мякун с ума сошел окончательно. Забрал слепочки и ушел. Обиделся на него. А пока домой шел, неожиданно вспомнил…

Папа замолчал и таинственно посмотрел на меня.

– Да что вспомнил-то? – хрипло поторопила я. Даже недавнюю апатию как рукой сняло, так интересно стало.

– Я в юности в архиве нашем хранителем подрабатывал. И вот, как-то раз нечаянно услышал разговор главного архивариуса с главой разведки. Солидная дама, из самой столицы прилетела. Они говорили о старых легендах и документы из закрытой части городской библиотеки читали. Про порталы в другой мир…

– И что в этом загадочного? – Тяжело вздохнув, я снова оперлась локтем о стол и подперла рукой подбородок. – Каждая феида знает, что в Темных землях существуют порталы из соседнего мира, откуда к нам прет нечисть всякая.

Отец замотал головой и шепотом продолжил:

– Да не про те порталы они говорили! В нашем Заповедном лесу обнаружился еще один. Архивариус нечаянно на упоминание о нем наткнулся. Там, оказывается, магический контур имеется, охранный. Стоит подойти ближе, как что-то заставляет уйти, пугает до дрожи.

– О боги! Так это ж опасно! Вдруг и оттуда нечисть полезет… А там заставу поставили, а…

– Успокойся, Лютик! Чистый он! Не фонит из него злом. Значит, на светлых территориях расположен.

Я, наконец, догадалась, к чему ведет отец:

– Так ты намекаешь, чтобы я через него… в другой мир?

– Не все так просто! – Теперь папа тяжело вздохнул – Они интересовались тем порталом с одной целью. Хотели разведгруппу послать, чтобы с «той» стороны, значит, выяснить, почему к нам нечисть лезет.

– А они уверены, что порталы из одного мира? – засомневалась я.

– Да! Они Видящего привлекали! И угадай – кого… – усмехнулся папа.

– Мякуна?

– Да! – кивнул отец. – И не его одного! Он же тогда, как и я, совсем мальчишкой был. В общем, они искали документы, которые почему-то здесь в Разнотравье остались, а не были отправлены в столицу. Как я слышал, портал в Заповедном лесу ведет в Старый мир, из которого ушли наши предки, гонимые другими расами. Притесняемые за слабость и мягкосердечие и…

– Да! Да! Эту лекцию нам всем преподаватель истории читал. Мы были маленькими, хрупкими и слабыми. Нас все притесняли, и нами правили мужчины. Хотя не верю я в это! Как-то сложно поверить, что миром правят мужчины. Да ни одна нормальная женщина не позволит мужчине верховодить…

Моя запальчивая речь оборвалась, стоило заметить папин ироничный взгляд. Вздохнула, сгорбилась и виновато посмотрела на него. Сама ходячая аномалия, а разглагольствую о высоких материях.

– Так вот! Та затея с разведкой провалилась с треском! – припечатал отец.

– Почему? – неожиданно испугалась я.

Почему-то наивная идея с другим миром начала прорастать в моей душе нечаянной надеждой. Недурно было бы прогуляться туда, осмотреться, а потом, если что не по нраву, вернуться…

– Закон всемирного равновесия! – пожал плечами папа. – Это только нечисти законы не писаны. Она служит темным богам и приносит кровавые жертвы, чтобы пробраться в наш мир. А всем остальным приходиться платить.

Отметив мой нетерпеливый взгляд, он поторопился с пояснениями.

– В общем, та генеральша сказала, что портал открывается один-единственный раз в году, в равноденствие. И только от рассвета до заката. И попасть в другой мир можно, лишь поменявшись местами с кем-нибудь с той стороны.

Новость об обмене охладила мой недавний пыл: о простой прогулке речи не идет.

– А где этот портал расположен с той стороны? Они не выяснили? – спросила я тихо, уже предвидя ответ отца.

– В лесу, возле пруда. Так же, как и у нас. Миры – зеркальное отражение друг друга.

– Поня-ят-но, – протянула я и сразу спросила: – Хоть одна разведчица попала в тот мир?

Отец молча пожал плечами. Непонятно: не знает или не хочет говорить.

– И что? Больше никаких подвохов? – со здоровым скепсисом поинтересовалась я.

Пожевав губу, родитель мрачно ответил:

– Меня их разговор настолько заинтересовал, что я потом нашел все эти легенды, старинные документы и прочитал. Там говорилось, что мы и правда были маленькими – наверное, по грудь нынешним. Слабыми и всего боялись. Жили в лесу, скрывались от всех… Самая слабая раса того мира. Нас темные колдуны вынудили уйти в другой мир, потому что для ритуалов часто использовали нашу кровь и магию.

– Но как же мы ушли, если, ты говоришь, должно соблюдаться равновесие? – не поняла я.

Отец потер переносицу, тяжело вздохнул и начал повествование:

– Плата за равновесие – это тысячи феидов, погибших от насланной нечисти. Наша судьба в том мире не имела продолжения, и боги сжалились, заменив ее на новую уже в этом. – Он будто погрузился в чтение старинного манускрипта, навсегда запавшего в память. – Сложно сказать с уверенностью, что послужило толчком или причиной исхода, но в легенде говорится, что в то смутное время Темные явились в тот мир и восстанавливали растраченную на переход силу. Для чего использовали нашу кровь и магию. Как дармовую, легко добываемую энергию…

– …попробовали бы они сейчас к нам подобраться… – злобно вставила я.

Родитель согласно хмыкнул и продолжил:

– Думаю, именно это массовое истребление нашего народа и послужило толчком для вынужденного исхода.

– Допустим, с этим понятно, тогда как же туда попасть?.. – удивленно спросила я.

Папа едва заметно печально поморщился, его руки неосознанно затеребили передник на коленях – явно волнуется.

– Папа… – поторопила я, чувствуя, что от нетерпения сама готова в его передник вцепиться.

– Видишь ли… подвох заключается в том, что ты не просто поменяешься с кем-то мирами. Ты поменяешься судьбой. Именно поэтому разведчиков не решились послать на «ту» сторону.

– В каком смысле: судьбой поменяюсь? А вдруг там мужчина будет? С той стороны? Так я что, мужиком стану? – переспросила, изумленно распахнув глаза.

Папа усмехнулся и укоризненно покачал головой, вновь услышав в моем голосе презрительные нотки, к которым примешивалась паника:

– Я так понял, что происходит обмен основными вехами. Мякун сказал, что твоя судьба здесь – это война. Для того, кто поменяется с тобой местами, война станет главной вехой. Вы не меняетесь телами, вы меняете свою судьбу и мир. Принимаете на себя исполнение предначертанного богами… Основную миссию. Вот суждено тебе обвенчаться с войной, так и произойдет с твоим преемником. А как, каким образом, в каких войсках или какой стране служить – это уже нюансы и твой личный выбор.

Испугавшись пришедшей в голову мысли, я выпалила:

– А если наш обмен изменит ход истории целого мира? А вдруг я должна совершить что-то такое, что спасет его? – замолчав на мгновение, в ужасе выдохнула. – Или уничтожит?

Папа потянулся, обнял меня за плечи одной рукой, а второй потрепал по макушке:

– Глупенькая моя девочка! А как же закон равновесия? Забыла?

Я пожала плечами, пропустив замечание про глупость.

– Нет, не забыла, но закон не отменяет того…

– Ты веришь в то, что способна уничтожить целый мир? – прервал поток моих сомнений папа. – Любым способом?

– Нет, ни за что! Но…

– А спасти? Целый мир? – снова оборвал он, уже насмешливо.

– Ну не зна-аю… – а потом, встрепенувшись, добавила уверенно: – Но я точно знаю, что за добро и свет готова биться до последней капли крови!

Папа одобрительно похлопал меня по плечу и заявил:

– Во-от! К чему и веду! Из тебя разрушительница мира, как из меня воительница! А равновесие должно соблюдаться неукоснительно! Значит, твоя замена волей-неволей будет следовать предначертанному и по мере сил и возможностей помогать нам, феидам. Как это делала бы ты, оставаясь здесь! Да и Мякун – Видящий! Он никогда не дал бы мне такую подсказку о другом мире, если бы провидел что-то плохое для тебя или для феидов в целом.

– Ты считаешь? – по-прежнему неуверенно спросила я.

– Уверен! – кивнул отец.

– Но это значит, что у меня дорога… лишь в один конец! И обратно я уже вряд ли смогу вернуться, – сделала я вывод, тоскливо заглядывая в родные, так похожие на мои, желто-зеленые глаза, оттенённые пушистыми густыми золотистыми ресницами.

– Тебя так пугает именно это? – грустно спросил папа. – Или что-то другое?

Я невольно вцепилась в ярко-красную отцовскую штанину, словно мне прямо сейчас придется уходить в другой мир.

– Просто тогда… я больше не увижу тебя… да и маму тоже и Сетту, и племянниц…

– То есть тебя смущает только это? – довольно улыбнулся родитель. – А не то, что ты примешь на себя чужую судьбу? Мало ли какая она будет? – уже серьезно предупредил он.

Я кивнула, потом пожала плечами, молча показывая, что у меня и так судьба не подарок – война. Так что может быть хуже?

– Портал открыт целый световой день. И пусть один раз в году, но мы сможем видеться! Если ты решишься на этот безумный – я считаю – шаг, равноденствие станет днем наших встреч.

Под впечатлением от услышанного я недоверчиво спросила:

– Ты меня отпустишь в другой мир? И это после того, как ты меня словно пацана нерадивого все время контролируешь, опекаешь, пирожки в рот суешь… Да это же отдельная тема для насмешек моих сослуживиц.

Папа поморщился, признавая за собой грех чрезмерной опеки, свел к переносице золотистые брови и с искренним отчаянием признался:

– Ты ж – мое дитятко, любимая доча, а я по ночам твои всхлипы слушаю. Одиночество никому счастья не приносило, так неужели, зная теперь, что тебя здесь, рядом со мной, ждет, привяжу к дому? Я хочу счастья для тебя. Поэтому с болью в сердце и со страхом отпущу.

Мы обнялись, посидели минутку, я отстранилась и шепотом, как и он недавно, заговорщицки выдала:

– Равноденствие через три дня…

– Вряд ли ты с собой много вещей можешь взять. Вдруг при переходе ограничение по весу или еще какое-нибудь. Не надо рисковать!

На верное папино замечание я с задумчивым видом кивнула:

– Ты, как всегда, прав!

В этот момент на стол рядом с нами с грохотом упал меч в ножнах. Мы с отцом чуть не подпрыгнули от неожиданности. И вскинули испуганные взгляды, чтобы уставиться на маму в полном боевом облачении.

Тугой корсет плотно облегает торс с большой грудью, кожаные полоски юбки и нижняя рубаха не скрывают накачанных сильных бедер, а ремешки сандалий подчеркивают крепкие голени. Клевер Пчелка – лучший воин королевства феидов, что признано многими спецами, и звание бригадного генерала заслужила честно. Кровью и потом!

Высокая мощная фигура матери заслонила дверной проем. Упершись мускулистыми руками в бока, приподняв брови, она выразительно разглядывала нашу спевшуюся парочку.

– Ну, и о чем вы тут шушукаетесь? Машук, не верь Лютерции, правым ты бываешь далеко не всегда, – раздался ее хрипловатый грудной голос.

Услышав его в бою, многие враги тут же пускались в бегство, уж больно угрожающе он всегда звучал. Это не мой писклявый голосок, в исполнении которого боевой клич, как заявила Регана Шмель, походил на кошачье завывание.

Услышав вопрос, мы с отцом синхронно нарисовали на лицах невинное выражение и захлопали ресницами, изображая святую простоту. На маму это почти всегда действовало. Особенно когда это делал папа. Ему она многое прощала – да все практически. Но только не мне.

Подозрительно нас осмотрев, родительница раздраженно заявила:

– Я весь день торчала в поле с солдатами, пришла домой, а мне даже пожрать не предлагают.

Отец заискивающе улыбнулся, вскочил и принялся хлопотать вокруг любимой супружницы. Я же подхватила со стола оружие и понесла в прихожую. Не забывая краем уха прислушиваться к отцовскому щебетанию и раздраженным порыкиваниям мамы, неожиданно задумалась: «А если папа прав, что в том мире правят мужчины? Выходит, тогда я буду вот так, на кончиках крыльев, вокруг мужа порхать? А я готова к этому? И стоит ли вообще семейная жизнь подобного?» И все же мысль о том, что Видящий Мякун еще никогда не ошибался в своих видениях и предсказаниях, холодила внутренности беспросветностью. Войну я ненавижу!

Вернувшись в столовую, застала привычную картину: мама за обе щеки уплетала пироги, но стоило отцу подойти и поставить на стол кувшин соевого молока, любовно шлепнула мужа по ягодицам, а потом и вовсе прижала его к своему боку. Они улыбались, откровенно наслаждаясь обществом друг друга, и меня уже не замечали. Любовь, она такая – ослепляющая.

С завистью глядя на родителей, я, наконец, приняла твердое решение: однозначно рискну своей судьбой, чтобы обрести нечто подобное. Только постараюсь найти приличного мужа: спокойного и покладистого, как мой папа.

***

– Не забудь! Каждое равноденствие чтобы была в положенном месте! – напутствовал отец. – Пирожки я в холстину завернул. Яблочек тоже положил.

– Все поняла! Ты мне за эти три дня ожидания плешь проел! – нервно хохотнула я.

Заря уже занималась, а мы стояли на краю полянки неподалеку от дома и все не могли проститься. Уходили из дому тихонько, чтобы маму не разбудить. Боялись, проснется и не пустит никуда – сомнений нет. Для нее война – это жизнь. А мы с отцом – такие романтики и в любовь верим.

Последний раз прижалась к щуплому отцовскому плечу, резко отстранилась и распахнула крылья. Первый рассветный лучик скользнул по зеленым бархатистым кончикам и засиял на золотистом фоне. Подхватила с земли котомку и, не оглядываясь, взлетела в небо. У меня теперь своя дорога, а все нюансы мы с отцом обговорить успели. Маме он все расскажет, если только я к ночи не вернусь. Хорошо, что этот день равноденствия на выходной пришелся, а то за прогул влетело бы мне от Реганы Шмель по первое число.