Kitobni o'qish: «Золотые пески хана Джангира»

Посвящается моему прадеду –

главному лесничему (1900-1915) Нарынского лесничества –

Якову Григорьевичу Бобкову.

В1900 году главный лесничий Яков Григорьевич Бобков первым начал широкие лесокультурные работы в Нарынском лесничестве (ныне территория Казахстана), заложенном еще Джангир-Ханом в 1830 – начале 1840-ых годов. Благодаря Я.Г.Бобкову к 1915 году в Рын-Песках и в Ханской Ставке были выращены хорошие насаждения сосны, которые создали основу лесных посадок, существующих и поныне и являющихся ценным памятником отечественного лесоводства.

***

Старая киргизская повозка, чуть поскрипывая и подпрыгивая на ухабах, едет по бескрайней степи. Уже давно вдалеке осталась Владимирская соляная пристань, кони идут ровно – быстрой рысью, с силой втягивая ноздрями знакомый запах полыни. Степь, словно море, от края и до края расстилается до самого горизонта. Кое-где в высокой траве еще встречаются алые неотцветшие тюльпаны, да выскакивает изредка на дорогу испуганный суслик, чтобы, пискнув, снова юркнуть в безопасные заросли. Иногда, широко взмахивая крыльями, перелетает дорогу степной орел и с шумом тяжело опускается на землю позади повозки. Воздух после дождя свеж, напоен медовым запахом трав, пронзительными криками чибисов и жужжаньем пчел.

Тася лежит в повозке, на большой копне свежего сена, поверх которой брошен старый бухарский халат, и смотрит в зеленовато-голубое небо, проплывающие над головой облака и кружащих над головой птиц. Папа едет впереди на козлах с ямщиком-киргизом и о чем-то неспешно с ним разговаривает. Когда разговор смолкает, киргиз затягивает мелодичную песню на своём языке. Тасе ничего не понятно, но чудится, что поёт он о бескрайних просторах родной степи, о свободе, о земле, о кибитке, где его ждет жена и маленький сын. Слушая песню, Тася невольно начинает улыбаться:

– Давлет, ты о чём поешь? Расскажи!

– Так, барышня, известно, о любви. – Давлет пытается перевести песню на русский язык. – Любовь моя летит к небу, как жаворонок в степи. Ты её обязательно услышишь, если посмотришь вверх. Я подарю тебе поле цветущих тюльпанов, когда вернусь домой. Я приведу тебе из пустыни пять верблюдов с подарками, если ты меня дождёшься.

– Почему пять? – смеется Тася.

– Как же, барышня! Пять верблюдов – это уже караван – огромное богатство! Любая девушка выйдет замуж, если у тебя пять верблюдов. У нас говорят: первый дар – это здоровье, второй дар – это семья, а третий дар – это верблюд! У кого есть верблюд, тот богатый человек!

«У нас богатство меряют золотом, а здесь, значит, верблюдами» – с улыбкой думает Тася. После Санкт-Петербурга эта поездка представляется ей замечательным приключением и авантюрой, возможностью посмотреть новые места, новых людей. Она с недоумением вспоминает грустные вздохи и сокрушения мамы о необходимости переезда.

– Господи помилуй, куда едем? Зачем? Что нам тут не живётся! Нет, надо в пески, в жару, в глушь к киргизам. Зачем?

– Не причитай, Анна, – отвечает отец, – я человек государственный, еду, куда назначат. Там тоже люди живут. А работы в песках много, я там нужнее.

– А как Тася будет там учиться? Ей же заканчивать гимназию через год. В этой глуши даже школы нет, – вздыхает мама.

– Школа есть, но мы ей возьмем учителей из ссыльных студентов. Генерал-губернатор Оренбурга обещал помочь. Ну, посидит годик на домашнем образовании, все же лучше, чем оставаться одной вдали от семьи. А потом уже вернется в Петербург поступать в университет.

Мама сокрушенно качает головой, собирая вещи мужа и дочери. Она должна будет приехать позже, когда папа с Тасей устроятся на новом месте.

Отец Таси – Яков Григорьевич – был назначен главным лесничим в недавно образованное Нарынское лесничество на смену уходящему на пенсию предшественнику. Это было первое его высокое назначение и большая ответственность – сохранить леса и отвоевать Ханскую Ставку у наступающих песков. Что такое пески, Тася не знала и не представляла, хотя само название завораживало – Рын-Пески, Нарын, Ханская Ставка. Было в этом что-то экзотическое, пугающее и манящее одновременно.

– Папа, а почему Ханская Ставка так называется? Там была резиденция хана? – спрашивает Тася, приподнявшись на локте. Вместо папы отвечает Давлет:

– Верно, барышня, здесь жил когда-то хан – Джангир. Он и построил Ханскую Ставку. И киргизов заставил строить постоянные зимовки, а не кочевать по степям, как раньше. Великий был человек! Здесь и похоронен в этих местах – будет оказия, покажу его могилу.

– Почему великий? Что замечательного он сделал? – интересуется Тася.

– Как же? Много чего сделал! У нас в народе говорят: «Три дела человеку делают честь: колодец, вырытый в пустыне, мост, проложенный через реку, и дерево, посаженное у дороги». Так он и воду здесь нашёл, и лес посадил, и Ханскую Ставку построил. Рек у нас только не было никогда, так что мост, вот, он не построил, – смеётся Давлет.

Наступает полдень, неся с собой жару и зной. Степь начинает куриться легким дымком – маревом, то там, то тут возникают миражи, оживляя путешествие и веселя Тасю, которая пытается угадать в расплывающихся картинах знакомые ей образы.

Наконец вдали возникает желтая полоса, которая становилась все шире и шире.

– А вот и Рын-Пески, барышня, почти что доехали, – отвечает ямщик на готовый сорваться с Тасиных губ вопрос.

***

Ямщик придержал лошадей – начинался трудный путь по вязкому песку, но умные лошади уже и сами замедляли шаг. Ханская Ставка встретила путешественников не слишком радушно. С высокого песчаного бархана им открылся довольно удручающий вид на небольшое селение с одноэтажными серенькими деревянными домиками, без единого деревца, занесенное песком. Вдали в лучах уже садящегося за горизонт солнца виднелась маленькая церковь с зелёной крышей, мечеть и несколько заскорузлых высохших деревьев. Контраст с сочно-зелёной, свежей и наполненной пением птиц степью был разительный. Двое в полном молчании смотрели на это новое их обиталище и скрепя сердце думали о том, сколько им суждено прожить в этом забытом богом месте. И лишь третий – Давлет – казалось, был рад возвращению в свои родные пески, прищурившись вглядываясь вдаль и что-то весело насвистывая.

Но навстречу им уже спешил какой-то маленький человечек верхом на лошадёнке, размахивая руками и что-то крича. Как оказалось, местный чиновник, которому было поручено встретить главного лесничего и определить к месту жительства.

– Вы уж, барин не обессудьте, – щебетал он, сгружая их багаж, – места у нас глухие, достойного жилья для Вашего благородия мало, а дом Джангир хана в самый раз. Да и пустует давно. С тех пор, как ханство упразднили. Да… Но Вы не думайте, за ним всегда уход был надлежащий и внутри вся мебель в целости и сохранности. Держали для высоких гостей, да… Ну, а Вы поскольку надолго, то для Вас в самый раз жилье. Достойное, так сказать…

Маленький человечек провел Якова Григорьевича и Тасю во двор достаточно большой по местным меркам усадьбы. Это был совсем европейский на вид дом с мансардой на втором этаже, колонами и крылечком, добротный и не лишённый изящества. Внутри все выглядело так, будто хозяева недавно покинули свое жилище, хотя толстый слой желтоватой пыли кое-где говорил об обратном.

– Виноват, Ваше благородие, не доглядел, – заволновался маленький человечек, – завтра с утра пришлю киргизок, чтобы всё ещё раз убрали. Вот, ведь, народ, сам не проверишь, добра не будет. Сказал, ведь им, всё вымыть тщательно. Так, ведь, вон они что…

Мебель была закрыта плотными чехлами, двери сильно скрипели, словно плача об ушедших обитателях усадьбы, но в целом, это было самое достойное жилище, которое только можно было найти.

– Ну что, дружок, – сказал Яков Григорьевич, обращаясь к Тасе, – завтра нас с тобой ждет большая генеральная уборка, а теперь спать.

И действительно, как-то быстро и неожиданно надвинулась южная пустынная ночь. На тёмно-синем небе высыпали звезды, и тонкий слегка зеленоватый серп луны взошёл над горизонтом.

Устав от дороги и впечатлений прожитого дня, Тася заснула, едва распаковав постель, на одном из диванов, с которого только что сняли чехол.

***

Тася проснулась с первыми лучами солнца, и, как была босая, едва накинув халатик, выбежала на крыльцо. Новый незнакомый пейзаж открывался ей в новом свете. Восток уже розовел и разгорался нежно и ровно. Вдруг выкатилось из-за горизонта яркое солнце, заблестели лучи, осветив серые низкие домики, песок заиграл золотом при утреннем свете, и всё засияло спокойно и радостно под равномерными лучами поднявшегося солнца. Пустыня оживилась: козы, бараны потянулись на пастбище, верблюды встали с земли и направились к колодцам, поднялись в воздух и защебетали ласточки, пеночки и чибисы, и вся Ставка вдруг ожила и засуетилась, пользуясь благодатными прохладными утренними часами перед дневной жарой. На улицах появились люди – киргизы, татары, малороссы, русские. Кто-то спешил на службу, кто-то на пастбище, кто-то по хозяйству, высыпали на улицу ребятишки, вышла на крыльцо дома напротив молодая красивая татарка в красном вышитом платье и, прикрыв глаза рукой, стала смотреть за горизонт.

Тася, вспомнив, что она босая, в ночнушке и халате, вернулась в дом. Странные чувства переполняли ее: вчера степь казалась ей бескрайним цветущим морем, а Ханская Ставка – выжженной унылой пустыней, но сегодня она увидела её совсем с другой стороны. Какое-то неуловимое очарование этого странного, необычного и непривычного для русского человека места коснулось самых глубин её души и осталось там, прочно и надолго связав её жизнь с судьбой этого местечка.

***

Весь день Тася была предоставлена самой себе. Яков Григорьевич, едва позавтракав, ушел на приём к председателю Совета Ханской Ставки, а затем с лесной стражей уехал осматривать лесные насаждения хана Джангира, или, вернее, то, что от них осталось.

Как и обещал маленький человечек, утром в помощь Тасе прислали молодых шустрых киргизок, и они вместе быстро убрали дом. Наконец-то были сняты все чехлы, и дом засверкал во всей своей необычной красоте. Старинная дубовая европейская мебель и персидские ковры на полу и стенах; большие застекленные шкафы со множеством старых книг – на русском, английском, немецком и арабском – и уникальное оружие на стенах – кривые арабские сабли, ятаганы и акинаки – с причудливой резьбой и гравировкой на рукоятках и лезвиях. Но больше всего Тасе нравился огромный деревянный глобус в кабинете хана Джангира – его можно было крутить и с удивлением обнаруживать, что города и границы государств сильно отличаются от того, что Тася учила в гимназии.

– Что же тут удивительного, – заметил как-то папа в ответ на её вопрос, – прошло уже более 50 лет, как этот глобус был создан, конечно, карта мира поменялась с того времени. Да и здесь много интересных и загадочных событий происходило, хоть это и пустыня.

– Загадочных? – оживилась Тася, – расскажи!

С этого дня Тася и папа договорились, что вечером за ужином Яков Григорьевич обязательно будет рассказывать ей об этом крае и его истории. И как бы он не уставал после своих поездок в пески, он старался держать свое слово. В первый же вечер после объезда своего лесничества, он усадил Тасю напротив себя и, откинувшись на спинку кресла, начал свое повествование

– Ну что ж, начнем, пожалуй, с начала – с истории Букеевской орды… Около 12 лет назад замечательный русский путешественник и антрополог А.Н.Харузин путешествовал по этим краям и оставил любопытные записки о Буккевской орде и Ханской Ставке¹. Если не возражаешь, я позволю себе сослаться на его дневники и кое-что выборочно зачитать тебе из них. Вот что пишет Харузин об этих местах, слушай.

Ханская Ставка – это столица киргизской Букеевской или Внутренней орды. В отличие от орд Большой, Средней и Малой азиатских, лежащих за Уралом, Букеевская орда граничит на севере и западе с Астраханской губернией, на северо-востоке с Самарской губернией; на востоке – с землею Войска Уральского, а на юге ограничена Каспийским морем. Орда эта происхождения нового. До конца прошлого столетия кочевали здесь калмыки, но эти последние двинулись в 1771 году к границам китайским, и земли после них остались свободными. В это время умер хан Нурали (ханствовавший от 1749—1786 г.), и все дела перешли к Ханскому совету, во главе которого стоял султан Букей, сын Нурали-хана. Стремясь к независимости от других ханов, Букей стал ходатайствовать перед императором Павлом I о позволении перейти Урал и поселиться на пустующих землях, основав новое ханство. Ему разрешили с оговоркой, что «султан Букей может пользоваться землей с приверженными ему киргизами». Как говорят, с ним перешло более 7000 кибиток. Это произошло в 1801 г, а в 1812 году Букею был пожалован титул хана. После смерти Букея ордой короткое время управлял его брат Шигай, а затем сын Букея – Джангир.²

Эта фигура замечательная и заслуживает отдельного разговора, и о ней мы поговорим уже завтра, – завершил Яков Григорьевич, заметив, что Тася уже клюет носом.

***

На следующее утро Тася попросилась с отцом в Пески. Он растормошил ее полусонную ещё затемно, и с первыми лучами солнца они выехали из Ханской Ставки. Ехали быстро, насколько позволял вязкий песок, чтобы успеть до жары добраться до лесных насаждений. Кучер – Давлет – теперь постоянный спутник отца во всех его путешествиях и разъездах – слегка понукал спокойную киргизскую лошадку.

– А что, Давлет, лошади не боятся верблюдов? – окончательно протерев глаза и проснувшись, интересуется Тася.

– Нет, барышня, а у вас боятся?

– А у нас нет верблюдов, – смеётся Тася. Ей удивительно сейчас, и странно, что где-то может не быть верблюдов, когда здесь их целые стада.

– А что же у вас есть? – спрашивает в свою очередь Давлет.

– А у нас леса есть и реки, и озёра, – мечтательно вспоминает Тася.

– Отец говорил – и у нас лес был при хане, и озеро Чумак-куна до Ставки доходило, да голод был, и срубили лес, только на той стороне немного дерев осталось, – добавил он, махнув рукой вперёд, куда они ехали.