Kitobni o'qish: «Дом-замок и куст барбариса»

В преддверии Рождества, когда волшебный снежный пух ложится на землю, черные, крючковатые, как пальцы, ветки деревьев и мокрые черепичные крыши, оживают волшебные сказки и совершаются удивительные чудеса.

Чтобы их увидеть, нужно посмотреть на мир сквозь зеленое бутылочное стеклышко или розовые очки, через которые, по словам мамы, нельзя смотреть приличному человеку. Или через старое золотое пенсне прабабушки, у которого давно нет стекол, но это не мешает тому, кто его надевает, видеть мир совсем другими глазами.

Рождественскую сказку можно не только увидеть, но и услышать. Она поскрипывает полозьями коньков и похрустывает только что выпавшим снежком, шелестит елочной мишурой, звенит колокольчиком и стучит копытцами резвой лошадки, катающей сани на Дворцовой площади. В ней слышны смех и музыка, шипящие искры бенгальских огней и взрывы хлопушек. И уносящийся в небо одинокий голос трубы в арке Генерального штаба.

А пахнет Рождественская сказка тоже по-особому: смолой сосновых шишек и мандаринами, свечами и пряниками с корицей, яблочным глинтвейном, шоколадом и какао. В эти волшебные Рождественские дни душа замирает в ожидании чуда, которое ждет каждого, отправившегося на его поиски и прихватившего с собой волшебное пенсне или хотя бы бутылочное стеклышко.

***

Эта история случилась перед самым Рождеством далекого 1908 года. Петербург готовился к празднику. Легкий пушистый снежок тонкой простыней накрыл крыши домов, улицы и площади. На Дворцовой поставили и нарядили долгожданную елку, разноцветные гирлянды и фонари украсили Невский и другие важные улицы. На Большой Садовой тоже все сверкало и искрилось в торжественном ожидании рождественской недели.

Сиренево-серебристое январское утро предвещало солнечный день, заливая столовую ослепительным морозным светом. Допивая какао с эклером, Иришка невольно поглядывала в окно. Ей уже исполнилось 10, но она по-прежнему ждала чуда: сладких подарков под елкой, нарядных гостей и исполнения заветных желаний…

Во дворе старый Петрович подметал недавно выпавший снежок, иногда останавливаясь и покашливая в мохнатые усы. «Зачем дворникам фартук?» – думала Иришка, они ведь не повара.

– Мадмуазель Ирэн, не отвлекайтесь, докушайте, пожалуйста, свой завтрак! – это мадам Жюли, ее гувернантка, заметила, что Иришка ушла в свои мысли и замерла, склонившись над недопитой чашкой, а ее белокурый локон уже почти упал в какао.

Мадам Жюли, высокая и худая, с карими внимательными глазами и ресницами, напоминающими крылья, была похожа на чайку. Казалось, что однажды, она крикнет по-птичьему, распахнет крылья и вылетит в открытое окно, чтобы кружиться в сиреневом небе вместе с другими чайками над Петропавловкой и шпилем Адмиралтейства…

У ворот девочка лет семи, как обычно, торговала всякой мелочью, кутаясь в шерстяную шаль – видно действительно был морозец. Пока мадам Жюли отвернулась к окну, Иришка сгребла в сумочку несколько пирожков, чтобы потом на прогулке опять тайком отдать их маленькой Сонечке. Мадам Жюли едва заметно улыбнулась уголками губ, продолжая смотреть на низко встающее зимнее солнце.