Kitobni o'qish: «Девочка на шаре»

Моим родителям и всей нашей дружной семье с любовью и благодарностью.

Детство

Наша семья

Наша семья состояла из пяти человек: мамы, папы, моих старших брата с сестрой и меня.

Самым главным у нас был папа, потому что он был большой, сильный и веселый, душа любой компании. Папа вообще был просто замечательный и умел делать всю мужскую работу: сам построил деревянный дом, в котором мы жили, сам выпилил резные наличники, своими руками изготовил мебель. Я очень любила смотреть, как он работает, особенно когда он строгал доски и из-под рубанка легкими завитками вылетала ароматная стружка. Все его движения были свободны и гармоничны. Мы с радостью бросались ему помогать, если он просил, и не было большего счастья, чем услышать его похвалу. Меня переполняло чувство гордости, когда папа говорил: «Ну ты сильна!»

Работал папа начальником цеха на заводе. Утром рано уезжал, а вечером поздно приезжал. Все выходные он что-то мастерил или занимался огородом.

Мама была строгая, но при этом добрая и справедливая, она всегда вникала в наши детские проблемы и помогала их решить. Она работала учителем математики в вечерней школе, чтобы днем мы были под присмотром. Все домашние дела и дети были на ней. Маме приходилось нелегко, но она как-то со всем справлялась, да еще успевала и поиграть с нами, и книги нам почитать, и даже домашний театр организовать.

Мой старший брат Саша носил очки с толстыми стеклами, как папа, и за это в школе его дразнили очкариком или профессором. Профессором его называли также за уникальную память и способность быстро в уме складывать и умножать большие числа. Еще Саша очень красиво писал печатными буквами, так, что не отличить от типографского шрифта, любил играть с папой в шахматы, а со мной в домино и в шашки-поддавки.

Нина – средняя в нашей семье, на полтора года младше Саши – была самая шустрая и бойкая из нас. Мы с Сашкой считали ее вожаком нашей маленькой банды. Обычно именно она являлась вдохновителем и организатором всех коллективных проделок. Ее неуемная энергия и при этом рассудительность давали ей право лидерства. Уверенная в себе, она могла найти выход из любой ситуации.

А я, полутора годами моложе сестры, так же, как и Саша, не очень любила подвижные шумные игры. Нина мне всегда казалась самой взрослой из нас троих. Я слушалась ее во всем, безоговорочно признавая ее авторитет.

Когда я начинала баловаться, сестра мне говорила:

– Если будешь себя плохо вести, я позову дядю милиционера, и он на гитлеровской машине отвезет тебя в тюрьму!

Я верила ей и на всякий случай старалась вести себя хорошо.

Петрушка

Мне четыре с половиной года. Я сижу на освещенном ярким летним солнцем крыльце нашего дома. Ступеньки крыльца теплые, деревянные и сладко пахнут краской. У меня в руках мой любимый Петрушка – я могу сидеть с ним часами.

Петрушка – это простая штампованная резиновая кукла с дырочкой в спине, чтобы пищать. Эта дырочка, наверное, сделана для тех, кто не понимает, что с Петрушкой можно разговаривать. Но мы с ним об этом знаем, и это наш секрет.

Мой Петрушка – необыкновенный: он может быть для меня заколдованным принцем, надежным и верным другом, который всегда все понимает, а еще он мой сыночек: мне нравится его кормить, гулять с ним и, укладывая его спать, рассказывать ему сказки и петь песенки.

Я не могу объяснить, за что я полюбила Петрушку. У меня много других игрушек: куклы с настоящими волосами и ресницами, медведи, лошадки и даже большой резиновый слон, а еще кубики, мозаика, пирамидки… Но Петрушка не такой, как все: у него красивый клоунский костюм, нарисованный яркими красками. Лицо у него тоже нарисованное, но кажется, что выражение его добрых глаз меняется. Он может быть веселым и грустным, мудрым и все понимающим, но при этом по-детски смешным. Он для меня настоящий, живой. Не то что эти девчонки – куклы. Они, конечно, очень милые, но у них отсутствующий взгляд и глупая улыбка. Разве с ними можно разговаривать, а тем более делиться секретами? Вот Петрушка – другое дело. А еще его приятно держать в руках: он мягкий, упругий и немного шершавый. И запах у него особенный – резиновый.

Когда я брала его с собой спать, мама спрашивала меня:

– Зачем тебе Петрушка? Он же будет мешать.

– Я буду его воспитывать, – серьезно отвечала я.

Мама только улыбалась в ответ.

И вот сижу я так на крылечке с Петрушкой. От долгого сидения немного затекли ноги.

Вдруг с улицы раздаются звонкие голоса соседских девчонок:

– Нинка! Ни-и-инка! Выходи гулять!

Моя сестра Нина намного старше меня: ей уже шесть лет, и на будущий год она пойдет в школу. Эх, мне бы! Я ведь тоже умею читать и писать печатными буквами.

– Нинка! Ни-и-инка! Выходи! – слышится снова.

Из дома пулей вылетает Нина. Темно-карие глаза сверкают от переполняющей ее жизнерадостной энергии. Она, готовая к любым подвигам, устремляется к калитке.

– Что за манеру взяли: «Нинка, Танька, Валька!» Что, нельзя сказать «Нина, Таня, Валя»? Вы же девочки! – ворчит бабушка.

Но Нинка, уже не раз слышавшая подобное замечание, не обращает на него внимания.

Я, понимая, что все сейчас умчатся по своим делам и я с Петрушкой останусь одна, вскакиваю и несусь за сестрой.

Нинка выбегает из калитки на улицу, я – за ее спиной. А там уже собрались все девчонки с нашей улицы.

Самая лучшая Нинина подруга – наша соседка Таня. Она мне очень нравится. Таня красивая, смелая и ловкая. Еще пухленькая Валя из соседнего переулка и веселая голубоглазая Надя. Все они Нинины ровесницы. А серьезная большеглазая Люба из дома напротив – старше всех: ей уже семь, осенью она пойдет в школу. Она показывала нам с Ниной свой новенький портфель и коричневое школьное платье с белым воротничком. Красивое!

– Пойдемте на Каменки, золото добывать! – радостно выкрикивает Надя. – Там вчера целую гору камней привезли, я сама видела!

Каменками назывался небольшой заброшенный карьер, в котором когда-то добывали гранит. Он выглядел как небольшой пруд с наваленными по берегам большими камнями, неглубокий и не очень чистый. Тетки там стирали половики, мужики мыли свои мотоциклы. Купаться в нем было нельзя, но собаки и, конечно, мальчишки, которые не очень-то слушались своих родителей, с радостью нарушали запрет.

А золотом мы называли блестящие вкрапления металлической руды, которых в уральском гравии было предостаточно. Еще удавалось добывать алмазы – это кристаллики кварца, которые были тоже не редкой находкой. Золото и алмазы мы выдалбливали из камней другим, более тяжелым камнем, добычу складывали в коробочку из-под монпансье. Потом обменивались драгоценностями, любовно перебирали и рассматривали их.

Каменки были недалеко от нашей улицы – всего минут пятнадцать ходьбы.

Все дружно поддерживают Надину идею. Я, робко выглядывая из-за Нининой спины, говорю:

– Я пойду с вами. Я тоже хочу золото искать.

– Ты еще маленькая, – отвечает Нина, – будешь отставать от нас. И вообще, это опасно, тебе нельзя лазать по камням, коленки расцарапаешь. И платье у тебя новое, ты его запачкаешь.

На мне действительно новое платье. Такое редко случается, так как обычно приходится все донашивать за сестрой. А тут мама сшила специально для меня. И такое милое! По белому штапельному полю рассыпаны розово-фиолетовые букетики, рукавчики-фонарики, круглый белый воротничок – ну просто загляденье.

Я понимаю, что Нина в чем-то права: и хожу я не так быстро, как старшие девчонки, и платье могу запачкать. Но как смириться с мыслью, что все уйдут без меня?

Смотрю на сестру, и в моих глазах, готовые вот-вот выкатиться, сверкают слезы. Прижимая к груди Петрушку, я прошу:

– Возьмите меня с собой, пожалуйста, я не буду отставать.

Девчонки, пожалев меня за мой несчастный вид, тоже начинают уговаривать Нину.

– Ну хорошо, – соглашается та строгим взрослым голосом. – Мы пойдем вместе, но ты должна оставить Петрушку. Ты уже не маленькая, чтобы ходить с куклами. Он будет мешать тебе лазать по камням.

Пока мы так препираемся, проходим почти половину нашего переулка.

– Ладно, – отвечаю я обреченно, – я не буду брать с собой Петрушку. Сейчас быстро сбегаю отнесу его домой и вернусь.

– Мы не будем тебя ждать, – строго говорит Нина. – Спрячь его где-нибудь в траве, а на обратном пути заберешь.

Я какое-то время колеблюсь, никак не решаюсь оставить Петрушку одного на улице, но, видя нетерпеливый взгляд сестры, шепчу своему дружку на ушко, чтобы он не сердился и обязательно меня дождался, а я покажу ему добытое золото и алмазы. Выкапываю ямку под деревом у ворот соседки тети Фаи – маминой подруги, кладу Петрушку и присыпаю сухими листьями с землей.

С тревожным чувством я бегом догоняю девчонок, и мы направляемся к карьеру.

Надя оказалась права. Сверкая на солнце золотыми блестками, там возвышается огромная гора свежего гравия. Такого богатства мы не ожидали. Вся наша компания в радостном возбуждении карабкается на эту гору и начинает старательно вытаскивать из нее самые блестящие камешки и с энтузиазмом выколачивать из них золотые кристаллы.

Я совсем забываю про Петрушку. Радуясь вместе со всеми, жадно выискиваю и собираю драгоценные камни.

Не знаю, сколько прошло времени, но вдруг, внезапно устав, я сажусь на большой камень и с ужасом обнаруживаю расцарапанные коленки и сильно перепачканное платье.

Коленки меня не очень огорчают: дело житейское. А вот мое новое платье! Мама расстроится.

Тут мой взгляд падает на двух женщин, стирающих половики на берегу. Вот что мне нужно, понимаю я. Если постирать платье, то мама даже не заметит, что оно было испачкано. Я советуюсь с сестрой. Идея одобрена. Тогда я спускаюсь к воде, раздеваюсь и, оставшись в одних трусиках, приступаю к делу. Стирка заключается в погружении платья в мутную воду и слабых попытках его отжать. В результате мой наряд приобретает совсем жалкий вид: теперь это грязное и мятое нечто, больше похожее на половую тряпку. По неровно коричневатому фону едва пробиваются блеклые букетики неопределенного цвета. Но, думаю я, может, когда оно высохнет, то снова станет красивым, как прежде? Я раскладываю его на большом плоском камне сушиться. Однако вскоре все решают идти домой, и мне приходится натянуть на себя это мокрое недоразумение, бывшее когда-то моим новым нарядным платьем. Остается последняя надежда, что все на мне быстро просушится и разгладится.

Я очень боюсь, что мама будет меня ругать, и не знаю, что придумать в свое оправдание.

Мы быстро идем домой. Все проголодались, а меня еще ждет Петрушка. Я думаю, что расскажу ему печальную историю с испорченным платьем, он меня пожалеет, а потом улыбнется своей милой, доброй и такой родной улыбкой.

Когда мы подходим к дому тети Фаи, я, оторвавшись от компании, подбегаю к заветному дереву и…

…понимаю, что он исчез. Как взволнованная собачонка, я начинаю яростно раскапывать землю, но Петрушки там нет.

Я не могу поверить в постигшее меня горе. Перерывая все вокруг еще и еще, я плачу, зову Петрушку и снова копаю.

Нина берет меня за руку и тянет к дому, успокаивая, что мы попозже придем его искать и он обязательно найдется.

Послушно плетясь за сестрой, я понимаю, что никогда больше не увижу моего милого Петрушку. Я ругаю себя за то, что оставила его одного. Его могла растерзать собака, или мальчишки решили попинать его, как мячик, или какая-нибудь тетка выбросила его на помойку… Или просто чужая девочка взяла к себе. Это, конечно, лучше, но никто не будет любить его, как я.

Такую острую боль утраты я еще никогда не испытывала. Эта боль переполняет мое сердце.

Я опять сижу на крыльце, уже без Петрушки, в сыром грязном платье, и горько плачу.

Сзади тихо подходит мама. Садится рядом. Я, всхлипывая и запинаясь, рассказываю ей, как потеряла своего любимого Петрушку, как пыталась постирать платье и все-все-все.

Мама обнимает меня, прижимает к теплой мягкой груди, гладит по голове и говорит:

– Моя глупая мышка, ты не виновата, что Петрушка потерялся, а то, что пыталась постирать платье, – молодец, просто у тебя не было мыла, и поэтому платье не отстиралось. Давай теперь постираем его вместе.

Я еще немного плачу, и мы с мамой идем стирать платье.