Kitobni o'qish: «Счастье на ладони. Душевные истории о самом важном»

Shrift:

* * *

Партнерские роды

Странные и немного грустные размышления роились в чудесной белокурой головке Анечки, пациентки палаты гинекологического отделения, в которой лежали такие же, как она: очаровательные пузатики на сохранении.

За неимением других развлечений девушки с утра до ночи (прерываясь на «покушать, поспать и снова покушать») вели разговоры о родах. Каждая, начитавшись в интернете всякой ерунды, представляла и планировала процесс по-своему. Кто-то хотел роды в воде, кто-то ратовал за экологичные домашние роды с доулой (при этом прекрасно проводя время в неэкологичной больнице). Анечка слушала их и не смела возразить или озвучить свою мечту – партнерские роды. Она представляла, как прекрасно все пройдет. Любимый муж будет держать ее за руку в самый трогательный и важный момент их жизни. Дитя родится в атмосфере абсолютной любви и счастья, а новоявленный отец перережет младенцу пуповину. Мечты были столь идеальны, что Анечка, не сомневаясь ни минуты, подписала договор на партнерские роды с платной клиникой и указала все пункты, которые считала важными, включая перерезание пуповины отцом.

Муж, естественно, ничего о ее планах не знал. В его представлении роды – процесс, который он ни при каких условиях не должен видеть. Все, что он должен, – хорошо «обмыть» это событие, чтобы потом три дня приходить в себя и воскреснуть ко дню выписки.

– Анют, а ты что молчишь? Как рожать будешь?

– Да… как все! – Анечка не хотела делиться с беременяшками своими планами, чтобы идею не украли и не «ломанулись рожать с мужьями», как сказала она лучшей подружке, не рожавшей Машеньке, которая твердо поддержала ее в планах рожать с мужем.

– Ну это понятно. Но может, есть какие-то особенные планы?

– Нет, главное – родить здоровенького, – Анечка успела выучить эту фразу.

– Девчонки, да она на парные роды собралась! – выпалила соседка Анечки по кровати. – Я сама слышала, как она по телефону разговаривала.

Тон соседки не был осуждающим. Скорее, снисходительным. Таким говорят с детьми… или взрослыми, с недостатком ума.

Анечка быстро уловила эту нотку снисхождения и не позволила ей распространиться на всю палату.

– Да! Я хочу рожать с мужем! И что такого?

Палата, сплошь заполненная опытными мамашками, притихла. Никто не хотел брать на себя роль гонца с плохими новостями и разочаровывать «первородку».

Наконец, та самая соседка по кровати взяла слово.

– Анют, как бы тебе это сказать… мужикам на родах не место. Там нет ничего красивого или интересного.

– Как это? Это же наш ребенок, плод нашей большой любви!

– Вот потому и не место! Дите появляется в криках и стонах, иногда в некоторых неожиданностях (на этом моменте несколько девчонок хмыкнули со знанием дела – вспомнили прошлые роды), от которых муж твой, скажем так, будет слегка шокирован.

– Но он любит меня и будет поддерживать, за руку держать, – выкатывая изумленные глаза, Аня удивлялась глупости соседки.

– Ага, пока ты ему ее не оторвешь или он под «рахмановку» не упадет.

– Девочки, я что-то спать хочу, – Анечка не хотела продолжать этот разговор. Она знала, у них с мужем все будет красиво и как надо.

Аня, едва вернувшись домой, приступила к подготовке мужа.

– Зайчик, у меня для тебя отличная новость!

– Какая, ягодка моя? – Денис уже подготовился бежать за селедкой с фейхоа или дурианом с карасем.

– Я договорилась с роддомом о парных родах!

– Малыш, а это не опасно? Может, лучше одна там будешь? Вдруг вторая роженица какая-нибудь заразная окажется?

– Какая вторая роженица?

– Ну ты сама сказала: парные роды. Это ж когда сразу по двое рожают в одной палате?

– Нет! Это когда рожают с мужем!

– С чьим мужем? – Денис начал молиться, чтоб слух его подвел.

– С тобой, дурачок! Я хочу, чтобы плод нашей любви при появлении на свет первым увидел отца!

– А может, пусть он врача увидит! Тот лучше все знает! А я что, я ж даже крови боюсь.

– Ну какая там кровь, откуда? Малыш выйдет естественным путем, все будет хорошо, мы же готовимся!

Оказалось, Анечка имела весьма скромные представления о физиологии родов, поэтому уверенно уговаривала Дениса, который начал терять сознание уже на этапе разговора.

– Ну, заинька! Ну давай я под окнами стоять буду в мороз, но внутрь не пойду! Я боюсь!

– Нечего бояться! Я же не боюсь! Мы вместе будем. Мне нужна будет твоя поддержка.

Денис решил согласиться, а потом, во время волнительного процесса, просто исчезнуть в самый важный момент. Отговаривать жену было так же бессмысленно, как отговаривать есть грибы с клубникой, которыми ее рвало до утра.

Прошло три месяца, и однажды ночью Анечка разбудила его решительным «началось!».

Денис понял: надо искать пути отступления. Не показывая вида и поддерживая разговор, он вызвал такси в роддом. В больнице он взял жену за руку, чтоб успокоить. Отпустит она его руку только через несколько часов, но он об этом узнает значительно позже…

Все тяготы оформления при поступлении в роддом они прошли вместе и быстро. Анечка лишь немного сжимала пальцы любимого на схватках, а он пытался приободрить ее. Дальше дело пошло веселее и интереснее. После первичного осмотра на кушетке врач сказал:

– Ну что, дорогие мои, мы рожаем. Восемь пальцев, дело идет хорошо, через пару часов родим.

«Через пару часов» наступило на следующий день. До этого события Денис считал не только минуты, но и секунды.

Анечку перевели в родовую и усадили на кресло. Сначала она плакала, потом начала стонать, а потом – орать так, что Денис решил, будто его смерть пришла.

– Боже мой, как же больно! Это ты, собака лохматая, виноват! Ты ко мне вообще больше никогда не подойдешь! Я на тебя трусы надену чугунные и замок повешу!

– Анечка, родная, отпусти руку. Ты мне ее сломаешь сейчас!

– Я тебе сейчас все кости переломаю! Чтобы ты понял, каково это – рожать человека!

– Анечка, я за водичкой сбегаю… – Денис попытался вытащить руку из железных клещей, в которые превратились ее нежные пальчики.

– Я тебе сбегаю! Стоять и смотреть! – изморенная девушка так вцепилась в руку мужа, что ему показалось, будто с руки содрали кожу и мясо.

– Так, перестали ругаться! Головка идет! – акушерка приготовилась принимать дитя.

Услышав, что момент близок, Денис внезапно напрягся и тут же обмяк, распластавшись на полу родовой. Руку его при этом Анечка не выпустила.

– Что ж за мужик пошел жидкий! – сказала акушерка, одним движением подняв Дениса на ноги за шиворот.

Едва открыв глаза, Денис услышал, как закричала жена, и снова упал. Процедура падений и подъемов повторялась еще четырежды, после чего врачи решили вывести (читай вынести) его в коридор. Жена не пустила. Увидев лицо мужа, перекошенное от ужаса, она начала хохотать, тем самым протолкнув ребенка вперед. Схватки стали терпимее, и она ждала, когда настанет наконец момент единения и абсолютной любви вокруг новорожденного… Но врач прервал буйные фантазии роженицы:

– Родились ручки!

Денис снова оказался на полу, раскинув руки и выкатив язык. Поднимать его взялся врач, так как акушерка направляла малыша. Поднимаясь, Денис увидел, ОТКУДА родились головка и ручки, после чего схватил подлокотник кресла, чтобы снова не упасть. Но не рассчитал силы и вырвал его «с мясом» – болтами и гвоздями. Пытаясь поставить кусок кресла назад, Денис неловко развернулся и со всей силы огрел деревяшкой по голове акушерку, которая принимала ребенка. От ужаса и испуга Денис снова рухнул. Пока счастливого папашу поднимали, малыш родился, а раненая акушерка, помня про условия договора, повернулась к Денису с ножницами и петлей от пуповины, которую «счастливчику» предстояло перерезать.

– Ну что, папаша, давай бери ножницы! Режь!

Увидев в ее руках пульсирующий голубоватый шланг, Денис вспомнил все фантастические фильмы и ужастики, которые смотрел в детстве. Избыток впечатлений и воспоминаний подкатил к горлу… и вышел наружу, облив содержимым его желудка всех и все вокруг!

После этого он снова прогревал собой холодный кафель родовой. Но никто не стал поднимать его, переключившись на свою работу.

Момент выписки Денис помнил плохо. Первые месяцы после родов – тоже. Мало спал, скудно ел, путался под ногами у жены и тещи, которые не подпускали его к ребенку и вообще относились к нему как к мусору за его малодушие во время ответственного момента – во время родов любимой жены.

Прошло три месяца. Аня решила, что восстановилась после родов и пора обрадовать мужа вечером вдвоем. Мама дала им пару часов, забрав к себе внучку.

Анечка приготовила шикарный ужин, надела потрясающее белье и села ждать.

Денис пришел вечером. Отказался от некогда любимой отбивной, так как она напомнила ему пуповину (больше мясо он никогда в жизни не ел). А потом отказался и от жены со словами:

– Я видел, откуда Машенька появилась! Там теперь у тебя тоннель размером с ведро! Я не хочу!

– Ты с ума сошел! Я восстановилась полностью. И ТАМ тоже!

– Ну нет! Я все видел! Проверять не буду…

Спустя полгода они расстались. А еще через полгода, после курса консультаций психолога, Денис вернулся домой к жене и ребенку. На второго малыша они так и не решились.

Фикус

– Фикус, фикус в комнатенку поставить надо. А еще лучше – кактус. Тебе дите заиметь пора, а ты все хорохоришься.

– Кактус предназначен для целомудрия, а фикус – для зачатия. В чем соль?

– Соль в спаленку нельзя, иначе быть скандалам. Ты лучше сахарку под подушку присыпь.

– Ага, а еще топор под матрас.

– Не-е, топор – опасно, а вот если б у нас ружжо было…

– А еще лучше – автомат.

– Ты откудова это взяла? Это по-новому или по-старому?

– По-настоящему.

– И что, у кого-то сладилось?

– Ты про что?

– Про зачатие.

– Бабуль, я с твоими приметами только от святого духа залететь могу. Какой нафиг фикус? Я ж не замужем.

– Э-э, в том-то и беда твоя, что ты бесконечным выбором занялась. А у нас как было. Пришел мой будущий супруг к моему батьке, а он на крылечке трубку раскуривает. Сел, значит, Платон рядышком, махорочку из кармана – шарсь! И моему отцу предлагает. Батька глазенками черными на него зырьк, усом махровым поводил – поводил и спрашивает: «Зачем явился?»

А Платон ему:

– У нас купец, у вас товар.

А батька:

– И кого за кого ж ты сватать пришел? Неужто Зойку за Ваську?

– Не, – говорит Платон, – за себя.

Батька подумал-подумал и затянулся, но надо бы сказать, что махорку ту, что ухажер принес, в руки не взял. Сидит, значит, курит, из-под кепки на курей гулящих зыркает. А Платончик переживает. Если ж откажут, то свадьбы не бывать. Ой, а Платон был первым красавцем на деревне! Все девки за им ухлестывали. Каждая перед им юбкой натрясывает – это когда пред баяном пляски устраивали – каждая губы свекли́ной мажет, бровь – угольком, передок мылом хозяйским…

– Бабуль!

– А, ну да. Значит, все своими выпуклостями потрясли, а он возьми и выбери меня.

– А ты что, плоская была?

– Я? С чего это? В нашем роде все как на подбор. Груди – во! Жо…

– Баб, ну хватит уже.

– Молчу, молчу… Так вот. Приду, говорит, свататься. Когда твоего батьку в хате застать? А я ему хи-хи да ха-ха, батька мой ни в жись благословения отцовского не даст.

– Давай опустим подробности. Я их уже раз сто слышала. Мне твоя свадьба ночами снится.

– Если б сто, то стала бы ученой, а ты все ждешь прЫнца на вкусном коне.

– Чего? Как это?

– А что? Конь – это такая живность.

– Ой, ладно, все. Помню я ваши традиции, обряды. Так что там у вас со свадьбой-то?

– А ничего. Ты, говоришь, во сне видала, а я до сих ее не помню.

– Как это?

– А вот так. То ли была, то ли привиделася, но как только мы с моим Платошенькой бабкиной самогонки хлопнули, у меня такая круговерть в мозгу образовалась, что я … только небо звездное помню и крик утрешнего петуха.

– А-а-а.

– Ага. А потом у нас Лешка родился, а за им – Федька, опосля – батька твой вместе с Нинкой.

– А свадьба?

– А что свадьба. Выяснилось, что и без свадьбы Платоша мой могет, как… Ох, если б не фикус, чтоб свинья его съела, я бы не плодилась каждый год по зиме. Знаешь, как обидно, когда все Новый год празднуют, а ты ноги за уши и кряхтишь, как порося на вертеле.

– Взяла бы и выбросила свой фикус.

– Дык припрятала так, что до сих пор вспомнить не могу. Всю подушку, каждое перышко перебрала, да в пóдпол заглядывала. Ой, как вспомню! Лезу я, значит, в подпол, а там крыс – видимо-невидимо…

– А фикус-то где взяла? Их же в то время можно было только у богатых найти.

– А я в молодости, когда еще в одной семье работала, тайком отросток выдрала и засушила. А потом та семья укатила из нашего села в неизвестном направлении.

– Это ты их изгнала (гы-гы).

– Я? Да? А что, все может быть. У меня глаз дурной, цепкий, за всякую пакость хваткий. Вот как гляну в упор – сразу тому плохо делается.

– Баб, давай уже обои доклеим, и поеду я. Мне завтра с утра пораньше на совещание…

– Опять двадцать пять. Совещание у нее. Тебе уже сорок скоро, а ты все в девках.

– Да не в девках. И не сорок, а тридцать шесть послезавтра.

– Во-во, а детей нема.

– Да зачем они мне? У меня планы, карьерный рост.

– Вот пусть он, этот росток, и даст тебе семя.

– Баб, ты не так поняла.

– Да все так. Так я поняла, Зоюшка.

– Зойка – это ты, а я Лена.

– А-а, ну да, ну да. Сейчас вот мы с тобой обойки-то поклеим, перины взобьем, а на свой день рождения ты приедешь и ухажера своего ко мне на смотрины привезешь.

– Зачем это?

– А затем, чтобы я своим цепким глазом…

– А-а, точно, я забыла.

– Ну вот. Сама знаешь, что бабка твоя плохого не посоветует. Ты, надеюсь, покрепче выбрала, поплечистей? Надо, чтобы у него нос длинный был.

– Для чего это?

– А с коротким детей делать не умеют.

– Если ты сейчас не прекратишь, то я больше сюда не приеду.

– Ладно, рви обоину, а я сейчас клей разведу.

– Баб, а что это?

– Где?

– А вот, за доской. Торчит что-то. Ой, какой интересный мешочек.

– Дай сюда и не трогай. Он заговоренный.

– На богатство?

– А как же. Я его семьдесят лет назад заговорила и теперь дюже боХата. И Алешкой, и Федькой, и… Ты не отвлекайся, а я пойду перепрячу. Это реликвия семейная и глядеть на нее запрещается.

Баба Зоя вышла в сени, плотно прикрыла дверь и встала рядом с курткой внучки, висевшей на гвоздике. Вынула из кармана халата маникюрные ножницы, вспорола подкладку и подложила сушеный листочек, что за доской был найден.

– Хошь, не хошь, а фикус в доме должон быть. Я что, зря его и мамке твоей подкладывала? Вон, она вас четверых народила. А теперь твоя очередь, внученька. Ну, не подведи, родимый. Авось и до праправнуков дотяну.

Разочарование

Каждый день, проходя через двор, Серафим Алексеевич издалека засматривается на окна квартиры этажом выше, пытаясь разглядеть ее силуэт. Они знакомы с юности, но настоящие чувства он начал испытывать совсем недавно. Оба побывали в браке, у обоих выросли дети и оба были в разводе. Не раз Серафим Алексеевич представлял ее в своих объятиях. Не раз разговаривал сам с собой о литературе и музыке, что-то доказывая ей. Мечтал, как они вдвоем уедут на острова, затерянные в океане, и никто в этом мире не будет им нужен.

А пока, они встречались на лестничной площадке, здоровались и расходились. Иногда утром им было по пути на работу: ему – к студентам в университет, а ей тоже куда-то, куда он никак не мог узнать. Вечерами у нее в квартире звучал Шопен, а он читал для нее стихи, которые она не слышала.

В тот вечер они встретились взглядами, когда она посмотрела вниз, а он, возвращаясь после занятий, подходил к подъезду. Поймав ее улыбку, сердце Серафима Алексеевича забилось в нежном трепете и миллионы колючек одновременно вонзились в него.

Она жестом пригласила его подняться, и он буквально взлетел на этаж. Не успев нажать на звонок, Серафим Алексеевич оказался перед открытой дверью.

– Добрый вечер! Вы не составите компанию? Я купила новый чай, хочу услышать ваше мнение, – сказала она, приглашая в квартиру.

– Здравствуйте, Варвара Петровна! С удовольствием. Но я не специалист в области чая.

– Ну и хорошо, что не специалист, нас, в медицинском, чай дегустировать тоже не обучали.

Серафим Алексеевич шел за Варварой Петровной через холл и комнату на кухню и ловил каждое движение. Несмотря на возраст, Варвара Петровна была высокой, стройной и необычайно привлекательной. Ее аристократические черты лица и живые зеленые глаза пленили. На нее хотелось смотреть открыто, не украдкой. Хотелось быть рядом, как книга, чашка или зеркало.

Хозяйка поставила на стол заварной чайник и залила его кипятком. Он обратил внимание на ее кисти рук: было заметно, что она много работает пальцами, поэтому ногти были без наращенного маникюра – это приводило мужчину в восхищение.

«Сколько лет знакомы, а я так и не знаю, кем она работает», – подумал Серафим Алексеевич.

– Как дела в университете? Слышала, что студенты нынче не те, что раньше. Без интернета двух слов связать не могут. Трудно сейчас преподавать? – завела разговор Варвара Петровна.

– Нет. Но, бывает, устаешь от бюрократии.

Она села напротив, и их взгляды встретились. Несколько минут они молчали, как будто искали общую тему. В итоге Серафим Алексеевич прервал паузу.

– Устали? – неожиданно спросил он.

– Да. Сегодня на экспертизу привезли труп мужчины. После морозильника он оттаял, но был чрезвычайно холодным. Стальной скальпель быстро передает холод, и пальцы коченеют. Плюс он страдал ожирением, пока добралась до последствий травм, пришлось полдня повозиться, – с этими словами Варвара Петровна обхватила ладонями заварной чайник, как будто согревая руки.

Серафим Алексеевич сопоставил, как эти нежные руки только что разделывали труп, а теперь прикасаются к посуде, из которой придется пить чай, – и ему стало не по себе.

– Вот, еще и домой работу приходится брать, – Варвара Петровна указала на три колбы с желтой жидкостью разной степени мутности.

– Что это? – спросил Серафим Алексеевич.

– Анализ мочи подозреваемых.

На этих словах у мужчины перехватило дыхание.

«Кем же можно так работать?» – думал преподаватель университета.

– А еще, я подрабатываю в кожно-венерологическом диспансере, – продолжала Варвара Петровна.

– И что, хо-хорошо платят? – заикаясь, спросил мужчина.

– Очень хорошо. Но иногда приходится проконсультировать несколько десятков человек в день. Вы себя плохо чувствуете? – забеспокоилась хозяйка дома, глядя на гостя.

Серафим Алексеевич расстегнул ворот рубашки. Он представил себе Варвару Петровну, склонившуюся над бездыханным телом со скальпелем в руке, в окружении сомнительных особ с анализом мочи и очередью из дам легкого поведения перед кабинетом. От этой картины ему стало плохо.

Варвара Петровна налила чай и поставила перед гостем, затем достала из тумбочки баночку варенья и предложила отведать.

Серафим Алексеевич отхлебнул чай и съел ложечку варенья.

– Спасибо за гостеприимство. Уже поздно. Мне пора, – с этими словами, спотыкаясь, мужчина добрался до прихожей.

Прощаясь, Варвара Петровна вручила гостю визитку.

– Если понадобится помощь, обращайтесь.

«Жулина Варвара Петровна. Эксперт-криминалист лаборатории судебно-медицинской экспертизы», – прочитал он.

– С-спасибо, – еле выговорил он и вышел на лестничную площадку.

Серафим Алексеевич спускался к себе на этаж, разговаривая сам с собой. Неделю ему снилась еще недавно желанная Варвара Петровна, склонившаяся над ним со скальпелем в руках.

– Где будем делать вскрытие? – спрашивала она.

А он с криком «А-А-А-А!!!» плыл на плоту к затерянному в океане острову, где его никто не найдет.

И зачем это

– Роллы она заказывает. А самой приготовить не судьба? Неизвестно, что туда положили, а ты этим сына моего кормишь, – Валентина Степановна пришла в гости ни свет ни заря проверять, как я веду домашнее хозяйство.

Перед ее длинным носом я приняла заказ и отпустила курьера, заплатив наличными. Свекровь видела, сколько купюр я отдала, и не смогла промолчать.

– Я бы на эти деньги всех соседей смогла накормить, а ты вот так легко расстаешься с заработанными моим сыночком. И не стыдно сидеть на шее?

– Вообще-то я в декрете, – поставив на стол коробки, я включила электрический чайник.

– И сколько ж за энергию платить? Газ для чего проведен, для тепла? А за отопление?

– Не переживайте. Совсем немного, – я решила угостить ее чаем, который мне привезла подруга из-за границы, и разложила чайные пакетики в чашки.

– А заварник зачем я вам на свадьбу дарила, чтобы он пылился за стеклом? – Валентина Степановна села на стул. – А где скатерть, что я передавала с Костиком? И что за мода стелить коврики на стол? – потыкала пальцем в силиконовую салфетку.

– Это чтобы ставить горячее и не портить столешницу, – поставив перед ней чашку, я достала сахарницу.

– А это что? – вытаращив глаза на коробки со смесью, которые стояли в ряд на полке, она злобно ухмыльнулась. – Кормить ребенка искусственным молоком? Да у тебя сердца нет. Ты не мать!

– Помнится, вы этим же молоком Костика выкормили, – напомнив ей, я села напротив.

– А чем это воняет? – свекровь опустила голову над чашкой и принюхалась. – Ты что мне подсунула?

– Китайский чай.

– Чего? Откуда? А что, у нас русского не продают?

– Индийский, но мы с Костиком любим и китайский.

– Совсем с ума посходили! Фу! Дышать невозможно! Ты знаешь, чем эти китайцы питаются? Запах такой, как будто сюда собачьей шерсти насыпали! Убери эту гадость и дай мне воды!

Я встала, открыла нижнюю полку и вытащила пятилитровый бутыль с водой.

– А это еще что такое? – глаза Валентины Степановны вот-вот лопнут. – Покупная?

– Да. Самая чистая. Мы ее Славику даем и сами пьем.

– С каких это пор? Да мы! Мы! Из колодца самую чистую набирали, когда к бабушке на лето приезжали! Чище не бывает!

– Считайте, что эта тоже из колодца. Открывать? – я смотрела на нее и еле сдерживала смех, чтобы не разозлить еще пуще.

– Ну я с Костиком поговорю. Тратить деньги на воду?! Это ж какими расточительными надо быть? Так, – легонько стукнув по столу, свекровь поднялась и подошла к окошку, – герань неухоженная, совсем засохла. У меня цветы десятилетиями стоят, а у тебя и двух лет не живут.

– С чего вы взяли? Этот цветок мне соседка дала.

– А где мой? Тот, который я на ваше новоселье принесла?

– Высох.

– Вот видишь, какая ты неряха. У тебя даже цветы сохнут. Скоро и мой Костечка засохнет с такой едой и расточительством. Воду они покупают. Могли бы и фильтр поставить.

– Стоит, смотрите, – открываю дверь под мойкой и показываю фильтр новой модели.

– И что это? – она наклонилась, чтобы лучше видеть.

– Система фильтрации…

– Что за ерунда? В наше время была специальная насадка, а это что? И деньжищ, наверное, стоит…

– Сто тысяч, – выпалила я, специально, чтобы позлить.

– О божечки мои! – замахала руками Степановна и чуть не упала в обморок. – Сколько? Сто? Ой, люди добрые, что делается! Она ж моего сыночка по миру пустить хочет!

– А еще мы посудомойку купили, – и меня понесло в разнос. – Вот.

Откидываю дверцу встроенной мойки и показываю трехпалубную мачту.

– И зачем это? – захрипела свекровь, краснея, как бурак.

– Как зачем? Чтобы маникюр не портить, – сую ей в лицо недавно наращенные ноготки с наклеенными стразами.

– И к чему это? – свекровь медленно нащупывает стул и усаживает на него свое колыхающееся от нервов тело.

– А чтобы Костечке спину чесать, – съязвила я и специально открыла кухонный пенал.

– А там что? – голос мамы мужа провалился за грудину и вещал уже оттуда, выкарабкиваясь из раздувшихся легких.

– А там у нас электрическая мясорубка, миксер, мультиварка, йогуртница, а это, – отодвинув мультиварку, я выдвинула ма-аленькую вещицу, – а это подогреватель детских бутылочек.

– Подогреватель? А? – прислонившись спиной к стене, свекровь икнула два раза и вытерла испарину на лбу. – Мы в свое время ночами не спали. Ребенок орет, а ты встаешь и идешь греть на газу, в воде и ковшике. Никаких электрических приборов не было, все ручками, ручками, – покосившись на меня прищуренным глазом, она положила руки на колени и хлопнула в ладоши, озвучивая то, что я ждала последние пятнадцать минут. – Ах ты ж, лентяйка, – ее голова трепалась из стороны в сторону, чтобы придать позорных ноток моему «лентяйству», – в доме не метено, полы не помыты, а она сидит тут и чаи с собаками распивает.

– Ну почему же, моющий пылесос – лучший помощник.

– Какой пылесос?

– Моющий. Набрал воды и вперед.

– И сколько раз за день моешь?

– Один, а там уже робот-пылесос справляется.

– Какой робот?

– А вот он, сюда бежит собачью шерсть засасывать.

Круглый работяга с мелким шумом прикатил в кухню и встал перед ошарашенной свекровью. Покрутился на месте, пару раз стукнулся о ее от страха загнувшиеся внутрь пальцы и оббежал кухню, заглянув в легкодоступные места. Вновь приполз к свекрови, поморгал датчиком и укатил на базу – заряжаться.

– Он меня сглазил, – застонала Степановна, положив руку на сердце в районе живота. – Ой, я сейчас помру.

– Чтобы полегчало, выпейте чаю, он уже остыл, – моему ехидству можно только позавидовать. Валентина Степановна не в первый раз приходит, но раньше она не цеплялась ко мне так придирчиво. И про цветок знает, и про заварник. Но сегодня, видимо, особенный день, а возможно и праздник под названием «Проконтролируй невестку, и тебе на том свете воздастся».

– Иди ты со своим чаем, – глаза свекрови заблестели от нахлынувших слез. – Мне Костечка про стиралку говорил, мол, в ремонт сдали…

– Уже новую купили. Она и стирает, и сушит.

– Где сушит?

– В себе. Пойдемте покажу.

– Спасибо, не надо, – Степановна встала, сделала два шага в сторону прихожей, задержалась у ванной и все-таки заглянула за дверь. – Стоит, – убедилась в наличии стиральной машины и пошла к себе домой. Видимо, плакать от зависти.

Вечером ко мне пришла подруга и отблагодарила за сохранность ее бытовой техники бутылочкой красного вина.

– Через двадцать минут грузчик приедет, а завтра жду на новоселье. Наконец-то я купила отдельную квартиру подальше от родителей! – ликовала она.

Ближе к ночи с работы вернулся Костик, сел на диван и уставился в телевизор. По его отрешенному взгляду я поняла: что-то случилось из ряда вон выходящее.

– Мать совсем головой тронулась, – переключив на другой канал, он выдохнул через нос и уставился на меня. – Требует посудомойку и какой-то ходячий пылесборник. Что за сборник, я так и не понял, но судя по описанию, она хочет завести в доме мохнатую собаку. А я как раз у подъезда объявление видел: «Отдам пятилетнего комондора в хорошие руки по семейным обстоятельствам». Утром заберу пса и отвезу маме. Вот она обрадуется!