Kitobni o'qish: «Матренины сказки»

Подарок

В коридоре слышались звуки музыки. Тихая мелодия парила в воздухе, отталкивалась от стен, струилась по старому потертому линолеуму. Ее источник находился за одной из многочисленных дверей, убегавших к большому прямоугольному окну. Кто-то невидимый играл там на фортепиано.

Сейчас, в сонной ночной тьме, когда единственным источником света был тусклый уличный фонарь, заглядывавший в коридор круглым желтоватым глазом, в этой музыке слышалось что-то печально-мистическое, надрывное, бесконечно личное и сокровенное.

Зоя Павловна поманила меня к себе и указала на дверь с широкой деревянной табличкой. Разобрать, что на ней написано, в темном коридоре было невозможно.

Я приблизилась к двери, и мелодия зазвучала громче.

Перед моими глазами тут же встала картина: рыжеволосая женщина в изумрудно-зеленом платье сидит у открытого окна и устало смотрит на юный клен, нелепо притулившийся у металлического забора. Неожиданно прохладный октябрьский ветер срывает с клена позолоченный пятипалый лист и метко забрасывает его женщине в руки. Усталое лицо озаряется улыбкой, и незнакомка превращается в сказочную царевну – златоволосую Марью-красу, которая ждет у окошка свою судьбу.

Музыка смолка, а потом грянула снова – весело и быстро.

Картина перед моими глазами изменилась. Я снова увидела рыжую незнакомку, только теперь она торопливо бежала по мокрому асфальту. На ее плечи поверх зеленого платья был накинут солнечно-лимонный плащ, а в руках находился большой серый зонт. Со стороны казалось, что женщина сумела изловить облако, и оно вот-вот поднимет ее в воздух и унесет куда-то вдаль…

– Феденька играет, – негромко сказала Зоя Павловна, выводя меня из очарованного оцепенения. – Голубь наш сизокрылый… Слышишь, как выводит? Аж сердце переворачивается…

– Феденька – это кто? – тихонько спросила я.

– Бывший педагог. Федор Сергеевич Птичкин. Красавец был – заглядение! Статный, высокий, глаза – моря-океаны, а уж кудри какие – любая девка обзавидуется. А какой талант – вздохнуть и не дышать. Когда Федя садился за фортепиано, вся школа замирала. Говорили, будто он окончил консерваторию и два года играл в оркестре. Затем с кем-то поссорился, остался без работы, а потому к нам и пришел. Впрочем, по поводу ссоры – это, конечно, брехня. Такой добрый и внимательный парень ни с кем поссориться не мог. Подсидели его, сокола, как пить дать…

Зоя Павловна вздохнула, а потом грустно улыбнулась.

– Директриса в нем души не чаяла. Еще бы, заполучить в коллектив такой бриллиант! Дети на висели нем, как обезьяны. Ни один ученик его занятий не прогуливал, вот как! А учительницы все в Федю были влюблены. Бывало, моем мы с Михайловной полы и слышим, как они о нем перешептываются: шу-шу-шу, Федор Сергеевич то, Федор Сергеевич это. Оно и понятно: он и красивый был, и умный, и холостой – чем не жених?

– Вы все время говорите о нем в прошедшем времени, – заметила я. – Почему?

– Так помер он, Матренушка, – в глазах уборщицы появились слезы. – Два месяца назад. Двадцать шесть годков парню было.

– Отчего же он умер?

– От инсульта.

– От инсульта? В двадцать шесть лет?

– Мы тоже удивились, – кивнула Зоя Павловна. – Он его прямо в школе схватил, в этом самом кабинете. Федор Сергеевич в нем уроки вел и часто оставался после работы. Говорил, что музыку сочиняет. Дома, мол, допоздна по клавишам стучать нельзя – соседи ругаются, а в школе тишь, гладь, да божья благодать. В тот вечер Федя тоже задержался. А утром его Михайловна нашла. Вошла в кабинет, чтобы сделать уборку, а он на полу лежит, рядом с инструментом…

По щеке уборщицы скользнула слезинка.

Эту историю я уже слышала, только в более кратком изложении. Ее рассказывала Татьяна Январина – моя неофициальная свекровь.

Вопреки моим опасением, родители Матвея приняли меня очень сердечно. У нас нашлось немало тем для душевных разговоров, и даже обстоятельство, что я была той самой ведуньей, которая помогла отыскать тело их младшего сына, не вызывало в них тревоги и настороженности. Ну, почти.

В отличие от Матвея, особенностями моего дара Татьяна Максимовна и Алексей Федорович не интересовались и старательно вели себя так, будто я самая обычная девушка и никаких чудесных способностей у меня нет. При этом время от времени они с нарочитой беспечностью спрашивали, не имеют ли мистической подоплеки те или иные события, происходившие в нашем городе. На их вопросы я всегда отвечала честно. Обычно ответ был отрицательный, и материалистов Январиных это очень радовало.

Между тем, бывали случаи, когда родители Матвея рассказывали о действительно незаурядных происшествиях. Как в этот раз.

Два месяца назад свекровь одолжила у меня траурный черный платок. В музыкальной школе, что находилась по соседству с гимназией, в которой они с мужем преподавали, умер педагог, и в последний путь его провожали сразу двумя коллективами. Вчера же Татьяна Максимовна пришла ко мне в гости и сообщила: в музыкальной школе появилось привидение.

– Там по ночам играет фортепиано, – сказала она. – Сторож слышал его каждую ночь. Сначала все думали, будто кто-то оставляет включенным радио или аудиоколонку, но уборщицы уверяли, что в это время все приборы обесточены. Два дня назад директор лично осталась в школе допоздна, чтобы вычислить музыканта. Они со сторожем обошли все кабинеты и выяснили: звуки раздаются из класса фортепиано на первом этаже. При этом в классе никого не было, понимаешь? Когда они вошли в кабинет, то увидели, что клавиши инструмента опускаются и поднимаются сами собой! Будто на них нажимает кто-то невидимый.

– Директор со сторожем, наверное, испугались, – предположила я.

– Не то слово! Сторож на следующий день взял расчет, а директор теперь живет на успокоительных таблетках и думает, как бы избавить школу от невидимки.

– Я правильно понимаю: музыкант просто играет на фортепиано? Вещи не разбрасывает, стекла не бьет, полки и шкафы людям на головы не роняет?

– Нет, призрак не хулиганит. Тем не менее, его боятся. Сторож, прежде чем уйти, обо всем рассказал учителям, и теперь в этот кабинет никто не хочет заходить. Три педагога пообещали уволиться, если администрация не решит проблему с чертовщиной. Единственный человек, который не боится привидения – это Зоя Павловна, одна из школьных уборщиц и моя соседка по лестничной клетке. Собственно, от тети Зои я об этой истории и узнала. И сразу подумала о тебе, Матрена. Быть может, ты сумеешь прогнать призрака, дочка? Очень уж жалко коллег-музыкантов. Да и призрака тоже. Не знаю, откуда он появился, но подозреваю, что на Земле ему не сладко.

Что верно, то верно. Духам, застрявшем в астральном пограничье, такое состояние обычно не нравится. Однако не факт, что я сумела бы ему помочь. Привидение – не нечисть, к Нави отношения не имеет, а значит, у меня нет перед ним никакого преимущества. Я лишь могла выяснить, что держит его в этом мире, и, по мере возможности, завершить его земные дела.

Поэтому сейчас я стояла возле «неспокойного» кабинета, слушала Зою Павловну и мысленно корила себя, что, в отличие от нее, не связала появление духа со смертью молодого преподавателя. Хотя это было вполне очевидно.

– Как думаете, почему Федор не ушел на небеса? – спросила я. – Надо понять, что его тут удерживает.

– Известно что, – усмехнулась тетя Зоя. – Любовь.

Я вопросительно приподняла бровь. Уборщица печально улыбнулась.

– Помнишь, я говорила, что по Феде вся школа вздыхала? Не только педагоги, но и методисты, и даже бухгалтерша с кадровичкой. А Федя на их вздохи внимания не обращал. Он в Надежду Кирилловну был влюблен. Возможно, ты о ней слышала. Это учительница биологии из соседней гимназии, коллега твоей свекрови. Красивая такая женщина, рыжая, постоянно в зеленых платьях ходит. Гимназия и наша школа стоят рядом, практически окна в окна. Федор как-то сказал, что в окне-то он ее в первый раз и увидел. А через несколько дней она с другими преподавателями пришла к нам на осенний концерт. У здешних учителей есть традиция ходить друг к другу на разные мероприятия. На том концерте они и познакомились. Федя сел рядом с Надей, и они весь концерт о чем-то перешептывались. А потом, когда все ушли, два часа стояли у школьного крыльца и разговаривали. Федя потом два дня ходил натурально одуревший. Глаза сверкают, щеки горят, на губах улыбка – сразу видно, парень влюбился.

– А что Надежда? Тоже влюбилась?

Зоя Павловна качнула головой.

– Надежда была его старше на четырнадцать лет. Когда Федору исполнилось двадцать шесть, ей пошел сорок первый год. Какая уж тут любовь… Федя ей нравился, спору нет. Однако она находилась в том возрасте, когда думают не сердцем, а головой. А голова у нее была светлая и умная.

– А муж у нее был?

– С мужем она развелась давным-давно. Зато у нее имелся двадцатилетний сын, инвалид-отец и пьющий братец, который систематически устраивал ей скандалы. Разве могла она все это повесить на нашего Птичкина? Когда Надежда Кирилловна поняла, что Федя к ней неровно дышит, сразу расставила все точки над ё. Мол, мальчики должны любить девочек, а не взрослых тётенек, поэтому давай, Феденька, будем мы с тобой добрыми друзьями.

– И что Федя?

– Феде ее предложение не понравилось. Парень он был вежливый и деликатный, поэтому спорить не стал, зато начал активно за Надей ухаживать. Он и сообщения ей писал, и домой провожал, и цветы дарил. Один раз едва не подрался с ее братом, когда тот подкараулил Надю на улице и начал требовать деньги на пропой. Надежда тогда от стыда чуть сквозь землю не провалилась. А Птичкин подумал, подумал и позвал ее замуж.

– Она отказалась?

– Ну, разумеется. Прошлой весной шла я, Матренушка, на работу, а эти двое стояли у старой липы и выясняли свои отношения. Надя четко, по-учительски говорила Феде, что ему следует выбить из головы дурь, и найти себе хорошую милую девушку, которую будет не стыдно показать родителям и друзьям, и которая в перспективе сможет родить ему детей. А Птичкин, ласково и настойчиво, уверял, что, кроме нее, никто ему в целом свете не нужен.

Зоя Павловна вздохнула.

– Надя, конечно, была права. Какие бы искры между нею и Федей не летали, жизнь быстро бы их потушила. Федины родители никогда бы не приняли такую невестку. Они у него люди приличные: отец – университетский профессор, мать – заведующая центральной библиотекой. В их доме всегда только интеллигенция собиралась, научные споры велись да стихи сочинялись. Они бы костьми легли, а пожениться им не позволили. Дело ли это – чтобы невестка была на десять лет моложе свекрови!

– Как по мне, в этом нет ничего особенного, – я пожала плечами. – История знает и более интересные случаи. А возраст – это только цифра. Есть множество примеров, когда люди разных поколений создавали крепкие счастливые семьи.

– Эти примеры – не правило, а исключение, – возразила Зоя Павловна. – Думается мне, Матрена, если бы Надя за Федю все-таки вышла, ничего бы хорошего из их брака не получилось. Птичкин пожалел бы об этом первым. Уже через полгода-год до него бы дошло, насколько они разные люди, и какая пропасть лежит между их привычками, убеждениями и воспитанием. Потом бы Федя осознал, сколько вокруг красивых девчонок, и какой старухой выглядит на их фоне его немолодая жена. Кому было бы от этого хорошо?

– Об этом мы никогда не узнаем, – заметила я.

– Верно, не узнаем, – в глазах уборщицы снова сверкнули слезы. – Когда Федю хоронили, Надежда Кирилловна стояла в стороне, бледная, как бумага. Оно и понятно: об их непростых отношениях знали обе школы. Были доброхоты, которые советовали Наде уволиться и уехать, чтобы Птичкин ее поскорее забыл. Были и такие, кто называл ее дурой, упускающей свое последнее счастье. А наша кадровичка и вовсе заявила, что из-за Надиной непроходимой тупости, Федя и помер.

– Бедняжка, – пробормотала я.

– Бедняжка, – согласилась Зоя Павловна. – Когда гроб с Фединым телом забрасывали землей, ее начала бить дрожь – крупная, как от лютой стужи. А когда процессия потянулась на выход, она подошла к могильному холмику, упала перед ним на колени и стояла так минут десять, пока ее не хватились коллеги. А через неделю после этого в классе фортепиано по ночам стала звучать музыка. И играет она точь-в-точь, как играл Федор Сергеевич. Я думаю, Федю держит здесь любовь к Наде. Он ведь по ней с ума сходил, Матрена – так, как может сходить с ума молодой восторженный мальчик. Как думаешь, можно с этим что-нибудь сделать?

– Сейчас узнаем.

Жестом попросив уборщицу оставаться на месте, я тихонько открыла дверь кабинета и осторожно скользнула внутрь.

В классе было темно. Потолочные лампы давно выключили, а через широкое пластиковое окно в комнату отчего-то не проникал ни свет луны, ни тусклый фонарный луч. В этой непроглядной тьме в глаза сразу бросался полупрозрачный слабо светящийся силуэт, сидевший на стуле возле старого фортепиано.

Я видела, как призрачные руки порхают по клавишам инструмента, как в такт мелодии раскачивается из стороны в сторону призрачная голова, на которой уже невозможно было различить прежние черты умершего мужчины.

– Доброй ночи.

Музыка смолкла. Дух опустил руки и застыл. Его поза не изменилась, однако теперь я чувствовала на себе его взгляд – острый, внимательный, неземной.

– Меня зовут Матрена, – я сделала осторожный шаг вперед. – Я пришла, чтобы вам помочь.

Призрак ничего не ответил. Мы несколько секунд молча смотрели друг на друга, а потом он медленно поднял руку и указал в сторону узкого книжного шкафа.

«Третья полка сверху», – раздался в моей голове шелестящий, еле слышный голос.

Я подошла к шкафу и, подсвечивая себе фонариком мобильного телефона, вынула из него прозрачную пластиковую папку. Внутри папки лежали листки с написанными от руки нотами.

«Отдайте это ей, – снова прозвучало в моей голове. – В детстве она училась музыке. Она все поймет».

– Что это такое? – спросила я, повернувшись к привидению.

«Подарок. Я готовил его к ее дню рождения. Но не успел вручить. В этой папке наша история. И я сам».

Я судорожно вздохнула.

Вот что он сочинял! Долгими вечерами, оставаясь один в пустой школе, он пересказывал на нотных листках историю своей любви. Первую встречу, первый восторг, водоворот охвативших его эмоций…

Этот подарок должен был стать доказательством его искренности, очередным признанием в любви. Федор страстно желал, чтобы Надя увидела его творение, и не мог уйти в бесконечность, пока папка не окажется у нее.

– Я прослежу, чтобы эти ноты завтра же отдали Надежде Кирилловне. Ей обязательно скажут, что это сочинили вы. Быть может, вы хотите передать что-то еще? Устно, на словах.

«Хочу. Передайте ей, что я ее люблю».

К моему горлу подкатил комок.

Дух покачнулся. Мне показалось, что на его лице мелькнула улыбка. А потом он медленно растаял в воздухе.

Медальон

Женщина выглядела ужасно. Черный брючный костюм, в который она была одета, висел на ней, как на вешалке, короткие седоватые волосы находились в беспорядке, лоб пересекали две глубокие морщины. Щеки были бледны, контур лица казался провисшим, словно его хозяйка недавно резко сбросила вес, в глазах застыло выражение безнадежной обреченности.

Женщину звали Кирой Львовной. На вид я дала бы ей лет шестьдесят, хотя по факту ей было не больше пятидесяти пяти.

Как и многих других, ее прислал ко мне дядя Капитон. Она являлась то ли родственницей его сослуживца, то ли подругой жены, то ли бывшей соседкой по даче – во время разговора с дядей эту информацию я благополучно прослушала, зато уяснила, что Кира Львовна попала в необычную передрягу и нуждается в консультации специалиста по мистическим вопросам.

Мы встретились с ней в кафе, тихом и безлюдном, расположенном на окраине города. Приезжать ко мне в гости женщина отказалась, сообщив, что боится принести в дом беду.

– Меня прокляли, Матрена, – сказала она, когда официант принес нам кофе. – Вокруг меня творятся страшные вещи, и я не знаю, как мне быть.

Я всмотрелась в переливы ее энергополя. Оно было испещрено тонкими серыми полосками, говорившими о сильном нервном напряжении, которое сейчас испытывала эта женщина. Следов проклятия на нем не имелось.

– Расскажите по порядку, что конкретно с вами произошло, – попросила я.

– Три месяца назад я отдыхала в Египте, – принялась объяснять Кира Львовна. – Вы когда-нибудь бывали в Египте, Матрена? О, это удивительная страна! Все эти пески, верблюды, домики из глиняных кирпичей, бескрайнее голубое небо… Честно слово, будто находишься на другой планете! А какие яркие и шумные там рынки!..

На лице женщины появилась улыбка, но почти сразу превратилась в унылую гримасу.

– На одном из этих рынков я купила себе сувенир. Если говорить честно, я набрала там много всякой ерунды: вазочки, магнитики, бусы, браслеты… И этот медальон.

Она опустила руку в карман и положила на стол круглую металлическую подвеску на толстом витом шнурке. В центре подвески был отлит треугольник, от которого спиралью расходились полукруглые линии, из-за чего он становился похож на ракушку.

– Продавец уверял, что эта штука исполняет желания, – продолжала Кира Львовна. – Стоит потереть ее крышку и сказать, чего тебе хочется, как все исполнится. Я ему, конечно, не поверила. Чего только не придумают торговцы, чтобы сбыть свой товар! Однако медальон стоил очень дешево, поэтому я взяла его без раздумий.

– И вы, конечно, решили испробовать его в действии?

– Да, – женщина вздохнула. – Вернувшись из поездки, я пошла в гости к сыну и рассказала про волшебный медальон. Костя посмеялся над этой историей и предложил загадать желание – просто так, ради шутки.

– Что же вы попросили?

– Я захотела похудеть, – Кира Львовна неловко улыбнулась. – Видите ли, я всю жизнь была полной, даже тучной. Много лет сидела на диетах, пыталась бегать по утрам, но видимых результатов не добилась. В общем, я потерла медальон и произнесла желание. А на следующий день меня госпитализировали с сальмонеллезом.

– Ужас!

– Не то слово. За время болезни я потеряла почти двадцать пять килограммов.

– Выходит, желание исполнилось?

Женщина усмехнулась.

– Тогда я решила, что это совпадение. А через неделю после выписки загадала второе желание – в качестве эксперимента.

Она судорожно вздохнула, а когда заговорила снова, в ее голосе слышались слезы.

– Я попросила новое просторное жилье. Спустя два часа мне позвонила невеста моего сына. Она сказала, что Костю сбила машина. Насмерть.

По щекам Киры Львовны потекли слезы.

– Незадолго до смерти сын купил квартиру. Теперь эта квартира моя. Новая и просторная, как я и хотела.

Я осторожно погладила женщину по руке. Она криво улыбнулась и вытерла слезы салфеткой.

– Однако и этого оказалось мало. Я уверила себя, будто мое желание и гибель Кости никак не связаны. Но медальон спрятала подальше от глаз. И знаете, Матрена, он будто начал меня звать. Я постоянно о нем думала. Мне страстно хотелось взять его в руки и загадать что-нибудь еще. В конце концов, я все-таки его достала и попросила первое, что пришло в голову.

– И что же?

– Повышение по службе. Я много лет работала в одной и той же должности без малейшей надежды на карьерный рост. И что вы думаете? На следующий день умерла моя начальница, и меня поставили на ее место.

– Вы пробовали избавиться от медальона?

– Я не смогла этого сделать. У меня в прямом смысле не поднимается рука, чтобы выбросить его на помойку или утопить в реке. Стоит протянуть к нему пальцы, как их схватывает судорога. А еще я ужасно хочу загадать какое-нибудь желание. Так сильно хочу, что едва себя сдерживаю, – она подняла на меня глаза. В их мутновато-коричневой глубине плескался ужас. – Мне страшно, Матрена. Я не понимаю, что происходит. Я уверена, во всем виновата эта треклятая подвеска, но не могу с ней расстаться. Посоветуйте, как мне быть?..

Я посмотрела на медальон. Он казался самым обычным украшением. На его магическую суть намекало лишь легкое чувство дискомфорта, которое я испытала, когда металлический кругляш очутился рядом со мной. Между тем, события, которые описала Кира Львовна, ясно давали понять, чем конкретно является этот предмет.

Я накрыла его ладонью, и перед моими глазами встало бескрайнее голубое небо, дрожащий от зноя воздух и уходящие за горизонт желто-красные пески.

Вот. Что и требовалось доказать.

– Проклятия на вас нет, – сказала я своей собеседнице. – В ваших несчастьях действительно виновато это украшение. Как только вы от него избавитесь, они прекратятся.

– Значит, подвеска правда волшебная?

Я неопределенно махнула рукой.

– Вроде того.

На самом деле, медальон – всего лишь сосуд. Колдует вовсе не он, а тот, кто в нем обитает.

Я коротко вздохнула.

Вот уж действительно – бойтесь своих желаний. Они могут исполниться не так, как вам хочется, и вы трижды пожалеете, что вообще их озвучили. Единственный правильный способ воплотить свои стремления – сделать это самостоятельно. Если же к исполнению хотелок подключится кто-то со стороны, результат может оказаться непредсказуемым.

– Освободиться от этого сувенира проще, чем вы думаете, – заметила я. – Уничтожить его нельзя, зато можно продать или подарить. Сувениру все равно, чьи желания исполнять. Думаю, тот египетский торговец тоже хотел от него отвязаться. Если бы вы не купили эту побрякушку, он бы отдал ее даром.

– Понятно, – кивнула Кира Львовна. – Но кому же я ее подарю? Эта штука опасна, как бомба замедленного действия. Из-за нее могут погибнуть люди!

– Отдайте ее мне.

– Вы шутите?

– Отнюдь. Магия медальона мне не страшна. Более того, я знаю, как сделать, чтобы от него больше никто не пострадал.

– Правда? – удивилась Кира Львовна. – Тогда забирайте.

Она быстро придвинула мне украшение и встала из-за стола.

– А если я по-прежнему буду думать о медальоне? – спросила женщина. – Если моя зависимость от него не пройдет? Что тогда делать?

– Тогда звоните мне. У вас ведь есть номер моего телефона?

Она кивнула и пошла искать официанта, чтобы расплатиться по счету.

Я спрятала подвеску в сумку, допила кофе и поехала домой. Матвей должен был вернуться с работы только через три часа, поэтому у меня было время, и чтобы избавиться от побрякушки, и чтобы приготовить ужин.

Дома я достала из шкафа шкатулку, а из нее – узкий металлический браслет, подаренный мне много лет назад небезызвестным навьим колдуном. Надела его на левую руку, трижды провернула вперед и постучала безымянным пальцам по его гладким чешуйкам.

Воздух в тот же миг пошел рябью, и я очутилась на каменной площадке перед огромным белым дворцом. Его стены были украшены голубой и зеленой мозаикой, многочисленные двери и окна напоминали легкие арки, на крыше возвышался огромный купол, похожий на восточный тюрбан. Вокруг дворца раскинулся роскошный сад с пальмами и душистыми цветами, а за его пределами простирались желто-красные пески бескрайней пустыни.