Kitobni o'qish: «Красивая фрекен Бок»

Красивая Фрекен Бок

Мой «личный писатель» Егор Андреич – именно так себя он обозначил – написал книгу из моих историй, рассказанных мной ему. Никто не спорит, что мой супруг – мастер на выдумки. Поженились мы недавно. Кому-то покажется смешной или странной буря чувств после шестидесяти. Но вот случилось такое, причём взаимно.

Я коренная москвичка – в столице выросла, училась, окончила медицинское училище, работала медсестрой в детской поликлинике. С будущим мужем – с первым – познакомилась, когда едва двадцать исполнилось. Зиму повстречались, поженились и долго жили без детей. Не могла забеременеть. В тридцать три только родила, что по тем временам было поздновато. Помню, когда взяла Леночку в первый раз на руки, у меня всё внутри затрепетало. Я думала, что это самые счастливые минуты моей жизни. Кто же знал, что, оказывается, бывают минуты счастливее. Правда – правда. Это я про внука. Про Владика. Не знаю как, но такой чудный мальчик получился, что хоть книжку о нём пиши. Сказала я однажды об этом Егору Андреевичу, а он возьми и заяви:

– А что, и напишу.

Нет, лучше начну я рассказывать с самого начала, пока вы совсем не запутались.

Супруг мой первый – Виктор Иванович – родом был из Калининграда, приехал после десятого класса поступать в Москву учиться, да так и остался в столице. Но всегда тянуло его в Калининград, как магнитом. А я на севере Москвы выросла, и нет для меня лучше этих мест. Когда родителей моих не стало, нам с мужем все три комнаты достались. Потому что брат мой Валера жил в другой квартире и ни в чём не нуждался. Материально, я имею в виду. Во всём остальном он, конечно, очень нуждался – в любви, в поддержке, в понимании. Об этом в книге Егор Андреевич тоже написал. И не одну главу, а несколько. Непростая у Валеры судьба. Почитаете об этом чуть позже.

Итак, надумал мой Виктор дом строить в Калининграде. Продал там родительскую квартиру, доставшуюся по наследству, и так упорно в это дело ввязался, что я не могла ему перечить. Ездил на место строительства дома постоянно, спорил с прорабом, какого-то надсмотрщика в дополнение к прорабу ещё нанял, чтобы тот следил за процессом. В итоге дом и вправду вышел на загляденье – и большой, и просторный, и даже с летней кухней на участке. Виктор постарше меня был на пять лет, поэтому мы на пенсию почти одновременно вышли и уже знали, что уедем жить в Калининград. Я понимаю, когда люди, на Севере прожившие трудовые годы, решают вернуться на Большую землю, но это было не про нас. И всё же пришлось уезжать, ведь интересы семьи превыше всего. Я, понурив голову, покинула свой дом, оставила Лену, которая к тому времени уже собиралась замуж за Рому, и поехала за Витей в Калининград.

Город принял меня радушно: сразу и с соседями подружилась, и климат приятным показался, несмотря на ветра. Работа всегда находилась – на огромном садовом участке, в двухэтажном доме, да соседи нередко захаживали «укольчик вколоть» или звонили проконсультироваться по вопросам медицины. Вот только Витя мой однажды утром не проснулся. Внезапная остановка сердца. И как оно у меня самой после этого не остановилось? Не знаю. Наверное, потому, что надо было организовывать похороны, поминки, заказывать службу, снова делать поминки, потом ещё. Всё время ждала, что пройдёт сорок дней и станет легче.

Но становилось не легче, а хуже некуда. И я засобиралась в Москву. Мне этот дом не нужен был совсем. Лена уже беременная была, я решила ей помогать. Кстати, даже и не спросила – нужна ли моя помощь. Просто позвонила однажды и сообщила:

– Лен, я приеду, внука-то ведь надо нянчить. А кто как не я?

К моей радости, Лена восторжествовала:

– Мама, какая же ты умница! А мы всё не знаем, как тебе об этом сказать, попросить тебя.

Мы долго обсуждали и решили, что мне нужно найти квартиранта, чтобы он смотрел за домом. Лена с Ромой возьмут квартиру в новостройке, а нашу, старую трёхкомнатную, продадут, погасят часть ипотеки. Как всё это «провернём», продадим дом в Калининграде и закроем ипотеку. Жить станем вместе.

На словах выходило гладко. Но оказалось, что даже найти порядочного квартиранта непросто. Нет, желающих немало, но если ни разу никому квартиру не сдавал, опыта нет, теряешься. Растерялась и я. Студенты, молодожёны, одинокие фифочки и непонятного пола молодые люди меня настораживали. Ничего не получалось довольно долго. Лена посоветовала мне сменить риэлтора. И действительно, только я заключила договор с милейшей дамой примерно моего возраста, сразу же нашёлся мужчина, желающий поселиться в доме.

Оказалось, что в квартире он никак жить не может, потому что у него есть две большие собаки. Им нужна улица. Это раз. Во-вторых, он писатель, ему обязательно необходим кабинет, причем не маленький. У нас в доме столько места, что можно оборудовать хоть три кабинета. В-третьих, у него проблема с передвижением по причине какой-то травмы и ему нужны ежедневные прогулки. Причём рабочий кабинет должен быть при этом поблизости – чтобы в случае «прилива вдохновения» он мог немедля приступить к написанию своих рассказов. Или романа – что он там писал, я понятия не имела. Разведала только, что прозаик, а не поэт.

Мне тогда было пятьдесят шесть, я ещё даже и звания бабушки не носила, поэтому, узнав, что будущему квартиранту на год меньше, чем мне, представила эдакого живчика, маленького, толстенького. Ну, не знаю почему, но не Пушкина ожидала, а Бальзака скорее, причём отчего-то похожего на актёра Дэнни Де Вито. Бывает же такое, что сам собой образ рисуется и ты начинаешь наперёд видеть желаемое.

У меня так, кстати, было с морем. Все говорили: «Море синее, море бескрайнее, море ласковое». Нас с Валерой родители впервые повезли на море в конце сентября, да ещё и попали мы в циклон. И вот приводят меня, шестилетнюю, на море. Предварительно велят надеть плащик, подпоясать его, на голову натягивают панамку, хотя солнца в помине нет. Валера в тот раз остался дома под присмотром хозяйки, у которой мы снимали жильё, так как в дороге наелся немытых фруктов и далеко от туалета отойти не мог. В Москве мы с Валерой мечтали, как приедем на море, залезем в воду и будем брызгаться, а потом станем учиться плавать. А тут получилось так, что погода испортилась, Валеры рядом нет, то есть все мечты рухнули. И вижу я перед собой чёрную воду, у берега спутанные водоросли, мусор. Ветер такой, что панамка моя срывается и летит в неизвестном направлении. Вдобавок начинает капать противный мелкий дождик. Я иду обратно и плачу от того, что море не такое, каким я его представляла.

Такие вот воспоминания. И сколько бы раз ни была потом на море, как только начинают сгущаться тучки, эти воспоминания просто как черти из щелей начинают лезть. Ничего не могу с собой поделать. Валера отчего-то абсолютно не запомнил своего первого впечатления от моря и удивлялся, почему я никак не могу забыть. Но была у меня ещё одна тайна, которая также связана с непогодой на море. Секрет первой любви.

Это я отступление сделала. Потому что надо было как-то пояснить мои ожидания перед встречей с квартирантом.

В итоге, когда тот самый день наступил и риэлтор позвонила в домофон, установленный на воротах, я смело распахнула дверь. И тут же выпучила от удивления глаза, увидев высокого мужчину, красивого и очень даже стройного. Словно Дэнни Де Вито вдруг превратился на моих глазах в импозантного красавца. Похож был мой будущий квартирант на сатирика Михаила Задорнова, поэтому сразу в моём подсознании отпечаталось, что «точно писатель». Шёл по дорожке будущий жилец и вправду с трудом, но спину держал прямо. Мне понравилось, что он не задавал глупых вопросов, обговорил всё заранее, пообещал, что снимет дом надолго. На том и порешили. Строгим голосом я ему сообщила, что «в случае чего, соседи мне доложат о проблемах». На это он звонко рассмеялся: «Ну, уж тут-то можете быть спокойны. Из «в случае чего» у меня только свет по ночам может гореть. И то это только в том случае, если сочиняю. Но я стараюсь ночами спать».

Хотелось устроить интригу, но чего уж там, ладно. Звали его Егор Андреевич, этого моего квартиранта.

Уехала я с относительно спокойной душой в Москву. Дети – Лена и Рома – к тому времени уже квартиру выбрали, старую – по моей доверенности – продали, въехали в новостройку. Я всё по скайпу неоднократно видела, но всё равно опешила, ступив на порог. Светло, потолки высокие, кухня огромная, три комнаты. Санузлов аж два. Балкон, правда, небольшой, да ну и ладно. Даже номер квартиры мне понравился. Пятьсот одиннадцать. И что самым приятным для меня было – это север Москвы. Мои места. Моё детство рядом, мои друзья школьные. Мы ведь до сих пор общаемся, и даже встречаемся. Моя школьная подруга Любочка сто лет работает в одном и том же магазине. Кто-нибудь из наших нет-нет да и зайдёт к ней, чтобы новости рассказать, от неё услышать что-то интересненькое. У Любочки бывший супруг, хоть и работал водителем на заводе, очень неплохо писал стихи, в связи с чем «заразил» этим делом и жену. Развелись они по причине его нескончаемых романов (поэты – люди влюбчивые), но Любочка от этого ничуть не стала меньше любить поэзию.

Поэтому, узнав, что мой квартирант в калининградском доме – писатель, она мгновенно заинтересовалась, женат ли он. Выяснив, что супруги у писателя нет, взмолилась:

– Анюта, вдруг это судьба? Отвези меня в Калининград, я хочу лицезреть этого поэта.

Услышав, что квартирант – прозаик, сходу отреклась от желаемого:

– Нет, ну ты посмотри на неё! Не могла поэта найти. Прозаик мне не нужен. Будет ещё, как Лев Толстой, ходить небритым и босым.

Потом мы с ней, конечно, похохотали. Мы ведь в душе до сих пор остались девчонками.

Первые три года я не ездила в Калининград, потому что родился Владик. Мой внучок. Моё солнышко. Я не помню, как воспитывала Лену, но получилось хорошо. Не надеясь на авось, в ожидании внука решила подковаться соответствующими знаниями, для чего взяла в библиотеке несколько книг. В интернете, конечно, всё есть. Но, во-первых, кто знает, где там правда, а где вымысел, а во-вторых, я люблю бумажные книги, чтобы в руках держать, чтоб страницы шелестели. И вот странным образом первой книгой среди той стопки, что я водрузила на тумбочку у своей кровати, оказалась тоненькая книжица Бертона Уайта «Первые три года жизни». Наугад открыла её и прочла: «Я никогда не видел избалованного годовалого ребенка, но встречал множество избалованных двухлетних детей». Я мысленно возблагодарила небеса за то, что он мне дал возможность узнать этого автора. С той минуты я твёрдо поставила себе условие: «Первые два года жизни – это фундамент».

В книжке автор говорит, что первые восемь месяцев жизни малыша развитие ребёнка обеспечивает в основном природа. За это время я неплохо подготовилась к воспитанию внука. Посеянное «доброе, мудрое, вечное» в первые годы жизни Владика окупили себя сторицей. Я, конечно, падала от усталости, терпение моё частенько висело на волоске. Но мы всё делали по расписанию, соблюдали гигиену и порядок в вещах, учились этикету и вежливости. Рано? Ничуть. Никогда не рано. Зато потом, то есть теперь, я спокойно могу посвятить время себе, зная, что не придётся хвататься за голову от «сюрпризов» малыша.

Не только эта книга стала настольной, но и другие. Мой опыт медсестры был вообще вне конкуренции. А Лена спокойно вышла на работу, едва Владику исполнился год.

Когда Владик подрос и пришло время отдавать его в детсад, мы решили съездить в Калининград, посмотреть, что там и как, хотя Егор Андреевич регулярно плату за аренду перечислял, даже несколько раз снимал на телефон участок и жилище изнутри, демонстрируя то, какой он аккуратист. Учитывая, что аккуратность – это моё неотъемлемое требование к себе и к окружающим, квартиранту я стала доверять, и порой даже, получив от него картинку- поздравление в праздник, тоже в ответ посылала ему открыточку или смайлик. Хотя поначалу думала, что у нас с ним сугубо деловые отношения.

Владику в Калининграде больше всего хотелось поиграть с собаками, но те были ленивыми. Зато мой жилец стал передвигаться намного активнее и легче. Он и тросточку заимел изящную. По участку ходил со старой, а в коридоре, видимо для выходов в город, стояла прямо-таки стильная трость (если можно так сказать про аксессуар для опорно-двигательного аппарата).

Мне понравилось, как квартирант следит за домом. Даже кусты были подстрижены на участке. Он не скрывал, что периодически приглашает клининговую бригаду – они и шторы перестирывают, и плиту отмывают, и стены в ванной. Потому что, как ни три, а одному трудно содержать такой дом в порядке.

Владик увидел у Егора Андреевича книги в кабинете и спросил, все ли эти книги тот сочинил. Услышав, что данные книги написали другие авторы, а пишет Егор Андреевич роман, каковых всего издал семь, Владик потерял интерес:

– А-а-а, понятно, – и убежал во двор. Много это или мало – семь – он пока не знал, в то время для него авторитетом было число «сто».

Мы с внуком и моим квартирантом посетили уйму красивых мест, но Владик из той поездки запомнил немного: синюю крышу, больших собак и дяденьку с палочкой. Рановато было ждать от него впечатлений, для меня же самым главным было, что он не заболел в дороге.

Мы вернулись в Москву и стали жить-поживать, но при этом ждать, что на дом найдётся покупатель. Нам очень хотелось расплатиться с ипотекой, зажить без оглядок на «то нельзя, это не можем позволить», хотелось съездить на море, да и ещё внуков рожать пора было. Егору Андреевичу я, конечно, об этом подробно не рассказывала. Зачем ему знать? Но предупредила, что пришла пора писателю подыскивать другое жильё. Долго я откладывала вопрос, но потом всё же выставила дом на продажу. Егор Андреевич, хоть и загрустил, но виду не показывал, старался бодриться.

Безумно трудно и тяжело далось мне решение о продаже. Зная, сколько сил и здоровья Виктор вложил в строительство дома, я мысленно просила у него прощения за то, что продаю его мечту. Но и держать этот дом для кого-то, не используя возможностей, которые необходимы детям и внуку, я не могла.

Забегая вперед, скажу, что дом продавался аж три года. Это было немыслимо. Расположенный в прекрасном районе, напичканный дорогой мебелью и техникой, оказался «глухарём». Дом приходили иногда смотреть. Сначала чаще, потом всё реже. Я не сдавалась, цену не снижала. Лена работала бухгалтером, хорошо зарабатывала, подрабатывала ещё в двух фирмах, так как было с кем оставить Владика, с бабушкой, то есть со мной. Зять Рома, конечно, в заработке потерял, когда перешёл в министерство с тренерской работы. Но Лена сказала, что так надо. А она у меня мудрая, и я не противилась. Им лучше знать. Денег на взнос за ипотеку хватает, на продукты, одежду, бензин тоже. То, что ничего не копится, – не беда. «Однажды дом точно продадим, и вот тогда шиканём», – мечтали мы.

Владик порой просился поехать куда-нибудь, ведь дворовая площадка летом пустела, садик с июня работал в режиме смешанных групп, в связи с чем внука оставляли в этот период дома, со мной. Мы с ним, конечно, не скучали, находили себе полезные занятия.

Я Владика часто называю «друг мой», что ему нравится. Он же меня зачастую зовёт просто «ба». Первое слово, которое он произнёс, как раз было «ба». Но Лена с Ромой утверждали, что это не слово, а слог, и дождались-таки «мама», «папа», «баба». Но я-то сердцем чувствовала, что меня первую Владик позвал. Об этом я ему и рассказала, когда он подрос. Ему понравилось.

Люблю его больше жизни. И он меня тоже. Помню, сидел, смотрел мультики, потом подошёл, меня обнял и говорит: «Ба, ты такая красивая! Как Фрекен Бок». Я удивилась: «Владик, разве же Фрекен Бок красивая?» Он подумал и кивнул: «Да. Она же бабушка».

Новенький

Мне было четырнадцать лет, когда к нам в класс пришёл новенький. Его родители по долгу службы перевелись в столицу с Дальнего Востока. Как в то время водилось – может, и сейчас такое есть, не знаю – все девчонки влюбились в новенького. Имя у него было, самое что ни на есть простое, Паша. Незадолго до знакомства с ним мы на уроке домоводства слушали рассказ трудовички про детали одежды. Одной такой деталью был воротник «апаш». Нам понравилась история про этот воротник, особенно то, что рубашки с ним носили парижские хулиганы. И хоть новенький ни капельки не был похож на хулигана, почему-то стал он сразу зваться Апашем. Я порой кричала ему по дороге в школу: «Апаш, постой! Вместе пойдём». И мы шли рядышком.

Апаш словно не замечал, какой он красивый. Не замечал, я думаю, оттого, что был копией своего отца и привык к внешности. Когда его отец пришёл впервые в школу, с нашей классной случилось заикание. Будучи старой девой, ещё мечтающей о семейном счастье, так как было ей, наверное, лет сорок, она буквально слетела с катушек, разглядев в отце Апаша все те черты, о которых грезила. Отец Апаша был мужчиной высоким, статным, носил военную форму.

И ещё его возил на машине личный шофёр.

Апаш засмеялся, когда я его спросила про машину. Я ведь подумала, что это их личная машина. Но оказалось, что машина государственная, своей машины у них нет. И вообще ничего своего нет. Даже квартира была у них служебная. Апаш грустно сказал тогда: «Выйдёт отец на пенсию, и останемся мы без ничего. Придётся к бабушке в деревенский дом ехать жить».

Ни с кем из девочек он дружить не стал, к каждой относился ровно. Помогал с задачками, рисовал стенгазеты. Любил волейбол. Вот, пожалуй, и всё. Как-то я увидела его вместе с женщиной неземной красоты. Её белокурые волосы длиной до пояса развевались на ветру, переливаясь в солнечных лучах. В туфлях на очень высоких и тонких каблуках она держалась уверенно и буквально летела, а не шла. Придя домой, я померила мамины туфли. Хоть и был каблук невелик, да и форма у него казалась более устойчивой, пройтись в них я не смогла, почти сразу подвернув ногу. Я поставила туфли на место, но мама всё равно заметила, что туфли стоят не так, и пожурила меня за то, что надеваю не свои вещи без спросу.

Чтобы не повторился казус с туфлями, я стала дома учиться ходить на цыпочках. Шла по коридору и представляла, что иду в босоножках на шпильке. Возможно, я бы так и научилась ходить в невидимой обуви, но вдруг мне приснился сон. Во сне я разговаривала с той самой красавицей. Не помню о чём, но ноги у меня были обуты в валенки. Во снах я, естественно, не разбиралась. Зато страшилок знала уйму – мы с девчонками периодически устраивали себе щекотание нервов пересказыванием историй, от которых шевелились волосы. Так вот, в одной из услышанных незадолго до сна страшилок, девочка летом ходила в валенках, потому что у неё на ногах выросли копыта. Это случилось от того, что она позавидовала красивым ногам подружки.

Не знаю, кто сочинял эти истории, каким образом они передавались из уст в уста, но это было реально «сарафанное радио ужастиков». Проснувшись, я не вскочила с кровати, а подняла свои ноги и стала их рассматривать. Потом сунула ноги в тапки и понеслась в туалет. В туалете на полотенцесушителе лежали два моих валенка. В мае. Оказывается, мама их туда уже неделю назад положила. Но я этого не заметила. Вернее, наверное, отметила боковым зрением, но не заострила внимания. В итоге страшилка и валенки сложились в дурацкий сон. Я испугалась и решила не ходить больше на цыпочках. Почему-то подумалось, что у меня вырастут копыта, если не стану ходить обычным способом.

Забегая вперед, скажу, что ходить на каблуках я так и не научилась. Максимум, на что я способна, это туфли на небольшой платформе.

Кто была та самая красавица с переливчатыми волосами, я долго не знала. Думала, что это мама Апаша. Оказалось, что сестра. Маму его я впервые увидела на отрытом уроке, это была скромная женщина, похожая на жену Штирлица из сериала.

Я услышала, как класснуха сказала потом в коридоре Виктории Петровне, а по-нашему «Вике-Пете»:

– Вот нисколько на генеральшу не похожа. Что он в ней нашёл?

Я сразу догадалась, что речь идёт про мать Апаша.

Вика-Петя ответила:

– Может, у неё папа маршал, – и они засмеялись.

Я вылезла из-за шторы и поплелась в класс.

Вика-Петя прошипела вслед:

– Подслушивать гадко.

Но я даже не обернулась.

Новенький, хоть и шёл до школы нередко вместе со мной, держался особняком. Но когда наступил день его рождения, пригласил из класса всего троих, в том числе меня. Ещё позвал Любу и Валеру. Ну, Валера – мой брат-близнец, как без него? А Люба – подружка с первого класса. Валера, правда, меня игнорировал – в школу со мной не ходил, списывать не давал, завтрак съедал первым и полностью, даже если это были два последних бутерброда. Чтобы не остаться голодной, я старалась сначала поесть, а потом уже идти в ванную чистить зубы. Не знаю, по этой причине или нет, но к шестидесяти годам мои зубы почти все сохранились, а у Валеры разрушились. Может, вправду зубы надо чистить после еды, а не до неё? Вот и думай что хочешь.

У Апаша, кстати, зубы были, как у индийского актёра – белые, крупные и ровные. Он, правда, мало улыбался. Но когда мы к нему пришли на день рождения, улыбка не сходила с его лица. На столе стояли разные вазы и тарелки. Всё одинаковое. Не белого, а молочного цвета, по краям золотая полосочка и кое-где алые ягодки с изумрудным листиком. Посуду такую красивую я до того раза не видела и залюбовалась. Но что меня особенно удивило – это фруктовый салат. Я в жизни не видела, чтобы фрукты очищали от кожуры, резали и заливали взбитым белком. Это оказалось так вкусно, что мы слопали салат сразу же. Потом мы изображали с Любой «Кабачок 13 стульев» и «пели» в импровизированный микрофон, кружась и пританцовывая. Ребята смеялись над нами. Мама Апаша зашла в комнату и попросила нас сесть на диван, после чего сфотографировала, поблагодарила и вышла.

Мы очень удивились. Но ещё больше удивились, когда спустя некоторое время Апаш принёс нам всем по фотографии. Несмотря на то, что мы с Валерой из одной семьи, каждому досталась фотография. Конечно, мама наша сразу вторую фотографию подарила бабушке. «На добрую память. Валере и Ане по 14 лет, 1975 год» – вот что было написано на обороте.

…Я сидела в чулане. Разбирала узел с вещами, который перевозился с места на место. В частности, от бабушки, из Одинцово, он перекочевал к нам, в московскую квартиру, потом на дачу. И, в конце концов, его увезли в Калининград. Выбросить рука не поднималась, перебрать желания не возникало.

А сегодня вдруг захотелось. Первое, что выпало из вещей, была как раз эта фотография. Оттого и нахлынули воспоминания. Даже про сон с копытами вспомнила. Интересно, где сейчас этот Апаш?

Отец у него застрелился из наградного пистолета, когда мы учились в восьмом классе, и они сразу уехали из Москвы. «Несчастная любовь», – прокомментировала класснуха, но мы ничего не поняли.

Документы Апаша забирать из школы приходила его сестра. Она подстриглась, стала похожа на Ирину Понаровскую, а вблизи оказалась не такой уж симпатичной. Я не помнила, как её зовут. Как там Апаш, спросить у неё мы постеснялись, а он исчез.

Я отложила фотографию в сторонку. У меня есть такая же, эту Валере отдам.