Kitobni o'qish: «Измена. Проиграть любовь»

Глава 1

Поворот, коридор, ещё один. Университет насчитывает не меньше десяти корпусов, не считая корта, бассейна, спортзала и общежитий, а топографический кретинизм мешает хотя бы примерно запомнить их расположение. Обычно проблема с опозданиями решается улыбкой и извинением, но не сегодня. Ещё и Сашка задержал, а если не успеть к Глебову, не то что с первой пересдачи, а даже с третьей сдать математику не удастся.

Рывком открытая дверь и аудитория с чужой группой и чужим преподавателем. Финиш.

– Извините, – самое время паниковать.

Пара началась, я в другом конце не того здания, а Глебов обещал четвертовать за ещё одно, даже секундное, опоздание.

– Кира! – Хоффман стоит рядом.

Высокий, тёмноволосый, не намного старше меня и с такими знаниями, что наши преподаватели на него чуть ли не молятся. Сёрьёзный, ответственный и обеспеченный. Настолько, что старается это не столько скрыть, сколько не выпячивать, но мне хорошо известно что за лейбл на всех его футболках. А стоимость самых обычных на вид часов на металлическом браслете измеряется в тысячах и далеко не рублей.

– Ты не успеешь.

– Я в курсе, Хоффман, – его опека откровенно бесит.

И не только меня. Количество желающих заграбастать Гришу Хоффмана в меркантильные ручки с идеальным маникюром растёт с каждым месяцем в геометрической прогрессии и не спасает даже вечерка. Стоит ему появиться в учебном корпусе и семнадцать девчонок нашей группы готовы растаять восковыми лужами у его ног. И это не считая преподавательниц, секретарей и заведующих кафедрами, сосчитать которые не сможет даже ректор.

Увы, принципиального различия между пятью минутами опоздания и прогулом всей пары в отношении меня у Глебова не существует. Осознание заставляет обречённо выдохнуть и я сажусь на ступеньку красивой мраморной лестницы, по которой только начала спускаться.

Идея получить высшее образование забрела в мою голову прошлой весной и следующие два месяца в ход шли все доступные способы, чтобы убедить Кирилла. Начиная с интернет-сёрфинга и заканчивая бурными ночами в общей постели. В начале июля он согласился, и у меня оставалось лишь несколько дней на сдачу экзаменов и сбор документов. Невозможно. Немыслимо. Но мне удалось! И отчисляться в конце первого курса я не собираюсь даже из-за особой нелюбви преподавателя!

И это не только моё мнение. Стоит Глебову поднять на меня взгляд и голубые глаза становятся холодней шельфовых ледников. Притом, что звание худшего математика в группе принадлежит далеко не мне, и та же Малика, например, сдаёт её исключительно из-за врождённого умения списывать.

Несмотря ни на что университет стал моей отдушиной, но сейчас наваливается запоздалое чувство вины. Перед моим уходом Сашка начал капризничать и нам с Александрой Борисовной пришлось в четыре руки отрывать его от меня, и даже час спустя в моих ушах всё ещё стоит его горестный плач.

– Кир, брось! – Хоффман садится рядом, касаясь бедром моего бедра. – Глебов – нормальный мужик! Сдашь, если не с первого раза, то со второго точно! – сдать-то сдам, но для этого мне предстоит неделю, а то и две посвятить исключительно высшей математике. Вряд ли Сашка с Кириллом придут от этого в восторг!

– Ты-то что здесь делаешь? – хмыкнув, я поворачиваюсь к нему. – Тебя он с радостью примет даже за пять минут до конца пары!

Хоффман догнал меня перед самой аудиторией, одним своим появлением заставив порадоваться, что я, наконец-то, не ошиблась корпусом.

– Составляю тебе компанию, – он копирует мою позу.

– Так просто? – его глаза слишком близко.

Настолько, что впервые за девять месяцев до меня доходит, что они у него разного цвета – один зелёный, другой голубой. Красиво. Действительно красиво, и в копилку Хоффмана с предупреждающим звоном падает ещё один плюс. Моргнув, я сбрасываю наваждение. С чего вдруг меня интересуют чужие глаза?!

– Ты же знаешь, что нет, – а он приближается, широкая ладонь зарывается в распущенные волосы, взгляд касается полуоткрытых губ.

– Охренел?! – исключительно моя вина! Отталкиваю, вскакиваю, но Хоффман не делает больше попытки приблизиться, поднимаясь следом. Опасный прищур, снисходительная усмешка, руки в карманах – вот и всё, что остаётся от всеобщего любимчика. – Я замужем!

– Я в курсе, – мы стоим друг напротив друга, и если мой взгляд не обещает ему ничего хорошего, то его излучает истинно мужское самодовольство. – А ещё я знаю кто и почему подсунул тебе не то расписание.

– Знаешь, но не скажешь? – случайный почти поцелуй, моё практически согласие и резкое возвращение в реальность. Сомневаюсь, что последнее заставит Хоффмана раскрыть свои секреты.

– Почему же, – он забрасывает сумку на плечо, но на этом не успокаивается. Ещё на шаг ближе, моя у него в руках, и он бережно вешает сумку мне на плечо под моим острым немигающим взглядом. Опять слишком близко. – Ты же умная девочка, Кира! Подумай сама почему тебя так ненавидит Меркулова.

– Это твоя вина! – секундное замешательство и обвинение, которое заставляет его обернуться на последней ступени лестницы.

Меркулова – староста, а одногруппницы недолюбливают меня лишь по одной причине.

– Уверена? – под взглядом Хоффмана легко почувствовать себя идиоткой. – Люблю поплавать в бассейне, – совершенно не в тему сообщает он, засунув руки в карманы, – и Олимпиец был моим фаворитом, пока не закрылся на реконструкцию.

Впервые с начала года Хоффману удаётся сбить меня с толку.

Глава 2

– Мама! – Сашка безошибочно чувствует мой приход. Распахнув дверь, я приседаю на корточки и ловлю в объятия своего любимого мальчика. – Ты плишла совсем?

– Совсем, мой хороший, – Александра Борисовна выглядывает из кухни, с улыбкой кивает мне и возвращается к готовке. Судя по ароматам, у нас сегодня запечённое мясо с овощами.

Огромное зеркало в ванной отражает нас с сыном. Светловолосых, светлоглазых, со вздёрнутыми носами и ямочками на щеках. Ангельская внешность, идеально подходящая ему, и полностью противоположная мне. Каждый раз при взгляде на Сашку я ищу хоть что-то от Кирилла и не нахожу. Мой сын – моя совершенная копия.

Усадив его рядом с раковиной, я мою руки и слушаю его лепет. О том, как они с няней рисовали розового слона с крыльями, как в мультике. О колобке, которого в версии Александры Борисовны лиса не смогла съесть. И о накормленном супом зайце, помытом и высушенном феном.

– Как ваша учёба, Кира? Успели? – стоит нам зайти в кухню и Александра Борисовна с умилённой улыбкой оборачивается, но салат сам по себе не приготовится и она возвращается к плите.

– Всё хорошо, почти не опоздала, – с Сашкой на руках сажусь за стол и беру дольку яблока.

– Мама плишла совсем! – сообщает он няне.

– Чудесно! – все овощи в большом салатнике и она забирает сына с моих колен. – Пойдём-ка поищем нашего крылатого слона, а мама пока переоденется! – подмигнув, она несёт Сашку в детскую.

У меня не меньше получаса.

Светлая спальня впервые кажется мне пустой и холодной даже несмотря на по-летнему яркое солнце. Чёртов Хоффман со своими тайнами! Именно из-за него вместо томного наслаждения водой меня ждёт быстрый контрастный душ. Любимое домашнее платье и я занимаю кресло за столом, подогнув под себя ногу, и всё это – под аккомпанемент тревожных ударов набата в голове. Ноутбук прямо передо мной и впервые за восемь лет я собираюсь сделать то, за что обычно презираю всех книжных и киношных героинь.

Локатор – очень удобная функция. Боитесь за ребёнка-школьника? Семейный доступ решит все проблемы, отслеживая любое его перемещение даже с включенным телефоном. И не только его.

– Мама, смотли какой слон! – резко захлопываю крышку ноутбука, подхватываю сына на руки и сажу к себе на колени. – Мы его нашли!

– Вот это слон! – медленные, неповоротливые мысли не мешают рассматривать большую голубо-розовую кляксу с красиво прорисованными крыльями. До того, как устроиться няней, Александра Борисовна работала в музыкальной школе, учила детей рисовать. – Какой огромный!

– И с клыльями! – восторженно ёрзает Сашка.

– Точно! – беру его за руку и мы идём искать Александру Борисовну.

– Маме понлавился слон! С клыльями! – самодовольно заявляет Сашка, залезая на стул.

Для него уже накрыт ужин из овощей, куриного филе и компота в любимой кружке с котами из мультика.

– Конечно понравился! – она ловко, одним движением, закрепляет нагрудник и всовывает ему вилку в правую руку. – Такое чудо не может не понравится! Ешь.

– Александра Борисовна, вы можете остаться на ночь? – негромко спрашиваю у неё, пока Сашка увлечённо гоняет по тарелке запечёную морковь.

– Извините, Кира, сегодня не могу, – искренне расстраивается она, – но если вам ещё куда-то нужно, я посижу с Сашей до вашего прихода.

– Спасибо!

Местоположение Кирилла – на другом конце города от того самого Олимпийца, и мне понадобилось двадцать секунд, чтобы убедиться в правоте Хоффмана – бассейн действительно ремонтируют. С февраля.

Но мне удаётся выкинуть мысли о Кирилле из головы и вечер проходит замечательно. Мы втроём играем, рисуем и даже купаемся в четыре руки. И Сашка счастлив, ведь чаще всего с ним или я, или Александра Борисовна и почти никогда мы вместе. Потому что она подменяет меня в дни учёбы и в редкие отлучки, а остальное время мы отлично справляемся вдвоём. Читаю Сашке сказку тоже я, целую его на ночь и иду переодеваться.

– Не торопитесь, Кира, – кажется, что-то всё же отражается у меня на лице. Да и привычка уходить из дома на ночь не в моём характере.

– Я постараюсь побыстрее, – на ответную улыбку сил уже не хватает.

Я запрещаю себе думать пока жду лифт, спускаюсь в паркинг и иду к машине, но противное предчувствие плевать хочет на мои запреты.

Чёртов Хоффман!

С силой бью ладонями по рулю и пугаю сигналом возвращающуюся домой пожилую парочку. Каждому лет по семьдесят, но это не мешает им трогательно держаться за руки. Взмах рукой в качестве извинения и отчётливое понимание, что вряд ли удостоюсь такой верности.

Верность вообще понятие растяжимое. Кирилл стал моим первым и единственным мужчиной. Мы поженились через полгода после знакомства и за всё это время мне ни разу не пришло в голову обратить внимание на другого. Изменить мужу? Зачем? В нашем браке меня устраивало всё, и даже то, что временами мы ругались, сталкивались лоб в лоб. Но даже моей наивности не хватает, чтобы предположить будто Кирилл совершенно случайно оказался в простенькой гостинице на окраине города.

С парковки выруливаю решительно и с этим же настроем проезжаю через центр, останавливаясь перед обшарпанным невысоким крыльцом с говорящим названием «Надежда».

– Добрый вечер, – за стойкой симпатичный молодой парнишка. – Хотите снять номер?

– Здравствуйте, – даже сейчас мне не сойти за обманутую жертву, хотя в этот раз всё так и есть, – помогите мне, пожалуйста, – смотрю на бейдж и добавляю, – Андрей.

– Конечно, что случилось? – он – сама любезность, и я перегибаюсь через стойку, отвлекая его внимание на более приземлённые вещи. Пока ещё слишком неопытный и застенчивый взгляд всё же опускается к низкому вырезу футболки.

– Видите ли, мой молодой человек сказал, что уезжает за город, а его машина на вашей стоянке, – отпускаю на мгновение глаза, чтобы уже с робкой надеждой взглянуть на парня. – Помогите, Андрей! – выдавить слезу у меня не вышло бы при всём желании. – Я ведь с ума сойду, если не выясню!

– Но…

– Пожалуйста! – трагический шёпот на грани слышимости и он сдаётся.

– Имя, – негромко спрашивает Андрей, косясь на мои всё ещё самые несчастные глаза.

– Кирилл, – нервно прикусив губу, отвечаю ему, – тридцать три года, высокий, тёмноволосый, спортивный. На подбородке шрам размером с монету.

– Кирилл Самсонов, – то есть он ещё и номер на свою фамилию снял?! Настолько во мне уверен или считает полной идиоткой? – триста шестой номер.

– Люкс?

– Нет, – и Андрей кладёт передо мной ключи, заставив потерять дар речи – такого участия я не ожидала. Как и того, что в ответ на мой благодарный взгляд он накроет мою ладонь своей. – Он не стоит слёз такой женщины! – смущение всегда удавалось мне легко – я краснею на раз, и лишь у лифта на губах появляется злая усмешка. Олимпиец, значит?! Спасибо, Господи, что даже восемь лет назад у меня хватило ума подстраховать и себя, будущее наших предполагаемых детей!

Коридор третьего этажа полностью соответствует фасаду гостиницы – когда-то бежевые, а сейчас заметно выцветшие обои, холл с огромными кашпо и продавленными диванами, абстракции в рамках на стене. Не плохо и не хорошо. И это Кирилл! Который придирается даже к люксовым номерам пятизвёздочных отелей!

Дверь триста шестого номера ничем не отличается от других, но открывается бесшумно, без единого скрипа. Предбанник метр на полтора с зеркалом, отразившим блондинку с жёстким выражением ярких синих глаз, и стоны, в трактовке которых не ошибся бы и дурак.

Лизу я узнаю сразу. Не мешают ни томно-прикрытые глаза, ни комкающие дешёвую простынь ладони, и я прислоняюсь плечом к косяку, ожидая развязки. Кирилл трудится вовсю и сейчас его не беспокоят ни падение акций, ни набирающие обороты конкуренты. Мускулистая спина покрыта каплями пота, руки напряжены до предела, а протяжное: «Да-а!», гарантирует скорую кульминацию.

Меркулова, кстати, неубедительно симулирует, но Кириллу сейчас явно не до этого. Последнее: «Ли-иза!», он дёргается и падает на неё, а вместо стонов слышно лишь прерывистое дыхание обоих любовников. Можно уже и обозначить своё присутствие, но против воли я засмотрелась на его спину, действительно красивую, с не до конца зажившими следами ногтей. Моих.

Чёртов Хоффман! Хотя завтра я скажу ему спасибо. Может быть.

Сколько их было до и сколько после? Даже знать не хочу, но гадливое чувство никуда не делось, ощущаясь привкусом желчи на языке.

– Привет, – Меркулова судорожно дёргается, испуганно смотрит на меня паскудными карими глазами, а Кирилл застывает, не спеша поворачиваться.

– К-кира?! – заикающийся шёпот, родом с подмостков третьесортного театра.

– Заткнись, – она бесила меня и раньше, но сейчас вовсе воспринималась исключительно как дешёвая подстилка, не дороже застиранной простыни – уже не единственной свидетельницы супружеской измены.

В полной тишине Кирилл поднимается, натягивает трусы и только после этого поворачивается. Раскаяние? Стыд? Вряд ли это про того, кто в первую очередь ценит собственный комфорт.

– Кто?

– Тебя больше ничего не интересует?

Кир и Кира. Мы раним друг друга взглядами, словно обоюдоострыми кинжалами, и попадаем, оставляя в душах кровоточащие порезы. Когда-то я любила его до одури. Когда-то он пошёл ради меня на многое. Сейчас я не чувствую ничего.

Подбросив на ладони ключи от номера, я разворачиваюсь и выхожу.

– У вас… – Андрей осекается, когда я бросаю на стойку громко брякнувший ключ с пластиковым номером.

Дома меня ждёт сын.

Глава 3

– Кира, это вы? – шёпотом спрашивает Александра Борисовна и выходит в коридор. Её не смущает прекрасная звукоизоляция квартиры – опасаясь побеспокоить Сашку, вечером она всегда говорит еле слышно.

– Я, Александра Борисовна, – тёмный коридор скрывает выражение моего лица, – спасибо вам! Вызвать такси?

– Не нужно, – она отмахивается и я уступаю ей место у двери, – пока спускаюсь машина как раз подъедет. Завтра мне подъезжать к десяти?

– К девяти, если можете, – прошу её, прикинув, что до пар как раз успею заехать к Михаилу Германовичу.

– Хорошо, Кира, доброй ночи!

Хлопок закрывшейся двери становится отправной точкой моего безумия.

«Виски, Кола, королева танцпола!»*

Ред Лейбл для Кирилла слишком банален и дома водится лишь для меня. Как и Кола. Коктейль обжигает горло – обычно виски в нём далеко не полбокала. Прихватив бутылки, я падаю в кресло на балконе и устало откидываю голову на спинку.

Самоуничижаться? Глупо. Прощать ради мифического счастья ребёнка? Ещё глупее. И вся такая умная я делаю следующий глоток, а по щекам катятся первые горячие слёзы. Горькие, с привкусом предательства и лжи.

Когда мы познакомились Кирилл был подающим надежды специалистом в крупной торговой компании, мне было восемнадцать. Родители-филологи терпели его только потому, что надеялись на скорый конец нашего бурного романа, не ожидая, что тридцать первого декабря, за десять минут до боя курантов, он позвонит в дверь и рухнет на одно колено прямо в коридоре.

Свадьба не стала событием века – скромные посиделки в ресторане с его и моими родителями, и торжественное внесение меня через порог его съёмной квартиры. Первая брачная ночь стала ночью удовольствий и сумасшествий на грани, но нам было всё равно. А потом Кирилл озвучил то, о чём стоило бы договориться до опрометчивой свадьбы – он не хотел, чтобы его жена работала. Но я подчинилась и ежедневно готовилась к его приходу так тщательно, что профессиональным содержанкам и не снилось!

Правда, очень скоро мне надоело сидеть дома, а ещё через пару недель экскурсоводы местных музеев встречали меня как родную. Удивляя саму себя я втянулась, и долгие разговоры об истории со смотрителями музеев стали не прихотью, а насущной необходимостью. Спустя пару месяцев мне предложили написать статью в четырёхстраничную специализированную газету и я справилась. Начала брать редкие, но всё же заказы, которые с каждым разом получались всё лучше, и закономерно ждала приглашения в одну известную областную газету, но… Кирилла повысили, и из съёмной квартиры мы переехали в одну из самых дорогих новостроек города. Резкие перемены, ремонт, Сашка и я забросила журналистику во всех возможных смыслах.

Грустно чувствовать себя дурой.

Звонок прерывает ход моих мыслей. Неизвестный номер и безумная надежда, разбившаяся осколками с первыми звуками чужого голоса.

– Пьёшь? – голос Хоффмана не назвать весёлым и я вновь наполняю бокал.

– Пошёл к чёрту!

– Открой дверь, – быстрое уверенное заявление не позволяет сбросить вызов. Не доверяя ушам, уже слегка пошатываясь, я подхожу к двери.

– Жить надоело? – спрашиваю в трубку и слышу смешок.

– У меня с собой виски и Кола, – так себе аргумент.

Тем более, что возникает закономерный вопрос об источнике его информированности, учитывая, что я ни разу не пила в компании одногруппников. А идеальный Хоффман, в белоснежной рубашке и брюках, продолжает стоять под моей дверью.

– Иди к чёрту, Гриша! – ласково посылаю я и отключаюсь, чтобы вернуться на балкон.

Панорама ночного города завораживает разноцветными огнями, фарами машин, проносящихся по пустой улице, и особенно ярким ощущением одиночества. Как хорошо, что перед свадьбой я предложила Кириллу составить брачный договор и он, смеясь, согласился. Со счастливой улыбкой уверяя, что разделит всё своё имущество пополам и без этой бумажки. Потому что не знает больше таких, как я. Потому что отдаст за меня жизнь. Потому что любит.

Опёршись о перила, я вдыхаю полной грудью прохладный летний воздух, даже в городе отдающий сладковатым ароматом цветов и полевых трав. Буквально позавчера мы занимались любовью на этом балконе, задыхаясь в объятиях друг друга.

Всё ложь!

О том, что с моим воспалением желудка стоило поесть перед тем, как пить, я вспоминаю слишком поздно. Приступ тошноты накрывает внезапно, когда я выбрасываю пустые бутылки в ведро и скручивает над раковиной, вырывая из глубин моего тела алкоголь вперемешку с желчью, болью и слезами.

Ведь я всё ещё его люблю! Невозможно остыть за несколько часов, но крик застревает в горле. Мой сын, моё солнце, моя единственная радость. Он не увидит моих слёз и даже тени от них не появится на моём лице. Надсадный царапающий кашель сотрясает всю меня, приглушённый обеими ладонями. Спазмы прекращаются, глубокие судорожные вдохи и выдохи помогают прийти в себя, и я выпрямляюсь, не обращая внимания на боль в горле.

Последний раз, когда меня рвало, Кирилл бережно придерживал меня за плечи, убрав волосы за спину. Токсикоз вообще штука мерзкая. Зато сейчас распущенные светлые пряди распространяют жуткий запах содержимого моего желудка. Душ и спать. Вот то, что мне по-настоящему нужно. И Сашка. А весь остальной мир может катиться по известному Хоффману адресу.

Глава 4

– Мама! Доблое утло! – крик в ухо и прыжок на живот будит мгновенно.

На одних рефлексах удерживая Сашку от падения, я переворачиваюсь с ним вместе, перекладывая его на середину огромной кровати, и, пока он заливисто хохочет, открываю глаза.

– Доброе шестичасовое утро, – против воли вырывается обречённый стон, но маленький энергичный смерч двух с половиной лет плюхается поперёк груди, организуя мгновенную побудку.

– Хочу куфать кафу! – требовательно заявляет моё персональное чудо и желудок согласно урчит. Он всё ещё помнит вчерашние подвиги.

– Кафу, так кафу! – фыркнув, соглашаюсь я.

С Сашкой на руках я ставлю молоко и пока мы умываемся, смеясь и брызгаясь, оно успевает залить половину плиты.

– Не будет кафы? – расстроено возит он ложкой по столу, пока я пытаюсь быстро стереть следы первой неудавшейся попытки.

– Ещё как будет! – вскоре молоко долито, успешно доведено до нужной температуры и через пятнадцать минут готовая каша лежит у нас в тарелках.

– Голячо! – хнычет сын.

Тот самый, который минуту назад не мог ждать, требовательно стуча ложкой по столу. Ещё бы не горячо! Быстро переливаю овсянку в плоскую тарелку, дую и ставлю перед нетерпеливо ёрзающим Сашкой его любимое блюдо.

Александра Борисовна приходит в половине девятого. Услышав характерный звон открывающих дверь ключей, я замираю с тушью в руках, плохо понимая как мне вести себя с Кириллом при сыне, но раздаётся её: «Доброе утро!», и Сашка срывается с кресла, в котором до этого перебирал мою косметичку.

– Доброе утро! – закончив с глазами, я выхожу из спальни.

– Удалось выбраться пораньше, – обнимая Сашку, весело признаётся она, – в поликлинике практически не было очереди!

– Александра Борисовна, давайте мы запишем вас к хорошему кардиологу! – уже в который раз предлагаю я ей. – У Кирилла есть замечательный знакомый – мастер своего дела! – я осекаюсь, но Александра Борисовна не замечает мою заминку. Или делает вид. Не удивлюсь, если ей давно известно о том, свидетельницей чего вчера оказалась я.

– Кира, поверьте, в моём возрасте уже ни один мастер не поможет! – смеётся она. – Ну, что вы сегодня делали? – обращается она к Сашке.

– Ели сголевшую кафу! – торжественно признаётся он, а я иду собираться.

Глаза накрашены сильнее, чем обычно, на мне – чёрные джинсы, чёрная футболка и часы на тёмном кожаном ремешке. Lady in black. Долго изучаю собственное отражение и иду переодеваться – чёрта с два я обрадую Меркулову и Хоффмана траурным видом!

– Александра Борисовна, я убежала! – через пятнадцать минут я заглядываю в детскую и ловлю в объятия сына.

– Плиходи быстлей! – шёпотом просит он. – Мы тебе слона налисуем!

– Обязательно, мой хороший! – крепко целую его и, махнув няне, выхожу.

Михаилу Германовичу я позвонила ещё вчера, сидя в машине перед «Надеждой», со сведёнными судорогой пальцами и ощущением краха своего персонального уютного мирка. Давний знакомый моих родителей, он находился на связи практически круглые сутки и именно Михаил Германович составлял наш с Кириллом брачный договор.

– Кира! – он сам выходит навстречу, как только секретарь сообщает о моём приходе. – Здравствуй! – на правах старшего он по-отечески целует меня в лоб.

– Доброе утро, Михаил Германович! – моему голосу ощутимо недостаёт его жизнерадостности. – Извините, что побеспокоила вас так рано! – официально он работает с десяти, но в это время я уже должна быть на парах, поэтому мне пришлось воспользоваться хорошим его ко мне отношением.

– Брось, Кирочка! – приобнимая за плечи, Михаил Германович провожает меня в кабинет. – Ты же знаешь, я здесь ежедневно с восьми до восьми, – усадив меня в кресло, он устраивается за столом. Вышколенная секретарь бесшумно приносит поднос с кофе и конфетами, также незаметно исчезнув. – Так что случилось? Признаться, вчерашний твой звонок оставил больше вопросов, чем ответов.

Говорить об этом оказалось неожиданно трудно и чашка с кофе помогает занять руки на долгие две минуты, во время которых Михаил Германович молча ждёт моих слов.

– Мне нужен развод, – на выдохе признаюсь я, поднимая на него глаза.

После не следует ни грома, ни молний. Михаил Германович даже позы не меняет, продолжая смотреть на меня с вежливым интересом.

– Ты в этом уверена?

– Абсолютно, – отставив кофе, я переплетаю пальцы перед собой.

– Как скажешь, Кирочка, – он быстро пишет несколько слов в раскрытом ежедневнике. – У вас же есть ребёнок?

– Саша, два с половиной года, – подтверждаю я и Михаил Германович хмурится.

– Напомни-ка, когда заключали контракт?

Даты, статьи, сроки, документы. Порой именно так разрушается устаканенный привычный мир. Так себе выход из зоны комфорта.

Следующие полчаса мы проводим плодотворно, обговаривая все нюансы будущего бракоразводного процесса.

«– А чего бы ты мне не простила? – моя голова лежит на его коленях и Кирилл нежно перебирает пряди волос.

– Я не прощу измену, Кир. Никогда»

Не думала, что это случится и с нами. Правда, и совместной старости я тоже никогда не представляла. А вообще, многие ли задумываются о том, как через сорок лет будут гулять в парке под ручку с мужем? Хороший вопрос, но я точно не в их числе.

До начала пары остаётся пятнадцать минут и я нажимаю на газ, радуясь, что университет недалеко. Но всё равно опаздываю.

– Извините, – к концу курса только-только начали появляться профильные предметы и этот, к счастью, не является ни одним из них, – можно?

– Проходите, Самсонова, – Разумовская приглашающе машет рукой и продолжает лекцию.

Четыре пары истории подряд могут усыпить кого угодно, но волевая ироничная преподавательница вносила немало оживления в свой предмет. Поток из пяти групп не оставил ни одного приличного места и либо я сажусь с Хоффманом на второй ряд, либо иду в самый конец. Естественно, я поднимаюсь по ступеням римской аудитории, но это не избавляет меня от его навязчивого внимания, после вчерашнего отчётливо отдающего подлостью.

– Как ты? – он присаживается передо мной на парту, чего никогда не позволял себе раньше. Решил, что с горя я кинусь в его постель?

– О чём ты, Хоффман? – я не прячу глаза под солнцезащитными очками и любой, в том числе и Меркулова, может попытаться поискать на моём лице признаки ночной истерики.

– Со мной ты можешь поделиться, – он склоняется ко мне, бережным и лёгким движением заправляет прядь волос за ухо, напрочь игнорируя сотню вытаращившихся на нас студентов.

Голос звучит на зависть любому психотерапевту – такой же ласковый и внушающий доверие. А со вчера Гриша заметно осмелел!

– Пошёл к чёрту, Хоффман! – его не берёт ничего – ни мой снисходительный тон, ни ядовитая насмешка в глазах.

– Брось притворяться, Кира, – он всё ещё пытается вызвать меня на откровенность под злобными женскими взглядами половины потока, – я могу помочь! – честное слово, он подставился сам!

И я не могу сдержаться – выразительно осматриваю его с головы до ног, задерживаю снисходительный взгляд на ширинке, и подаюсь к нему.

– Помоги сам себе, Гр-риша, – после томного шёпота издевательский смешок был ещё более уничижающим.

Как и то, что мои слова слышат практически все – в момент оглушающей тишины после звонка о начале пары.