Kitobni o'qish: «Онюшка», sahifa 2
Глава 2
Вечером Ольга что-то долго объясняла мужу, а тот только крякал и поглаживал усы. Онюшка догадалась, что говорит мать про дядьку Петра, и про то, что сказала ей про него Онюшка. Потом Иван вполголоса уже долго что-то втолковывал отцу, и они уже вдвоём на другой день отправились к Петру и Наталье. Что там было – неизвестно, но после этого Ольга приготовила настойку, которую передала Онюшкиной крёстной. Наталья плакала, благодарила ятровку, пыталась даже руки целовать.
– Да что ты, – сердилась Ольга, – если бы ты не молчала столько лет, что Петька твой слаб, как мужик, давно бы люльку качала. Онюшку благодари, это она углядела.
На Покров стало заметно, что Наталья в тягости. Она округлилась, ходила неспешно, переваливаясь, словно утка, а лицо её светилось тихой радостью. Онюшке крёстная подарила атласные ленты, синие и зелёные, девочка давно научилась плести косы сама и вплетала ленты в волосы перед настенным зеркалом.
***
Зима была снежной, за околицей, на крутом берегу реки, большие ребята залили горку. Онюшке дед Афоня смастерил деревянные санки, и она вместе с подругами Лоркой и Домашкой по очереди катались с этой горы, доезжая почти до самой проруби. Домой подружки возвращались в обледеневших варежках и валенках, даже края длинных шерстяных юбок покрывались сосульками.
Бабка Маланья ворчала, раздевая румяную Онюшку вечером и развешивая мокрую одежду в чулане за печью для просушки. Онюшка бабаню не боялась, она давно нашла способ, как к ней подластиться. Вечером тихонько залезала к Маланье на полати и там лечила ей больную спину, накладывая руки на больное место, которое Онюшка виделось расплывчатым алым пятном под кожей. Постепенно под Онюшкиными руками пятно уменьшалось, а потом и вовсе исчезало, и бабка, блаженно жмурившая глаза, тут же засыпала. А Онюшка сползала с печи и потихоньку над ведром сливала на руки холодную воду, так её научила делать мать.
***
На Благовещение погода выдалась холодная и пасмурная, ветер швырял крупку снега в замёрзшие окошки, словно и не было перед этим солнышка и теплых деньков. Онюшка почти целые дни просиживала на тёплой печке, читая большую иллюстрированную книгу, под названием «Живчик, или мальчик на колесе без тормозов», которую привез ей с ярмарки отец. В книге описывалась жизнь шустрого мальчика-сироты, которого богатый доктор взял из приюта на воспитание. Онюшка читала книжку не в первый раз, но каждый раз она переживала за добросердечного сироту и вздыхала с облегчением, лишь перевернув последнюю станицу книжки.
Стемнело быстро, после ужина она вновь забралась на печку, и, угнездившись возле тёплого бока бабани, Онюшка вскоре заснула. Среди ночи в окно резко застучали, Иван отворил входную дверь, с кем-то недолго поговорил и вернулся в избу. Сквозь сон Онюшка слышала, как бабушка сползла с печи, о чем-то тихонько пошепталась с Ольгой, а потом они обе оделись и ушли.
– Папаня, – испуганно позвала Онюшка. В темноте ей вдруг почудилось, что она осталась в избе одна одинёшенька.
– Здесь я, спи. – Отозвался отец. От звука его голоса страх сразу испарился, Онюшка завернулась в лоскутное одеяло и вновь уснула.
Проснулась она от громких голосов. Мать что-то весело рассказывала сидящим за столом отцу и деду, а бабушка Маланья тем временем достала из шкафчика темную четырёхгранную бутылку. Онюшка знала, что в ней хранит вишнёвую наливку. Старуха разлила рубиновую жидкость в стаканы, деду и отцу по половине, себе и Ольге – по маленькой стеклянной рюмочке.
– Ну, за Наталью и внучку! – Произнёс дед Афоня, и взрослые, чокнувшись, выпили.
Иван и отец до дна, Ольга и Маланья лишь пригубили.
– А мне, мне! – Онюшка скатилась вниз по лесенке.
– Рано тебе ещё, – Ольга обняла дочь. – Радость большая у нас, Наташа дочку родила сегодня ночью. Любушкой крестить будут.
– Аа-ах, – всплеснула радостно руками Онюшка. – Мама, а когда на Любушку посмотреть можно будет?
– Сегодня и посмотришь, вот позавтракаешь, а потом и сходишь к крёстной, да смотри, не надоедай там.
***
– А, крестница, – обрадовался Онюшке дядя Петя, – на маленькую пришла посмотреть?
Онюшка кивнула
– Ну, проходи, проходи, ты своя, тебе можно, не сглазишь.
Онюшка на цыпочках подошла к подвешенной к потолку люльке. Наталья полулёжа тихонько её покачивала. Онюшка остановилась, немного не дойдя и, вытянув шею, попыталась заглянуть в люльку.
– Подойди, не бойся, – приветливо улыбнулась ей крёстная. – Смотри, какая красавица Любушка у нас.
Онюшка подошла к самой люльке и взглянула на новорожденную. Та спала, посасывая нижнюю губу. Лицо у девочки было сморщенным, и совсем некрасивым. Вдруг она закряхтела, завозилась, лицо Любушки покраснело, она открыла беззубый рот и заорала неожиданно басовито и громко.
– Проголодалась, моя маленькая, – лицо тети расплылось в ласковой улыбке, – сейчас я тебя покормлю.
Наталья взяла дочку на руки, спустила рубашку с плеча и выпростала большую белую грудь.
Любушка закрутила головой в поисках соска и, ухватив его, стала, пыхтя, сосать.
Это было уже не интересно, и Онюшке захотелось уйти. Она тихонько стала пятиться к двери.
– Ты приходи Любушку нянчить, когда немного подрастёт. И, Онюшка, спасибо тебе. Кабы не ты, не было бы у меня такой чудесной дочки.
***
– Мама, а я, когда народилась, такая же сморщенная и некрасивая была как Любушка? – пытала Онюшка вечером мать.
Ольга рассмеялась и прижала к себе дочку.
– Ты у нас родилась сразу красовитая, чисто королевна, скажи, отец?
Иван подмигнул дочке и, ухватив её своими сильными руками, подкинул высоко-высоко, до самого потолка.
Онюшка испуганно взвизгивала, а внутри неё всё замирало от счастья, такого огромного, что его хватило бы на весь мир.
***
Одиннадцатый годок Онюшке пошел. Подросла, вытянулась. Иван с ярмарки штуку ситчика нарядного привез, Ольга нашила обновок: свекрови и себе новые юбки и кофты, свекру да мужу – рубахи, а Онюшке – сарафан длинный и кофточку белую, ворот у которой крестом вышила. А из лоскутков куклу смастерила для Онюшки, волосы из кудели приделала. Глаза да рот карандашом химическим девочка сама нарисовала.
Вдруг вскочила Ольга, рот ладонью зажала и во двор выбежала. Стошнило ее. Отдышалась, вернулась в избу:
– Онюшка, давай отложим шитво, нехорошо мне, видно, съела чего-то.
А дочка головой покачала.
– Маманя, у тебя в животе клубочек мерцает живой. Как у Зорьки нашей, когда она теленочка ждала.
Обмерла Ольга, а потом радостью озарило: подтвердила дочка то, во что сама поверить боялась. Затяжелела она опять, наконец.
Беременность на этот раз протекала трудно. Середина её на жаркие летние месяцы пришлась. Ольге было плохо, голова кружилась, ноги отекали, низ живота постоянно ныл. Свекровь хоть и ворчала, но всё же оберегала невестку от тяжелой работы. Оставила ей только домашние дела: тесто замесить, корову подоить. А уж в огороде Маланья сама справлялась, да и Онюшка была бабушке в помощь.
Вечером перед сном Иван прижимался ухом к уже заметному животу жены, слушал, как толкается ребенок изнутри, улыбался:
– Парень, должно. Вон как пинает. Наследника родишь, Зимина.
Ольга вздыхала:
– Скорей бы уж, тяжело мне, устала я.
А Онюшка слушала и обижалась:
–А я не ваша, что ли? Не Зимина? Ты, папаня сам говорил, что я вся в тебя пошла характером.
– Да наша, наша, – смеялся отец. – Только ты замуж упорхнешь и мужнину фамилию примешь. А сынок-то продолжателем рода будет.
– Не пойду я замуж, не нужен мне никакой муж. Вон у Фёклы соседской муж дерется, колотит ее почем зря. Вся побитая ходит.
– Мы тебя за хорошего отдадим, он бить не будет, а будет тебе ситчики нарядные покупать, да пряники печатные с леденцами сахарными, – улыбался в усы отец, а мать весело смеялась.
– Ну, если не будет драться, тогда я ещё подумаю! – решила Онюшка.
А отец с матерью ещё пуще хохотали над дочкой.
***
В конце июля Онюшка услышала в разговорах взрослых слово «война», а чуть позже – «мобилизация». Ольга опухла от слёз: Иван получил призывной листок, и его, вместе с другими призванными односельчанами, на днях должны были отправить в уезд, а уж оттуда эшелоном на эту самую треклятую войну. Большинство призванных крестьян и не помышляли о том, что бы найти причину и остаться дома. Но были и такие, которые рубили себе пальцы на руке, становясь негодными к призыву.
В уезде призывникам выдали обмундирование, Онюшка увидев, едва узнала своего отца. Вместе с матерью они приехали в уезд, что бы проводить Ивана на фронт. Каким-то образом Ивана отпустили ненадолго из казармы, и они все втроём зашли в фотоателье под названием «Барканов и сын».
Фотограф усадил Ивана и измученную дорогой Ольгу на венские стулья, а Онюшку поставил по правую руку от отца.
Фотокарточку, которую спустя неделю привез дед Афоня из уезда, оправили в деревянную рамку, накрыв стеклом, и она теперь висела на стене в передней. Мать и отец на фотокарточке были строгими и чужими, а уж себя Онюшка и вовсе не узнавала. Ей казалось, что это новая икона, и иногда она украдкой крестилась на неё.
***
В начале сентября Онюшка с матерью собирали на лугу травы, цветущие ранней осенью.
– Смотри, это донник. Видишь, сколько пчел да шмелей на нём. Из донника лечебный мед получается душистый. Вот мы сейчас с тобой нарвем веточек с цветами и насушим в тенечке, а потом дедушке отдадим. Он в табачок добавит – и будет ему вкусно и полезно.
– Мама, польза-то какая от донника дедане?
–У него кости болят, а покурит с донничком табачок, и отпустит боль.
Ольга вдруг охнула, присела, схватилась за живот.
Онюшка тревожно закружилась возле матери:
– Мама, мамочка, как тебе помочь?
– Беги за дедом Афоней, скажи, что рожаю.
Ох, как бежала девочка, как птица летела. Заскочила во двор, там дед косу правил.
– Деданя, скорей! Мамка на лугу рожает!
Коса в сторону отлетела, вскочил Афанасий, кобылу вывел, седлать было некогда, без седла поскакал.
Онюшка в избу забежала.
– Мама рожает! Деданя на конике поскакал к ней.
Бабка ухват уронила.
– Рано ей ещё… О, Господи… Надо за повитухой бежать.
Свёкор Ольгу на руках занёс в дом. Она не кричала, лишь стонала, закусив губу до крови.
– Больно… больно…
– Потерпи, сейчас Авдотья придет, она поможет,– Маланья суетилась, грея воду в большом чугуне.
Повитуха Авдотья, высокая костлявая старуха, пришла быстро. Выгнала деда да Онюшку из избы во двор: нечего мешаться. А девочке так хотелось матери помочь! Чуяла она, что неправильное что-то с братиком происходит, знала откуда-то, что точно, братик у мамы в животе, и знала, что сможет им помочь. Но кто ж её, соплюшку, пустит к роженице?
Темнеть уже стало, а Ольга всё мучилась. Уж и все двери отворили, все узлы развязали, все замки разомкнули.
– Ногами идёт… – Причитала повитуха. – Смогу ли развернуть? Богородица, Заступница, спаси и сохрани!
Наконец раздался плач младенца.
– Слава тебе, Господи, – перекрестился дед, – родила.
На свет появился мальчик, как и предвидела Онюшка, маленький, но крепкий. На девятый день его окрестили Федором. Молоко у Ольги не пришло, да и сама она от родов не оправилась. После крестин принесли ей сына, она взглянула на него и слезы потекли по щекам.
– Без меня ты, кровиночка, расти будешь.
Онюшка услышав это, подошла к лежащей матери:
– Мама, ты ж не умрешь, правда?
– Что ты, дочка, конечно нет. Немножко поболею и встану.
Бабушка забрала Федюшку и увела девочку от больной матери.
– Сходи к Петру за козьим молоком. Мальчонка то голодный, – велела Маланья Онюшке.
Дядя Петя держал пару коз молочных. Теперь утром и вечером ходила Онюшка к нему за молоком для братика. Онюшкина крёстная, добрая полная тетка Наталья, уже поджидала племянницу. Отдавая бутыль молока, заткнутую свёрнутой бумажкой, спросила:
– Как там мамка? Легше ей?
Онюшка мотнула головой:
–Лежит пока. Но она встанет, обязательно скоро встанет. Она мне обещала.
– Дай то бог, – печально вздохнула Наталья. – Дай то бог.
Дома Онюшка налила молоко в маленький рожок, заткнула его тряпицей, подержала за пазухой, что б оно согрелось, и стала братца кормить. Тот насосался молока и уснул в зыбке, и Онюшка рядом уснула. И приснился ей сон расчудесный, будто гуляют они с матерью по лугу. И рассказывает ей мамка про травы и цветы:
– Смотри, Онюшка и запоминай. Когда меня не будет, это тебе пригодится.
– А где ты будешь? – Удивилась Онюшка.
Ольга не ответила, грустно улыбнулась и пошла всё дальше, и дальше, растворяясь в солнечном свете.
– Маманя, я с тобой, подожди! – Девочка пыталась догнать, а ноги не слушались.
– Федюшку береги, – доносится Ольгин голос, – теперь ты за него в ответе.
Проснулась Онюшка от детского плача. Утро раннее, а в доме люди чужие. Батюшка отец Александр из горницы вышел.
Услышала она обрывки разговора: «успел… соборовал…».
Схватила братца на руки, хотела к матери прошмыгнуть, а дед не пустил.
– Куды? Не ходи, нельзя.
– Мы к маме, пусти, деданя.
– Нету мамки больше… – всхлипнул дед.
– Как это нету? А где ж она?
– Померла Ольгушка, царствие ей Небесное. Сиротки вы теперь. – И он заплакал, не стесняясь слёз.
Онюшка замерла, оглушённая новостью. Федюшка зашёлся в плаче у нее на руках. Мокрый и голодный.
«Береги Федюшку, ты за него в ответе», – вспомнила она сон.
Смахнула слезы, и совсем по взрослому сказала деду:
– Надо мне Федю покормить да помыть.
***
Через несколько дней после похорон матери дед подозвал Онюшку к себе.
– Сядь рядом, поговорить с тобой хочу.
Девочка послушно села.
– Не тяжело ли тебе с Федькой? Наталья просит мальчонку им отдать на воспитание, вместе со своей дочкой Любушкой будут рОстить, разница у них небольшая в возрасте.
– Не отдам, – насупилась девочка. – Я мамке обещала, что не брошу братишку. Да и бабаня мне помогает.
– Ну, хорошо, – Дед неловко погладил внучку по голове, – совсем ты большая стала.
Потом полез за пазуху, достал узелок, положил на стол и бережно развязал:
Золотыми искрами сверкнули янтарные бусы.
– Мамины, – Онюшка погладила рукой бусы. – Она мне говорила, что когда время придет, они будут моими.
– Вот и пришло оно, это время, – вздохнул Афанасий, – ты у Федьки теперь вместо мамки, тебе и носить, Ольга сама их сняла и велела тебе отдать. – Старик надел янтарную нитку внучке на шею. Камешки словно прильнули к телу, согрели её.
– Как мама обняла, – прошептала Онюшка.
– Носи их, за нее и за себя. – Дед поцеловал внучку в русую макушку и вышел из дома.
Онюшка посмотрела в зеркало и сама себя едва узнала: из зеркала на неё смотрела почти взрослая девушка.
«Мамочка, ты всегда теперь будешь со мною», – подумала Онюшка, притронувшись к бусам.
Руки ощутила приятное тепло и легкое покалывание.
