Kitobni o'qish: «Одноклеточный»

1. Суббота

Мне нравятся сумерки, скрывающие моё уродство. Чем раньше они наступают, тем лучше. Но в нашем городе лето долгое, а солнце торчит на небе как приклеенное, почти не двигаясь.

Так что лету я предпочитаю зиму, и каждое утро после солнцестояния гляжу на пыльный цифровой календарь над кроватью и высчитываю, на сколько минут и секунд будет короче наступающий день. Всегда получается минута, а с секундами у меня путаница. А до двадцать первого июня этой полоски с цифрами для меня не существует. То есть я смотрю мимо неё, сразу вверх, и тщательно запоминаю дату. Вот как сегодняшнюю: пятнадцатое ноября.

Признаться, с математикой у меня в школе была проблема. По другим-то предметам – прикладная генетика, программирование роботов, культура устной речи и так далее, я хорошо учился, то есть не хуже прочих. Пока слушаю, все понятно, просто прозрачно до удивления, а как вижу на бумеле цифры, то словно отталкиваюсь от них или придумываю, что бы они могли обозначать. Скажем, пятёрка – это число пальцев на руке, и что с рукой станет, когда поделишь её на два. И как делить, вот ещё в чём вопрос – вдоль или поперёк? И так далее. Пока об этом думаешь, время и вышло, пора скидывать решение на лэптоп учителя, а что там скидывать, кроме пустой страницы? Мне наш участковый врач, вечно пьяный, в детстве часто говорил: «Егор, ты дитрана, что ли, облопался? Все признаки изменённого мышления». По-моему, он всё-таки мне не верил, вечно ведь у него разные психи с нашей улицы толклись – кто на химии какой сидит, кто сетевыми глюками мается, а бывают и грибники, что на Полосе пасутся. Видел же мой чёрный паспорт, а всё равно почему-то не верил. Наверное, у него самого мышление сдвинулось в наркоманскую сторону. Если бы удосужился как следует мой ген-паспорт изучить, то узнал бы, что у меня не изменённое мышление, а замедленное. Но ему, врачу то есть, всё равно было. В том квартале, где мы жили до переезда в свой дом, ещё не такие случаи бывали.

Так вот, одно время я не брился, растил волосы на щеках, потому что подглядел в городском аквариуме, как растут водоросли. И как между ними шныряют искусственные рыбы. Одни большие, как человек, другие совсем маленькие, но зато разноцветные. Некоторые рыбки светились, потому что их с медузами скрестили.

Я внимательно прочитал все таблички на стекле, ещё раз запомнил названия рыб и отыскал каждую в толще воды. «Ещё раз» – потому что я уже запоминал их в когда-то, только забыл. Только про морского котика и облезлого пингвина я хорошо помнил, как они называются.

Я глядел, как рыбы мечутся в разных подводных кустах, а те только плавно шевелятся где-то внутри. Кончики водорослей почти при этом не двигались. «Эге, – подумал я тогда. – Если я стану с бородой, то никто не заметит, что у меня шея тоже волосатая». Странная идея, правда? Но тогда показалась мне стоящей. Просто у меня ген Леф-1 мутировал, и на всём теле повышенная волосатость, особенно в паху и на груди. Даже на спине волосы растут, только не густо. Кроме Леф-1, ещё несколько генов нарушено, вот из-за них-то я к болезни Альцгеймера предрасположен и мышление замедленное.

Зимой и ранней весной кожа у меня светлая, будто природная желтизна вовсе на ней не держится, а глаза широко распахнуты, как у героя манга. Словно я вечно в удивлении. Папаша считает, что у меня атавизм. Где-то в Инете передачу поймал, про генетическое оружие – дескать, лет сорок назад террористы вывели штаммы особо стойких вирусов и заслали их к неверным. К нам в южные Курилы их тоже много попало. От вирусов этих и вымерли белые люди, потому что стали бесплодными. А мне, значит, передалось их тяжёлое наследие, в форме моего уродства. От этого же, мол, и в мозгах неполадка. Про бесплодие он промолчал, а я и спрашивать не стал. Мне вообще про девчонок трудно говорить, потому что я чувствую, как они меня боятся. Только Урсула ко мне обыкновенно относится, но она сама страшная, к тому же будущий учёный и работает с мутантами в нашем зоопарке. Странная, короче. Она же наполовину айна, а наполовину нихонка, поэтому работает изо всех сил. Полукровкам на нашем острове трудно, везде на них подозрительно смотрят.

Вообще-то я тоже такой, только мать у меня не чистокровная айна, у неё дед русский был.

Недавно, когда от монстра и мартышки в моём секторе детёныш появился, её чуть не отстранили от работы. Приехали светила генетики из Токё, хотели увезти нашу сенсацию. Но её университетское начальство встало горой, и островная куяксё помогла – охота разве такой источник будущей прибыли терять? Так мне потом Урсула объяснила. Но она всё равно думает, что долго так не протянется, не дадут ей тут работать. «Слишком дорого он стоит, – сказала она. – Дороже твоего лечения в сто раз, Егор. Они пока просто не знают правильной цены этому зверьку». Знают или нет, а никакую информацию из лаборатории стало невозможно вынести, когда у нас это пополнение случилось. И тем более передать через спутник. Университет бонзам из Токё пообещал – и усиленную охрану на весь компьютерный комплекс поставил, блокировки всякие хитрые.

Так вот, выросли у меня волосы, бакенбарды и борода, и усы тоже, долго росли. Умываться, конечно, неприятно, и такое чувство, будто в них микробы зудящие поселились. Всё время чесаться хотелось и за бороду себя щипать. И что же? Ещё страшнее стал, меня даже директор зоопарка к себе позвал и сказал, что я посетителей распугиваю. Мол, они принимают меня за маньяка, переодетого в форму сотрудника. Велел сбрить «эту гадость». Я уже и сам подумывал. Ничего моя борода не скрывала, как был урод, так и остался. Рыбы в аквариуме меня просто надули.

Но вообще-то, если честно, я с самого начала не верил, что у меня получится с бородой. И рыбы тут ни при чем, будь они хоть самые натуральные иваси, из русской банки.

Из зоопарка я выехал как обычно, в десять часов вечера – в это время светофоры ещё работают, а машин на улицах уже мало. Хотя всё равно сплошняком идут, конечно. У меня старый отцовский «хорнет», десять раз битый. Вся электроника в нём давно вылетела, кроме полицейского чипа. Его каждый год меняют. Завёл на шесть тысяч оборотов, и можно не беспокоиться, что занесет заднюю шину. Бугры и колдобины от грузовиков в моём районе – а я рядом с портом живу, в одном квартале от бухты – ему нипочём. Вообще-то мне на кибертране было бы удобнее ездить, и тратился бы меньше, но мне там не нравится, особенно по вечерам.

Как я в зоопарке оказался? Это всё из-за паспорта – пошёл, куда взяли. Никакой страховщик с таким паспортом не станет связываться, а без страховки разве куда устроишься? На хорошее место, я имею ввиду. Но я рад, что нашёл эту работу, потому что мне нравятся живые существа – их только у нас и встретишь. Я спросил как-то у матери, почему мне не проделали генную терапию, когда я ещё в утробе сидел, но она промолчала. Это я потом понял, что тогда наша семья была ещё бедная, дома ведь своего у нас не было.

А отец сказал, будто передачу по голику вёл:

– Неравенство – неизбежная данность человеческого общества. Кто-то слишком умный, кто-то хитрый, а ты сильный…

«И тупой», – добавил бы я сейчас. Можно вообще-то упорядочить свой геном, но мне бы пришлось лет сто на операцию копить. И ещё мнё с коллегами в зоопарке повезло. Кроме Урсулы, я с Давидом общаюсь, когда время есть или в нашей кафешке встретимся, во время перерыва на обед. Сегодня мы с ним интересно поговорили. Вообще-то он в другие дни работает, чередуется со мной, а в остальное время от скуки появляется, и чтобы бонусы у начальства заслужить. Особенно в последнее время часто стал приходить, когда у моего «подопечного» монстра детёныш родился.

– Истинная вера человека не там, куда он идёт, когда ему плохо, – сказал Давид, – а там, куда он идёт в хорошем настроении. Вот ты во что веришь в этой жизни, Егор? Сначала нужно сделать так, чтобы у тебя внутри наступила гармония. Вот ты куда идёшь, когда тебе хорошо?

– В бар, – ответил я. – Мне тут нравится. Или опять к животным, робококов проверять.

– Вот и вся твоя вера! Посидеть в тепле и послушать музыку, глядя в свои сёнэн-манга! Хентай бы уж тогда покупал, как взрослые люди… А чего ты хочешь на самом деле? Вот подумай толком и скажи.

– Гены вылечить, вот чего я хочу. Будто не знаешь?

Давид в секторе для нормальных животных работает. То есть которые раньше назывались домашними, когда их ещё в домах держали, и некоторых «диких» вроде ворон, которые уцелели. Сейчас у него какие-то с ними проблемы, то ли инфекция, то ли просто бесятся. Сиамские кошки стали шерсть на себе жевать, а остальные мочатся где попало и дерутся. Попугаи вообще себе и друг другу перья вырывают, скоро совсем голые станут. С собаками тоже беда. Вот ему и подсунули руководство, как их надо методом поощрения, и так далее, лечить. Это не считая разной химии, но таблетками штатный ветеринар занимается и ещё Урсула.

По-моему, Давид из руководства учительских замашек нахватался.

– А вот это уже называется комплексом неполноценности, дружище. И если ты хочешь излечиться, то это ошибка, ведь иначе ты не заговорил бы со мной о своём истинном желании! А значит, так никогда и не попал бы на правильный путь. Знаешь, с какими запросами ко мне обращаются? Ха! Просветление, Истина… А начнёшь копать – им потрахаться не с кем. Вот Урсула, например.

– А что Урсула? – насупился я.

– Давай ты будешь моим учеником? – не услышал меня Давид. – Тансегрити займёмся. Это особые упражнения индейских магов, физические и дыхательные. Вслух Годдарда почитаем. Только ты называй меня не учителем, а по-мексикански – нагвалем.

Я пожалел, что оставил своего толмача в ангаре для робококов. Сразу два незнакомых слова! А ещё мне стало приятно, что такой необычный человек, как Давид, спустя всего месяц после знакомства делает мне такое предложение. Вообще-то он, как говорит, «представитель контр-культуры» и не признаёт психоделиков, а это настораживает. Он и меня считает таким же – мол, я уже почти достиг чистоты сознания, осталось только лоск навести. И работает он с нормальными животными, а не с мутантами, как я. Директор сказал, что обычные звери меня бы испугались. Или наоборот, избрали бы вожаком, и тогда я поднял бы восстание животных.

Пока я думал, Давид копался в бесплатных фруктах и выуживал шкурки. Они скопились на дне корзинки. Он бросал их в пакет, уже наполовину забитый всяким пищевым мусором. Я знаю, что он делает из него пасту и заряжает с её помощью батарейки для своего смарта. Я бы тоже стал так делать, но Давид уже подбил меня таскать ему объедки из клеток. И у меня нет этого прибора, который электричество из пасты вырабатывает. Приходится смарт к розетке раз в месяц подключать.

– А почему не сэнсэем? – вспомнил я интересное слово из какой-то манга.

– «Нагваль» круче звучит… А сэнсэй – он и в школе сэнсэй, и в монастыре каком-нибудь. Это хорошо, что ты в зоопарке с разными монстрами работаешь. Вот я зачем сюда устроился, по-твоему? Паспорт-то у меня красный, на бирже можно было и получше что подыскать. Я тебе скажу, для чего. Посвящённые, знай, могут разговаривать не только с другими людьми, но и с животными, и с растениями! Настоящими, конечно, а не роботами – с теми каждый бака общий язык найдёт. Вот я и тренируюсь, чтобы навыки не утратить.

Он таинственно оглядел светлый куб стеклянного бара. По нему гуляли блики солнца и ветерок из кондиционеров, не считая звуков «звериных» песен. Никто, конечно, на Давида не смотрел, а вот мою дурацкую шерсть на шее уже заметил мальчишка за соседним столиком и кивал на меня своей молодой мамаше. Но женщина отчего-то выглядела рассеянной и не смотрела на меня. А сюнэн просто корчился от злорадства и страха.

– Это что! – добавил Давид. – Посвящённый может сам превратиться в животное, даже самое необычное, какого и не существует. Путешествовать по мирам своего разума, перемещаться на тысячи километров, разделяться на множество тел…

– Да ну, сказки про Обезьяну и Зайца!

– Слушай дальше, Егор. Я про настоящих нагвалей говорю, а не про обычный народ. Из зеркала вызвать существо из иного мира – нечего делать, если умеешь. Вот ты знаешь, какие с нагвалями приключения духа и тела происходят? Я тебе скажу: с пришельцами и призраками в облике человеческом в битву вступать не раз случалось.

– Ну и ну, – растерялся я. – Я и не знал, что у тебя такая интересная жизнь. Как игра называется? Я тоже такую скачаю.

– Игра! Думаешь, я на мескалине сижу? Кактусы препарирую? – А сам что-то белое из пакетика в стакан с безалкогольным сакэ подсыпал. – Взаправду все, понял? Зачем нагвалю эта дрянь? Ты не гляди, что я химию лопаю, это лекарство, мне врач прописал.

– А я слыхал, что в битву с духами без грибов не ввязаться. И что духи живут в кактусах. Так один проповедник по голику рассказывал.

– В мозгах у него кактусы, – проворчал Давид. – Я тебе реальную секту предлагаю основать, а ты мне про грибных духов талдычишь.

– Битвы с призраками! – не верилось мне. – Расскажешь?

– Становись моим учеником, расскажу, – кивнул Давид.

Вообще-то он не слишком-то похож на героя комикса. Вот им постоянно приходится с врагами сражаться, распылять их на атомы или сдавать в полицию, если врагу почему-то повезло и он не умер сразу. Но и мускулы у них огромные, больше даже, чем у меня – раза в два, хоть я совсем не маленький. «Зато ты большой и сильный», – сказал мне отец, когда я лет в семь осознал себя и спросил, почему я такой. А Давид щуплый и быстрый, как сперматозоид, и такой же круглолицый. Только жёлтый, конечно, и хвостик у него на затылке не такой длинный. Говорит Давид отрывисто и увлечённо, и движения у него резкие, того и гляди стакан со стола снесёт. Но посуда при мне никогда не страдала, словно в Давида встроены датчики типа автомобильных. Которые столкновений не допускают, словом. А ещё у него вместо родной правой руки механическая, она соединяется прямо с мозгом. Только средний палец на его искусственной руке всё время торчит прямо, словно Давид всех презирает. Но это всего лишь сломался какой-то из стопорных зубьев. А чинить руку он отказывается, потому что этот торчащий палец, мол, стал его формой отношения к миру обычных людей.

Давид ещё при знакомстве сказал мне, что на него пару лет назад упал контейнер, когда он в грузовом порту на каре работал. Главное вроде починили, а на руку, которой он от упавшего груза прикрылся, страховки не хватило. А так бы вкололи «фактор роста», и новая рука бы лучше прежней отросла. Владелец портового склада, когда Давид из клиники вышел, его тут же уволил.

– А справлюсь? – засомневался я.

– Само собой! Ты почти готов, стоит только потренироваться. Чтобы путешествовать в иные миры, нужно порвать все связи, которые держат тебя в нашем, примитивном мире. В первую очередь нельзя иметь семью и друзей. Никто не должен о тебе ничего знать, понятно? Где ты родился, что любишь, какой у тебя кодек, вообще ничего конкретного.

– А как же родители? Урсула…

– Родители не в счёт, они же тебя с детства знают. А с Урсулой я тебе не советую связываться, она опыты на тебе ставит. К тому же нихонка.

Я чуть бакусю не поперхнулся. Это рисовое пиво такое, мне оно нравится, только нам на работе алкогольные напитки нельзя. Поэтому я пью безалкогольное, но мне всё равно, так даже лучше.

– Откуда ты знаешь? Про опыты? И вовсе она не нихонка, у неё мать айна. Как у меня.

– Так ты сам согласился, что ли? – накинулся на меня Давид.

– Она мне предложила позаниматься на её аппаратуре… Что плохого-то? Может, у неё лекарство от моей болезни найдётся? Ты вот можешь со своими превращениями в другого человека обратиться? Я бы тоже хотел. Только в себя нормального, без волос. И чтобы соображал поскорее.

– В себя-то? Это, может, самое сложное для посвящённых.

Давид отчего-то расстроился и сердито допил своё мексиканское пойло. Я уже стал бояться, что он передумает учить меня своему мастерству нагваля. Но он достал из-под пакета со шкурками маленький, потёртый цилиндр из матового пластика и протянул его мне, пряча от посторонних глаз. Я пригляделся к вещице и заметил внутри натянутую нитку, а на нитке крепилась половинка лезвия. К цилиндру на колечке крепилась тонкая шёлковая нить, то есть он походил на неказистый амулет.

– Это тренажёр для телекинеза, – таинственно произнёс Давид. – Ставишь его перед собой и поворачиваешь лезвие собственной мыслью.

– Как это?

– А вот так. Когда станет получаться, покажешь мне, и тогда будем двигать предметы потяжелее. Тут главное – направить усилие сразу из двух мозговых центров, межбровного и нижнего. Тогда крутящий момент возникнет.

– Нижнего – это в ноге, что ли?

– Лучше всего из паха. Если у тебя с либидо порядок, то проблем не будет. Запомни – два энергетических центра, иначе не сработает.

– Да я не знаю, какой там порядок… – смутился я. – А если… центры неразвитые, то сработает?

– Так тренируйся! Зачем они тебе даны? И во сне, и в дороге пытаться надо – всегда носи его с собой и пробуй, даже когда не видишь, получается или нет. Тогда дело быстрее пойдёт.

Тут перерыв подошёл к концу, и мы отправились каждый на свой участок работы. И пока я за робококами следил, как они между моим ангаром и клетками снуют или возле стойки подзаряжаются, вертел этот тренажёр и старался лезвие повернуть. Но потом понял, что работа меня отвлекает. А тут ещё один старый робокок подвернул стальную лапку, угодив ей в бетонную трещину на полу. Пришлось снимать ему брюшную панель и подкручивать винтик на креплении лапы, заодно пыль с микрочипов стёр и масло ему в кювету закапал. Я видел по голику рекламу робота, который как раз робококов чинит, и теперь боюсь, как бы директор её тоже не посмотрел. Тогда нас с Давидом могут запросто уволить. Нам ещё повезло, что местные робококи старой модели, их уже сняли с производства. Вообще-то их надо бы по ночам выпускать, чтобы посетителей не отпугивали. Кому понравится, когда у тебя перед носом такой большой таракан стрижёт газон или моет звериную клетку? Или объедки за животными собирает, кости всякие? Но посетители в моей зоне уродов – люди стойкие и каких-то роботов не боятся, если уж на мутантов пришли поглядеть. К тому же директору выгодно не платить мне за ночные смены, так мне Давид сказал. И по воскресеньям, когда посетителей больше всего, робококов в ангаре держат.

У меня в слесарном столе и правда детская сёнэн-манга лежит. Я в самом начале несколько книжек принёс, которые мне отец в школе покупал, случайно даже «Ой! Мой комбу» захватил. Это совсем детский комикс. Но разглядывать танкобоны мне почти некогда, а Давид заметил и с тех пор всё время в разговор вворачивает. Дескать, мне уже взрослеть пора, онну найти посмелее. Есть и такие, конечно, но тогда у неё будут другие недостатки…

Домой я отправился, когда уже темнеть стало. Отцепил от розетки свой толмач, надел вместо зелёного комбинезона свитер из флиса и джинсы из репейного волокна. Это я весной на Полосе купил, всего за пятьсот иен. И пошёл в служебный гараж.

Толмача я давно уже себе завёл, когда ещё в школе учился – а то мне трудно было разные новые слова и людей запоминать. Чтобы операцию на мозге сделать, денег не хватило, вот отец и купил мне самую дешёвую модель. За одним ухом у меня крошечная фотокамера, за другим микрофон, и обе этих штуки цепляются к смарту, тот у меня всегда на поясе висит. И я могу записывать на свой компьютер лица новых знакомых или слова. Например, когда я говорю: «Будем знакомы!», картинка с человеком попадает в смарт вместе с его именем.

– Пока! – крикнул я робарту. Это наш автоматический диспетчер, он зоопарк охраняет. Робарт что-то непонятное скрипнул в ответ. Не по-нихонски он говорит, что ли? Я прикоснулся к датчику на двери ладонью, где у меня вшит чип-идентификатор. Между большим и указательным пальцами, в кожной складке. Чип самой простой модели, умеет только кровь обследовать и о моем самочувствии докладывать – вдруг я переутомился и не готов к работе? Или почему-то возбуждён? С таким дешёвым чипом я даже покупки не могу оплатить, приходится всюду со смартом таскаться.

А вообще у нас хороший робарт установлен. Это даже целый комплекс разных механизмов. Один за территорией следит через камеры, другой оповещает полицию и врубает сирену. А третий, говорят, может стрелять тяжёлыми резиновыми шариками и просто задолбать ими нарушителя. Мне Давид о робарте рассказал, когда моего совета вздумал спросить – как, мол, можно этого электронного сторожа облапошить? Вдруг кто замыслит наше чудо, детёныша мутанта украсть, а мы и не готовы.

Вывел я «хорнет» на улицу и поехал к морю. А чтобы новые слова не забыть, стал их толмачу надиктовывать:

– Тансегрити – это упражнения духа и тела у индейских магов, нагваль – это мексиканский учитель…

Теперь, если я их услышу, никогда не растеряюсь, потому что у меня в ухе прозвучит их толкование. Надо только спросить: «А?», когда непонятное слово прозвучит, и порядок. Видел в рекламе новые модели толмачей, так они даже без подсказки работают – мол, будто бы у человека при недоумении особый сигнал в мозгу возникает, и он, сигнал то есть, командует толмачу вмешаться и что-то пояснить. И на лицо забытого знакомого такая же реакция. Но я к своему старому толмачу уже привык, всё равно буду «а?» спрашивать, так какой же резон его менять? Вообще-то для новых толмачей много разных хороших штук придумали. Скажем, можно по имени человека из его памяти узнать, где он сейчас находится. Только это платный сервис, да мне он и ни к чему.

Чем ещё удобно ездить в позднее время – вип-каров нет. Они ведь сейчас страшные стали, просто как танки, дула из-под днища не скрываясь торчат. А у меня автоматики никакой, вип-кары в моём «хорнете» для себя прямую угрозу видят. Как будто я шахид какой, вот и отключил её, чтобы в «клиента» с пластидом врезаться. В прошлом году одна такая машина меня обстреляла, тойота навороченная. Я в рекламе эту модель видел, «фьюел селл» называется – у неё двигатель на водороде. А кислород она прямо из воздуха берет. Короче, мне повезло, только одна пуля в бедро попала. Хорошо, что полицейский чип в байке при звуках выстрелов проснулся, а то бы не выжил. Еле потом до нашей районной больницы доехал. Док увидал меня и смеется: «Ну ты у нас мафиозо, Егор! То наркотики, то перестрелки». Пришлось новую модель чипа ставить, который всё время работает и всем желающим мои данные показывает. Так дешевле вышло. Но я всё равно випов побаиваюсь, как увижу – нога ноет, словно дырка ещё не заросла.

Вообще-то я думаю, что это незаконно, боевые патроны по людям применять. В рекламе везде про резиновые пули говорится и шоковые гранаты. Наверное, для той «тойоты» защиту у русских купили, это они свинцовыми пулями шмаляют.

Как с холма спустился, так нужно поворачивать направо, вдоль портовых складов. Напротив такого склада я после школы снял квартирку со спальней и гостиной, когда родители в пансионат для престарелых переехали, а дом продали за долги. Место, конечно, шумное, только двойные стекла спасают. Прямо перед маншёном огромный склад, а за ним вереница кранов, и все постоянно работают. Особенно ночью – жуткий такой скрежет раздаётся, будто по бетону металлический контейнер волочат, и разные специальные гудки-команды. А с другой стороны маншёна, почти над ним проходит дорога кибертрана, и остановка всего в ста метрах западнее. Когда поезда тормозят, скрип хорошо слышен. Но я уже привык к вечному шуму. Особенно мне нравится, что квартирная плата низкая. Хотя у меня даже нормальная ванна есть. А Инет к нам через газопровод протянули, потому что точку вай-фай, которая на крыше стояла, хулиганы сломали. И ещё мне нравится, что у нас по углам камеры наблюдения не настоящие, а макеты из пластика. А то бы ещё за их ремонт пришлось доплачивать.

Наш дом все жильцы маншёном называют, потому что его на муниципальные деньги строили. А так дом как дом, таких в нашем районе целая куча.

За портовыми шумами я даже не услышал, как слева, из узкой дороги между складами выскочила целая кавалькада байков с выключенными фарами. Самый первый из них ударил «хорнет» по переднему колесу, руль вырвался у меня и рук, чуть не пропоров рукояткой тормоза живот. Меня буквально выбросило из седла! Перед глазами мелькнули чёрные фигуры на мощных байках, с блестящими в свете огней шлемами.

По-моему, я стукнулся о рекламную тумбу, потому что когда мне удалось оглядеться, она была совсем рядом. Мой верный «хорнет» лежал на боку. А вокруг нас с ним стояло несколько байков, слышался глухой рык моторов и отчаянно воняло горячим машинным маслом.

– Ксо! Живой гоблин-то! – хохотнул кто-то, наклонившись ко мне. – Ты гляди, Тони, какой тучный! О бочку башкой хряснулся, и хоть бы шею свернул.

– Я не тучный.

– Да это гайдзин, банда! Гляди, глаза как в анимэ. И наверняка синие!

– А почему тогда говорит по-английски?

Мне удалось приподняться на руках и сесть, опершись спиной о круглый бок тумбы. Кажется, все кости остались целыми, только в животе пульсировал горячий комок. Там, где в него рукоять байка врезалась.

– Гляди, с толмачом ездит! Эй, ты бака, что ли? Или правда гайдзин?

Я поправил динамик на ухе, потрогал его усик, провёл пальцами до микрофона под губой. Все уцелело, только дужка немного погнулась. Я столько раз в детстве слышал вопрос «ты дурак?», что уже его не замечаю.

– Эй, ахо! Трафик-то нулевой, ты как в Тони въехать умудрился? – Этого парня я разглядел – тощий и с крупной головой, а глаза блестят как у лангуста и такие же круглые. И будто чем-то удивлён. А на шее у него какая-то странная штука висела, прямо под челюстью.

– Ну, поехали? – спросил девичий голос.

Байкеры уже стали натягивать шлемы обратно, как один из них провёл рукой по крылу своего мотоцикла и сказал:

– Тормози, камайну. Знакомиться будем. С кого страховку трясти? С тебя, Чипаня? Или ты расплатишься, Пец?

– Ты чего, Тони?

– Вот и идите юзом. А нам с парнишкой потарахтеть надо. Надеюсь, он меня поймёт…

Он ловко спрыгнул с байка и шагнул ко мне, затем вытянул руку и коснулся моего смарта, чудом уцелевшего, когда я упал на асфальт. По коже у меня мелькнул слабый разряд тока, и я догадался, что с меня сняли имя и адрес, как при задержании. Когда меня в прошлом году в маншёне арестовывали, так же точно было.

Мне повезло, что смарт не повредился. Паспорт, карточку соцстраха и банковский код ещё можно по сети скачать, если с работы. А вот отпечатки пальцев, радужку, голос и мою голограмму пришлось бы заново в полиции снимать.

– Э, да ты чёрный! Слышь, камайну, у него чёрный паспорт. Местный он, наш, никакой не гайдзин.

– Да ну?

Любопытные байкеры тут же слезли с колёс и столпились вокруг меня, и я увидел, что среди них две девушки. Прически у них были такие же короткие, но в ушах и губах блестели колечки, как у модных девчонок с музыкального канала.

– Встать-то ему помогите, чего уставились? – сказала одна, поменьше ростом. Колец у неё было всего три – в губе и на бровях.

Голова у меня закружилась, и я нащупал за спиной тумбу с оборванными листами бумеля, чтобы не упасть. Огни в чёрном провале улицы, из которой вылетела ватага байкеров, плыли будто в мареве пожара. Живот вдруг скрутило, и я согнулся едва ли не пополам, унимая его горячие толчки.

– Может, в больницу отвезти? – спросила та же девица, легко раздвинув приятелей. Она глянула на меня снизу вверх, и вдруг отшатнулась. Свитер сполз у меня с плеча, и показались курчавые светлые волосы. – Ковай! – вырвалось у неё.

– Чего испугалась? – подступил вожак, но я уже поправил одежду и ничем не отличался от них, разве что был выше и крупнее каждого в отдельности. – Отойди, Аоки, а мы пошумим чутка с малюткой. Поглядите пока его самокат, чего там с ним…

– Нашёл малютку. – Аоки уже усмехалась, словно ей было стыдно своего испуга. Мне показалось, что она глянула на меня с любопытством, но это было бы глупо.

– Ты вообще как, Егор? – обратился ко мне Тони. Говорил он резко, со свистящими звуками, но некоторые буквы у него словно пропадали. Вместо них мелькали другие, которых нет в алфавите. У нас в школе некоторые парни и девчонки тоже так говорили, когда цифровых глюков перебирали. – Въезжаешь, что случилось?

– Ты врезался в мой «хорнет», и я упал.

– Это с какой стороны поглядеть! У тебя на мопеде противоударный чип стоит? Не стоит. Ты нарушил правила безопасной езды, дахо. Ладно, позиционирование догадался нормальное поставить, а то бы я тебя вообще по забору размазал. Воткнул бы автоматику, и мы бы тебя заранее заметили, понял? Ты вообще въезжаешь, о чем я с тобой толкую?

– Да, я по-английски почти всё понимаю.

– Слышь, Тони, у него хондовская пукалка! Ей лет семьдесят, не меньше! Как ещё ездит-то, педаль ей в колёса? Масака! Даже не знаю, допилит до гаража или нет…

– Помолчи, Зид. Бу-коросу!

Тут вторая девица, которая до этого молчала, будто очнулась от транса и уставилась мне прямо в лицо, вытянув шею. Глаза у неё по-собачьи блеснули. А зрачки были как звёздочки, глубокие и чёрные. Я по голику видал – такие глаза у девчонки бывают, когда она циалисом закинулась, а у неё какая-то дрянь с плацентой или что-то вроде этого, не помню. И если у неё ребёнок заведется, то он может заразить её своим ген-материалом.

– А он ничего, Тони. Ты погляди, какой крепыш, а жуткий! И глаза синие… Не, мне нравятся такие тормоза, честно. Давай его в нашу банду примем? Колёса-то есть у него.

– Да кончай ты спицы красить, Флора! – рассердился главарь. Почему спицы, я не понял. Может, это потому, что у неё от зрачков будто чёрные спицы расходятся? Очень похоже, правда. – Наших данконов тебе мало, момо? Уже кэцу оттопырила! Все, камайну! Молчать, ясно? Все заткнулись. Слушай крепче, рэйдзи: ты мне крыло погнул? Погнул. Значит, платить кто будет, смекаешь?

– Тони, – сказала вдруг меньшая девушка, с голубым шлемом под мышкой. Она уже вернулась к своему байку и села на него.

Голос её звучал как-то слишком строго, будто она была недовольна командиром. И причину своего недовольства ей оглашать отчего-то не хотелось. Она глянула на меня с жалостью, и от этого жжение у меня в брюхе растеклось убежавшим молоком. Девушка вдруг запустила руку в карман кожаной куртки, достала маленькую конфетку и бросила её мне. Да так ловко попала, что я схватил её зубами! Все засмеялись. Я развернул её и положил на язык, и в голове сейчас же прозвенел тихий колокольчик, стало как-то тепло и даже мягко.