Kitobni o'qish: «Человек: 3. Автор»
Часть первая
Книга 1: Черти c нимбами
Писатель – сверхчувствительная клетка в общественном организме.
Курт Воннегут
Предвидеть что-либо очень трудно, особенно будущее.
Нильс Бор
Талант – вопрос количества. Талант заключается не в том, чтобы написать гениальную страницу, а в том, чтобы написать их триста.
Жюль Ренар
Любая достаточно развитая технология неотличима от магии.
Третий «закон» Артура Кларка
Мы открыли для себя суть вещей и первопричину всего – это ваши денежки.
Джонни Роттен
1
«…Снежная Жанна сладко посапывала рядом, повернувшись к нему своей шикарной «ледяной» спиной. Мягкий белый свет ртутной лампы придавал коже Королевы ещё большую белоснежность. Вся её кожа была не только необычайно белой, но и идеальной, без каких-либо дефектов, без татуировок, и лишь след, оставленный прививкой от оспы на предплечье слегка портил впечатление.
Чтобы не разбудить подружку, Артур тихо поднялся с кровати, взял с прикроватной тумбочки сигарету и зажигалку, босиком пошёл к балкону. Снежная Жанна не любила табачного дыма. Да и по части выпивки была не сильна. Не то что Кристина или Маргарита. Снежная Жанна если и пила водку, то совсем мало. И по её лицу тогда, в эти редкие замечательные моменты, медленно разливался странный по форме, но такой милый румянец, от которого Артур приходил в щенячий восторг.
Раздвижные стеклянные двери бесшумно пропустили Артура в огромную лоджию. Отсюда, с одиннадцатого этажа, открывался прекрасный вид на ночной Рай. Он приблизился к краю балкона, нервно закурил сигарету. Руки очень сильно дрожали, и с этим ничего нельзя было поделать. Руки у него стали дрожать ещё с Первого Пришествия. Такой тремор он видел только однажды в своей жизни. Именно так дрожали пальцы у отца, когда, будучи подростком, Артур нашёл его в той протухшей привокзальной забегаловке. Артур сказал ему, пошли домой, папа, мама заждалась, но отец всего лишь рассмеялся в ответ. А наутро папы не стало. Пьяный замёрз у железнодорожного полотна. Путевой обходчик нашёл его лежащим в сугробе. Дело было зимой.
А вот теперь у Артура так же дрожат руки. Но не от водки. Хотя водки он пьёт предостаточно. Артур посмотрел на Рай. А Рай посмотрел на Артура. В том числе и сквозь дыры в Стене. Всеми своими разноцветными огнями. Всеми своими «ангарами».
Всеми своими светящимися «проводами». Всем своим существом. «Что ты такое? – подумал Артур. – Откуда ты на мою голову взялся? Зачем ты сводишь меня с ума? Безумный мир Артура Брауна. Безумный мир Артура Лунина. Я же не вынесу. Надорву себе сердце. У меня уже ведь нервов никаких не осталось. Почему я должен нести этот крест?»
Рай не отвечал. Он равнодушно поблескивал в темноте, иногда подмигивал глазами-звёздочками и тихо-тихо гудел, словно пчелиный улей или, скорей, как трансформаторная подстанция. В два часа ночи гудение было слышно довольно отчётливо.
Вдруг откуда-то сбоку яркая вспышка на мгновение ослепила Артура. Потом ещё одна. Он даже испугаться не успел. Но выстрела не последовало. «А я думал, покушение. Наконец-то. А это, похоже, папарацци с восточного крыла гостиницы. С двенадцатого этажа. Тоже не спится им, гнидам. Завтра во всех газетах и в Нете появится моя обнажёнка. Я ведь даже плавки не надел. Вот будет хохмачка. Разбудить что ли Гансов? Чтобы хлеб зря не жрали. Секьюрити называются. Сами храпят, а меня тут какие-то козлы фотографируют. Хотя… Скоро всё изменится. Ничего этого уже больше не будет. Никаких секьюрити, папарацци. Ничего, того, что было, не будет, а будет что-то совсем другое. И я даже боюсь представить, что…»
Что-то загудело намного громче, чем Рай. По чёрному беззвёздному небу летели огни. Резко отличающиеся от огней Рая. Очередной «Супер Гуппи» заходил на посадку…»
Ослабив зажим, Денис вытащил лист бумаги. Портативная пишущая машинка была старая, ещё советская, с выпуклым знаком качества на сером силуминовом корпусе и почему-то без названия. Но печатала она всё ещё хорошо. Машинка досталась ему в наследство от матери, поэтессы. Хранилась она в кладовке, вся покрылась пылью, и Денис уже собирался выбросить её на свалку, но машинка неожиданно пригодилась – вышел из строя компьютер (высветился «синий экран смерти»). Денис отнёс его в ремонт и, чтобы не терять даром время, решил дальше печатать роман старым проверенным маминым способом.
«Ещё пару страниц отстучу, – подумал он, – и возьмусь за эпилог. Надо будет продумать концовку. Чтобы неожиданно как-то получилось. Чтобы читателя удивить.»
Зарядив машинку свежим, девственно чистым листом, Денис встал из-за стола, подошёл к окну. Сквозь тюлевые занавески было видно море. Синее-пресинее. Впервые за последние четырнадцать дней спокойное. И по синему-пресинему спокойному морю по фарватеру в порт на полных парах шло судно. Турецкое. За очередной порцией русского металлолома.
«Алло, шеф, это я, Лёлик! Алло, шеф, это я, Лёлик!» – голосом Анатолия Папанова сказал мобильный телефон, повторяя фразу до бесконечности. Денис оторвал взгляд от иностранного балкера, выкрашенного в цвет спелой вишни, взял со стола трубку, включил громкую связь. Звонил сосед по дому. Юрка.
– Старик, ты телек смотришь? – спросил он. – Или тягомотину свою строчишь в поте яйца? – сосед в выражениях не стеснялся.
– Тягомотину, – ответил Денис.
– Так ты, хрен моржовый, давай оторвись на минуту и новости погляди.
– По какому каналу?
– По «Тет-а-тет», мать твою.
– А что там такого удивительного я не видел? – беря в руку пульт от телевизора, спросил Денис. – Снова бомж не дотянул до раджи? Загнулся? Чёрной икрой обожрался? Another one bites the dust? Или инопланетяне высадились на Красной площади в Москве?
– Больше второе, чем первое, – сказал Юрка и как-то необычно и заразительно засмеялся.
2
«…Город был небольшой, не более ста тысяч жителей. Город был зелёный, солнечный, красивый. А со стороны моря он даже напоминал нечто среднее между Ниццей, Каннами и Пальма-де-Майоркой. Город был счастливым. Местное население приветливо друг другу улыбалось, дети радостно щебетали, а мэра иначе как «наш папа» никто и не называл. Улицы были чисты, словно их каждый день мыли шампунем. И их действительно мыли шампунем. Деревья выглядели так, будто их подстригали, и их на самом деле старательно стригли несколько раз в год. Парков для отдыха было хоть пруд пруди, и в них под мелодии духовых оркестров танцевали влюблённые парочки. А мэр каждый день делал город всё лучше и лучше, по воскресеньям устраивая для людей красочные фейерверки. Яркими вывесками пестрели коммерческие магазинчики.
Рестораны манили дразнящими аппетитными запахами. Кинотеатры притягивали увлекательными афишами новых фильмов. Устраивались конкурсы красоты, чемпионаты по водным видам спорта, викторины на знание истории города. Набережная шумела аттракционами, а «чёртово колесо» тутошние жители отказывались называть «чёртовым», и называли «ангельским». Все имели работу, вполне приличное жильё, все были сыты, нарядно одеты. И даже здешние собаки и кошки выглядели как-то респектабельно. Жёны не изменяли мужьям, а мужья не изменяли жёнам. Чиновники не брали взяток. Пьяные, нищие, хулиганы, воры, а тем более насильники и убийцы – отсутствовали как таковые. Матерного слова никто слыхом не слыхивал. А библиотеки и музеи были самыми посещаемыми местами в городе.
В действительности же всё было совершенно по-другому. Мэр воровал по-чёрному. И по-крупному. Но поскольку он состоял в партии власти, ежемесячно отдавая в партийный общак круглую сумму в иностранной валюте, то столичные власти его не трогали, а на день рождения даже награждали очередным, энным по счёту орденом. «Нашим папой» мэра, конечно, никто не называл, а называли «взяточником» и «охотником». «Охотником», потому что глава города вместе со своими дружками – прокурором, начальником полиции, начальником налоговой службы, начальником таможни, главным эфэсбэшником и немногими прочими (круг лиц был строго ограничен) – частенько уезжал за город на охоту. Прихватив с собой передвижную электростанцию, несколько холодильных камер, брезентовых палаток, мощную аудиоаппаратуру, огромное количество спиртных напитков, еды и пару-тройку дежурных проституток. Чем мэр и его команда занимались на так называемой охоте, догадаться было не трудно. А ещё мэр обирал бизнесменов и на эти деньги возводил себе памятники, дабы увековечить собственное имя в истории города. Местное население на выборах каждый раз голосовало за другого человека, за нового мэра, но, странное дело, каждый раз нынешний глава администрации оказывался победителем. Видимо, потому, что горожане сами заслуживали такого мэра. Поскольку все ненавидели друг друга, завидовали чужим успехам, обманывали родственников, знакомых или соседей. Мужья изменяли жёнам, а жёны мужьям. Чиновники брали взятки. Молодёжь спивалась. Наркомания, драки и убийства были обычным явлением. Людей интересовали деньги, деньги и ещё раз деньги. Так как за деньги можно было купить те удовольствия, которые обильно рекламировались с экранов телевизоров и со страниц газет и журналов. Библиотеки и музеи, естественно, никто не посещал. Людей съедали страсти, инфаркты и раки. Преждевременные смерти были сплошь и рядом. А мрачные лица на улицах – подавляющим большинством. Количество нищих, как и количество бездомных собак и кошек, росло день ото дня.
Атмосфера в городе была гнетущая. И хотя город со стороны моря напоминал нечто среднее между Ниццей, Каннами и Пальма-де-Майоркой, на самом деле город скорее походил на библейские Содом и Гоморру. Мало того, город совсем не баловала погода. Если летом она была ещё ничего, то остальные девять месяцев года в городе было либо пасмурно, либо лил противный, казавшийся бесконечным дождь. От которого город покрывался вонючим ядовитым грибком. Грибок проникал в полы и стены домов, в водопровод, в лёгкие местных жителей, существенно подрывая их здоровье. От проклятых дождей город раскисал, протухал, гнил, разлагался и постепенно уходил в землю…»
3
Комары сводили с ума. Ничего не помогало. Даже заокеанский спрэй, используемый американскими десантниками. Комары его полностью игнорировали. Они впивались в беззащитную кожу Арсения, насасывались кровью и оставляли после себя красные волдыри, которые нестерпимо чесались. Проводнику Чуанчи комары, видимо, тоже доставляли неприятности, но не такие большие, как Арсению. Чуанчи, несмотря на палящее солнце, был одет в рваную телогрейку, ватные штаны, а лицо его защищал накомарник. Тем не менее, и сквозь эту броню отдельные тонко пищащие диверсанты прорывались, частенько заставляя проводника ругаться матом. От Чуанчи нестерпимо воняло потом.
«Кукурузник» Арсений оставил в Кижме, дальше продолжив своё путешествие на «газике». Добравшись до посёлка Ванавара, нанял проводника. Всё это стоило копейки. Да и папахен ему существенно помог: обеспечил и «Ан-2», и экипировку, и спутниковую связь, и даже оружие – новенький «калаш» болтался у сына за спиной. Всё было недорого и замечательно. И только лишь комары портили настроение.
– Вот плят, – хлопнув себя по ноге, выругался Чуанчи. По-русски он говорил плоховато, коверкал слова; порой, сам того не ведая, менял их значение. В данном конкретном случае превращая женщину со скверной репутацией в фамилию артиста театра и кино. Арсению такая интерпретация очень даже нравилась. Он и сам уже включил эту новую версию в свой лексикон.
– Сколько ещё до эпицентра? – спросил он у проводника, героически отбиваясь от наседающих комаров, вонзающихся как в голые руки, шею и лицо, так и в закрытые футболкой грудь и спину.
– Шипко пыстро итом, Чуанчи мэсто снаэт, – как-то уклончиво ответил проводник, видимо, не знакомый с загадочным словом «эпицентр».
«Если так и дальше пойдут дела, – подумал Арсений, – то до эпицентра я не доберусь. Они же меня сожрут, на хрен. Обидно будет возвращаться ни с чем.»
Он уточнил своё местоположение по GPS-навигатору, грустно вытащил из рюкзака рубашку и «кодак», подсознательно решив поснимать хотя бы то, что ему досталось. Например, впереди идущего нечёсаного проводника с его допотопной винтовкой Мосина. Или дикие, совершенно дремучие лесные пейзажи. В отличие от папахена, младшего Абраамова не интересовали ни нефть, ни газ, ни сталь, ни алюминий, ни цветные металлы, ни баснословно дорогие яхты, ни футбольные команды, ни отмывание денег для самых высокопоставленных чиновников государства. Младшего Абраамова в жизни интересовали совершенно другие вещи.
За свои неполные двадцать шесть лет он уже успел побывать в пустыне Наска, на Баальбекской террасе, в бермудском треугольнике и на берегах озера Титикака, не говоря уже про Стоунхендж, озеро Лох-Несс или египетские пирамиды. Младшего Абраамова влекли загадочные места планеты. Хотя он, благодаря отцовским деньгам, мог бы в принципе ничего не делать, праздно проводя время на курортах в компании топ-моделей, Арсений решил посвятить себя познанию неведомого, причём на собственные средства. Несмотря на то, что отец поначалу подшучивал над сыном, говоря, что, мол, лох-несское чудовище появляется после пятой рюмки виски, а в бермудском треугольнике люди пропадают лишь потому, что рвут там свои паспорта из-за желания навсегда остаться на райских островах, старший Абраамов в дальнейшем стал всячески поддерживать Арсения, когда однажды увидев сногсшибательные фотографии в ведущих мировых научно-популярных журналах, выяснил, кто является их автором.
Хлоп-хлоп-хлоп! Яркие кровавые пятна остались на рукавах белой хлопчатобумажной рубашки. «Это уже ни в какие ворота. Плят! Я так больше не могу, – Арсений сфотографировал мёртвых раздавленных кровососов. – Я таких комаров не встречал даже в Амазонии. Это же не комары. Это лошади. Надо возвращаться. За фуфайкой или… за космическим скафандром. Он ведь меня предупреждал… А этот чукча-эскимос прёт, как танк, не догонишь. Отрабатывает, гнус, «огненную воду». Надо ему сказать, чтобы поворачивал оглобли…»
Однако ничего сказать резво шедшему по бурелому Чуанчи Арсению так и не пришлось. Потому что проводник-тунгус вдруг сам резко остановился. И встал, как вкопанный. И было понятно, почему. Кто-то, скрытый за зелёными ветками, хрустя валежником, ломился путешественникам навстречу. Какое-то животное, издававшее странные, никогда ранее младшим Абраамовым не слышанные гортанные звуки. Арсений так удивился, что даже про комаров забыл. Но это было только начало. Ему пришлось удивиться снова, когда, столбом стоящий Чуанчи, ни слова не говоря, бросил свой карабин и видавшую виды котомку и с криком «Чучунаа! Чучунаа!» стремглав кинулся бежать, только подошвы заблестели.
Арсений от неожиданности растерялся. Даже в Амазонии с ним таких историй не приключалось. Но растерялся он буквально на минуту. Далее действовал почти автоматически: скинул с плеча «калаш», снял с предохранителя и во всеоружии стал ждать появления непрошенного гостя. А гость не заставил себя долго ждать.
Хрипя от боли, перед Арсением собственной персоной предстал лось. Совершенно необычный лось. Голова с рогами была от нормального лося, а вот всё остальное его тело было покрыто чем-то ядовито-зелёным, шевелящимся, копошащимся, жутко смердящим. Из-под этого зелёного подвижного смрада густо текла алая кровь. Арсений сначала не понял, во что это лось умудрился вляпаться. Но совсем скоро разглядел, что перед ним… гусеницы. Жирные, огромные гусеницы, которые вместо того, чтобы мирно жевать листья, агрессивно жевали лося. Гусеницы, которые из вегетарианцев странным образом превратились в хищников.
Арсений убрал автомат за спину и ухватился за фотокамеру. «Такие снимки станут сенсацией», – восторженно подумал он. Однако это была последняя его мысль, поскольку что-то колючее и одновременно скользкое вдруг прыгнуло ему на лицо. Он ещё успел сказать «плят», услышать, как в небе, совсем недалеко от него, раздался гул, и тогда уже погрузился в темноту.
4
– Подобные супершоу, – произнёс Армстронг, делая ударение на приставке «супер», – это зеркальное отражение нашего общества, мать его. Следующим шагом будет реальное убийство, транслируемое в «живом» эфире. Договорятся с грёбаным бомжом, так же юридически всё оформят, бумажки подпишут и будут его часа два гонять в самое рейтинговое время. Кретины.
– Как в том фильме с Ван Даммом? – вставил я слово.
– С кем, с кем?… Ну да. Общественность, конечно, возмутится, хрен ей в нос. Бабушки там всякие, старушки. «Международная амнистия» рот, безусловно, откроет. Права человека. Но что им до этого? Главное, чтобы толпа смотрела. А толпа будет смотреть.
Дура. Вот мы с тобой «Раджу» критикуем, а каждый раз глаза в ящик впериваем…
Шоу, которое мы с Армстронгом имели счастье лицезреть, пока ждали последний выпуск новостей, называлось «Был бомжа, стал раджа». Правда, за всё время проекта ни один бомж до раджи так и не дотянул. Первый был алкоголиком и потребовал сто долларов на каждый день. Умер через месяц от перепоя. От цирроза печени. Второй продержался полгода, разбился насмерть на «Бентли» в Подмосковье. Телеоператоры во всех подробностях засняли катастрофу. У третьего всё вроде бы складывалось прекрасно: роскошный дом, жена-красавица, собственная конюшня. Мы уж думали, раджой паренёк станет. Ан нет. Покончил жизнь самоубийством. Застрелился из пистолета с золотыми накладками. Записку оставил, мол, устал, не могу больше терпеть, что на меня постоянно глазеют тридцать шесть миллионов телезрителей. Реалити-шоу «Был бомжа, стал раджа» шло уже четвёртый сезон и имело бешеный успех.
– И этот хмырь загнётся. Жопа с ручкой. Точно тебе говорю. Вот увидишь. Месяцев через девять. Подумаешь, в прошлом учитель истории. Константин вон военным был, «краповым беретом». А пулю себе в висок пустил. Мать моя женщина.
Армстронг выдохнул целое облако зловонного сизого дыма, от которого у меня зачесалось в носу. Но словесно бороться с его вредной привычкой я уже давно прекратил. Армстронг курил кальян. Представлявший, с моей точки зрения, некий странный гибрид волшебной лампы Аладдина и паровой машины Вайта. Агрегат бурлил, слегка трясся и производил на свет божий огромное количество густого тумана, который Армстронг с удовольствием прогонял через свои лёгкие. Я подозревал, что именно благодаря курению кальяна, Юрка и создавал свои неординарные произведения. Что ж, пусть булькает, главное, чтобы на пользу дела. Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы ни вешалось.
Юрий Армстронг – это был псевдоним, составленный, аналогично Мэрилину Мэнсону, из имён двух знаменитостей. В данной ситуации имелись в виду Юрий Гагарин и Нил Армстронг. Обладатель псевдонима объяснил свой выбор просто. Оба космонавта были первыми: советский – в космосе, американец – на Луне. И он тоже хотел бы быть открывателем. В том искусстве, которое он создавал. Юрий Армстронг был начинающим художником. Но довольно неординарным. У него не было ни кистей и не красок. А были ножницы и клей. Юрий Армстронг был аппликатором. А кроме ножниц и клея у него ещё имелся талант. Замечательный талант. Талант, как говорится, от бога. То, что он делал, завораживало, удивляло, потрясало, заставляло задуматься. У меня лично просто «крышу сносило», когда я смотрел на его работы. Казалось бы, лист бумаги, вырезки из журналов и ничего более. Никакой компьютерной графики. Но таких изумительных картин мне в жизни никогда раньше видеть не доводилось.
Особенно мне нравились «Папа Гитлерюгенд» и «Сталенин». На первой был представлен Папа Римский во всём его церковном одеянии, но в шортах и с лицом, очень напоминающим морду волка: пробивающаяся шерсть, оскаленная пасть, клыки. Опирался он на чудовищно трансформированный «шмайсер». На рукаве – повязка со свастикой, на свастике распят Иисус Христос. За спиной – отары овец, стреляющие из зениток по ангелам. Перепуганные мальчики с глазами, в которых отражаются возбуждённые пенисы. Костры – то ли праздничные, то ли сжигающие еретиков. И так далее, и тому подобное. Этакий современный сюрреализм. В духе Иеронима Босха.
На другой был изображён монстр о двух головах, поедающий собственную плоть. Море крови, горы костей, кучи испражнений. Тело монстра – Россия: берёзки, церквушки, гармошки, матрёшки, бутылки водки, серпы и молоты. Плюс Мавзолей в виде эдакого угловато-безобразного танка с надписью на башне «Свобода», выложенной колючей проволокой, и с гусеницами-черепами. Серия называлась «Животные».
С Юркой Армстронгом мы познакомились по Интернету. Он зашёл на мой писательский сайтик, где был один-единственный роман, прочёл его, роман ему понравился, он захотел пообщаться и написал мне. Выяснилось, что мы живём не только в одном городе, но и в одном доме. И поскольку я и он мыслили во многом одинаково, мы встретились и подружились.
Армстронг был существенно моложе меня. Чёрные длинные волосы, стянутые в тугой узел на затылке, бритые височки, чуть-чуть мрачноватый взгляд карих глаз, здоровые белые зубы – вот Юркин портрет. Единственно, что его портило, так это большое овальное родимое пятно на щеке. Коричневое пятно, покрытое рыжеватым пушком. Глядя на него, я почему-то всегда вспоминал областную кожно-венерологическую больницу, в которую, дабы стопроцентно вылечить сына, привезла меня моя мама. Когда она увидела, какими кожными болезнями болеют пациенты больницы, мама воскликнула, боже, в какой ад мы попали!
И действительно, мои псориазные бляшки на острых юношеских локтях, появившиеся, вероятно, на нервной почве из-за смерти отца, казались полной ерундой на фоне тех жутких болезней, что там лечились. Я увидел людей, чья кожа полностью была покрыта экземой. (Их намазывали с головы до ног какой-то вонючей мазью, но она им не помогала.) Они ужасно страдали. Я увидел людей, мучающихся от тяжёлых форм аллергий. Увидел парня с волчанкой. Увидел взрослого мужчину, сплошь покрытого гнойными нарывами. Он страдал особенно сильно. При надавливании молочно-жёлтый гной вытекал наружу. Там был и человек с шишками под кожей. Говорили, что будто бы у него рак. Но самое сильное впечатление, помню, на меня произвёл дед с «рыбьей чешуёй». (Хотя деду-Ихтиандру, как я позже узнал, было не больше сорока!) Сероватая такая кожа, похожая своим рисунком на чешую рыбы. Даже лицо деда было в ней. Несмотря на этот кошмар, мама всё же оставила меня в больнице, где я за месяц избавился от недуга.
– Время новостей, – сказал Армстронг, переключая канал. – Так ты прогнозируешь, что это последние новости по ТВ, чёрт меня дери? Дальше про это ЧП можно будет узнать только в Нете?
Я не ответил.
Мы посмотрели и послушали новости.
– Да уж… Однако… Ни хрена себе… – оторвавшись от мундштука, Юрка бросил взгляд на мою физиономию. – Что-то ты совсем белый стал, Денис, – Армстронг пыхнул дымом. – Ни кровинки в лице. Ты хорошо себя чувствуешь? Может, тоже курнёшь? А хочешь, коньячку себе налей…
