Kitobni o'qish: «Россия – сбывшиеся надежды. Император Александр IV»

Автор Олег Максимович Федяев

…люди увидели, что счастья возможно

достигнуть лишь ценою подлинной

любви к родине и доблестных успехов.

Стендаль «Пармская обитель»

Предисловие

Может ли мечта быть обращенной в прошлое? Наверное, может. Хотя это предположение некоторым покажется странным. Общеизвестно банальное утверждение, что история не терпит сослагательного наклонения и так далее и тому подобное… Конечно, если человек листает страницы своей жизни и, сожалея о ранее совершенном, мысленно заново конструирует свои поступки и последовавшие за ними обстоятельства, то человек этот попросту фантазер, а такое занятие бессмысленно. Но если это касается огромной страны с глубокой историей и потрясающей культурой? Если речь идет о жизни великого народа? Народа, который менее чем за десять веков освоил гигантскую территорию и, вместе с тем, большую часть своей истории прозябал в нищете? Этот народ, раздвигая границы своего существования, отталкиваясь от небольшого Московского княжества, достиг немыслимых пределов на востоке и западе, севере и юге, вобрал в себя сотни наций и национальностей, народов и народностей. Не покорил, а скорее, присоединил, поднимая их на свою высоту и щедро делясь имеющимся. Такого народа, как русский народ, на планете Земля больше нет. Русский народ – это по существу давно уже не нация. Став российским народом, он создал Русский мир, граждане которого независимо от национальности одинаково стойки и самоотверженны перед лицом жизни и смерти, имеют общие ценности и много еще чего общего. Но важно то, что в отличие от представителей многих народов, в том числе и наиболее, как считается, просвещенных, граждане Русского мира остро понимают, вернее, чувствуют правду и справедливость и многое готовы отдать, чтобы повсюду воцарились эти два божественных начала. Что же ещё отличает их от остальных народов? Думается, что прежде всего душа, точнее

–

и душа, и душевная сила. История российского народа сложна и драматична, некоторые страницы ее трагичны. И сегодня трудно ему живется. Неужели он не достоин лучшей доли? Чего бы достиг талантливый российский народ в стране с огромными природными богатствами, если появился бы у него на определенном историческом этапе правитель масштаба Петра

I

и смог совершить бескровный перелом в жизни государства? Так уж сложилось, что в нашей стране от первого лица зависит очень многое, если не всё. Движение любой страны по пути прогресса часто связано с определёнными переломами в её истории. Опыт же Русского, затем Российского государства показывает, что резкое ускорение в развитии всегда связано с появлением великого руководителя, совершившего всеобщий перелом. Поэтому для нашей страны сомнения о роли личности в истории – неуместны. Она, эта роль, является определяющей.

Давайте вернемся лет на сто пятьдесят назад, с пристрастием углубимся в то прошлое и помечтаем. Но цель у нас практична – сделать выводы на будущее.

Каждому из нас сегодня и впредь стоит думать над тем, кого мы выбираем в вожди!

Книга 1
Исторический перелом

Всё, что касается жизнеописания

многочисленных представителей Дома

Романовых, за исключением императора

Александра IV и всего, что с ним связано,

– историческая правда.

Часть 1
Путь к предназначению

Глава 1
Царскосельский младенец. Спасение

1

Весна в этом, 1870-ом году выдалась холодной. Вот уже больше недели над Царским Селом – местностью, раскинувшейся вокруг рек Наровы, Невы и Луги, беспросветно висят тучи. Затяжные не по-весеннему дожди льют и льют, угнетая и природу, и людей, уставших от зимы, холода, проникающей повсюду сырости. Студеный северо-западный ветер то стихает, то налетает вновь, раскачивая деревья и кусты прекрасных парков Александровского дворца, волнует поверхность искусно устроенных прудов, крутится между дворцовыми постройками в китайском, египетском, античном и готическом стилях, золотистая гамма которых не гармонирует в такую погоду с общим унынием в природе.

Сегодня, апреля двадцать девятого числа, казалось, что природа плачет вместе с людьми во дворце, переживающими большую беду. Дружная семья великого князя Александра Александровича, сына Императора Всероссийского Александра II и наследника престола, была подавлена горем: второй сын князя и великой княгини Марии Федоровны Сашенька, их Ангелочек, так все звали младенца, умирал от тяжелой болезни.

В маленькой полутемной детской на первом этаже правого крыла дворца немногочисленные люди тенями окружили постельку больного младенца и почти не двигались. Трагедия словно придавила их и забрала энергию жизни.

Справа у изголовья постельки, склонившись к бледному, действительно, несмотря на болезнь, ангельскому личику, одетая в темное платье, сидела плачущая Мария Федоровна. Она прикладывала компресс к лобику больного и что-то шептала по-русски и по-датски. Рядом, положив руку на её плечо, стоял великий князь, по неподвижному лицу которого тоже катились слёзы. Очень высокого роста, с мощной фигурой, он был одет просто: русская рубаха с вышитыми рукавами, простецкие штаны, заправленные в обычные сапоги солдатского вида. У ног младенца сидела няня с тазиком на коленях и компрессами. Она беззвучно молилась и тоже плакала. За ней стоял в церковном одеянии с крестом в руках негромко молящийся протоиерей Иоанн. Слева поодаль в полукресле сидел лейб-медик императорского двора Крейцер и время от времени тихо переговаривался с сидевшим рядом своим коллегой – доктором Минденом.

Кашлянув, Крейцер, нарушив общее тяжелое молчание и будто бы говоря сам с собой, произнес:

– Повторяю: ничего поделать нельзя. Медицина бессильна. Налицо жар, лихорадка, сыпь, ригидность шеи, чувствительность к свету, сонливость… Это безусловно менингит. Болезнь чрезвычайно опасная, и средств для лечения оной не имеется.

Мария Федоровна заплакала навзрыд, великий князь отвернулся к окну, возвысил голос отец Иоанн, и молитва наполнила комнатку.

2

В детскую неслышно скользнул дворецкий Горошин. Приблизившись к Александру Александровичу, Горошин прошептал на ухо князю:

– Великий князь Михаил Николаевич пожаловали. Прямо из Тифлиса прибыли-с.

Александр Александрович нежно сжал плечо княгини огромной рукой и пошел из комнатки, скорбно опустив плечи и еле передвигая ногами. За ним засеменил Горошин.

Великий князь Михаил Николаевич, младший брат императора Александра II, так и не снявши промокшие плащ и фуражку, стоял в Полукруглом зале, глядя в окно на опечаленную природу. Наместник на Кавказе и одновременно командующий Кавказским военным округом великий князь был всеми любим и уважаем. Тоже, как и его племянник Александр Александрович, был высок и статен. Благодаря доброте, редкому обаянию и справедливости характера, он занимал исключительное положение среди Романовых. При внутрисемейных спорах зачастую выступал в качестве арбитра по обыкновению своему тактично и убедительно. К его мнению прислушивались все, и если он на чём-нибудь настаивал, то ему не перечили.

Обернувшись к подходящим, тихо, не здороваясь, спросил:

– Что Сашенька, младенец наш? Совсем плох?

– Да, дядюшка, плох. Врачи говорят, что нет никакой надежды. На Господа одного уповаем…

Александр Александрович внезапно замолк. Лицо его исказилось.

– Могу я, Саша, зайти к Ангелочку? – Голос у Михаила Николаевича внезапно дрогнул.

Не ожидая ответа, он сбросил на руки Горошину плащ и фуражку и торопливо пошел к детской. Там Михаил Николаевич, подойдя к Марии Федоровне, не обращавшей ни на кого и ни на что внимание, нагнулся и поцеловал ей руку. Затем долго стоял и смотрел на младенца. Затем подошел к эскулапам и тихо спросил:

– Что будем делать, господа?

Те, почтительно встав перед князем, растерянно пожали плечами. Лейб-медик Крейцер изрек:

– Это менингит, Ваше Императорское Высочество. Мы, да и кто-либо другой ничего сделать не в силах. Таково мнение авторитетного медицинского консилиума, вчера проведенного. Современная медицина не имеет соответствующих средств. Есть только описание болезни и некоторые рекомендации. И всё уже испробовано. – И, понизив голос до шепота, оглянувшись на Марию Фёдоровну, добавил, – Надежды практически никакой.

Великий князь то молча разглядывал лица медиков, то переводил взгляд и с болью смотрел на младенца. Чувствовалось, что у этого очень доброго человека болит душа, но необычайная внутренняя сила не дает ему смириться с неизбежным. Великий князь еще раз поцеловал руку Марии Федоровне и, сгорбившись, пошел из комнатки. За ним следом вышел растерянный Александр Александрович. За дверью они остановились и так молча стояли, не глядя друг на друга. Слов не было… Вдруг дверь в детскую внезапно открылась, ударив Александра Александровича в плечо, и из неё выскочила няня. Не извинившись, она затараторила, обращаясь к Михаилу Николаевичу:

– Батюшка князь, послушай хоть ты меня, неразумную. Говорю, говорю всем, никто не слушает, все только отмахиваются. Здесь, в Царском Селе при Софийском соборе, недалече от него живет старец Сергий, святой человек и большой лечебной силы. Пусть посмотрит нашего Ангелочка. Хуже не будет. Заклинаю тебя, князюшка, поезжай, привези Сергия. Только ты, княже, другой уговорить старца не сможет. Непослушен он и горд…

– Стой, Аксинья, хватит, не части! Как найти, скажи, старца этого, Сергия?

– Как-как! Вон, господин Горошин пусть конвойного Прохорова с вами снарядит, которому Сергий сорванную спину вылечил. Тот знает…

– Хорошо, – оборвал великий князь словоохотливую няньку, – Горошин, плащ! И давай Прохорова ко мне. – Решительности Михаилу Николаевичу было не занимать.

3

Сходу вскочив на огромного вороного жеребца, Михаил Николаевич пришпорил, крутанул на месте горячего коня и бросил его в галоп. Следом на таких же вороных конях, пригнувшись к лукам и не обращая внимания на усилившиеся дождь и ветер, помчались четыре казака в бурках, наброшенных на черные черкески, и в черных же папахах. Именно эти сильные и ловкие прирождённые воины всегда сопровождали великого князя, куда бы он ни ехал, и следовали за ним с Кавказа в Санкт-Петербург и обратно. Вперед вырвался Прохоров в красной черкеске императорского конвоя на гнедом скакуне. Бурку подхватить он так и не успел.

Проскочив Софийский собор, маленькая кавалькада достигла небольшого бревенчатого дома, стоявшего на отшибе. Слетев с коня, Прохоров бросился к низкой двери под деревянным козырьком «домиком». За ним спешились остальные всадники и поспешили к дому. Долго барабанить в дверь Прохорову не пришлось. Она открылась, и на крыльце показался человек небольшого роста в монашеской рясе с седою непокрытой головой и такой же белой бородой.

– Извини, отец Сергий, – Прохоров почти кричал сквозь раскаты грома, – к тебе великий князь Михаил Николаевич с делом пожаловали. Дело оное важности необыкновенной.

На крыльцо уже вбегал великий князь. – Прими, отче, и выслушай.

Старец, не замечая остальных, молча посмотрел на князя большими глазами и, отодвинувшись в сторону от открытой двери, промолвил низким голосом:

– Проходите, Ваше Императорское Высочество. – Следуя за князем, обернулся к одетому не по погоде Прохорову. – И ты, Федор, заходи.

Казаки остались топтаться на крыльце.

Оставив мокрый плащ и фуражку в маленькой прихожей, наличие которой показалось князю странным, и войдя в горницу в три окна, Михаил Николаевич уже несказанно удивился и жилищу старца. Тепло. Очень чисто. Крашенный пол, обшитые деревом потолок и стены. Скудная простая, но добротная мебель. В углу узкая аккуратно прибранная кровать, в красном углу под иконой в великолепном окладе большой самодельный стол с грудой раскрытых книг, между окнами с опрятными занавесками высокий не самодельный шкаф, очевидно, с посудой и провизией. Напротив – стена с маленькой дверью, ведущей, наверное, в другую комнату. Повсюду от пола до потолка самодельные полки с книгами, журналами и подшивками газет. И еще печь с поленницей березовых дров, большая русская печь, в которой весело гудел огонь.

Скрывая удивление, великий князь присел на табурет у печи, еще раз огляделся, вздохнул и начал говорить, глядя в немигающие, казалось, отрешенные от всего сущего темные спокойные глаза, стоящего перед ним старца:

– Отче, у великого князя Александра Александровича тяжко заболел сын. Ему еще и годика нет. – Голос у Михаила Николаевича задрожал и совсем сел. Откашлявшись, продолжил. – Большая беда, старче. Медики говорят менингит. Мол, медицина бессильна.

– Наслышан я изрядно о болезни той, – после долгого молчания произнес старец, – и о том, как и чем болен младенец, мне порассказали.

– Так помоги же, отец! Помоги! Собирайся, едем во дворец.

– Нет, Ваше Императорское Высочество, не получится у меня.

Глаза старца, наполненные мукой, смотрели с болью на Михаила Николаевича.

– Старче! Теперь ты наша надежда единственная. Невинное существо погибает. Грех нам за бездействие, и души нашей спасения не будет.

Обычно спокойного, напрочь лишенного суетливости великого князя сейчас было не узнать. Но величие соединено было в князе с удивительной простотой и поражающей убедительностью, и это, наверное, проникло в сердце старца и зажгло потухший огонь в душе его.

– Что ж.., – помедлил с ответом старец, – сделаем так. Вы, Ваше Императорское Высочество, возвращайтесь и везите больного младенца сюда. С ним пусть будут мать с отцом, няня, конечно. Помогать мне будет. Других не надо. Мешать будут, да и места мало. А я тем временем буду готовить чем лечить. На другом не настаивайте и поспешите. Время дорого.

Назад всадники скакали еще быстрее, благодаря слабому огоньку надежды, затеплившемуся в сердце Михаила Николаевича. Он во главе кавалькады гнал и гнал вороного жеребца, а в голове крутились мысли о странном старце, его уверенном виде, поведении, полном спокойного достоинства, речи европейски образованного человека, о его жилище с немонашеской обстановкой и множеством книг.

– Надо будет после в спокойной обстановке поговорить с этим удивительным святым старцем. – Думал великий князь.

А вот уже и Александровский дворец.

4

Тяжелый разговор происходил в коридоре за дверью детской, куда по настоянию Михаила Николаевича вышли все за исключением няни, оставшейся с младенцем.

– Нет, нет и нет! – Мария Федоровна прижимала руки к груди и плакала навзрыд. – Куда? К какому старцу? В избу? – Она задыхалась от рыданий и ничего не могла и не хотела понимать.

– Саша, дорогой, но ты же понимаешь, что это единственная надежда! Это Господь нас направляет. Пойми хоть ты, что если не сделаем так, как я говорю, то потом вечно будем казнить себя и не простим никогда! – Обращался Михаил Николаевич к Александру Александровичу и был как всегда весьма убедителен.

Лейб-медик Крейцер возмущенным голосом заявил:

– Ваше Императорское Высочество! Я категорически против. Какой-то старец. Это антинаучно!

– Вы, господа, – Михаил Николаевич переводил сузившийся взгляд с одного эскулапа на другого, – по сути уже отказались от младенца. Поэтому извольте молчать! – Такой тон был несвойственен великому князю, обычно учтивому и уравновешенному.

– Послушайте меня, а вы, Ваше Императорское Высочество, в первую очередь. – Протоиерей Иоанн повернулся к Марии Федоровне. – Знаю я отца Сергия, знания и умения его ценю. Думаю, что везти раба божьего Сашеньку, Ангелочка нашего, к отцу Сергию богоугодно. Сам Всевышний указывает нам этот путь.

Все немного успокоились. Даже Мария Федоровна перестала рыдать, только всхлипывала и комкала платочек в руках. Александр Александрович нежно прижимал её к себе, едва достающую до его плеча, и успокаивающе гладил по голове.

Михаил Николаевич открыл дверь в детскую:

– Аксинья, собирай Ангелочка. Едем к Сергию. – Повернувшись, добавил. – Едешь ты, Саша, и Машенька. Прислуги минимум и Аксинья. Выезжаем через полчаса. А вы, господа, – это уже эскулапам, – там нам будете не надобны.

Через чуть более получаса две большие дворцовые кареты тронулись в путь. За ними увязалась и карета медиков. Великие князья скакали верхами рядом с первой каретой, в которой находились младенец, Мария Федоровна и няня Аксинья. Два десятка кубанских казаков Второй сотни императорского конвоя привычно образовали походный порядок.

5

Подъехали к самому дому Сергия, благо подворье позволяло. Высадились из карет. Казачий есаул привычно расставлял посты. Аксинья, выйдя из кареты, осторожно приняла младенца из рук матери и в сопровождении второй няньки Веруни поспешила к дому. На крыльцо вышел старец и завел нянек с ребенком в дом. Раздевшись в прихожей, следом зашли великие князья, княгиня, ну и вездесущие медики. Казак занёс в дом постельку младенца. Прислуга осталась во второй карете, будучи наготове со всякими вещами, которые могут понадобиться.

Постельку поставили рядом с кроватью, устроили младенца. Сергий, недовольно оглядев многолюдье и выпроводил Миндена наружу. Крейцер же, несмотря ни на что, остался. Старец устроил великих князей у двери на лавке. Мария Федоровна села у изголовья страдающего Ангелочка, дрожащая и плачущая. Тщательно помыв руки в стоящем на печи тазике и вытерев их чистым полотенцем, Сергий, отстранив нянек, принялся осматривать младенца. У шкафа с сумрачным скептическим видом, сложив руки на груди, неподвижно стоял Крейцер. Чувствовалось, что ему не по себе.

Осмотр затянулся. Потом отец Сергий еще некоторое время сидел неподвижно с закрытыми глазами и что-то шепча. Великие князья безмолвствовали поодаль, Мария Федоровна затихла, Крейцер хранил молчание. Потом Сергий встал, оглядел нянек и начал энергично распоряжаться…

… Не один час Сергий занимался младенцем. Когда он в очередной раз по капельке из серебряной ложечки поил ребенка коричневой мутной жидкостью из очередной посудины, похожей на химическую реторту, принесенной из подсобного помещения, Крейцер подал голос:

– Сударь, потрудитесь ответить, чем вы пичкаете младенца? Вы отдаете себе отчет, какую ответственность вы взяли на себя за маленького великого князя?

– Вполне осознаю, господин…, не знаю, как обращаться к вам, но вижу, что вы – врач. И ответственность эту несу не только перед его матерью, отцом, Домом Романовых, но и пред Богом. А даю я ему, чередуя в определенной последовательности, настои разнообразные и вытяжки из плесени разной, грибковой главным образом. Свойства плесени я постиг, работая долгие годы в лабораториях Германии, Италии и Австро-Венгрии, а также у Пастера во Франции. Но сей великий ученый, не будучи лекарем, рассматривал свойства микроорганизмов и плесени, в частности, по-иному и, надо сказать, многого достиг. Я же когда-то давал ему советы как медик, но впустую.

Крейцер замолчал, пораженный услышанным, поджал губы и вскоре вышел из горницы. Он ничего не понимал, и профессиональная гордость его была уязвлена.

Александр Александрович уже несколько часов сидевший неподвижно, внимательно следил за манипуляциями старца, и только его большие руки, сложенные на коленях, непроизвольно сжимались и разжимались. Михаил Николаевич же, не в силах более бездействовать, бесшумно встал и, подойдя к полкам, рассматривал книги и журналы по медицине, микробиологии, химии.

Наступили вечер, а затем и ночь. Младенец чудесным образом успокоился и заснул, но это был настоящий сон, а не дань той сонливости, которая характерна для страшной болезни. Няньки по распоряжению старца перестелили постель, принадлежащую ему, принеся бельё из кареты, уложили на неё Марию Федоровну, которая совсем лишилась сил. Александр Александрович отправился спать в карету, а Михаил Николаевич уехал во дворец. Измотанные няньки, ожидая новых распоряжений, уселись на лавку у дверей, привалились к стене и задремали. Только старец бодрствовал у изголовья несчастного младенца, ежеминутно обтирая его тампонами, и когда тот просыпался, поил его снова и снова своими снадобьями. Бодрствовали и казаки, неся охранную службу. Так прошла эта ночь.

6

Утро принесло удивительные изменения в состояние младенца. Он не хныкал, спокойно дышал, открывал глазенки, выпил куриный бульон, приготовленный Веруней. Аксинья поила ребенка настоями, точно следуя указаниям старца. Он же, сидя за столом в странного вида очках, читал толстую медицинскую книгу, одну из многих, разложенных на столе. Порой Сергий бросал взгляд на Аксинью и младенца, не оставляя без внимания любую мелочь. Он был спокоен, бодр и деловит.

Чуть свет ни заря примчался из дворца Михаил Николаевич. Он тихонько вошел в горницу и вопрошающе посмотрел на старца. Тот коротко поклонился, усмехнулся и кивнул. При этом сияющие глаза и морщинки, на мгновение собравшиеся у глаз, сделали его лицо таким добрым, таким привлекательным и таким многозначащим, что у князя радостно забилось сердце. Тут вошел и Александр Александрович, помятый, не выспавшийся. Он тоже молча вопросительно посмотрел на Сергия. Михаил Николаевич обнял племянника и что-то успокоительное шепнул ему на ухо. Проснулась великая княгиня, вскинулась и припала к ребенку, прижавшись губами к его лобику.

– Ваше Императорское Высочество, так нельзя! Постарайтесь так не контактировать, отодвиньтесь, прошу вас. И со старшим сыном повремените соприкасаться. Это опасно. – Голос старца был строг. Великие князья переглянулись.

– А теперь, Ваши Императорские Высочества, – обратился Сергий к великим князьям, – давайте договоримся так. Здесь остаются только Мария Федоровна и няньки. Вас же настоятельно прошу уехать. К вечеру приезжайте полюбопытствовать. Ну если же что, не дай Господь, пришлю казака. Понадобится что из дворца, пошлю кого-нибудь.

Тон старца был непреклонен. Да и вообще от этого человека исходила необыкновенная сила, то ли великими знаниями порожденная, то ли магией какой-то. А глаза его, да и вид весь, обладали гипнотическим действием, что заметил Михаил Николаевич ещё при первом посещении.

Выйдя на крыльцо, великие князья перекрестились: – Господи, Всевышний наш милосердный, сохрани и помилуй младенца невинного нашего, дай же вылечить его болезного…

Занимался новый день, тридцатое апреля года тысяча восемьсот семидесятого от рождества Христова. День этот должен определить, что станется с младенцем Александром. А может быть, этот день будет иметь особое значение и для гигантской страны, и судьбы народа её великого?

7

Весь день великие князья провели вместе. Сидели в кабинете Александра Александровича, изредка перебрасываясь редкими фразами. На инкрустированном столике лежали нетронутые газеты. Ни говорить, ни есть, ни читать не хотелось. На обоих навалилось тяжелое ожидание.

Михаил Николаевич был вынужден ненадолго уходить в свой кабинет, коей имелся и в этом дворце, где принял сперва генерала графа Михаила Лорис-Меликова по делам Терской области, начальником которой тот был, и Черноморского округа, недавно образованного трудами великого князя. Затем пришлось уделить внимание химику Семену Панпушко, занимающемуся порохами, и инженеру Петрушевскому, разрабатывающему артиллерийские прицелы. Принимая у них отчеты, великий князь был немногословен. Последнего попросил передать математику Чебышеву, работавшему над теорией баллистики, чтобы через неделю был готовым к отчету. Артиллерийские дела занимали много времени и требовали больших усилий, но Михаил Николаевич всю жизнь любил артиллерию благодаря почтеннейшему учителю своему, писателю и профессору артиллерийского училища А.С. Платову. Да и вся войсковая служба его прошла на артиллерийских должностях, а уж должность генерал-фельдцейхмейстера, коей великий князь бал нагружен сверх остального, обязывала вникать во все тонкости этой не простой военной науки. Но сегодня Михаил Николаевич, обычно деятельный и работоспособный, не мог заниматься делами. Выпроводив посетителей, он тут же возвращался к племяннику, которого не мог оставлять надолго. Тот в одиночестве то стоял у окна, то бездумно сидел в кресле, сумрачно рассматривая узоры искусно сработанного паркета, то мерил кабинет большими шагами.

Вестей от старца, слава Богу, не было. Терпение великих князей иссякло, и как только минуло послеобеденное время, засобирались к отцу Сергию.

8

Дождь и ветер понемногу утихали. Это был хороший знак. Михаил Николаевич и Александр Александрович в окружении конвойных казаков подскакали к дому старца. По поведению постовых, поняли, что все нормально. Спешились и бросились вовнутрь.

В горнице их встретила улыбающаяся Веруня, которая с поклоном не преминула скороговоркой сообщить: – Хуже не стало. Даже, кажется, наоборот.

Аксинья споро обтирала младенца. Мария Федоровна порывалась что-то сделать сама, но няня строго говорила:

– Уймитесь, барыня, уж лучше я сама. Хоть и тепло, но лучше Ангелочка долго раздетым не держать. Веруня! Быстро свежее постельное белье.

Закутав ребеночка в одеяльце и взяв его на руки, баюкала маленького, пока Веруня заново умело стелила постель.

Мария Федоровна счастливыми глазами посмотрела на князей, вскочила и бросилась в объятия супруга. Тот осторожно принял её, гладил по голове и шептал что-то нежное.

Из подсобной комнаты вышел отец Сергий. Очки сдвинуты на лоб, в руках – очередные стеклянные колбы с загадочной бурой жидкостью. Коротко поклонившись князьям, он молча прошел к кроватке младенца, уже уложенного и укрытого, и спокойно сказал:

– Аксинья, сейчас по чайной ложке этого лекарства, потом сразу же вот этого. – Старец приподнял правую руку с колбой, затем – левую с более светлой жидкостью. – Ровно через двадцать минут повторить.

Все машинально посмотрели на большие настенные часы, висевшие в простенке.

Сняв очки вовсе, старец подошел к князьям, задумчиво пожевал губами и сказал:

– Течение болезни явно приостановлено. Но утверждать, что кризис болезни позади, нельзя. Да и лечению всего лишь сутки. Я бы поостерегся слишком радоваться. Возможен рецидив. Вот дня через два-три посмотрим.

Будто что-то вспомнив, Сергий снова надел очки, подошел к столу, выбрал книгу в кожаном переплете, нашел нужную страницу и начал читать.

Князья, полюбовавшись заснувшим младенцем, уселись рядком на скамью у входной двери и стали рассматривать подсобную комнату, дверь в которую осталась открытой. Со своего места им были видны пучки засушенных трав, висящие по стенам, большой ящик в углу с грибницей, часть длинного стола, на котором лежали деревянные плашки и квадратные стёклышки, покрытые какой-то слизью, стояли микроскоп и химические приборы. Всё это походило на лабораторию ученого.

Потом Александр Александрович встал, неслышно прошел к младенцу, долго смотрел на ангельское личико. Усевшись на край кровати старца, которая жалобно скрипнула под его большим телом, привлек к себе супругу. Так они долго сидели, обнявшись и умиротворенно глядя на своего Ангелочка.

Великий князь Михаил Николаевич тоже был счастлив в браке. Посматривая на обнявшихся племянника и его жену, он вспоминал любимую супругу Ольгу Федоровну, оставшуюся в Тифлисе вместе с детьми, шестью сыновьями и дочерью, их жемчужинкой Анастасией. Боже мой! Как же он по ним соскучился! А ведь всего ничего прошло времени, как он выехал в Санкт-Петербург.

9

Так минули три дня в душевных муках и ожидании чуда. Старец Сергий денно и нощно лечил младенца своими, только ему известными средствами. И чудо свершилось.

На четвертый день в полдень у Сергия в горнице собрались великие князья Михаил Николаевич, Александр Александрович, конечно, великая княгиня Мария Федоровна, которая никуда не уезжала и отлучалась из горницы только ненадолго по надобности, и примчавшийся из Санкт-Петербурга генерал свиты Его Императорского Величества граф Пущин в сопровождении медиков Крейцера и Миндена. С ними приехало и европейское медицинское светило доктор Розенберг, подвизавшийся при дворе императора. Александр II с нетерпением ждал вестей о здоровье любимого внука.

Кризис болезни миновал. Маленькому Ангелочку стало много лучше. Он успокоился, жар спал, лихорадка и сыпь пропали, карие глазенки смотрели на мир, не боясь света. Когда Аксинья на минуту усадила его в постельке, головка легко склонялась на грудь, то есть ригидность мышц шеи – страшный признак менингита – исчезла. Было видно, что дело идет на поправку. Мария Федоровна, грациозная шатенка, опять приобрела свою привлекательность. Она то смеялась, то плакала от радости. Приехавшего дворецкого Горошина несколько раз обеспокоенно спрашивала: – Как там Николенька мой? – Получив заверения, что со старшим сыном Ники все в порядке, и есть, конечно, кому им заниматься, она радовалась, потом плакала, глядя на Ангелочка, затем снова расспрашивала Горошина о двухлетнем Николеньке.

Пущин радостно поздравил великих князей со счастливым избавлением от страшной болезни сына и племянника, поцеловал руку Марии Федоровне. Растроганный Александр Александрович на прощание даже обнял графа. Пущин с восхищением благодарил отца Сергия, уважительно прощался с ним за руку и обещал обо всем доложить императору. На что старец не проявил никаких чувств. А вот медики подозрительно склонялись над Ангелочком, недоверчиво поджимали губы, о чем-то шушукались и пробовали трогать ребенка. На что старец безапелляционно заявил: – Не следует так делать, господа. Руки вы не мыли, а иммунитет у младенца ослаблен. Оставьте ребенка в покое.

Энергичный Пущин умчался. Следом уехало и обиженное невниманием медицинское светило. Крейцер с Минденом остались. Как же не остаться при выздоравливающем ребенке?! Они обиженно жались в углу, тихо переговариваясь между собой.

10

По настоянию отца Сергия Сашенька-Ангелочек еще неделю оставался под его неусыпным надзором. Интенсивное лечение продолжалось. В ход дополнительно пошли укрепляющие настои и растворы.

Мария Федоровна только однажды на несколько часов отлучилась во дворец проведать Николеньку и привести себя в порядок, оставив при Ангелочке на это время обоих великих князей.

Михаил Николаевич получил возможность работать, как и планировал изначально, собираясь посетить столицу. За это время он только раз покидал Александровский дворец на один день для аудиенции с императором. Все остальные дни работал и принимал военных и чиновников здесь, во дворце. Но к вечеру ежедневно ехал к Сергию, чтобы проведать «наилюбимейшего племянничка». Так он теперь называл маленького Сашеньку. Мария Федоровна буквально молилась на Михаила Николаевича, так же, как и на отца Сергия. И было за что…

Александр Александрович был рядом с Марией Федоровной, называя её как прежде Минни, немногословный, заботливый, надежный и любящий. Через день он ездил во дворец по делам, но, главным образом, навещал сыночка Никки. Подолгу в горнице, сидя на скамье у двери, чтобы не мешать постоянным хлопотам вокруг Ангелочка, читал привезенные газеты, внимательно посматривая, что делали няньки и старец. Великий князь преобразился. К нему вернулись спокойная уверенность, снисходительность и благодушие. Мир опять вокруг него стал прекрасен.