Kitobni o'qish: «Во времена последнего титана»

конец XIV – первая треть XIII в. до н.э

Юго-восточная оконечность Крымского полуострова.

Преступление и наказание

Прямо на берегу не широкой, но довольно глубокой и полноводной речки, удачно скрытая от посторонних глаз в глубине небольшой заводи, дымила банька, призывно коптя низкое хмурое небо ароматным дымком. Немного правее и выше по берегу, надёжно укрывшись в зарослях гигантских лопухов, лежал, не шевелясь, ещё юный, но весьма развитый телом русоволосый паренёк. Рядом с ним, заранее заготовленный и в тайне, ночью, чтобы не дай боже не быть замеченным в процессе транспортировки, ждал своего часа загодя и не без труда доставленный сюда огромный валун. Паренёк осторожно отгонял со лба назойливых насекомых и иногда поглаживал тёмные бока камня, словно успокаивая не в меру горячего коня. Чтобы быть как можно более незаметным, даже обычная белая льняная рубаха была заменена на кожаный доспех, отчего молодой человек сильно потел и отдувался. Но, видимо, его терпение и труд того стоили.

Вдруг парнишка насторожился. Настал долгожданный момент. Дверь бани распахнулась, и наружу с радостным визгом выскочили трое совершенно обнажённых, распаренных девиц, примерно одного с парнем возраста, и, сделав несколько шагов по прилаженным к бане мосткам, попрыгали в речку, поднимая брызги и распугивая сонных карасей.

Молодой человек, сделав над собой явное волевое усилие, оторвался от завораживающего зрелища и потянулся к заранее установленному под камень рычагу. Благо силушки ему было не занимать. Одно движение – и валун, сминая лопухи и вызывая осыпь мелких камней с обрыва, ринулся вниз, к своей цели. Расчёт оказался точен, и, с громким треском ударив в закрытую дверь бани, камень замер, намертво заблокировав вход.

Девчушки, привлечённые грохотом, конечно же вылезли на мостки и, волей-неволей демонстрируя себя во всей красе, в нерешительности остановились перед входом в баню. Даже у всех троих вместе взятых не хватило бы сил, чтобы сдвинуть камень с места. А позвать кого-то на помощь они могли, разве что одевшись в лопухи. Молодой человек явно достиг своей цели.

Приподнявшись из своей засады, чтобы лучше всё видеть, он прыснул в кулак и в этот момент что-то тяжёлое обрушилось на его спину и затылок. У него потемнело в глазах, и картина прекрасных купальщиц сменилась понурой темнотой.

Очнулся он от резкого ощущения холода от воды, выплеснутой в лицо. Он шумно вздохнул и задёргался, в первый момент не понимая, что происходит. Все его движения были словно парализованы. Он затряс головой, смахивая с ресниц текущие струйки воды, мешающие смотреть, и в момент прояснения картины внезапно осознал всю плачевность своего положения.

Двигать конечностями он не мог, потому, что был привязан по рукам и ногам к двум столбам, вкопанным на месте проведения судилищ в центре посёлка. Это позорное место так и называлось – «столбище», и в обычное время селяне тщательно обходили его стороной. Но сейчас почти все жители деревни собрались на площади и, выстроившись полукругом, обсуждали грехи пойманного «злодия».

В то время, как главным обвинителем выступал местный кузнец – Дубыня-Коваль, человек в посёлке уважаемый и, что самое главное, отец девушек, за которыми так недальновидно подсматривал обвиняемый. Он приподнял парнишку за подбородок, едва скрытый ещё жиденькой растительностью, и, убедившись, что тот пришёл в себя, повернулся к собравшимся.

– Селяне! – обратился он к ним громким раскатистым басом, но едва различимые дрожащие нотки выдавали то ли его гнев, то ли всё-таки определённое волнение. – Вы меня знаете! Я худых дел не чиню и честной народ без надобности не обижаю!

По площади прошёлся одобрительный гул.

– Так и есть, Дубыня! – послышались голоса. – Спору тут нет.

– И терпения мне не занимать, – продолжал свою речь Дубыня, нахваливая свои достоинства. – Кто с огнём да металлом знается, тому без терпёжки никак нельзя!

И снова одобрительный гул послышался из толпы. Да кто ж в своём уме вообще стал бы ссориться с кузнецом!

– Многое было! И гвозди таскали из кузни, и курей гоняли, и яблоню поломали мне, огольцы. Всё прощал. Да что с них взять, отроки неразумные!

– Так и есть! Верно говоришь, Дубыня! – оратор продолжал собирать поддержку у населения.

– Но этот, – Дубыня не глядя ткнул пальцем в сторону обвиняемого, и в его тоне послышался металл. – Этот перешёл все дозволенные границы!

Над площадью повисла тишина. Конечно, люди уже, так или иначе, были в курсе обвинения, но, понятное дело, жаждали подробностей.

– Вы моих дочек знаете! Так скажу, не кривя душой: все как есть и умницы, и красавицы! Справные жинки будут каждому достойному жениху. А этот гад, – Дубыня вновь повторил свой красноречивый жест, – взялся позорить их! Подглядывать за ними удумал! Да ещё дверку у бани камнем подпёр, злодий! Чтоб лучше видно ему, собаке, было!

– Ишь чё придумал, бесстыдник! – послышался из толпы одинокий мужской возглас, в котором, однако, звучали и удивление и даже некоторая зависть чужой смекалке.

– Говорю вам, люди, прощать ему ныне нельзя! – приговор Дубыни звучал, как удары молота по его наковальне. – Не то он кажному доброму человеку в постель залезет! Как блудливый пёс!

– Плетей ему, охальнику! – согласились «присяжные».

– Вот и я так думаю, всыпать ему плетей, пусть поумнеет! – подтвердил Дубыня. – Не доходит головой, пущай другим местом подумает!

Он вытащил из-за голенища сапога заранее заготовленную плётку, и, словно пробуя её на работоспособность, с силой рассёк воздух, вложив всю душу в удар. Звук щелчка получился таким резким, что все невольно замерли, мысленно примеряя на себя силу удара. Надо сказать, поёжились даже самые сильные духом.

– Что скажешь, Доброжив?

Все обернулись к седому старцу с длинной бородой, единственному, кому дозволялось сидеть на судилище. Это был старейшина деревни, и последнее слово во всех мировых делах принадлежало ему. Старик, немного помедлив – последнее слово всегда необходимо тщательно взвесить – приподнялся, не без труда опираясь на посох, символ поселковой власти, и долгим взглядом окинул всех присутствующих.

– Так скажу селяне! – голос старца был негромким, и по-стариковски скрипучим, но над площадью висела гробовая тишина. Люди внимали каждому слову старейшины, – Микулка, слов нет, повинен глупостью своей, и заслуживает кары насущной!

Доброжив сделал паузу, готовя людей к следующей своей фразе.

– Но можно на дела его дурные и по иной мере взглянуть!

Ох, неспроста люди звали его «мудрецом».

– Во-первых, парень без отца вырос, и никто ему здеся родителя не заменил…

Отца Микулы действительно, семь лет назад, когда зима была особенно лютой, загрызли волки в лесу, когда тот за дровами пошёл. Мать его так убивалась горем, что более замуж уже не вышла. Да и женихов не нашлось – невеста уже в годах была, а Микула был её единственным, поздним, и давно желанным ребёнком.

– А во-вторых, хоть и молод был, мальчонка, а от отца своего, покойного, в деле своём непростом всем премудростям научился, все секреты ремесла перенял. И трудится теперь, не хуже взрослого, и всю деревню нашу, да и пришлые окрестности, всем, чем нужно по нужде нашей, справляет…. И хорошим мастером слывёт!

Народ согласно закивал. Микула, как раньше отец его, занимался выделкой кож. Делом непростым, требующим выдержки и терпения. Да и силушки, при том, богатырской. И был он действительно, силён не по годам.

– Кем его заменить, селяне? – Доброжив пристально оглядел земляков. – То-то же, некем!

– А что до упрёков твоих, Дубыня, тут и слов не надо. Согласны все, – продолжил старейшина, – виновен мальчишка! Да только не по злому умыслу, а по юности, да по глупости. Наказание нужнО, но не для обиды пущей, а для уразумления отрока. Думаю, пары плетей довольно с него будет?

Доброжив замолчал, обводя взглядом односельчан, тем самым давая время сказанным словам проникнуть в мысли каждого из присутствующих. Неспроста старик занимал такое высокое положение в поселковом сообществе – за свои долгие годы он давно научился управлять толпой.

– Так, селяне? – после минутной паузы, запросил он вердикт «присяжных».

– Так, Доброжив! Прав ты, как водится, прав!

Старик повернулся к Дубыне, и еле заметно развёл руками, как бы давая понять, что это не его приговор – так вече решило.

Дубыня, в гневе своём праведном, рассчитывал, однако на что-то большее, но уже успел поостыть и, в конце концов, махнул рукой. Не злодей же он кровожадный! Ну а кнут приложить – бесспорное право оскорблённого отца. И тут как посмотреть? Вполне возможно, пары его ударов будет больше, чем достаточно!

Он мгновенно размахнулся, даже не оборачиваясь и не глядя на свою жертву. Все охнули от силы замаха, а Микула сжался в комок и зажмурился, ожидая нестерпимого ожога. В ту же секунду на его молодое тело обрушился раздвоённый конец хлыста, но, на удивление, особой боли он не принёс.

– Странно! – в первый момент подумал Микула, но сейчас же сообразил, что толстую кожаную рубаху с него никто так и не снял, не подумали об этом, когда привязывали к столбам. И теперь, заботливо выделанный собственными руками из толстенной кожи матерого быка доспех, мягко принял и впитал в себя всю остроту удара.

Микула облегчённо выдохнул, мысленно хваля себя за то, что не поленился потратить время на эту поделку.

– Ах вы, бестолочи-переростки! – Дубыня даже бросил с досады хлыст. – Глаз, что ль у вас нет? Куды смотрели, когда вязали его?

Сыновья Дубыни, исполнявшие во всём этом действе роль подмастерьев, бросились стягивать с Микулы его защиту. Но ножом её было не взять, почти невозможно, и они принялись развязывать Микуле руки, чтобы стянуть рубаху через голову.

И в этот момент над посёлком разнёсся чей-то истошный крик:

– Летит, летит!

Объяснять, кто и куда летит, не было нужды. Толпа на площади растворилась в мгновение ока. Народ разбежался и попрятался кто-куда так быстро, что это больше походило на магию. Микула остался один на один с новой напастью, и напасть эта была куда страшнее любых плетей.

Огромный летающий змей, своими перепончатыми крыльями покрывавший любую избу в деревне, повадился таскать скот у селян. А бывало, уносил в горы и зазевавшихся ребятишек. И никто их более опосля не видел…

Зловещая тень пронеслась над Микулой. Он вскинул голову, но чудовище было уже позади него. От этого стало ещё страшней, но страх удесятерил силы и без того дюжего паренька, и тот, напрягая всю свою мощь, свободной рукой, которую успели освободить сыновья Дубыни, со сдавленным выкриком выдернул из земли столб, к которому только что был привязан, и тут же развернулся, насколько ему позволяли путы на левой руке и ноге.

Змей, раскинув крылья, делал плавный разворот над деревней, высматривая возможную добычу. Самой доступной из которых был, конечно же, Микула, который в это время судорожно пытался ослабить остальные путы.

Птерозавр¹, хлопая крыльями, медленно приземлился рядом с Микулой, буквально в нескольких шагах от него, и внимательно посмотрел на добычу одним глазом. Приоткрытый клюв, снабжённый длинным рядом острейших зубов, казалось, осклабился в зловещей ухмылке. Микула, практически не отдавая себе отчёта в своих действиях, с полными ужаса глазами, ухватил только что выдернутый из земли, к его счастью, не слишком толстый столб, и что есть сил, швырнул им в ящера.

Заострённый конец импровизированного оружия едва взъерошил на груди исполина какие-то волосоподобные образования, тем не менее, ящер с удивлением посмотрел на человека другим глазом, и, опираясь на серединные суставы крыльев и подаваясь всем телом вперёд, издал резкий, высокий и протяжный вопль, обдав Микулу зловонным дыханием.

Микула, тем временем, пребывая почти в паническом состоянии, освободился от сковывающих его уз, и, упираясь всем телом, вытянул из земли и вторую жердину. На этот раз, не выпуская колья из своих рук, и страшно крича, он, вопреки своему страху, пошёл прямо на змея.

Размахнувшись над головой, он сильным боковым ударом, обрушил жердь прямо на зубастую пасть ящера. Тот попятился, тряся головой, украшенной на затылке длинным шипом, служащим, видимо, противовесом в полёте, и вновь получил сильный удар. Не дожидаясь очередной атаки, змей тяжело взлетел, едва не задев когтями голову Микулы.

Глядя на кружащего над селением змея, Микула потряс ему вслед своим импровизированным оружием. В ответ ящер в последний раз истошно крикнул и направился в сторону гор, неторопливо взмахивая огромными перепончатыми крыльями.

– Эко ты Горыныча уделал! – внезапно раздался голос невесть откуда появившегося Доброжива, и в голосе этом звучало неподдельное уважение. – Может теперь отвадится к нам прилетать?

– А отвадится! – мрачно ответил Микула, не сводя глаз со змея, превратившегося в чёрную точку в хмуром осеннем небе. – Я сам есть и отважу.

– Это в каком таком смысле? – удивился Доброжив, и слова его подхватил начавший собираться вокруг народ.

– А в таком! – Микула дивился самому себе, но остановиться не мог. – Найду я гнездо змеево и разорю!

– Сгинешь ведь?! – то ли спрашивал, то ли утверждал Доброжив, оглядывая селян, словно ища у них поддержки. – Сожрёт тебя змей, как есть сожрёт!

– А посмотрим, – упрямился Микула. – До гор то змеиных два-день пути будет?

– Не меньше, – согласился староста, – да только одумайся, неразумный, мать-старушку пожалей!

– Решил я так, дяденька, не останавливай! Завтра поутру и пойду – Микула обернулся к селянам. – Простите, коль кого обидел, люди добрые. Не поминайте лихом. Прости и ты, Дубыня, и дочки твои пусть прощевают. Не со зла я всё!

– Ой, что же это делается! – заголосил было в толпе чей-то женский голос, но тут же оборвался, не найдя поддержки у сельчан.

Микула половчее перехватив свою дубину, закинул её на плечо, и пошёл прочь, провожаемый десятками удивлённых глаз раззадоренных чудной вестью односельчан.

Логово змея

Поход к змеиному логову был не так долог, как утомителен. К вечеру следующего дня Микула действительно был уже в отрогах Змеевой гряды. Его не самое удобное в обращении оружие здорово натёрло плечи, ноги после целого дня пути гудели, темнело, и Микула решил заночевать у подножия гор. Набраться сил перед завтрашней битвой. И унять волнение в теле.

Он разжёг костёр, перекусил нехитрой снедью, прихваченной из дома, но заснуть не смог. Так и сидел всю ночь у костра, прислонившись спиной к нагретому солнцем за день валуну и смотрел, как искры улетают в чёрное, мерцающее звёздами небо. А вокруг, не смея приблизиться к огню, тревожно завывали ночные хищники.

С первыми рассветными лучами он уже карабкался по горам, пытаясь сообразить, где ему найти гнездо змеево.

Тот помог ему сам, своим резким криком привлекая внимание Микулы. Ящер кружил над одной из отдельных вершин, ловя крыльями восходящие потоки воздуха. Сделав несколько кругов, змей выбрал направление, и прибавил взмахов, улетая прочь, за новой добычей.

Поначалу Микула огорчился, что не сможет вступить в схватку с Горынычем прямо сейчас, но потом решил добраться до его гнезда, спрятаться там и напасть на змея внезапно, из засады, когда тот вернётся.

Чем ближе подбирался Микула к гнезду, тем больше становилось следов присутствия ящера. То тут, то там попадались обглоданные кости различных животных, а иногда, как казалось Микуле, и людей. Отчего-то пахло гарью и серой. От горы исходило заметное тепло. Здесь было даже жарче, чем внизу, на равнине.

Когда он был уже совсем близко к вершине, он наткнулся на обугленный труп какого-то несчастного героя. Тот лежал пустыми глазницами вниз, сжимая в руке короткий бронзовый меч – акинак². Другую руку прикрывал полусгоревший круглый деревянный щит. Судя по всему, этот человек не был добычей ящера, а пришёл сюда так же, как и Микула, самостоятельно и добровольно. Дабы уничтожить, наконец, опостылевшую тварь. Но что-то пошло не так….

– Спалил его змеюка дыханием своим огненным! – вдруг подумал Микула, и что-то от этих мыслей сжалось у него внутри, а ему сильно захотелось вернуться домой.

Но, вспоминая глаза односельчан, он понял, что лучше ему сгореть здесь и сейчас, в гнезде змеевом, чем вернуться ни с чем назад, и пылать огнём позора всю оставшуюся жизнь.

Он, превозмогая подступившее к горлу отвращение, потихоньку вытащил из скрюченных пальцев покойника потемневший от огня клинок, и сунул себе за пояс. Но в душе его скреблись сомнения в пользе такого оружия.

Когда до вершины оставалось буквально рукой подать, и Микула уже потянулся к ближайшим камням, из-за их кромки вдруг появилась голова змея на длинной шее, немного меньшая, чем у того, с кем Микула уже имел дело. Глаз змея с удивлением уставился на пришельца. От неожиданности Микула попятился назад, и чуть не сорвался вниз, вместе с покатившейся из-под ног галькой. Он едва успел воткнуть между камней свою жердину и тем самым удержался на ногах. А затем, припомнив свой недавний приём, с размаху обрушил оружие на голову так внезапно возникшего между камней ящера.

Голова с жалобным воплем исчезла где-то за гребнем скалы, но вместо неё появилось ещё две зубастые пасти, и потянулись к Микуле, щелкая острыми челюстями прямо возле его лица.

– Трёхголовый! – в ужасе подумал Микула и почувствовал, как слабеют его ноги.

Внезапно гигантская тень накрыла Микулу, и тот инстинктивно присел, тем самым увернувшись от когтей своего старого знакомого. Птерозавр вернулся, чтобы защитить своих птенцов. Такого душераздирающего крика Микуле ещё не приходилось слышать. Злобно шипя, ящер набросился на него, вырвал из рук дубину и перекусил её пополам. Микула выхватил трофейный меч и замахал им перед мордой змея, не давая тому подойти. Но ящера, защищавшего гнездо, было невозможно остановить! Взмахом могучих крыльев он сбил Микулу с ног, и тот покатился вниз по склону, вместе с обвалом мелких камней. В какой-то момент он зацепился за выступающий из земли кусок скалы, перелетел через него, перевернувшись, и упал лицом вниз на не широкую, но очень глубокую расщелину в горе, недалеко от трупа уже сгоревшего владельца меча. И вдруг почувствовал, как из-под земли быстро поднимается жар. Он успел перекатиться в сторону, когда из расщелины вырвался сноп огня и дыма, окатывая окрестности тошнотворным запахом серы.

Микула сделал ещё пол-оборота назад и оказался лицом к лицу с мертвецом.

– А может, и сам сгорел! – успел подумать он, прежде чем услышал знакомое хлопанье крыльями и звук покатившейся по склону гальки. Ящер был совсем близко, продолжая преследовать Микулу. Тот покрутил головой, разыскивая меч, и вдруг увидел его косо лежащим на камнях, в последний момент, прежде чем клинок хрустнул под лапой наступившего на него птерозавра.

Микула попробовал отогнать чудище, швыряя в него камни, благо боеприпасы лежали вокруг бесконечным запасом. И один из булыжников хорошо пришёлся по шипастой голове ящера. Но, упрямо помотав головой, тот лишь выкрикнул что-то в ответ, широко открывая пасть и тараща наружу свой длинный язык. И вновь ринулся в атаку.

Микула подскочил, и вместе с лавиной обрушившихся булыжников, камнем покатился вниз, спасаясь от преследователя. Он скользил по склону, лавируя между скал, и спиной чувствовал приближение змея. Страх подгонял Микулу пока он не оказался в лесной зоне, укрываясь среди деревьев. На какое-то мгновение ему вдруг почудилось, что он в безопасности, но едва ему стоило прижаться к стволу, переводя дыхание, как рядом мелькнула знакомая тень, и резкий вопль ящера заставил его вновь подорваться и бежать дальше, с риском поломать ноги и уже навсегда остаться в этих горах.

Перед его глазами так и стояли пустые глазницы мертвеца….

Деревья внезапно закончились, и Микула, замахав руками, замер на краю обрыва. Далеко внизу гудела быстрая горная река.

Едва он поймал равновесие, вокруг затрещали ломаемые ящером вершины невысоких скрюченных деревьев, и, уворачиваясь от мелькнувших когтей, он всё-таки сорвался вниз.

В следующее мгновенье он плашмя упал на криво торчащую из скалы сосну, обдирая лицо об иголки, и на мгновенье замер, боясь даже дышать. Но корни дерева, из последних сил цеплявшиеся за почти голые скалы, не выдержали такого напора и оторвались, и он вместе с деревом рухнул в реку, теряя от удара сознание.

Спасение

Приходил он в себя долго. Видимо сказывалась повторная травма головы. Сначала сквозь полусонное сознание он чувствовал, что его куда-то несёт вместе с водой. Потом он долго колыхался вверх-вниз, и это мерное колыхание не давало ему выйти из странного гипнотического состояния полусна. Потом что-то резко дёрнуло его вверх, и он уже почти пришёл в себя, но полностью очнулся, когда терпкая сладковатая жидкость полилась ему в горло. Микула закашлялся и открыл глаза.

Первое, что он увидел – склонившиеся над ним лица, поверх которых ярко сияло солнце, слепя и не давая толком ничего разглядеть. Он постарался прикрыться рукой, и в этот момент его рывком приподняли, помогая сесть и оперев спиной о твёрдую поверхность.

Люди оживлённо затараторили, но Микула не мог понять ни слова из всего их разговора. Он помотал головой, думая, что всё ещё не в себе, и огляделся.

Он находился на корабле, видимо посреди моря. По крайней мере, берегов не было видно. Ветер слегка колыхал раздутый парус, и корабль, похожий на крупную, но изящную птицу, летел по волнам куда-то в безбрежную даль. Вокруг толпились люди, странно одетые и говорящие на незнакомом ему языке.

Микула попытался увязать последние воспоминания со своей новой, неожиданной реальностью. Видимо, пока он был без сознания, горная река вынесла его в открытое море. Где его и подобрал корабль. Но кто эти люди?

– Где…, – попытался сказать Микула, но в горле запершило. Он откашлялся.

– Где я? – наконец смог выдавить он.

Видя, что Микула заговорил, все замолкли, прислушиваясь. Один из незнакомцев присел рядом с Микулой и кивнул.

– Ты киммериец? – с сильным акцентом, но, в общем, вполне понятно, задал он свой вопрос. Видя, что Микуле трудно говорить, он что-то сказал на своём наречии, и товарищи передали ему глиняную чашу. Он поднёс её к губам Микулы, и тот понял, что в чаше плещется вино. Осушив её, а потом и ещё одну, Микула облегчённо и расслаблено откинулся спиной к мачте.

– Хорошее вино, – сказал он в никуда, не открывая глаз.

– Да, – улыбнулся его новый знакомый. – В этом колхи мастера!

– Кто? – удивлённо переспросил Микула.

– Мы – колхи³, а это наш предводитель – Аргос, сын Фрикса⁴, внук Ээта⁵, царя колхов.

Собеседник Микулы указал на стройного молодого мужчину, который стоял поодаль, скрестив руки на груди, и тот, как показалось Микуле, несколько надменно, кивнул ему головой.

– Плывём мы в славный город Орхомен⁶, столицу Беотии⁷, откуда родом отец Аргоса. А кто же будешь ты, незнакомец?

– Я Микула, – ответил юноша и замялся, не зная, что сказать дальше. – С селенья! Селянинович…

– Так ты киммериец⁸? – продолжил расспросы колх, не обращая внимание на его заминку.

– Кто? – удивился Микула. – Как ты меня назвал?

– Киммерийцем! – повторил его собеседник. – Разве не так ваше племя называют среди остальных народов?

Микула тихо рассмеялся – он был ещё без сил.

– Кремнийцы мы! Из Кремней, значит. Раньше люди наши жили все вместе, там, где кремни добывают. Пока ещё медь, да бронзу лить не начали. И места те, и поселение, Кремни⁹ назывались. А нас, стало быть, кремнийцами величали. Это уж потом разошлись все по разные стороны, чтобы вольготнее жить было! И стали кто неврами, кто будинами зваться. По именам своих первых вождей. Наше племя вот, ставрами кличут.

Колх немного помедлил, то ли собираясь с мыслями, то ли подбирая слова. Очевидно, он не хотел как-то задеть собеседника.

– Не хочу тебя обидеть, но всем нам не терпится узнать, как ты оказался посреди Понта Аксинского¹⁰, да ещё вплавь на сосне? Как вообще такое возможно?! – продолжил он через минуту.

Микула вкратце описал свою историю, умолчав, правда, с чего она началась. Колх внимательно слушал, ничем не выдавая своих эмоций, а когда Микула закончил, обернулся к своим товарищам и перевёл.

В ответ все дружно рассмеялись, что-то увлечённо обсуждая.

– Прости, но они не верят тебе, – покачал головой переводчик-толмач. – Никто не рискнёт в одиночку сразиться с драконом! Они знают это не понаслышке, священную рощу на нашей родине охраняет одно из этих чудовищ!

Он вдруг замолчал и усмехнулся в бороду.

– Правда, есть один секрет. Пообещай, что никому не расскажешь!

Озадаченный Микула как-то неопределённо кивнул головой.

– Наш дракон не ест мяса! Он травоядный, как корова, ну или овца. Хотя на вид очень грозен, с огромными рогами и шипами. Особенно страшен его хвост, похожий на огромную рогатую шишку. И, конечно, он может убить, если напугать его или разозлить. … Ну да хватит болтовни на сегодня. Готов поклясться, ты и сам голоден, как дракон. Пойдём, я тебя накормлю!

Микула не без труда поднялся с палубы, и команда корабля, только что весело смеявшаяся над ним, внезапно смолкла, глядя ему вслед. Твёрдый как камень кожаный доспех, надетый на незнакомца, был в клочья разодран на спине когтями какого-то неизвестного, но, по всей вероятности, весьма свирепого монстра.

Ночью корабль накрыл шторм. Да такой, какого не видывали самые опытные мореходы на судне. Как жалкую тростинку посудину кидало по волнам, смывая за борт людей. Кто-то из команды сунул Микуле верёвку и жестами начал показывать, как нужно привязать себя к уключине, но в следующий момент его уже накрыло волной. Парус разметало ветром в клочья, мачта не выдержала и переломилась, унося с собой в пучину ещё нескольких человек. Микула, никогда раньше не ходивший в море, цеплялся за жизнь всем, чем мог. Руками, ногами, а, порой, и зубами. Шок был таким, что его даже не мутило от сильнейшей качки.

И вдруг последовал страшный удар. Качка остановилась, но корабль, налетевший на скалы, начал быстро разваливаться на части. Вскоре Микула оказался в бушующем море, из последних сил хватаясь за кусок обшивки корабля. Он уже прощался с жизнью, когда гигантская волна подняла его так, что у Микулы захватило дух, и резко откатившись назад, оставила его лежащим на песке. Несмотря на дикую усталость, Микуле хватило ума отползти в темноте подальше от ревущей границы моря. Оказавшись где-то в зарослях, он остался лежать, тяжело переводя дыхание и откашливая морскую воду.

Утро встретило его безмятежным воркованием горлиц. Ровная и почти спокойная поверхность воды искрилась в ярком солнце и с приятным слуху шелестом накатывала на прибрежный песок. О ночной буре напоминали только разбросанные на пляже куски обшивки корабля.

Микула рассеяно бродил по песку, не зная, что ему делать дальше, когда, наконец, услышал приглушённые голоса. Он поспешил взобраться на ближайшую скалу и с облегчением увидел, что он не один на этом пляже. Спаслось ещё несколько человек, в том числе Аргос, и его приятель-переводчик Китиссор. Они перетаскивали с разрушенного корабля подальше от воды всё, что можно было использовать, и как-то странно отреагировали на появление Микулы. На него смотрели недобрыми взглядами и были явно ему не рады.

– Они думают – это ты принёс кораблю несчастье! – пояснил толмач. – Некоторые поговаривают, что зря вытащили тебя из воды.

– Думаешь, мне лучше уйти? – переспросил его Микула.

– Ну что ты! – улыбнулся всегда жизнерадостный Китиссор, и хлопнул Микулу по плечу. – Всё пройдёт! Просто они расстроены из-за кораблекрушения. Давай ка мы с тобой осмотримся!

Он потащил Микулу наверх, по крутому обрыву, и вскоре они оказались на самой вершине скалы. Осмотр привёл к плачевным выводам. Шторм выбросил их на остров, причём не очень большой. Вдалеке было видно материковую береговую полосу, но добраться туда вплавь было очень непростой задачей, явно не каждому под силу, а тем более не по плечу уставшим мореходам.

В такой ситуации главной и жизненно важной задачей было найти пресную воду. Это был просто-напросто вопрос выживания. Они начали спускаться вниз к зарослям, как вдруг Китиссор остановился и поднял что-то с земли. Следовавший за ним Микула едва не столкнул его с обрыва.

– Посмотри, – сказал Китиссор, и в его всегда весёлом голосе послышалась тревога. – Я никогда такого не видел.

Он протянул Микуле гигантское перо. Оно было величиной со стрелу. И таким же острым и твёрдым на конце.

– Я боюсь даже представить, кому оно принадлежит. Давай-ка будем осторожнее тут!

Им всё-таки удалось найти едва заметный родник, бивший среди камней, и как следует напиться. Но оказавшись на другой стороне острова, они наткнулись на гнездящихся в скалах шумных владельцев найденного пера. Китиссор успел укрыться в расщелине и увлёк за собой немного нерасторопного Микулу. Однако растревоженная стая поднялась в воздух, и они хорошо рассмотрели этих странных птиц. У них были длинные зубастые клювы, и в целом они очень напоминали змея, с которым сражался Микула, только были меньше и покрыты редким оперением. Одно из таких перьев упало сверху и даже вонзилось в землю неподалёку. Микула и Китиссор молча переглянулись, и очень медленно начали отползать назад.

Их рассказу об источнике пресной воды в лагере сильно обрадовались, и даже простили Микулу. Чего не скажешь о новости про странных птиц. Мужчины передавали принесённое перо из рук в руки, тревожно качая головами. Аргос что-то решительно скомандовал и все поднялись. Микула уставился на Китиссора.

– Пойдём искать укрытие! – ответил тот.

К счастью, вскоре убежище было найдено. Им послужила скала, нависавшая над кромкой пляжа в очень небольшой бухточке и создававшая подобие пещеры. По крайней мере, от возможного дождя или нападения странных птиц она надёжно защищала. Очень быстро внутри был разведён огонь из подсохших обломков корабля, и вечер измученные люди встречали за нехитрым ужином, наскоро приготовленным из найденных запасов, и глотком вина из уцелевших амфор. Им стоило обсудить, что делать дальше.

А море, шумевшее у подножия пещеры, и начинавшие появляться звёзды с немалым удивлением разглядывали тянувшихся к огню отчаянных мореходов, победивших шторм.