Kitobni o'qish: «Обгоняющий ветер»

Shrift:

Пролог

Удар был внезапным и, к счастью, не очень сильным. Затем тело сковала судорога, и спустя мгновение он ослеп. Он не стал кричать, знал, что это не только бесполезно, но и опасно. Наконец пришло лёгкое удушье и сразу прошло. Негативных ощущений больше не было, как не было и самого дыхания. «Странно, – пролетела мысль, – процесс дыхания заблокирован, а моё тело, по-видимому, прекрасно себя чувствует». И он успокоился. В темноте, в которую он был погружён, вспыхивали и улетали цветные всполохи света, похожие на салют. Он долго следил за их танцем, пока они не побледнели, исчезая. Оказалось, что это возвращается зрение. Большого разнообразия это не принесло.

Он неподвижно висел в чёрной пустоте межзвёздного пространства. По привычке думая о себе «Он». В самом деле, что можно сказать о единственно оставшемся чувстве – зрении, совершенно самостоятельно существующем в странной неизвестности, похожей больше всего на сон. Точно так же, как в ясном сне, он очень чётко видел точки далёких звёзд, более бледные пятнышки ближайших планет, «чувствовал» давление световых волн, ощущаемых как ветер, дующий со стороны ближайшей звезды, видел всё, кроме одного – кроме собственного тела. Ветер? Когда он боялся ветра?

В нём что-то сотрясалось от ярости, когда его, беспомощного, медленно сносило в пространстве, словно течением реки, куда-то вглубь бесконечной черноты. В то же время изнутри стала наплывать необыкновенная лёгкость и сила. Рванувшись непонятно как в сторону ближайшей планеты, он понял, что может беспрепятственно двигаться. Некоторое время он развлекался этим, но в конце концов он был готов заскучать, когда перед ним внезапно всплыло, придвинулось изображение круглой каменной площадки на вершине скалы, окружённой кольцевым облаком дыма. Одновременно он увидел и ощутил себя обладателем своего собственного, неизвестно откуда взявшегося тела. И в голове прозвучала фраза, произнесённая низким мужским, очень знакомым голосом: «Тело, переведённое в состояние облака психофизических полей, будет возможно вернуть опять в первоначальное состояние». Он не успел даже удивиться этому факту, когда сильный порыв ветра сдул его, как пушинку, за край скалы. Последнее, что он помнил перед отключением сознания, – это ощущение падения в туманную глубину…

В небольшом каменном строении, на краю верхней площадки башни монастыря, затерянного в самой глубине Разрушенного плоскогорья, приотворилась дверь. В образовавшуюся щель ворвался ветер, заставив моргнуть появившийся в ней блестящий глаз, а потом показалась голова и вся длинная, тощая фигура послушника, придерживающего на груди свою длинную серую хламиду, по-видимому, мало защищающую от холодного сквозняка. Он осмотрел площадку и снова спрятался за дверью. Прошло уже довольно много времени, а его наставник ещё не завершил обряда.

Увенчанный мощной шевелюрой седых волос, одетый в широкий чёрный плащ, жрец неподвижно стоял на плоской крыше круглой башни. Холодный восточный ветер напрасно трепал полы его одеяния: ничто не могло прервать глубокой медитации настоятеля, который проводил священный ритуал встречи «Светоча Мира».

Ритуальная башня была угловой, а площадка, находящаяся в самой верхней части стены, извивающейся по каменным склонам и окружающей монастырь, основанный монахами ордена ещё в незапамятные времена, находилась пока в тени пика Восточной горы, постепенно скользившей к ногам монаха. Верхняя площадка древней башни была огорожена по кругу каменными зубцами округлой формы, напоминающими усечённые шары. Около одного из таких шаров возвышался каменный куб, на верхней грани которого светилась слабым туманным светом хрустальная по виду сфера.

Из-за близкого изломанного низким горным хребтом горизонта величественно всплывало светило, обрамлённое ореолом зеленоватого света.

Когда наконец площадка полностью осветилась лучами, прозвучали заключительные слова священного гимна, и деревянная дверь на противоположном краю площадки отворилась снова. Жрец повернул голову.

– Подойди ко мне, Ве-Лисс.

Когда послушник, почтительно склонившись перед учителем, подошёл ближе, тот проговорил тихо, но отчётливо:

– Сообщи Урре, что ты и она будете сопровождать меня в пути. Выходим после заката.

Движением руки старый жрец отпустил ученика и неспешно прошёлся вдоль каменного парапета. Рука, которой он придержал развевающиеся под ветром полы плаща, дрожала. То, что он увидел во время медитации, глубоко поразило его, а в мыслях звучало только одно слово – «пророчество», похожее в ощущениях на язык алого пламени.

Тем временем очень далеко от этого места, в огромное гулкое пространство, заполненное волнистой туманной темнотой, вливалось неощутимое нечто, порождающее отдалённый гул, – это сотрясались скальные породы экваториального горного хребта. Надвигалось что-то более грозное, чем сто громовых ударов или бесконечная тишина безмолвия. Это «что-то» теперь волнами поднималось вверх от широкого круга тёмных человеческих фигур, сидящих возле некоего подобия огромного круглого каменного стола. Далее, за кругом людей, оставалось неширокое кольцо полированного чёрного камня, неровные края которого обрывались в пропасть, озаряющуюся временами мгновенными всполохами огня. Ни каменного свода, ни открытого пространства не было видно в кромешной тьме над головами людей, сидящих с закрытыми глазами и протягивающих к центру стола сложенные крестом руки. Искажённая грозными силами древних мантр, пространственная перспектива не давала возможности сосчитать количество сидящих адептов. И так продолжалось некоторое время, пока всё вокруг не дрогнуло от нового громового удара, и тотчас от плоскости стола отделилось и поднялось над головами магов полотнище фиолетового цвета. Оно дрожало и медленно меняло цвет от фиолетового до красного через все цвета радуги. Когда насыщенный красный свет начал темнеть и постепенно переходить в черноту, скрещённые руки сидящих фигур разом взлетели над головами, и полотнище, уже чёрного цвета, лопнувшее в центре, медленной волной стало расходиться всё дальше и дальше, пока не покинуло пределов этого грандиозного зала. Тела людей стала мять и изгибать сила, похожая на низкий звук, и она вырвала наконец у них стоны и проклятия. Никто из них не мог видеть, как эта грозная волна, вырвавшись за пределы тайного святилища, задела на пути скалу, преграждавшую ей путь к морю, как скала, разлетелась крошевом мелкого щебня, а тот осыпался чёрным водопадом в высокий прибой. Но это ни на мгновение не замедлило движения несущей смерть магической волны.

Часть первая
По кругу огня

Он ничего не мог поделать, кроме как беззвучно кричать, преодолевая страшную головную боль: «Кто вы? Монахи? Колдуны? Прекратите! Зачем вы это делаете?!» Но не было никакой возможности погасить, стереть ужас, навеянный видением непонятной дьявольской мессы, породившей чёрную волну. Почти случайно удалось сбросить это наваждение, когда сквозь сон к Ивану пробились звонкие птичьи голоса. Тяжело дыша, он, не открывая глаз, осторожно повернулся на бок, сметая ладонью с лица, вытряхивая из волос мусор и мелкие веточки, стараясь успокоить дыхание. Сон не отпустил его окончательно: перед глазами всё ещё проглядывали сквозь зеленоватый туман искажённые перспективой чёрные человеческие фигуры.

Вспомнив всё-таки, где он находится, Иван, стараясь не шевелиться, прислушался, сдерживая дыхание. Можно было сколько угодно ругаться и скрипеть зубами, и всё равно он ничего не понимал, он даже не мог рассмотреть преследователей! Или преследователя.

Открыв наконец глаза, он обнаружил, что какая-то птица, отчаянно скрипя и вереща, перелетает возле него с ветки на ветку. Вчера, в темноте, он, забравшись на дерево, чтобы устроиться спать, уснул, как оказалось, неподалёку от её гнезда.

Сквозь листву голубело небо раннего утра, ещё не совсем растворившее серебристо-зелёный оттенок утренней зари. Тёплый ветер приносил откуда-то густые запахи незнакомых цветов и влажной земли.

Взявшись рукой за толстую шершавую ветку, нависшую над головой, Иван рывком выпрямился и ещё раз огляделся вокруг, невольно поёживаясь от утреннего холодка. День, однако, обещал быть тёплым, без слякоти и пронизывающего ветра. И это было плохо. В такие дни по утрам, обещающим обычно покой и мир, – непонятный, леденивший сердце ужас и странная тоска особенно сильно били по нервам, скручивая непослушное тело в сплошной комок мгновенной боли. Ещё хуже было другое: он не понимал, за что ему выпало всё это и откуда взялась эта страшная и бессмысленная погоня. Он невольно вздрогнул, когда вспомнил, как это началось несколько дней тому назад…

Тогда Иван, очнувшись от непонятного забытья, не мог понять, где находится. Был вечер. В туманном полумраке что-то щёлкало и скрипело. Откуда-то, умноженные эхом, доносились резкие свистящие звуки и крики непонятного происхождения. Оказалось, что он лежал совершенно без одежды на мягкой чёрной земле, а вокруг поднимался густой девственный лес. Проведя руками по телу, он обнаружил неглубокие ссадины на бёдрах, локтях и спине, которые ещё болели, но уже не кровоточили. Откуда они взялись, эти раны? Иван подобрал на всякий случай лежащий рядом на земле обломок тяжёлой ветки, сел, прислонившись спиной к широкому стволу дерева, бархатистому на ощупь, стараясь не шуметь и сдерживая дыхание.

Лучи заходящего светила едва пробивались сквозь густую листву диковинных деревьев, не похожих ни на одно из виденных им ранее, оплетённых лианами. Их ветви росли по спирали вокруг ствола против часовой стрелки. Он сидел и слушал резкие крики птиц, скрип, шёпот…

Ясно, что пока он здесь один. Да, один. «А что, должен был быть кто-то ещё?» – ответил он самому себе на безмолвный вопрос.

Кто же именно? Кто мог напасть на обыкновенного человека по имени… по имени…

«Иван, – проговорил он, только чтобы не молчать, и повторил: – Иван». Это всё, что он знал о себе. Пытался припомнить что-то конкретное и не мог. Неприятная холодная струя ветра пробежала по позвоночнику, волоча за собой отчаяние. Нет, паника – это самое ужасное в его положении!

Сжимая до боли в пальцах дубинку и уже тяжело, с хрипом дыша, он разглядывал окружающий пейзаж. Что, где это он?! Всё окружающее размножилось на огромное количество цветных теней и поплыло перед глазами слева направо и вверх по коре деревьев. «Нет! – беззвучно закричал он, а возможно, ему показалось, что он это сделал. – Нет! Прекратите!» Уронив своё оружие и обхватив голову руками и потеряв контроль над собой, он повалился на мягкую землю и опять потерял сознание.

Когда он снова открыл глаза, опять был вечер. Тот же или следующий? Некому было ответить. Кто-то невидимый в полумраке тихо чавкал и возился в кустах неподалёку. «Хорошо, что никто ничего не откусил от меня самого, – подумалось вдруг. – Шутки, веселье такое, что дальше некуда».

Стало гораздо холоднее, чем раньше, и кожа покрылась мелкими пупырышками («гусиной кожей», вспомнил Иван словосочетание из прежней жизни). Холодно… И такие же холодные и пустые пространства беспощадно и угрожающе возвышались там, где должна была находиться память. Хватит, наконец! Он встал и сделал несколько шагов по мягкой чёрной земле. Неподалёку от него возвышалась одинокая гранитная скала, вершина которой исчезала в облаке тумана. Вокруг ничего, кроме леса. Надо чем-то тело прикрыть, что ли. Делать хоть что-то.

После недолгих экскурсий по ближайшим зарослям он нашёл и сорвал большой лист растения, похожего на стелющиеся по земле опахала на коротких стеблях-ручках. Этот серо-зелёный лист напоминал на ощупь нечто среднее между бумагой и тканью, и от него исходил лёгкий аромат свежести. Привязанный куском лианы, содранным с большим трудом с соседнего дерева, этот лист стал похож на некое подобие штанов с широким поясом. Иван хмурился, но мысленно так и окрестил это растение «штанами».

С каждой минутой небо всё больше темнело. Скользя по влажной коре, он забрался на ветви росшего неподалёку очень широкого в основании и высокого дерева. Здесь можно было переночевать, не опасаясь ночных хищников, бродящих внизу, надеясь, что никто из них не умеет залезать на деревья.

Пока Иван набросал туда кучу листьев и мха, устраиваясь ко сну, стало совсем темно. Он устроился как мог, чтобы не упасть во сне, а потом лежал с открытыми глазами и слушал, как стихают звуки и лес погружается в чуткую тишину.

Непроходящая тяжесть на сердце вызывала острое чувство неопределённости и одиночества, которое усиливалось полной темнотой, ведь сквозь плотный шатёр листьев, густо усеивающих ветви, не было видно ни клочка неба, ни одной звезды.

Чужие, неизвестные ему глаза и лица всплывали из тёмных бездн подсознательного. Нечёткие, как сквозь пелену тумана, проступали строения и пейзажи. Хуже всего было с именами собственными. Из прошлого их не приходило ни одного. Город, село, дом, улица… Ничего. Комок колючей пустоты угрожающе рос и рос, заполняя грудь и горло. Тяжело дыша, Иван всё твердил и твердил себе, что утром всё будет по-другому, что он найдёт пищу, разыщет людей и сумеет вспомнить хоть что-нибудь. Мозг, лихорадочно пытающийся найти выход и до предела перегруженный эмоциями, не сразу отреагировал на появление полупрозрачной тени, призрака, внезапно протаявшего неподалёку сквозь непроглядную тьму. Иван не предпринял ничего, просто смотрел на эту светящуюся сквозь листву малиновым и красным плиту с короткими ногами и выемкой вместо головы, которая то «уходила», то «возвращалась», то неуверенно топталась невдалеке. Иван не заметил, как остановился поток мыслей и он провалился в сон.

Боль и панический ужас заполнили его тело с восходом солнца. Как будто сотни голодных змей впились в него, впуская в вены жгучий яд! Оказавшись на земле, Иван побежал, не разбирая дороги, да так, как не бегал ещё никогда. Он ломился сквозь густые заросли, не замечая, что оставляет на острых сучьях и мелких колючках куски своей кожи. Он не помнил, как снова потерял сознание.

Потом он снова очнулся, и опять был вечер. Иван лежал, наполовину в воде, на песчаном берегу мелкой речушки, извивающейся между кустами и густыми зарослями высокой травы. Он осторожно выполз из воды на берег и удивился тому, что не ощущает нигде никакой боли. Кожа была гладкой, без шрамов, только кое-где немного запеклась кровь. Отмыв её в ручье, он не нашёл на себе даже царапин.

Иван вздрогнул и отвернулся, когда увидел в ручье своё отражение – это лицо было ему незнакомо. Тоже мне, киногерой – блондин с голубыми глазами и волевым подбородком. Это напоминало низкопробный фильм, где по внешнему виду легко можно отличить положительного персонажа от злодея.

Налетевший ветерок показался слишком свежим, и только сейчас Иван сообразил, что от его импровизированной одежды не осталось ничего, кроме пояса из лиан. И он побрёл на поиски нового обмундирования.

Для происходящего не было никаких видимых причин. Как будто злой рок или неистовый демон гнал его без дороги по всем кругам отчаяния и боли. И ещё одно неприятное открытие: на небе светило не привычное солнце, а зеленоватый яркий «фонарь» гораздо большего размера. Значит, это… не Земля… Вспомнил название своей планеты! Иван даже засмеялся от нелепости и невероятности этой мысли. Конечно же, это некие влажные испарения зеленоватого цвета искажают перспективу и всё остальное вокруг. Воздух, однако, был чист и наполнен жужжанием различных насекомых, странными криками странных птиц, что больше было похоже на декорацию. Нет, просто не нужно думать об этом – и всё. Чтобы элементарно не сойти с ума.

Пока Иван сооружал себе новую «одежду», мысли пришли в некоторый порядок. Бродя между деревьями в поисках подходящих растений, он обратил внимание на одну немаловажную деталь: когда он поворачивался лицом на север – северо-восток (взяв направление по «солнцу»), то резко усиливалось чувство тревоги и страха. Иван почему-то совершенно точно знал, что именно в том направлении находится место его первой ночёвки, и он уже собрался отправиться в противоположную сторону, когда кусты затрещали, раздвинулись, и оттуда стало выползать чудовище величиной с бегемота, похожее на черепаху и краба одновременно. Панцирь, откуда выглядывала круглая голова, покрытая гладкой бледной кожей, возвышался над землёй на высоту полутора метров. Вперёд его толкали четыре мощных, толстых ноги. Впереди этого танка страшно двигались мощные «руки», заканчивающиеся чем-то похожим на зубастые тиски и служащие, вероятнее всего, для разрывания на куски чего-то или кого-то, предназначенного в пищу. Всё это Иван рассмотрел за те несколько секунд, пока стоял неподвижно, под взглядом огромных, светящихся глаз чудовища. Преодолевшему оцепенение Ивану, теперь уже совершенно осознанно, пришлось снова спасаться бегством. Чудовище проявило неожиданную прыть. Редкий кустарник не мог задержать его ни на секунду. Ивана спасло только то, что по дороге стали попадаться глубокие овраги и ямы, заполненные водой. Почти совсем обессиленный бегом, Иван присел, прислонившись к перекрученному стволу дерева, но зверь не дал ему и пяти минут.

Ещё через пару часов, злой и теряющий последние силы, он увидел высокое дерево с мощным стволом и, обдирая руки о колючки, стал быстро карабкаться вверх. Забравшись достаточно высоко, уместился на широком суку и замер, переводя дыхание. Вскоре раздался треск ломаемых кустов, и к подножию дерева, шумно сопя, приблизился его преследователь. Шумно втягивая в себя воздух, обнюхал кору, и, видимо почуяв запах человека, ударил по стволу мощным хвостом, но древесный гигант даже не покачнулся. Зверь раздражённо зарычал, и в эту самую минуту откуда-то из глубины леса донёсся звук, похожий на хриплый вопль, заставивший его повернуть голову и прислушаться. Утробно зарычав ещё раз, урод топнул ногой и помчался в чащу, ломая кусты.

Тряхнув головой, отгоняя воспоминания, Иван некоторое время лежал неподвижно, напряжённо вслушиваясь в какофонию утренних звуков, потом осторожно спустился с дерева и, привычно отметив направление, чуть правее юга, отправился в путь.

Постепенно чувство страха, не отпускавшее Ивана по утрам, сделалось слабее и уже напоминало о себе временами только облачком грусти, заволакивающим сознание и путающим мысли.

Часто попадались ручьи, поэтому воды было достаточно, но есть хотелось страшно. Он видел вокруг множество кустов, усыпанных различными ягодами, но пахли они неприятно. Только на третий день Иван заметил в лесу дерево с красноватыми плодами, наклёванными птицами. Пришлось рискнуть: он откусил кусок и стал осторожно его жевать. Потом осталось только сесть под деревом и ждать неприятных ощущений. Через полчаса он не выдержал и набросился на эти плоды, напоминавшие по величине и внешнему виду небольшую дыню, а по вкусу – смесь дыни с лимоном. Из тех же листьев «штанов» Иван соорудил подобие мешка, набил его плодами и пошёл дальше на юг. К счастью, такие деревья стали попадаться часто.

Мягкая влажная почва совсем заглушала звук шагов. Порой за густой стеной неизвестных растений и кустов, усыпанных ягодами или цветами, и за деревьями, поросшими мхом и увешанными лианами, слышался глухой топот ног или шелест листьев, но самих животных, кроме того, которое охотилось за ним, он так и не видел. И не пытался, ведь ему-то охотиться было всё равно нечем, это раз, а во-вторых, Иван спешил куда-то, сам не зная почему. Или ему хотелось как можно быстрей уйти из этих мест, или что-то его звало там, вдали?

После захода неизвестного небесного светила становилось холоднее, но, к счастью, Иван почему-то хорошо умел добывать огонь трением сухих кусков дерева.

Костёр Иван зажёг на краю небольшой поляны. Он не мог долго обходиться без созерцания звёзд, как потерпевший крушение моряк, пытающийся увидеть с берега необитаемого острова случайный парус. Прислонившись спиной к стволу дерева, Иван подолгу смотрел на тёмное небо. Или оно было чужое, или его опять подводила память, но звёзды, очень редкие, светили тускло. Казалось, что их свет пробивается сквозь плотный зеленовато-синий туман. И тут из тёмных недр памяти всплыло перед ним видение тёмно-синего, почти чёрного неба, усеянного великолепной россыпью звёзд. То, что он видел сейчас, не было похоже на ту великолепную картину, не было этого привычного яркого звёздного хоровода, величественно вращающегося вокруг Полярной звезды…

Надежда Ивана «на случайный парус» была непонятной, призрачной, зыбкой, но она была. Именно она заставляла его упорно идти вперёд, оставляя позади километр за километром.

На следующий день, ближе к полудню, проголодавшийся в очередной раз, Иван, расстелив на земле, на краю полянки, импровизированную скатерть из сорванных листьев «штанов», высыпал на неё «дыньки», помытые в ближайшем ручье, и принялся за обед.

Но что же дальше? Если не встретятся люди, то нужно было, наверно, обосноваться где-нибудь на берегу большой реки, озера или хотя бы на краю леса. Но где он, этот край? Оглядевшись, Иван заметил неподалёку очень высокое, выше соседей метров на десять, дерево, всё оплетённое колючими лианами. Наверху, где кончалось густое сплетение лиан, выделялись на фоне неба широкие и удобные для сидения сучки. Да, с такого наблюдательного пункта было бы далеко видно, но… без ножа не залезешь. Вот если бы на крыльях… вроде того лохматого, взлетевшего на большую ветку на вершине. Прикинув траекторию, Иван, чисто по-мальчишески, представил себе этот свой полёт, шум ветра, бьющего в лицо. И вдруг в следующее мгновение раздался тонкий, переходящий в ультразвук свист. В глазах запрыгали яркие пятна и полосы, что-то тупо ударило в грудь, и, не успев схватиться за ствол, он стал проваливаться куда-то вниз и повис на толстом сучке, за который зацепился его пояс из лиан, а внизу, между листьями, проступила синяя глубина. «Моей одежде последнее время крупно не везёт», – подумал он, цепляясь за лианы и пробираясь ближе к стволу. Когда утихла дрожь в ногах, Иван посмотрел вниз и увидел там, на краю поляны, свою «скатерть» с остатками обеда. Это была не шутка. Однако! Как это там называется? Телепортация. Он судорожно вздохнул и закрыл глаза. Телепортация – это неплохо. И только сейчас, ошеломлённому и сбитому с толку, Ивану стало окончательно понятно, что этот мир – далеко не его родная Земля.

Открыв глаза, он встретил взгляд своего зелёного крылатого учителя. «Привет, лохматый», – окликнул он сидящего недалеко зеленокрылого соседа и вдруг захохотал раскатисто и громко. Было дерзостью с его стороны относиться так пренебрежительно к этой крылатой крепости. Крупная голова с нависшим над клювом роговым наростом и огромным блестящим клювом, коротким, но мощным и острым. Ноги птицы были покрыты длинным топорщащимся мехом, пробивающимся сквозь мощные панцирные наросты. Они заканчивались огромными когтями на четырёхпалой лапе, которые с лёгкостью входили внутрь древесины, когда лапы птицы непроизвольно сжимались, – всё это не давало повода для легкомысленного смеха. Тварь глядела на собеседника гордо, но нападать, видимо, не собиралась. Ну что ж, спасибо.

Иван осмотрел, отдышавшись, и горизонт и увидел на юге, где заканчивался лес, бескрайнюю морскую гладь, покрытую блестящими волнами. Наконец-то! Ободравшись в кровь о сучья и колючие лианы, он спустился с дерева и, завершив свой обед, быстрым шагом пошёл на юг.

Подлесок постепенно исчез. Появились отдельно стоящие редкие деревья, возвышавшиеся, как витые колонны, на фоне голубовато-зелёного неба и зелёной мягкой травы, усеянной редкой россыпью цветов, красных и голубых. И вот, наконец, вдали блеснула необъятная морская ширь.

Низкая трава плавно перешла в плотный светло-коричневатый песок, усеянный большими и малыми камнями.

Иван присел на гладкий, обточенный волнами камень и надолго задумался. Тёплый морской ветер трепал волосы и сдувал пену с блестящих волн, шумно и неторопливо набегавших одна за другой на покатый берег и гремевших мелкими камешками.

Итог размышления радостным не был: ни дома, ни одежды, никаких орудий или оружия. Ему пока не встречались другие крупные животные, кроме его преследователя, но в лесу он видел следы и других неизвестных ему животных, глубоко вдавленные в землю. Ему просто очень везёт с отсутствием этих нежелательных встреч. В первую очередь нужен, конечно, дом, убежище…

В десяти метрах от него, на большом плоском камне, примостилось какое-то животное величиной с поросенка и всё покрытое толстыми шипами-наростами коричневого цвета. Время от времени оно хлопало перепончатой лапой по камню и издавало громкий звук, похожий на икоту, широко разевало беззубую пасть, а потом опять таращило свои большие выпуклые глаза. «Ну что, шипастый, сидишь?.. Не понимаю я тебя, красавец, – проговорил негромко Иван, – шёл бы ты домой пока».

Горизонт подёрнулся туманом. Морской залив плавно изгибался к юго-западу, и лес там постепенно переходил в невысокое плоскогорье, за которым виднелись пики синих гор. Там можно было, наверно, найти пещеру на первое время. Иван встал и зашагал в сторону плоскогорья, спугнув своего шипастого соседа. Тот неуклюже заковылял к морю и исчез в волнах.

Взвалив на плечо мешок с «дыньками» и тяжело дыша, Иван медленно поднимался всё выше и выше по склону. Камешки с лёгким стуком выкатывались из-под ног, убегали в сторону обрыва и падали вниз, туда, где шумел камнями уже негромкий прибой. По склону стелилась редкая суховатая трава, и кое-где возвышались искривлённые деревья. Корни некоторых из них, стоящих на краю обрыва, освобождённые осыпавшейся землей, причудливо и грозно изгибались в сторону моря, как скрюченные, искалеченные судорогой пальцы чудовищных рук.

Утомившись, Иван остановился, присел на камень возле зелёного куста, покрытого мелкими синими цветами, похожими на шарики. Склон горы поднимался вверх отвесной стеной. Нужно было подняться ещё примерно метров на пятьсот и начинать поиски убежища.

Отдыхая, он приметил вдали, слева, два углубления в стене и уже хотел было направиться в ту сторону, как вдруг раздался шум крыльев, громкое «жж-жа-а-ах!», и неподалёку от Ивана обрушилось на камень что-то лохматое и крылатое.

– Привет, лохматый! Соскучился? Как же ты меня нашёл?

Почему-то не удивившись, Иван узнал своего соседа по дереву, куда так неожиданно «перелетел» во время поисков выхода из леса.

Гость гордо взъерошил перья и в упор взглянул на Ивана.

– Я рад тебе, прилетай почаще. Хочешь «дыньку»?.. Не хочешь. Как же мне тебя назвать?

Тогда «лохматый» ещё больше взъерошил перья и громко, с придыханием прокричал: «Жжа-а-х-х-х! Жжжа-а-х-х!» «Понял, – улыбнулся Иван, – пусть будет Жах. Ну что же, Жах, пошли убежище искать, а то мне тебя и пригласить-то некуда».

Преодолевая волнообразные уступы, скользкие от выпавшей росы и местами покрытые густым мхом, Иван уже начал подниматься вверх по склону, когда, взглянув направо, сразу увидел в стене узкое отверстие входа, возле которого беспорядочно лежали большие валуны и камни поменьше, видимо, свалившиеся недавно с плоскогорья. Вблизи журчал по склону звонкий ручеёк. Неужели здесь жили люди? Преодолев быстрым шагом последние метры, он понял, что тут давно никого не было, ни человека, ни зверя: узкая дорожка, ведущая в пещеру под гладким полукруглым сводом, была покрыта пылью и мелкими камешками. Сдерживая волнение, Иван медленно вошёл в проход.

За узкой аркой виднелся небольшой коридор, который вывел его в просторный, совершенно круглый, светлый зал. Освещение создавали три горизонтально-овальных отверстия, пробитые в наружной стене на высоте около пяти метров. Слева и справа виднелись по две резные деревянные двери с тяжёлыми ручками из ярко-красного металла. Каменный пол был, видимо, когда-то отполирован, но потом несколько пообтёрся. Напротив входа, в центре стены, выделялся большой плоский прямоугольник. Слева от него, на стене, Иван увидел мозаичную картину – пейзаж, изображающий восход солнца. Иван замер, глядя на картину. Это было горное озеро. На заднем плане глубокие снега покрывали низкие горные вершины, тогда как вокруг озера буйствовала зелень и был, вероятно, разгар лета. Солнце вставало из-за озера в са́мом центре картины, и поэтому тени от деревьев оставались ещё глубоки и таинственны, а сине-зелёная глубина озера казалась бездонной. Над озером справа, на неприступной круче, виднелось какое-то массивное сооружение с башнями и ярко-белыми колоннами входа, похожее на храм. Каким-то образом художнику удалось передать впечатление воздуха кристальной чистоты. Впечатление восторга и величия красоты мира вызывала эта картина. Справа от каменного прямоугольника виднелись непонятные изображения, похожие на гербы, и длинные тексты на неизвестном языке.

– Эй, есть кто-нибудь? – спросил Иван.

Не отозвался никто, только гулкое эхо повторило вопрос и стихло где-то в глубине.

Левая дверь в ответ на лёгкое нажатие открылась удивительно легко и без скрипа. За ней находилась небольшая, но высокая квадратная комната с проёмом окна наверху. В дальнем левом углу возвышалось подобие каменной кровати с крепким деревянным настилом. Центр комнаты занимал большой квадратный стол из дерева чёрного цвета и рядом – два квадратных каменных сиденья, поставленных друг напротив друга. Вдоль правой стены шёл широкий выступ, образовывавший что-то вроде полки. Дверь изнутри запиралась на засов. В соседней комнате было всё то же самое, только не было кровати и на выступе стены лежали деревянные ящики, заполненные жёлтыми и чёрными семенами, два пустых металлических сосуда, похожих на овальные кувшины, да в углу комнаты чернел изящный очаг из грубого чёрного камня. В средней его части находились два аккуратных углубления, как раз по размеру большого и маленького кувшинов. Заглянув в очаг, Иван обнаружил суживающееся отверстие дымохода. Комнаты на противоположной стене были зеркальным отражением этих двух. Только обойдя комнаты, Иван обратил внимание, что входной коридорчик также заканчивался огромной двустворчатой дверью с большим металлическим запором изнутри, которая сейчас была распахнута настежь. «Люди», – с облегчением вздохнул Иван. Судя по всему, это сооружение предназначалось для совершения неведомых ему религиозных или оккультных обрядов: здесь предусмотрено место для жилья, отдыха и занятий. Тут наконец Иван ощутил внезапное изменение самочувствия – не было больше негативного давления, ставшего привычным беспокойства, смешанного со страхом. Господствовало всепоглощающее ощущение покоя и тишины. Сидя возле стола и поглаживая его блестящую поверхность, Иван впитывал всем существом наполняющую его извне радостную силу: мышцы становились мягкими и упругими, мысли – чёткими и определёнными. Вздохнув, он твёрдым шагом вышел наружу, принёс дрова для очага, наполнил кувшины водой из соседнего ручья и выстелил твёрдое ложе охапками сухой травы. Иван не стал разводить огня. Он запер входные двери и, притворив дверь своей «кельи» слева от входа, лёг и провалился в глубокий сон. На этот раз никакие призраки не тревожили его сна, появлявшиеся, может быть, из глубин его смятенной души.