Живущие в сетях

Себе родимому и всем тем,

кто меня любил и любит, посвящается.

О. Буревший (субличность автора)

Высказывания вымышленных персонажей не всегда

отражают мнение автора по такому поводу.

Любые совпадения имен, образов и событий случайны.

Глава 1

Проблемы, как и новых знакомых,

вовсе не обязательно приглашать.

Они все равно припрутся сами.

О. Буревший

Он неподвижно лежал на чем-то твердом. В ноздри настойчиво лез запах ладана и горящих свечей. Рядом слышались негромкие голоса и всхлипывания. Он вдруг понял, что находится в позе покойника в открытом гробу. Неужели он умер? Он попытался открыть глаза и пошевелить конечностями, но не смог. Но ведь он же все понимает – значит жив! Его могут похоронить заживо! Нужно закричать! Но губы отказывались повиноваться. Ужас перехватил горло. И тут крышка гроба опустилась, раздались гулкие удары забиваемых молотком гвоздей.

Лежащий поперек дивана голый бородатый мужчина с криком «Я живой!» распахнул глаза, сначала недоуменно, а затем с облегчением огляделся и прислушался. Во входную дверь настойчиво и громко стучали. Спустив ноги на пол, он попытался нащупать тапочки, но пятки сиротливо заскользили по холодному паркету, не находя привычного теплого пристанища. Вздохнув, он закутался в махровый, доходящий почти до пят, белый с красными иероглифами халат, и босиком нехотя потрусил к двери. С ворчливым возгласом: «Ну кто там приперся в такую рань?» припал к глазку, присмотрелся и стал неторопливо открывать дверь.

– Ну, ты даешь, Сергуня, – пробасил стоявший на пороге коротко стриженый, невысокий широкоплечий брюнет лет сорока с небольшим. Впечатление он производил двойственное. Из не доходящих до колен защитного цвета шорт торчали умеренно кривоватые ноги в белых носках, обутые в коричневые кожаные сандалии на толстенной подошве. Сквозь расстегнутый ворот белой тенниски с таинственной надписью на груди “This game has no name”, заправленной под широкий кожаный ремень, выглядывал лоскуток рыжевато-волосатой груди, на которой торжественно покачивалось золотое украшение в виде маленького блюдечка на массивной цепочке. Сработано оно было, по-видимому, ювелиром с тяжелым детством и криминальной юностью, который еще в те далекие годы усвоил на всю оставшуюся жизнь, что главными достоинствами любой золотой вещи являются ее размеры и вес. На курносом носу покоились овальчики затемненных стекол в почти незаметной золотистой оправе, в которых проблескивали проницательные глаза. Поигрывая бицепсом, крепыш указательным пальцем левой руки крутил связку ключей с брелком в виде пирамидки. Это был Виктор Смуров, известный в городе адвокат.

– Какая рань? Дело к обеду, светило на отдых скоро пойдет, а ты все дрыхнешь! Опять целую ночь водочку потреблял с бабочками – стрекозками, мотыльками ночными? И что ты эту стукалку на дверь присобачил, не можешь, как все нормальные люди звонок поставить, а то торчу здесь целую вечность, тарабаню железякой, рука уже устала, а ты, как таракан Рейдом мореный, еле перебираешь лапками и держишь друга у входа.–Произнося этот монолог и бесцеремонно обходя хозяина, гость уверенно протискивал свое мускулистое тело через коридор в комнату.

– Э, Витек, я, насколько мне помнится, скорую юридическую помощь на дом не вызывал, и спать могу, сколько хочу. Я свободный художник, а не подневольный чиновник. Тем более что вчера не слабо сдал две картины и заслужил небольшой отдых. Так чем обязан столь внезапному визиту, ты ж почти месяц ко мне не заявлялся?

– Ой, не выступай, Пикассо, ты же знаешь, я просто так бы без звонка не приехал. Кое-что случилось, и кажется, у нас с тобой наметилась общая проблемка. – Гость уже успел войти в комнату и развалиться в обитом серой кожей широком кресле с огромными подлокотниками, напоминающими отрубленные ноги слона. Но едва он вальяжно обмяк в кресле, как тут же с высокотональным возгласом «Б…ть!», означающим в просторечье обращение к падшей женщине, резко вскинул правую ногу, на которой висел урчащий белый с черно-коричневыми пятнами шерстяной шар.

– Дуня, фу! – хозяин вцепился обеими руками в шар, последний распрямился, показалась мохнатая зубастая пасть с черной пуговкой носа без каких-либо признаков глаз и саквояжеобразным туловищем. Существо издало протяжный воющий звук, зашлось в лае и засучило короткими белыми ножками.

– Ну и зараза твоя Дунька! Смотри, прокусила мне ремень на сандалии, хорошо за палец не ухватила. Сколько я ей конфет скормил, и вот она благодарность!

– Ну, ты же знаешь, она терпеть не может, когда кто-то садится в ее кресло. – С этими словами собаковладелец одной рукой приподнял недовольно ворчащее существо за шкирку, а другой погладил по пушистой голове.

Из-под приглаженных прядей показался кругленький хитренький глазик, лапки перестали молотить воздух, а короткий обрубок хвоста, в свою очередь, стал заискивающе подрыгиваться. Только очень опытный собачник мог бы признать в этом взъерошенном бурдюке породистого фокстерьера – грозу лис и норного охотника.

– А кстати, где мои тапочки, а чудовище?

Глазик невинно закатился, мохнатая тушка безвольно обвисла и застыла в тревожном ожидании. Продолжая держать собаку, хозяин опустился на колени. Пошарив свободной рукой под креслом, он достал два довольно странных предмета: один из них напоминал стельку от обуви с приставшим обрывком ворсистой ткани, а другой – обезглавленный тупой пилой шлепанец с изжеванными краями.

– Боже мой, я только неделю назад их купил, и во что ты их превратила! Какая же ты мстительная злобная тварь! Ну, прогнал я тебя с кровати, так ведь я же не один там лежал. Ну, не дал с утра покушать, так тебе же только полезно немного поголодать, смотри, как разбухла. И за такую малость так жестоко со мной поступить! – Горестно покачивая головой, хозяин обгрызенным остатком тапка шлепнул фокстерьершу по пухленькой попке и опустил на пол.

Провинившаяся Дуня с пронзительным визгом, наверняка всполошившим бы предчувствием близкой смерти всех свиней в округе, если бы таковые там оказались, встрепенулась и, с неожиданной для ее комплекции резвостью скользя когтями по паркету, молниеносно скрылась в неизвестном направлении.

– Ну что с ней делать? Характер ужасный, но прикипел я к ней душой, к тому же благодаря ей, я так и не женился, а ведь сколько раз мог вляпаться! А так, поживет у меня очередная подруга пару недель и начинает ставить условия: «Или я, или эта подлая кусачая сучка!» А что тут выбирать, особенно когда есть время подумать. Ясно же, что собака и спокойнее, и надежнее…

– Ладно, Пикассо, я все-таки по делу.

– Ой, Витек, чтобы говорить о делах, мне нужно сначала кофейку с коньячком в себя залить. А ты будешь?

– Разве что кофе, я же за рулем.

– За рулем или с рулем, а что-нибудь попьем. – Хозяин квартиры, сверкая голыми пятками, прошлепал на кухню и забренчал посудой.

Через несколько минут он вкатил в комнату сервировочный столик, на малахитовой поверхности которого стояли две чашки с дымящимся темным напитком, одна тарелочка с нарезанным сыром, а другая – с присыпанными сахаром ломтиками лимона, а также наполовину опорожненная бутылка коньяка в окружении трех пузатеньких рюмок. Бородач подвинул ближе еще одно кресло и уселся в него, пожав под себя голые ноги.

– Кстати, Витек, всегда забываю тебя спросить, зачем ты таскаешь на себе это золотое блюдо? Для понту, что ли?

– При чем тут понт?! Это же защита для моей грудной чакры, чтобы никакая зараза не смогла меня сглазить. Видишь, эта штука имеет вогнутую форму и зеркально отполированную поверхность. Поэтому она обладает способностью отражать негативную энергию и не дает на меня воздействовать энергетическим вампирам и прочим недоброжелателям.

– Ты что, всерьез веришь в эту чепуху?

– Какую чепуху?! Эта сфера сделана по чертежу Володьки Ромашко, ты же его знаешь, он самый толковый биоэнергетик в нашем городе и врач классный. Кандидат медицинских наук, должен тебе заметить. Он мне всего за пять сеансов песок и камешки из почек вывел, избавил от шейного остеохондроза, да и потенция теперь ого-го-го! Так что, знаешь ли, если не разбираешься, то помалкивай. Ладно, лучше давай наливай, пропустим по маленькой. А чего это ты три стопочки принес, кто у нас третий?

– А, это я по привычке для Дуньки поставил, забыл, что она проштрафилась. – Хозяин вынул пробку из горлышка бутылки и аккуратно наполнил две рюмки. – За что пьем?

– За удачу, она всегда нужна.

– Ну, давай.

Раздался мелодичный звон соприкоснувшихся сосудов, затем утробные звуки с наслаждением залитой в пищевод горячительной жидкости и аппетитно пережевываемого лимона с сыром. Из-за края открытой темной дубовой двери с вставкой из матового стекла, напоминающей разрисованное морозом окно, выглянула чрезвычайно заинтересованная белая одноглазая мордашка с коричневатыми, наполовину приспущенными ушками, потом постепенно выползло и все туловище с вращающимся хвостиком. Фокстерьерша выпрямилась, подняла заднюю ногу, продолжая стоять на трех оставшихся, почесалась, затем упала на зад и быстро несколько раз лапой пригладила морду. Из-за сдвинутых набок прядей показался второй глаз, и теперь уже два внимательных ока стереоскопическим взглядом плотоядно обшарили накрытый столик.

– Дунька, пошла вон, ты наказана. Я тебе потом суп сварю. А сейчас нечего попрошайничать, тем более что коньяк ты не очень любишь и вечером сожрала миску оливье, оставив нас без ужина.

– То, что она у тебя попивает, я знаю, а что там с салатом?

– Ну, вообще-то Дуня спиртным не злоупотребляет, свою норму знает, с удовольствием может выпить не более чем грамм пятьдесят сладенького ликера, и не очень охотно немножко коньячку, а ни вина, ни водки в пасть вообще не берет. Так что ты из моей собаки конченого алкоголика не делай. А вот пожрать любит, это да. Животное всеядное и ненасытное. Когда ей еще только несколько месяцев от роду было, я один раз вечером ее обыскался, казалось бы, везде посмотрел, ну нет нигде псины. Полчаса зову – ноль реакции. А тут глянул на стол в кухне, а там у меня недоеденная половинка дыни лежала, знаешь, когда разрезаешь повдоль огромную самаркандскую дыню, эдак килограмм на двадцать, получается что-то похожее на желтый овальный тазик. Так вот в этой половинке дыни посапывает подружка. Она выгрызла остатки мякоти до твердой корки, устала и там же заснула. Я так хохотал, что чуть не лопнул. Сначала не понял, как она с таким маленьким ростом смогла на такую высоту забраться, а потом как-то подглядел. Она сначала запрыгивает на стул, а потом на столешницу. Сейчас, конечно, растолстела, уже не такая прыгучая, но когда учует пищу, откуда только прыть берется! Так что, если, уходя с кухни, забыть задвинуть стулья под стол с едой, пиши – пропало. Вот и вчера не уследили. Девчата сварганили целую миску оливье и пошли перекурить. Я захожу на кухню, думаю поем немного. Смотрю – а салата на самом донышке. Я даже обиделся, вышел и говорю им: «Могли бы и больше мне оставить!» А они в один голос: «Да мы еще и не ели». Я глянь на Дуньку, а у нее живот по полу волочится – налопалась. И главное же, хоть на донышке, но оставила хитрюга – авось не заметят! Так что вали отсюда, обжора!

Объект критики развернулся, повернул голову назад, еще раз с надеждой взглянул на столик, тяжело вздохнул и нехотя поплелся из комнаты, всем своим видом выражая недовольство и презрение.

– Все, Сергуня, лирику по боку, давай наливай еще по половинке – и к делу. – Они снова выпили и закусили. – Попали мы с тобой, друг, в неприятную ситуацию.

– А что такое?

– Помнишь я месяца два тому назад свел тебя с заказчиком – Андреем Прокатило, депутатом областного Совета. Этот Прокатило – крутой бизнесмен и важная шишка в партии «Наш путь». Он тебе тогда заказал портрет своей жены Марины Танцоровой.

– Ну, помню. Я портретик этой фемины по фотографии за несколько дней написал, между прочим, за неплохие деньги.

– Вот, вот, что по фотографии. А фотографировал ты ее где?

– В ее же квартире, мы по телефону договорились, я подъехал – познакомился. Кстати хорошо, что она была не одна, а с мужем. Должен тебе сказать, что эта Марина – весьма впечатляющая штучка, я бы не удержался… Но когда посмотрел на ее муженька, у меня все опустилось. С таким ссориться даже идиот не захочет. Я сразу понял, что и женушка его побаивается. Она ведь пыталась мягко съехать от позирования, говорила, что неважно выглядит, что у нее голова болит. Я уж было стал дергаться, что уйду с пустыми руками, но когда этот дядя спокойно настоял на своем, она затихла. Правда в его спокойствии была такая тишина, которая обычно ощущается в тюремной одиночке или на кладбище. В общем, угостили меня кофе, я отщелкал с десяток кадров, наговорил его женушке столько же осторожных комплиментов, взял аванс и отчалил. Отдал проявить пленку и отпечатать фотки, отобрал из них самую удачную, ударно напрягся и через неделю принес готовую картину. Ее муж, этот, как его, Прокатило, работу похвалил, окончательно со мной рассчитался, и мы довольные друг другом распрощались. Картинка, кстати, получилась неслабая. Я даже вознамерился выставить ее в следующем месяце для публичного показа. Один знакомый меценат-поляк предложил устроить презентацию моих картин в своем клубе в Варшаве, а затем – в Польском Доме в Москве. Я, естественно, согласился, стал прикидывать, что можно туда отправить. Вот и позвонил не так давно Прокатило. Его, правда, не было дома, трубку взяла мадам. Я и закинул удочку насчет того, чтобы позаимствовать ее портретик на пару недель. Она сказала, что подумает и посоветуется с мужем. Но по ее тону я понял, что эта идея ее не вдохновляет. И подумал, что, на крайний случай, могу быстренько слепить копию с фотографий, которые у меня остались Ты же, кстати, зачем-то у меня несколько из этих фотографий взял.

– Об этом потом. Дело в том, что вчера вечером квартиру Прокатило «поставили». Почти ничего не взяли, кроме каких-то драгоценностей и валюты из сейфа и, что странно, того самого портрета, который ты намалевал.

– А что тут странного, я художник с именем, знаешь, какие люди у меня картины заказывали?

– Может быть, но только на стенах осталось висеть с десяток других картин, в том числе довольно ценная икона и этюд Серова. Не того, конечно, что Ленина писал, а того, кто девочку с персиком изобразил.

– Да, этот этюдик я сразу приметил, он наверняка немалые деньги стоит. Удивительно, что его не взяли. О, кстати, прикольный анекдот в тему. Знаешь, как называется девочка с персиком через сорок лет? Старуха с курагой. – Хозяин заливчато расхохотался.

– Серега, мне не до смеху. Около часа тому назад Прокатило мне позвонил, рассказал об ограблении и настоятельно потребовал сегодня же вечером прийти к нему с тобой, и чтобы ты обязательно прихватил негативы и все фотографии Марины, которые сделал. Прокатило – человек серьезный, бывший полковник КГБ и СБУ. Он лет пять, как из органов госбезопасности уволился, но связи у него и по сей день будь здоров. С ним шутить не стоит. Поэтому я сразу же ткнулся искать те снимки, которые ты мне дал, но не смог найти, хотя точно помню, что они у меня лежали в папке Е-Бэ-Цэ.

– В какой такой папке?

– Да это папка с файлами, где собраны материалы для проведения презентаций по Европейскому бизнес-клубу, по-английски сокращенно EBC, я же тебе месяц назад рассказывал, ты еще обещал подумать о вступлении.

– А, это там, где страховка при поездках. И еще какой-то бинар, и возможность зарабатывать бешеные деньги?

– В общем, да. Но сейчас не это важно. Поищи, пожалуйста, негативы и фотографии.

– А что их искать, они у меня в верхнем ящике стола в мастерской лежат.

– А мастерская у тебя в соседней комнате?

– Да. Подожди, сейчас схожу и принесу. – Бородач, засунув руки в карманы халата, все так же босиком вышел в коридор. Через некоторое время он снова появился в дверном проеме и растерянно протянул: «Слушай, а пленка и фотки пропали…»

Тихо, но пронзительно заиграл марш Мендельсона. Адвокат недоуменно покрутил головой, а хозяин квартиры, порывшись в свалке газет на журнальном столике, достал мобильный телефон, нажал кнопку и приложил аппарат к уху.

– Да. А, дзень добры, пан Яцек. Згода, чекам за годину. (А, добрый день, пан Яцек. Хорошо, жду через час – польск.).

– Приехал Яцек из Варшавы, хочет встретиться со мной, через час заедет. Нужно успеть принять душ и одеться. Яцек – все-таки западный типаж, вот увидишь, несмотря на жару, припрется в галстуке. Ты подожди пару минут, почитай журнальчики с газетками, а я приведу себя в порядок, и договорим. – Бородач торопливо вышел, чем-то прошуршал в коридоре, а затем из ванной комнаты донеслись звуки бьющих струй воды.

Минут через двадцать в комнату зашел совсем другой человек. После туалета живописец являл собой образец элегантно одетого мужчины в расцвете сил в белых шортах, бордовой рубашке с короткими рукавами и красных вьетнамках на босу ногу. Расчесанная на прямой прибор грива черных волос вместе с окладистой бородкой выгодно оттеняла большие голубые глаза в кайме огромных ресниц. Слегка поглаживая двумя пальцами не слабых размеров нос, он задумчиво произнес:

– Да, действительно, странная история. Интересно, кто стащил фотки, и зачем они ему понадобились?

– Ему, а может и ей. Кстати, ты когда в последний раз видел пленку и фотографии?

– Так, сегодня у нас среда, а в воскресенье утром я копался в ящике стола, искал записную книжку, и точно помню, что конверт с фотографиями там лежал. Он такой приметный, фирменный от «Кодак». А сейчас его нет. Ну, и пленки в коробочке тоже, я весь ящик перерыл.

– А больше ничего не пропало?

– Да я особо тщательно не смотрел. Но там же сверху кинул недавно пару сотен баксов и полштуки гривен, так они целехоньки.

– А припомни, кто у тебя с воскресенья был в гостях?

– Дай бог памяти… Так, в воскресенье после обеда приходили Володька с Таней, и Томка, она же осталась до утра. В понедельник днем Игорь, вечером Наташка. Во вторник утром Генка, а где-то около трех притащились еще двое. Предварительно позвонили по телефону, сказали, что имеют интересное деловое предложение. Я продиктовал адрес, явилась такая экзотическая парочка. Мужик высокий, неплохо прикинутый, часики у него за штуку зеленых, не меньше. Представился он, кажется, как Станислав Зуб. А мадам тоже ничего, лет ей за тридцатник, но выглядит неплохо, я бы даже сказал, экстравагантно. Зовут Ира, а фамилия у нее такая птичья, не то Воронова, не то Воробьева. Я думал, картину хотят заказать, а они начали интересоваться, часто ли я бываю за границей, потом стали стращать всевозможными болезнями и другими несчастьями, достали черные кожаные папочки этого твоего Е-Бэ-Цэ и предложили вступить в клуб, чтобы иметь страховую защиту и деньги зарабатывать. Я, когда понял, зачем они явились, сразу же им сказал про тебя, что у меня есть друг Виктор Смуров, который мне про Е-Бэ-Цэ уже рассказывал, и что я, если надумаю стать членом клуба, то буду иметь дело только с ним. Они о тебе лестно отозвались и быстренько откланялись. Ты, кстати, их знаешь?

– Еще бы мне их не знать. Это, можно сказать, первые люди Е-Бэ-Цэ в нашей стране и немногие из тех, кто действительно в этом деле прилично зарабатывают. Интересно, откуда они узнали твой телефон?

– Да мало ли как, я же свои визитки направо и налево раздаю. Ну, и вчера вечером залетели на огонек две Светки – конфетки, мы с ними гуляли до утра. Вот и все посетители, пожалуй.

– А чужие не могли в твое отсутствие забраться в квартиру?

– Да я практически от дому не отходил, у меня же машина до вчерашнего дня была в ремонте, а пешком я ходить не люблю, да и работенка имелась. Я только Дуньку пару раз в день на четверть часа погулять выводил, и то рядом с подъездом. Вряд ли кто-то мог в это время залезть в квартиру.

– Значит, взял кто-то из твоих знакомых. Ведь Зуб с Воробьевой в мастерскую не заходили?

– Не знаю, не могу гарантировать. Я им предложил кофе, они не отказались, и я на какое-то время выходил на кухню его приготовить. Так что не исключено, что кто-то из них мог взять фотки.

– Ну, это же еще нужно было точно знать, где их искать, ведь времени-то было в обрез.

– Да. Я отсутствовал не больше десяти минут, и хотя не прислушивался, но все-таки шагов не слышал. Да и Дунька бы залаяла, если бы кто-то прокрался в мастерскую. Хотя нет, она в это время на кухне ела кабачки, я ей как раз поджарил. А когда она трапезничает, все остальное ей побоку.

– Значит, круг подозреваемых лиц не так широк?

– В принципе, да. Но только зачем так раздувать это дело? Подозреваемых! Это в тебе бывший мент вылазит наружу. Ну, пропало несколько обыкновенных фотографий. Большое дело! Тоже мне преступление века! Да наплевать мне на эти фотографии и на то, что их кто-то взял.

– Я же тебе говорю, Прокатило – человек опасный, с ним ссориться не нужно.

– Ну и что, это же не ты его квартиру обчистил. Ну, нет пленки и фоток, скажешь, что я их за ненадобностью выбросил. А про те снимки, что ты у меня взял, он и знать не должен. – Художник налил себе коньяка в рюмку. – Тебе налить?

– Нет, мерси. Я на машине.

– Так у тебя же есть какое-то спецудостоверение от прокуратуры.

– Есть-то оно есть, но без нужды злоупотреблять не стоит. Хотя ладно, накапай на донышко.

Хозяин потянулся рукой к бутылке, но торжественно зазвучавший марш Мендельсона изменил его намерение, и он, сменив недовольную физиономию на елейную улыбку, заворковал по мобильному телефону.

– Да, это я, зайка. Ну кто еще может отвечать по моему мобильнику? Нет, к сожалению, сейчас занят. Знаешь, лапуля, как только, так сразу. Я тебе сам позвоню. Целую. Куда? В очаровательный носик, а ты куда хотела? Всему свое время. Пока, зайка. – Художник отключил телефон и положил его на журнальный столик.

– Слушай, Серега, а почему у тебя на мобилке свадебный марш? Что за извращенный вкус, не мог более приятную мелодию подобрать?

– Что ты понимаешь! Это чтобы постоянно быть начеку, не расслабляться и помнить о той опасности, которая исходит от каждой особи женского пола. Звонит очередная подруга, а я уже настороже. Не слишком ли я серьезно к ней отношусь, не грозят ли мне узы брака?

– И что помогает?

– Как видишь. Я пока в полном понимании этого слова вольный художник.

Во входную дверь тихо постучали.

– Наверное, наш польский друг. – Хозяин встал, и уверенно ступая вспененными алыми подошвами, вышел в коридор. Оттуда донесся звук открываемого, затем закрываемого замка и какие-то междометия. Через коридор молнией промчалась собака, раздался заливчатый лай и крики хозяина: «Фу! Пошла вон! На место, овца курдючная!». На обратном пути фокстерьерша, явно обиженная тем, что ей не дали до конца исполнить свой сторожевой долг и выслужить съедобную награду, на минуту заглянула в комнату. Она уставилась сначала с вожделением на тарелку с сыром, потом просительно на адвоката, но, поняв, что и на этот раз ей не обломится, укоризненно покачивая растрепанной головой, удалилась.

Неся на себе изысканный запах от Дольче энд Габбана, мягкой поступью в комнату вошел среднего роста брюнет, одетый в кремового цвета костюм, белую рубашку с галстуком в коричневых узорах и блестящие светло-коричневые туфли. Возраст его на первый взгляд определить было трудно, при желании ему можно было дать и тридцать лет, и сорок с хвостиком. Манжеты рубашки выступали из рукавов пиджака на положенные полтора сантиметра. Аккуратная прическа, темные очки от Гуччи, золотой зажим на галстуке и аристократически невозмутимое выражение лица придавали ему вид человека из высшего общества. Из-за спины брюнета выглядывал хозяин квартиры и, ехидно ухмыляясь, пальцем показывал на галстук гостя. Виктор привстал. Художник выступил вперед и торжественно представил гостей друг другу.

– Пан Яцек, бизнесмен из Варшавы. Пан Виктор, адвокат. Прошу садиться, – он сделал размашистый жест правой рукой, и, дождавшись, когда гости усядутся в кресла, спросил, обращаясь к брюнету:

– Жичы пан кавэ? * (* Желает пан кофе? – польск.)

– Дзенькуе, хетне. * (* Спасибо, охотно).

– Я вас оставлю на время, пойду приготовлю кофе. А вы, чтобы не скучать, пока посмотрите телевизор. – Хозяин щелкнул пультом, экран 45-дюймового Панасоника засветился. Раздались звуки бодрящей музыки, и на экране замелькали по минимуму одетые молодые девушки, морские волны, яхты, пальмы и другие тропические виды.

Все время, пока мастер кисти отсутствовал, гости, дружно уставившись в телевизор, усиленно изображали интерес к происходящему на экране. Когда хозяин вернулся, неся на подносе три чашки с приятно пахнущим кофе, они с облегчением заерзали в креслах. Чашки с помощью услужливых рук перекочевали на столик. Художник присел на стоящий рядом серый диван.

Рюмки, на этот раз все три, наполнились, приподнялись, на миг сошлись вместе, звякнули, под дружный возглас «На здрове!» опрокинулись и опустошенные вернулись на малахитовую поверхность.

Хозяин первым начал светскую беседу.

– Как дела, пан Яцек?

– Дзенкуе, добжэ, вшистко ест в пожондку.* (*Благодарю, хорошо, все в порядке. – польск.).

– А как бизнес, если в двух словах?

– Бардзо зле. * (* Очень плохо). – Польский бизнесмен горестно покачал головой и рассказал поучительную историю о том, как государство душит свободное предпринимательство.

Пан Яцек – совсем не бедный бизнесмен, имеющий в Варшаве два кантора (пункта обмена валюты) и антикварный магазин, год назад занялся новым делом. В то время правительство приняло решение о том, что польским предприятиям народных промыслов, экспортирующим свою продукцию за границу, должен возвращаться включенный в стоимость товаров налог с продаж (так называемый ВАТ). Пан Яцек, не долго думая, зарегистрировал такое предприятие, слетал в одно из африканских государств и, используя всепобеждающий принцип «рука руку моет», на самом высоком уровне заключил внешнеторговый контракт на поставку в эту страну высокохудожественных изделий своего предприятия. Вернувшись в Польшу, он снял небольшое помещение, нанял несколько работниц из Украины, прибывших в Польшу в поисках заработка, и посадил их делать по трафаретам аппликации из лоскутков разноцветных тканей. Оценив каждое из таких изделий в 100 твердых американских долларов, он начал легально оправлять далекому африканскому партнеру тысячи таких произведений искусства в месяц. На счет предприятия стали поступать сотни тысяч долларов, а государство стало возвращать ему немалые проценты налога. На самом деле, никому эти изделия на Черном континенте, естественно, нужны не были, а деньги, приходившие в Польшу, пан Яцек через подставную заграничную компанию перечислял сам. Когда на счет предприятия пана Яцека поступило около полумиллиона долларов возвращенного ВАТ, этим бизнесом заинтересовались соответствующие службы. Отправив в далекую африканскую страну уполномоченных представителей, они убедились, что контракт действителен и все бумаги в порядке. Тогда, продержав предприимчивого пана две недели за решеткой, они попытались добиться от него добровольного признания в афере, но пан Яцек твердо стоял на своем:

– Почему цена 100 долларов? – Да потому, что партнер согласен платить эти деньги!

– Зачем такое количество одинаковых картинок нужно в Африке?

– А мне какое дело? Заказывают, и слава Богу!

В общем, допрашивали, пугали, уговаривали пана Яцека, но ничего от него не добившись, отпустили. Только вот причитающиеся за последние два месяца 100 тысяч долларов на счет предприятия не перечислили, то есть 400 тысяч долларов оставили, а больше пока платить не хотят. Так что пан Яцек намерен обращаться по этому поводу в суд – закон должен восторжествовать! А плохо то, что правительство отменило свое предыдущее решение, и теперь предприятиям народных промыслов возвращать ВАТ не будут. Поэтому пан Яцек вынужден искать новые деловые возможности. А неделю назад к нему в Варшаве явился бизнесмен из Львова пан Анджей и предложил совместный бизнес. Вот пан Яцек и приехал во Львов, а к пану Сержу зашел, чтобы получить дополнительную информацию об этом пане Анджее, так как пан Серж знает очень многих в этом городе и, наверное, может свести с людьми, которые такой информацией располагают.

– А как фамилия этого пана Анджея?

– Пан Прокатило.

Адвокат и художник удивленно уставились на польского гостя. А тот, вдруг также изумленно вытаращившись на экран телевизора, воскликнул: «Кто то ест? Цо она муви?!» * (*Кто это? Что она говорит? – польск.). Взглянув на экран, адвокат и художник ошеломленно застыли: всю его площадь занимало лицо хмурого широкобрового мужчины. Затем появились кадры обгоревшего автомобиля, и женский голос за кадром произнес: «Вы видите, в каком виде работниками милиции был обнаружен на загородном шоссе вблизи поселка Рудно «Мерседес» с трупом депутата областного Совета, президента концерна “Прокт” Андрея Прокатило. По предварительной версии причиной взрыва послужило подрывное устройство, прикрепленное к днищу автомобиля. Трагедия произошла приблизительно три часа тому назад. По словам одного из сотрудников ГАИ, мимо которого машина проезжала незадолго до происшествия, в салоне «Мерседеса» также находилась женщина, по описанию похожая на жену погибшего Марину Танцорову, останков которой, однако, на месте преступления не обнаружено. Предпринимаются меры к ее розыску». На экране появилось пойманное объективом лицо улыбающейся красивой черноволосой женщины неполных тридцати лет.

– Это же одна из тех фотографий Танцоровой! – Хриплый возглас художника заглушил слова диктора. Лицо женщины исчезло с экрана, и замелькали кадры какого-то лесного пожара.

Глава 2

"Начинай действовать, пока еще не возникла

настоятельная необходимость или пока

обстоятельства позволяют это".

Из учения Дао

Смуров молча переваривал сообщенную диктором информацию. Он, утонувшим в кресле мягким местом, интуитивно чувствовал, что нежданно-негаданно вляпался в какую-то серьезную неприятность, но пока не мог понять, какая и с какой стороны опасность ему грозит. Он не был трусом, но не любил, когда ситуация выходит из-под его контроля. Продолжая смотреть в сторону телевизора, он уже не замечал происходящего на экране, а напряженно думал о том, с какими людьми и событиями из его прошлой жизни может быть связана возникшая в душе тревога. Перед его мысленным взором, как кадры кинохроники, пробежали прожитые годы.

Виктор Олегович Смуров, с золотой медалью окончив среднюю школу, с первой попытки поступил на дневное отделение престижного юридического факультета Львовского университета. Учился он с удовольствием, показывал отличные знания и заслуженно получил «красный» диплом. Ему предложили остаться в аспирантуре, однако к удивлению многих сокурсников он пошел служить в милицию, начав карьеру инспектором уголовного розыска районного отдела внутренних дел. На умного и перспективного работника сразу обратило внимание начальство, и через год Смуров уже работал старшим оперуполномоченным в областном управлении, а еще через пару лет – начальником отделения уголовного розыска 5-го специального отдела УВД.