Kitobni o'qish: «Рассказы для женщин, чтобы лучше понимать мужчин»

Мэрилин Монро

Уже двадцать минут группа сидела в унылом ожидании. Ровно пять минут назад вышло время, которое по уставу университета студенты обязаны покорно ждать преподавателя после звонка, ибо преподаватели тоже люди, и ничто человеческое им не чуждо. В том числе и опоздания.

Еще бы год назад Макс, а вместе с ним и добрая половина его одногруппников несказанно обрадовались бы этому факту проявления солидарности профессора Надькина со всем человечеством. Но уже был конец четвертого курса, время, когда знания действительно приобретают вес знаний и когда все уже побывали на практиках и оценили свои возможности, выяснив, к своему ужасу, что еще учиться и учиться и что три года потеряны безвозвратно.

Еще одно обстоятельство ввергало в уныние тридцать будущих служителей Фемиды. Пара Надькина стояла в середине расписания, и в случае неявки профессора, а все шло к тому, придется два часа где-то болтаться. Если бы его предмет был последний, куда бы еще не шло, а то третий, да после него еще два. В общем, так и сидели, каждый про себя проклиная старичка Надькина, вспоминая, какие номера он выкидывал на младших курсах, игнорируя, время от времени, первые пары, когда сквозь мороз и пургу весь курс приходил к полдевятому… и к девяти уже засыпал на партах, и как по пять раз, ходили сдавать ему экзамены, как сдавали ему зачеты в восемь вечера 31 декабря, за что и окрестили его «железным Феликсом», а позднее «Энерджайзером».

Постепенно аудиторию начали покидать смирившиеся с судьбой. Надежды Макса на то, что лекция все – таки состоится, таяли вместе с тем, как пустела аудитория. Дальше сидеть было уже глупо. Манерно вздохнув, он взял со стола папку и вышел.

* * *

За парадной дверью главного корпуса благоухала весна. Уже распустились первые почки в университетской роще, и все дышало жизнью. Макс с удовольствием шел по аллее, с наслаждением жмурясь от солнца.

«Ладно, бог с ним с этим Надькиным. Жизнь прекрасна. В такую погоду грех учиться! Плохо вот, что в середине дня его пара, так бы на работу раньше приехал», – думал Макс, не спеша бредя по роще, и с усмешкой поглядывал на студенточек, которые шли ему навстречу и не сводили с него глаз. Он уже к этому привык. Уж слишком часто ему говорили, что он красив. Ну так уж случилось.

Макс, точнее Максар Атаев, закончив школу с золотой медалью, приехал поступать в университет. На отлично сдал все экзамены и стал студентом юрфака. С первых же дней учебы, не пропуская студенческих пирушек, Макс начал удивлять преподавателей не только знаниями и усердием, но и своей фанатичной преданностью праву. Уже после первой сессии преподаватели факультета с гордостью говорили друг другу: «У меня сейчас есть студент из Бурятии, так он…». А все было проще, парень просто хотел стать юристом и четко знал, куда шел. На втором курсе его пригласили работать в небольшую частную фирму, а к концу четвертого он уже возглавлял отдел крупной юридической структуры. По большому счету, университет для него уже не имел того эпохального значения, как на младших курсах. Более того, сейчас он даже где-то мешал, так как «серые людишки, правящие миром» свои дела решают с утра, а в это время, как правило, были лекции, и приходилось пропускать занятия, что было так для него не характерно. К тому же некоторые предметы он уже перерос, так как имел постоянную практику. В целом, в этом городе для него все сложилось удачно, не считая дерзкой выходки профессора Надькина.

«Меня, занятого человека, заставлять так бездарно проводить время!?» – ухмыляясь, думал Макс, по-прежнему радуясь солнцу и весне.

– Максар! – услышал он за спиной.

Так «исторически сложилось», что с первого дня все почему-то стали называть его не Максаром, как семнадцать лет было до того, а Максом. Впрочем, он не протестовал, и это имя так за ним и закрепилось. Иногда при новых знакомствах или в компаниях, чтобы никому ничего не объяснять, он представлялся как Макс, и только близкие друзья называли его полное имя.

– Никита?! Привет!

С именем Никиты тоже произошла метаморфоза. Кроме как Ник, его никто иначе не звал. Впрочем, он уже и сам забыл, что он Никита, и совсем не оригинальное, но краткое Ник его вполне устраивало.

– Давненько, давненько, старина, я тебя не видел! – приговаривал Никита, обнимая борцовские плечи и торс Макса.

– Да уж! – улыбаясь выдохнул Макс и дружески похлопал рукой по спине бывшего одногруппника.

– Ну, что? Как дела, рассказывай!

– Да все так же.

– А-а, все богатеешь, у людей честно заработанные деньги отнимаешь?

– Ты тоже, как что скажешь…

– Слушай! – не дал договорить Максу Ник. – Ты сейчас что делаешь?

– До четырнадцати сорока пяти ничего, – нехотя сказал Макс, вновь вспомнив о Надькине.

– Пары поди нет… Профессор Надькин? – язвя предположил самое невероятное Ник.

– Так точно, товарищ бывший сержант, – тоже улыбаясь, ответил Макс.

Когда-то они вместе поступили на юрфак. Когда-то вместе делили все прелести студенческой жизни и старой общаги. А потом была первая сессия, и Ник завалил все, что можно было. Его философия была проста – жизнь прекрасна в процессе. Макс же утверждал и всем своим образом жизни доказывал, что важнее результат. Ту сессию Ник почти сдал. Остался лишь профессор Надькин. Только на его экзамен Ник так и не пришел, как сказал потом Максу – проспал. А профессор Надькин за такую выходку вообще отказался принимать. После разбора полетов в деканате Ник благополучно загремел в армию. Попал в морскую пехоту. Отслужил, но не поменял своей философии и от жизни по-прежнему брал все, что она ему предлагала. После армии поступил в институт культуры, связался с музыкантами и художниками и в этом себя нашел. Стал писать неплохие песни и с помощью знакомых художников оформлял альбомы, плакаты и концерты своих друзей-музыкантов. Не изменяя традициям, все так же был редкий гость на лекциях, что не мешало ему быть популярным в различных тусовках.

– Это ты хорошо сказал, – ухмыльнулся Ник. – Только четче! Четче рапорт, солдат, – радуясь случайной встрече, пошутил он.

– Все еще не забыл? – намекая на армию, спросил Макс, с ужасом предполагая, чего пришлось повидать и хлебнуть этому всегда веселому, неунывающему, ныне длинноволосому парню.

– Такое забудешь… – но Нику уже давно надоело играть в дембеля, и он сменил тему:

– Может, в парк и по пиву?! Как в старые добрые времена!?

– В старые добрые времена у меня не было машины, – виновато улыбаясь, мягко извинился Макс.

– Ну ладно, я буду пить, ты закусывай… Пойдем хоть просто посидим! – предложил Ник, подумав, что у вечно занятого Макса, как всегда, нет даже пяти минут.

– Пойдем, пойдем, – быстро согласился Макс, вспомнив, как обижался Ник на его постоянные отказы. А что он мог поделать? Ведь первым делом – самолеты!

* * *

В парке все, до последнего листочка, под гомон играющей детворы и непринужденно беседующих молодых мамаш, набирало силу, которой так щедро одаривает все живое весна.

Почти все скамейки и беседки были заняты. Проходя мимо них и слушая нескончаемые истории Ника о его приключениях и его друзей, Макс поглядывал, куда бы им можно было присесть.

– Этого не может быть! – вдруг зачарованно прошептал он.

– Ты чего? – всерьез удивившись, спросил Ник, в то время как Макс смотрел в одном направлении. Поймав его взгляд, он посмотрел туда же.

– А-а, девочки? – отхлебнув из бутылки пива, тоном циника и сердцееда объяснил для себя Ник поведение Макса.

В десяти метрах от них сидели девушки, две богини: Афина и Афродита. Одна была с черными как смоль длинными прямыми волосами, прекрасно сложенным телом и остреньким носиком на не менее прекрасном личике. Вторая девушка была вылитая Мэрилин Монро. Разрез глаз, полнота губ, цвет волос и даже прическа – все было как у голливудской звезды.

Именно с этим представлением о женской красоте Макс ложился и просыпался каждый день. Этот образ был мечтой всей юности. И вот он сидел в десяти шагах от него.

– По-моему я знаю, куда мы сядем, – приходя в себя, сказал Макс и, направился к скамейке, где сидели ослепительные девушки. Брюнетка сидела с краю, а блондинка возле нее. Остальная часть скамейки была свободна. Туда они и сели. Девушки проводили их глазами. В особенности Макса. Ник конечно тоже выглядел ничего, но на фоне строгого костюма Макса, дорогих запонок и модной папки в руке он смотрелся бледно. К тому же, если бы Макс был девушкой, то с его внешностью его бы все называли восточной красавицей. Когда они садились, Макс заметил, как блондинка повела бровью в его сторону, а брюнетка одобряюще незаметно кивнула.

– Какие мальчишки! – очень сладко, с восторгом, сказала брюнетка. Блондинка ослепительно им улыбнулась.

– Какие девчонки! – с неменьшим восторгом нашелся Ник.

Макс повернулся к блондинке, улыбкой ответил на ее улыбку и хотел было уже с ней заговорить, но тут посередине скамейки сел парень внушительных размеров лет тридцати, дорого, но безвкусно одетый и слегка выпивший. Ослепительная блондинка повернулась к своей подружке. Макс тоже решил на время отложить дипломатические переговоры и сидел, думая, с чего начнет разговор, и если все пройдет гладко, куда он ее вечером пригласит, а там… Но он не стал разгоняться в своих планах на всю оставшуюся жизнь, так как его мечта сидела в метре от него, а он еще с ней не познакомился.

Подсевший парень огляделся. С интересом посмотрел на молодых людей и без интереса на девушек. Затем, не меняя скучной гримасы на своем лице, он как бы с нежеланием погладил блондинку по ее красивым волосам и по-свойски приобнял.

Макс все это видел и опешил от неописуемого хамства и своей ярости.

Девушка движением плеча откинула его руку и сдержанно, но гневно сказала:

– Я не люблю, когда со мной так обращаются.

Парень нагло ухмыльнулся и погладил ее по шее и по ее пышной груди.

Это был предел. Макс вскочил и, еле сдерживая себя, чтобы не броситься на гориллу, в гневе крикнул:

– Эй! Убери от нее руки!

– Я с тобой позже разберусь, – спокойно ответил Максу шкаф и снова посмотрел на девушку. Его рука опять потянулась, но Макс его опередил.

– Тебя что, манерам не учили? – крепко сжав его запястье, жестко сказал он.

– Не надо, парни, – сдержанно сказала блондинка, и, поднявшись, девушки пошли по аллее.

«Вот скотина. Из-за этого ублюдка, где я теперь ее буду искать?» – подумал Макс и отбросил с презрением его руку.

– Эй, сосунок, – попытался было что-то сказать верзила, но тут уже встал Ник.

– Слушай, мужик… Если ты хочешь проблем, то мы тебе их устроим, – сжимая зубы, процедил бывший морпех.

Вспомнив несколько армейских историй Ника, Максар понял, что кровопролития не избежать, и вдохнул побольше воздуха.

Окинув взглядом двух почти разъяренных парней, грубиян не стушевался, а с улыбкой поднял руки вверх и сказал:

– Нет, нет, мальчики, сдаюсь. Никаких проблем. Садитесь, отдыхайте.

Макс выдохнул и с тоской глянул в конец аллеи. Вдалеке удалялись две прекрасные фигуры. Он еще раз посмотрел на смутьяна, а затем снова в конец аллеи. Девушек уже не было.

«Ушли», – обреченно подумал он и спокойно сел на скамейку.

Ник все это вообще не принял близко к сердцу и как ни в чем не бывало, начал снова что-то весело рассказывать.

Макс краем уха слушал Ника, а про себя убивался, что может, это и была та самая половинка, которую он столько уже ищет. Не давало ему покоя и то, что пока он возился с этой гориллой, великолепная блондинка, его хрустальная мечта, ушла, а он даже не попытался ее догнать.

– Наверняка они студентки, а в городе столько вузов… Вот где ее теперь искать? – все убивался он.

Тем временем к скамейке подошел еще один парень. Угрюмо посмотрел на Макса с Ником и без дипломатических подъездов напрямую обратился к их соседу:

– Ко мне тут поступила информация, что ты мою рабочую девочку обидел?

Дальше парень заговорил тише, но Макс уже его не слушал.

« Не может быть… – ошарашенно думал он. – Они ведь такие красавицы!?». Он посмотрел на Ника. От удивления тот даже открыл рот. Даже этот повидавший виды парень был удивлен.

Между тем, оба незнакомца встали и куда-то пошли, видимо, разбираться.

– Вот это да!? А ты за нее чуть на мокруху не пошел, – участливо сказал Ник.

Еще немного они посидели молча. Каждый пытался осмыслить то, что произошло.

На выходе из парка на пустой скамейке они вновь увидели девушек. Невдалеке стояла машина, откуда за ними наблюдал их «менеджер».

– Мальчишки! – сладко улыбнулась им блондинка, а брюнетка, изысканно облизнула на губах свою свежую помаду.

Ник им что-то сказал, а Макс, даже не посмотрел в их сторону. Теперь выходка профессора Надькина казалась детской невинной шалостью.

– А знаешь что, Никит, бог с ними и с машиной, и с университетом… Пойдем в ресторан водки выпьем, я угощаю.

– И то правильно, – обрадовался Ник и как ни в чем не бывало, воодушевленно, начал рассказывать очередную из своих нескончаемых историй.

1997

Три зуба

Кто не был в армии,

тот очень много потерял,

а кто был, тот потерял

в два раза больше.

(Из дембельского альбома)

Группа спала после очередного безумного дня. Не спалось только Малышу. Не простое это дело – служить в родном городе, да еще и засыпать в трех остановках метро от нее. А если к этому добавить богатырское телосложение, за которое Артем с легкой руки дедов-дагестанцев получил свое прозвище, да панцирную койку, предусмотренную уставом, то спать вообще вряд ли захочется до самого дембеля. Малыш глянул на рядом спящих Гнома, Тайсона и Балу, которые были еще здоровее его, и от этого глумливого зрелища ему стало совсем тоскливо.

В конце «взлетки» дневальный лениво возил шваброй.

– Да когда же суббота! – про себя взмолился всем богам спецназа Малыш в ожидании обещанного командиром увольнения. Всю неделю его взвод в группе был лучшим. Марш-бросками, стрельбами и даже нарядами командир остался доволен, поэтому так великодушно пообещал взводу «увал». Главное, чтобы теперь никого не заловили в самоходе и не спалили с водкой, а то по хорошей традиции, с незапамятных времен введенной в группе, обязательно кто-нибудь залетит, и вместо увольнения спецы в бронежилетах, касках и с автоматами наперевес на глазах у всего полка убегут на полдня «захватывать» какую-нибудь высоту, которая, по желанию командира, могла оказаться и в двадцати километрах от части.

* * *

Как Малыш предполагал, так и случилось. На следующий же день за ужином в столовой спецы подрались с дембелями-дагестанцами из второго батальона. Причем подрались так, что при виде происходящего начальник столовой убежал в мойку и из окошка раздачи кричал, что всех отправит в дисбат. В столовой летали столы, табуретки, стаканы, подносы, мелькали сапоги, руки, свистели ремни, и на пронзительные крики капитана никто не обращал внимания, отчего тот визжал еще громче и, как вольерная рысь, метался в окошке. Угомонить его удалось Тайсону, под шумок запустившему табуреткой в сторону раздачи. Капитан заткнулся, но, если бы не предстоящая командировка в Чечню, за свой снайперский бросок Тайсон мог получить пару лет «дизеля» и заодно выплатить в полковую казну за разгромленную столовую и казарму, так как драка плавно перетекла туда. За своих уже после отбоя в группе попытались заступиться даги, и спецы пошли стенка на стенку. Командир обо всем узнал наутро.

* * *

На утреннюю проверку все вышли как один: с перебитыми носами, разбитыми бровями, распухшими губами, фиолетовыми синяками, а у некоторых дагов лица напоминали беляш.

– Группа! Равняйсь… Смирно! – скомандовал Малыш, собираясь доложить командиру, что личный состав группы специального назначения для утреннего осмотра построен.

– Отставить, – хмуро сказал капитан и медленно обвел глазами строй.

Для всех командировка в Чечню показалась несбыточным благом в свете предстоящих воспитательных мероприятий.

– Значит так, – медленно начал командир, —Малыш… Давай… Командуй… Группа – занятия по распорядку. Тайсон, ко мне в канцелярию. До командировки все увольнения я прикрываю… Вопросы есть?

– Отсутствуют! – гаркнули три шеренги, ибо за побоище все ждали второй Варфоломеевской ночи.

– Разойдись! – крикнул Малыш, с трудом понимая, радоваться или огорчаться такому повороту дела. Инну он не видел уже целую неделю.

* * *

Следующие три дня группе показались адом. Кэп был мужик суровый. Мало говорил, но много делал, и все понимали, что прикрытыми увольнениями не отделаются. За «массовые спарринги» в столовой каждый уже пролил по семь ведер пота, и это было только начало. Глядя на мучения подчиненных, командир, улыбаясь одними глазами, одобрительно приговаривал:

– Ничего, ничего. Больше пота здесь, меньше крови там.

В течение дня спецы на стрельбах, марш-бросках и тактических занятиях так изматывались, что в столовой вели себя, на удивление всего полка, тише воды, ниже травы, а культовой команды «отбой» ждали больше, чем дембеля. Малыш не помнил, как засыпал, зато хорошо помнил день отправки в командировку:

– Если кэп собирается воспитывать нас до самой погрузки, то хреновые мы будем воины…

У группы силы были на пределе. Особенно тяжело дался последний ночной «бросок». По полной боевой днем-то тяжко бежать, а чего уж говорить о ночи. А если к этому прибавить, что то же самое будет завтра и послезавтра и через неделю мало что изменится, то от безнадеги хочется заорать: «Будь ты проклята, российская армия!». Примерно так и думал Малыш каждый раз перед тем, как во сне отлететь к своей единственной. За всю неделю лишь однажды ему улыбнулась удача. Со своим отделением он попал в наряд по столовой. Завалившись на топчане в хлеборезке на засаленный бушлат, он сладко потянулся и сам себе процитировал:

Кто в армии не был,

Тому не понять,

Как хочется кушать,

Как хочется спать.

В тот день он отоспался за все предыдущие.

* * *

После очередного «олимпийского» дня группа спала без задних ног. Режим в армии – великая вещь. Организм привыкает есть и спать по часам, к тому же армейская молва гласит: «Чем больше спим, тем ближе к дому». Поэтому сон в любых войсках – это святое. А вот Малышу после «спального» наряда не спалось, к тому же очень тянуло к той, которая наверняка уже спала и даже в кошмарном сне не смогла бы представить сотой доли того, что происходит с ним.

– Загран, пить хочу, – жестко прозвучало в ночной тишине. Где-то вверху заскрипела панцирная сетка, и две голые пятки спрыгнули на пол.

– Загран! Я не понял?! – специально громко спросил Малыш.

Повисла тишина.

– Загран! – так же громко и даже устрашающе прошипел Муса – дагестанец, который был в большом почете у своих и от которого больше всех доставалось молодым, в основном русским.

– Отставить, Загран. Если ты сейчас не ляжешь обратно, то я сам тебе вломлю, – спокойно сказал Малыш не столько для Заграна, сколько для Мусы.

* * *

В полку даги держались очень дружно. Их было понемногу в каждой роте, но если задевали одного, то они собирались всей кучей, и поэтому с ними считались. В спецназе дагестанцев было человек тридцать. Все были коренастые, крепкие парни, бывшие борцы, боксеры, другие в спецназ, в общем-то, и не попадали, а если и попадали, то не выдерживали нагрузок, и их переводили в обычные роты. Муса среди своих земляков был самый крепкий, самый выносливый и авторитетный. В группе у командира он был одним из любимчиков, хотя кэп даже не представлял, что тот устраивает после отбоя, когда «советская власть» заканчивается. Зато Малышу, Тайсону, Балу и Гному все это было хорошо известно. Более того, они и сами не так давно «отлетали», и воспоминания о своих дедах, таких же злых и коварных и до отвращения тупых дагов, еще были свежи. Поэтому в группе был договор: дагестанцы молодых русских не трогают, а из своих «черных» пусть хоть жилы вытягивают, чего, естественно, не происходило.

Загран был русским. Малышу он понравился сразу. Из всей молодежи он был единственным, кто вместе с дедами и дембелями после первого двадцатикилометрового марш-броска забежал через ворота КПП в часть. Все остальные молодые потерялись где-то по дороге. А Загран на себе притащил еще чей-то бронежилет. За ужином Малыш позвал его к себе за стол, где ели сержанты, и попытался расспросить его, кто он и откуда. Парнишка оказался детдомовцем. На этом, собственно, все расспросы и закончились, так как не трудно было представить, сколько парень повидал. В группе его окрестили Заграном, по фамилии Заграничный, происхождение которой тот объяснить не мог. Когда его вместе со всеми молодыми начали прессовать деды, и по большей части даги, Малыш вывел его в туалет, дал сигарету и объяснил, что он человек и унижать его не может никто, в особенности черномазые, которые на следующий день в столовой и в группе огреблись на все деньги.

* * *

– Загран, я ведь щас встану, – снова прошипел Муса.

Загран стоял возле своей кровати и не решался что-либо предпринять.

– Загран, я жду еще пять секунд, – уже на полном серьезе сказал Малыш.

– Малыщ? Зачем ты вмещиваещся? – не совсем уверенно спросил Муса, так как хорошо еще помнил последние два удара в столовой.

Малыш ему не ответил. Молча встал и пошел к Заграну. Через несколько секунд в темноте раздался хлесткий удар в грудь. Загран отлетел и собрал штук пять табуреток, которые мгновение назад были выстроены по ниточке. Малыш наклонился к нему:

– Если я еще раз узнаю, что ты шестеришь дагам, поверь, мало тебе не покажется… И почаще вспоминай, что ты человек, – направляясь к своей кровати, уже спокойно сказал Малыш.

– Малыщ?! Не много ли ты берещь на себя? – с явным неуважением прошипел Муса и привстал на кровати.

Малыш как раз проходил мимо него:

– А ты скажи своим черным, если еще раз кто-нибудь затронет наших молодых – встрянешь ты. Со своими делайте что хотите, в Чечне их хоть перестреляйте. Русских не трогайте. Понял?

– Подожди, сочтемсу, – прошипел Муса, с головой накрываясь одеялом.

* * *

За обедом Малыш узнал, что вечером дежурным по группе заступает лейтенант Князев. Князь всю жизнь проходил в прапорах, а лейтенантские погоны получил за год до пенсии, отучившись в экстернатуре. В полку был известен как матёрый афганец и горький пьяница, но в группе у дедов пользовался популярностью, так как за пол-литра водки мог отпустить до утра. Зато молодым его дежурства ничего хорошего не предвещали, так как он либо пьяный спал, либо пил, а в это время небо казалось с овчинку.

Малыш еле дождался вечера. После отбоя, уже в «гражданке», он не вошел, а влетел в канцелярию. Князь смотрел «Новости».

– Ну и что в мире происходит? – для приличия спросил Малыш, даже не глянув в телевизор.

– О, уже переодетый! Расслабил я вас… – для приличия возмутился Князь.

– Да ладно, товарищ лейтенант, таксу мы знаем, все будет без залетов, – сказал Малыш, выставляя на стол бутылку, за которой ему после ужина на командирском «уазике», якобы на заправку, съездил молодой.

– Сколько вас идет-то? – пряча бутылку в стол, спросил Князь.

– Да я один, – уже на ходу бросил Малыш. Теперь каждая минута была на счету.

* * *

– Артем! – бросилась на шею Инна, никак не ожидавшая увидеть его на пороге. Он по ней так соскучился, что даже, не стесняясь отца, поцеловал ее раза четыре.

– Ну, мать, накрывай, солдат наш пришел!

– Здравствуйте, – не выпуская Инну из объятий, поздоровался Артем и еще раз поцеловал ее.

– Ну дверь-то хоть закройте, – по-доброму возмутился отец и пошел помогать жене на кухне.

– Ты почему так долго не приходил? Я уже думала, что вы уехали. По телевизору такие страсти передают. И не позвонил даже ни разу?! – с детской обидой сказала Инна.

– Долгая история, не будем об этом, – прошептал Артем, закрывая дверь. – Потом все расскажу. – Так же тихо сказал он и еще раз поцеловал ту, мыслями о которой жил все это время.

* * *

Они познакомились за три недели до армии. По счастливой случайности Артем остался служить в родном городе и благодаря своему спортивному прошлому попал в спецназ. Два месяца они писали друг другу письма, а затем Инна приехала к нему на присягу, и он, стоя с автоматом на груди среди доброй сотни лысых парней, понял, что эта та единственная, которую он будет любить всю жизнь. После присяги всех местных до утра отпустили в город… и была такая прекрасная ночь, а утром она стояла заспанная перед ним, а он застегивал верхние пуговицы кителя, и не было счастливее их на свете.

* * *

После ужина они наконец-то остались вдвоем в маленькой, но уютной Инниной комнате. Сидя на диване, Артем снова обнял ее и, не веря, что это не сон, прошептал:

– Как я по тебе скучал…

– Я тоже, милый…

От прилива нежности Артем, еле сдерживая слезы счастья и умиления, наверное, в сотый раз за этот вечер поцеловал ее.

– А у меня зубик болел, – голосом маленькой девочки начала рассказывать Инна, – представляешь, в детстве занималась баскетболом, и на тренировке мне одна девочка случайно ударила по губам. Губы тогда распухли, я даже в школу не ходила. А дней десять назад зубы утром чистила, больно, чувствую, зуб шатается. Ну, я в слезы, ладно бы какой-нибудь, а то передний. В больницу приехала, мне говорят, что зуб спасти можно, только нужна операция и денег вагон. С мамой деньги собрали, на следующий день приехали. Так больно было, я наревелась! Там костную ткань наращивали, что-то тянули, вшивали, вживляли…

– Ты моя бедная, – искренне посочувствовал Артем и поцеловал ее в щечку.

– Конечно, бедная… Знаешь, как больно было… – все так же, как маленькая девочка, сказала Инна, вжимаясь в объятия Артема.

– Да уж откуда мне знать, что такое боль!? – съязвил Артем и еще сильнее обнял ее.

* * *

Когда он уходил, родители еще спали.

– Если мать позвонит, не говори, что я у вас был, и своим скажи, а то обидится. К тому же эта командировка… Прикинь, как она переживает, – попросил Артем, стоя уже у двери.

– Хорошо, милый, как скажешь, – обняв его, сказала Инна и, привстав на цыпочки, поцеловала.

– Все, сладкая моя, я пошел… Народ ведь думает, что я его охраняю, – улыбаясь сказал Артем и побежал по лестнице.

* * *

Князь еще спал. В канцелярии было накурено, а под столом, помимо своей бутылки, Малыш нашел еще две пустые.

– Товарищ лейтенант, я пришел, – сказал он, потормошив еще «синего» офицера.

– Молодец, – приоткрыв глаза и тут же снова уснув, сказал Князь и больше не подавал признаков бодрствования.

Малыш вышел из канцелярии и пошел к своему взводу. Деды и дембеля еще спали, а молодые «плавали» – мыли пол. Возле его кровати тряпкой возил Загран.

– Да брось ты, Загран. И так чисто, – сказал Малыш и, улыбнувшись, протянул руку. Загран бросил тряпку и неловко протянул локоть, чтобы Малыш пожал не мокрую кисть, а сухой рукав тельняшки. От неловкости ситуации Загран улыбнулся. В верхнем ряду не было двух передних зубов.

– Загран, только не говори, что ты упал, – вмиг стал серьезным Малыш. Улыбка сошла с лица Заграна. Он опустил голову…

– Че ты молчишь? На меня смотри, – начал заводиться Малыш, предполагая, чьих рук это дело. – Черные?

– …Ты только ушел, Муса и еще два дага хотели меня заставить, чтобы я им кровати расправил, ну и заодно вспомнили, что я воды не принес.

– Ну а ты?

– Я сказал, что не буду, потому что…

– А они? – перебил Малыш.

– Ну, Муса мне и…

– А еще два дага кто были?

– Мага и Тофик, они потом уже… Попинали и ушли.

– Ну а ты че? Мусу-то хоть раз зацепил?

– Да не раз, я как зубы выплюнул, как начал их молотить, потом, правда, они меня запинали, хорошо еще в тапках были, а то бы вообще что-нибудь отбили… А из-за того, что на дедов руку поднял, они весь наш призыв всю ночь плющили.

Малыш быстро окинул взглядом молодых, ползающих рядом с тряпками. Доказательства вчерашнего «веселья» были почти на каждом лице.

– А где были Гном, Тайсон, где был Балу? – недоумевая, спросил Малыш.

– Они с Князем в канцелярии пили, да нам еще и от них досталось – ночью за водкой пришлось бегать.

– Балу! – заревел Малыш, подбегая к его кровати. – Балу, подъем!

– …Не ори, – морщась после вчерашнего, с трудом продирая глаза, сказал Балу. – Еще полчаса можно спать, – все-таки сумев их открыть, добавил он.

– Балу, ты куда вчера смотрел?.. Парни, ну как вы так?.. – искренне огорчился Малыш, сев на кровать.

– Малыш, да на хрен тебе эти черти нужны, че ты с ними возишься? Если лохи, то и пусть живут как опущенные, мы так не жили, – зевая, начал было Балу.

– Мы так не жили… Балу, нам же на войну вместе с ними ехать!..

Из канцелярии вышел князь. Покачиваясь, он вошел в туалет. Дверь, заскрипев, приоткрылась, и все, кто уже не спал, услышали бодрое журчание.

«Господи, да когда же это все кончится? Да когда же дембель?», – подумал Малыш и, вскочив с кровати, от безысходности, заорал:

– Подъем! Группа, подъем! На месте построения по форме четыре строиться!

Те, кто еще спал, зашевелились под одеялами. Молодые, побросав тряпки, выбежали на «взлетку». Для всех началось еще одно безумное утро. А с этого дня у Заграна появилась новая кличка. В группе его стали называть Вампиром.

1999

Утро прекрасной жизни

Поздним вечером тридцатого декабря Дмитрий Владимирович Орлов на своем годовалом мерседесе представительского класса со всеми мыслимыми наворотами, минуя унылый Московский проспект, выехал из Ярославля. Впереди его ждали пять часов пути по заснеженной русской дороге, через города и деревеньки со старыми, былинными, почти сказочными названиями: Гаврилов Ям, Ростов Великий, Переславль-Залесский, Сергиев Посад… Сквозь плотный снегопад, по нечищеной скользкой трассе ему предстояло проехать по Ярославской, Владимирской и Московской губерниям. Трудно представить, сколько людей и событий, повлиявших на ход российской истории, со времен Ярослава Мудрого прошло и проехало по этой дороге. Орлов спешил в свой загородный дом, который находился в ближайшем Подмосковье, где его ждала жена, елка и где он планировал встретить Новый год, до которого оставалось чуть больше суток. Путь от Ярославля до дома Орлов предполагал преодолеть как обычно, за четыре-пять часов, но уже в дороге он понял, что может приехать и под утро, а значит опять скандал и как минимум, испорченные полдня, а с учетом того, что следующий день тридцать первое, то возможно, и в новый год, он войдет не с самым лучшим настроением. В последнее время с женой дела не ладились.

Вместо привычных ста тридцати, по белому полотну, где местами прорисовывалась черная колея асфальта, выбитая колесами грузовиков с прицепами, Орлову пришлось ехать семьдесят и даже шестьдесят километров в час. Фары выхватывали из темноты плотную завесу снега и, все говорило о том, что снегопад зарядил на всю ночь. С двух сторон на обочинах и тут и там с аварийными сигналами стояли фуры. Матёрые дальнобойщики предпочли дождаться утра. Здравый смысл тоже говорил Орлову вернуться, переночевать в гостинице и завтра по светлому спокойно поехать, но желание попасть быстрее домой, и без того натянутые отношения с женой, с её вечными претензиями, типа, «Тебя постоянно нет дома», и, «Я всегда одна», плюс, нежелание менять решения, да еще и новый год все усугублял, короче, он решил во что бы то ни стало дома быть именно сегодня, к тому же в Ярик и обратно он ездил раз сто и эту дорогу знал отлично.