Kitobni o'qish: «Путешествие Эйва», sahifa 2

– Да, держу путь в страну счастья Ириас, – отозвался Эйв, ничуть не удивившись его проницательности. – Понимаете, посеянная в раннем детстве искренняя вера в сказочную землю радости, дружбы и любви только крепла во мне с годами. По-другому и быть не могло! Ведь она вдохновляла меня на музыку и поэзию, наполняла силами, не позволяла опускать руки. Однако жить среди людей, меряющих счастье тяжестью мешка с серебряными монетами, становилось все труднее. К тому же окружающие стали говорить со мной, как с остановившимся в развитии городским сумасшедшим, уже не пытаясь вразумить, чем подтачивали мою веру. Я волей-неволей стал сомневаться в своем душевном здоровье, перестал сочинять баллады и, в конце концов, отправился искать Ириас, – он на мгновение умолк, а когда убедился, что мудрец его еще слушает, закончил. – Другого выхода у меня нет. Если страна счастья существует, то и жизнь моя и творчество имеет смысл, а если она лишь плод больного воображения, то вряд ли стоит далее дышать воздухом, в котором больше не разлито вдохновение.

– По дремучести своей считал, что романтики среди молодых людей давно повывелись. Однако ты, Эйвинд, приятно меня удивил, – обратился Гутред к гостю по имени, хотя тот так и не успел представиться. – Но чем тебе могу быть полезен я?

– Надеюсь, что вы подскажете, в какую сторону света следует держать путь и как с него не сбиться, – без обиняков выпалил Эйв, чувствуя к себе расположение мудреца.

Казалось, Гутред начал проваливался в сон, пропустив его ответ мимо ушей, однако после затянувшейся паузы старец открыл глаза и еще раз пристально взглянул на своего гостя.

– Ориентир в таком странствии один – сердце. Оно позвало тебя в дорогу, оно и даст знать, когда ты с нее свернешь. Помни, Эйвинд, куда бы человек ни шел, он всегда берет себя с собой, поэтому глупо уповать на то, что простая перемена внешней обстановки подарит счастье.

Закончив говорить, Гутред зевнул, пожевал губами и заерзал в старом кресле, отчего приглушенный скрип рассохшегося дерева стал походить на стон. Решив более не злоупотреблять гостеприимством именитого хозяина, Эйв поблагодарил его за напутствие и вскоре уже шагал по ночному городу-музею. Ожившие в дрожащем огне уличных светильников диковинные фасады домов то и дело меняли очертания и будто покачивались на волнах. Несмотря на поздний час, народу было предостаточно. Создавалось впечатление, что беспечные горожане живут в атмосфере вечного праздника. На аккуратных лужайках возле храмов и театров, у многочисленных скульптур и барельефов вольготно отдыхали местные попрошайки. Взяв с них пример, Эйв присел на траву под раскидистым деревом маленького сквера, достал хлеб, сыр, сухофрукты и в первый раз за весь прошедший день плотно перекусил. Опасаясь за сохранность отцовской лютни, юноша решил не смыкать глаз, но незаметно им стала овладевать сладкая дрема и, в конце концов, уставший организм взял свое.

Щекотание ползущего по носу жучка пробудило его, когда покатые крыши города уже купались в утренних лучах летнего солнца. Вынырнув из сна, Эйв обнаружил себя лежащим на ковре густой осоки в обнимку с любимым инструментом. Не успев толком испугаться, он поблагодарил Небеса за защиту от воров, наскоро позавтракал и, хлебнув ягодного морса, стал выбираться из удивительного города. Когда вместо разноцветных строений перед взором открылась зеленая ширь полей с убегающей змеей к горизонту желтой дорогой, молодой странник в подробностях вспомнил слова Гутреда. «Стоило ли возлагать надежду на встречу с мудрецом, чтобы получить от него заурядный совет слушать свое сердце? И что означает выражение «берет себя с собой»? Странный старик, этот Гутред» – заключил он, вдыхая медовый аромат разнотравья.

Делая остановки в больших и малых придорожных селениях, Эйв старался первым делом познакомить их жителей со своим творчеством. Как правило, на его сольные концерты собирались все от мала до велика. Неизбалованные вниманием городских музыкантов хлебосольные селяне щедро делились с талантливым менестрелем избытками своего урожая, зачастую предлагая ему задержаться у них на недельку-другую. Живя в Лильвиле с матерью, Эйв не мог себе даже представить, что может поглотить столько дичи, фруктов, сыра, булок и вина. Однако всякий раз поутру он сердечно прощался со своими гостеприимными слушателями и отправлялся в путь. Куда в конечном итоге он его приведет, Эйв не понимал, но сама возможность радовать людей своим творчеством окрыляла юношу настолько, что всякое уныние быстро отступало.

Так в дороге, больше похожей на гастрольное турне, пролетел месяц. Одним из погожих вечеров Эйв остановился в центре живописной ухоженной деревушки и, как повелось, исполнил свои баллады перед собравшимися жителями. После аплодисментов к нему подошел статный мужчина средних лет в тончайшей шелковой рубахе, расшитом золотом камзоле и широкополой кожаной шляпе с длинным пером. Здесь, среди крестьян сельской глуши, незнакомец выглядел по меньшей мере неуместно. Благоухая розовой водой, он белозубо улыбнулся и, пригладив пышные пшеничные усы, представился приятным густым баритоном: