Kitobni o'qish: «Так поступают только девочки»

Было это много лет назад, во времена Хрущева. Моя мать училась тогда в институте. Я, конечно, могла бы назвать институт, но некоторые из упомянутых в истории лиц работают там до сих пор. Поэтому я ограничусь словом «институт». Зато фамилии участников назову настоящие.

Итак, моя мать, тогда Лиля Быстрова, училась в институте. Я видела ее фотографии тех лет. Красивой ее назвать нельзя, но и дурнушкой тоже. Круглое личико с курносым носиком, среднего роста, полненькая. Девчонка она была неяркая, стеснительная. Серьезных поклонников на курсе у нее не было.

Еще с первого курса ей нравился однокурсник Леша Сапунов. Худенький, чуть выше мамы ростом, с быстрыми умными глазами. Он хорошо учился, что не скажешь про мою мать, и был, как и многие отличники, высокого о себе мнения. На маму особого внимания он не обращал, хотя она несколько раз ловила его взгляд, направленный в сторону ее бюста.

Она стала наблюдать, как он смотрит на других девчонок. И к своей радости отметила, что тот минимум внимания, который он выделил женскому полу, принадлежит ей.

На одном из новогодних вечеров он несколько раз приглашал ее танцевать. Перед экзаменами иногда подходил к ней, когда видел, что она не может разобраться в какой-нибудь задачке. Однажды перед экзаменами на третьем курсе она сидела на семинаре. Он учился в другой группе, и поэтому этот семинар мог не посещать. Но он зашел в аудиторию и сел рядом с ней.

Доцент что-то говорил. Леша начал ему возражать. Тот не соглашался. Леша подошел к доске. Мама не вникала в то, что он говорил. Она только запомнила, что доцент сказал: «А вы правы». А мама подумала: ну какой же Леша умный, доцента переспорил.

Так все было до начала четвертого курса.

* * *

Когда мама и ее подруги пришли после летних каникул в институт, большинства мальчишек в лекционном зале не оказалось. Выяснилось, что их забрали в армию для работы над «секретным проектом». На три года. В те годы подобное случалось. Это время так и вошло в историю как волюнтаризм.

Мама такого слова тогда не знала, но когда обнаружилось, что будущего академика Лешу, а именно таким она себе его представляла, на три года забрили в солдаты, переживала это как личную трагедию. Она пыталась представить его в форме. Иногда он виделся ей стройным, подтянутым, и ей хотелось, чтобы он обнял ее. Иногда бедненьким, страдающим. Тогда ей самой хотелось его обнять. И она поняла, что влюбилась.

Через несколько месяцев девчонки, у которых были близкие отношения с попавшими в армию, начали получать письма. Оказывается, ребят не отослали в тартарары и даже наоборот. Живут они прямо-таки в Москве, но на окраине. И занимаются не шагистикой, а работают по специальности, которую должны получить по окончанию института, но только с военным уклоном. Иначе зачем нужно было забирать в армию студентов четвертого курса? И о быте своем писали положительно. Кормят неплохо, муштрой не достают. Хорошая библиотека. А с января их будут отпускать в увольнение.

И действительно после нового года в институте появились бравые солдаты, не похожие на студентов, которых она знала еще четыре месяца назад, в шинелях, гимнастерках, с отросшими, после того как их побрили наголо в сентябре, волосами. Веселые и, как все солдаты, беззаботные. Конечно, девчонкам они завидовали. Год куда ни шло, – соглашались все, – но три года это слишком.

Среди приходивших в увольнение солдат Леши не было. Мама осторожно спрашивала, как он. Ей отвечали: нормально, как все. Почему не приходит в общежитие, никто не знал. Может, есть дела.

Прошел один год, потом второй. Девчонки сдали государственные экзамены, потом написали дипломные работы. И мама вместе с ними. И вот тут приключилось неожиданное.

Около двадцати девчонок, как потом выяснилось, только москвичек, вызвали в деканат и строгий дядя в военной форме сказал, что они должны заключить с армией контракт на два года и будут работать здесь в Москве в военной лаборатории над «секретным проектом». Как имеющие высшее образование и призванные в армию по контракту, они получат право сдать экзамен на начальное офицерское звание «младший лейтенант», но для этого им необходимо пройти полуторамесячные военные сборы.

Но была и новость, которая привела маму в восторг. Работать они будут вместе со своими бывшими товарищами, которые уже почти два года носят солдатскую форму.

Мама была счастлива. Она снова увидит Лешу. За годы разлуки, как это часто бывает, он в ее глазах приобрел новые и, конечно, абсолютно выдающиеся черты. И она стала считать дни до встречи с ним.

На сборах они ходили в спортивной форме и их учили, как выражалась мама, военной чепухе. Потом они сдали экзамен и им присвоили воинское звание. Звание присвоили, а форму, сказали, выдадут потом. Они вернулись в Москву и получили предписание: 1 октября выйти на работу. Мама так волновалась, что на ночь выпила валерьянки.

* * *

Встреча бывших сокурсников была бурной. Встретились как с вернувшимися после войны. Солдаты начистили пряжки и пуговицы, посему блестели как новые самовары. Девчонки тоже не отставали. Мама для первой встречи приготовила кофту, такую, в которой ее главные достоинства выглядели спринтерами на старте.

У входа в здание, где ей предстояло работать, стояли часовые. Мама гордо предъявила выданный ей накануне документ, где было написано «младший лейтенант», ее пропустили.

Девчонок собрали в зале на первом этаже, и полковник подробно рассказал, что им придется делать и в каких комнатах они будут работать.

При выходе из зала их обступили мальчишки. Леши среди них не было.

Начался первый рабочий день.

В час дня ребята отправились на обед, а девчонки, наскоро пообедав в соседней столовой, бросились покупать затворникам подарки: булки, фрукты, конфеты. Мама тоже купила что-то.

Ребята их ждали, как дети ждут Деда Мороза и набросились на подарки. Девчонки вельможно расселись на стульях.

– Может, в следующий раз чего-нибудь покрепче? – намекнул кто-то из ребят.

– А вот этого не дождетесь.

Ребят было много, Леши опять не было.

– Где Сапунов? – спросила мама у Толика Михайлова.

– Остался в казарме.

Мама подождала полчаса, раздала свои подарки и отправилась в свою лабораторию.

* * *

Первые три дня девчонки входили в дело. Работать они должны были вместе с ребятами и задания имели одинаковые. Только у ребят за два года накопился опыт, они хорошо знали, что и как надо делать. И теперь помогали подругам.

Через два дня девчонкам выдали жалование. Да такое большое, что они сами удивились. Это необходимо было обмыть.

Договорились в воскресенье, когда у ребят увольнение, встретиться в парке Горького.

А накануне в субботу мама наконец увидела Лешу. Он спускался по лестнице. Сердце у нее сжалось: таким он выглядел жалким, не по внешнему виду, а по выражению лица. Похудел.

– Здравствуй, ты меня помнишь?

– У меня хорошая память. Ты Лиля Быстрова.

– Как живешь?

– Как все. То есть хорошо. Прости, я тороплюсь.

И даже не посмотрел на нее.

В воскресенье мама пришла в парк Горького. Но Леши не было.

– А где Сапунов? – спросила она кого-то как бы мимоходом.

– Он сегодня дневальный.

* * *

В понедельник мама выяснила, где работает Леша, и направилась в его лабораторию. Он сидел за лабораторным столом и вытирал колбу.

– Привет.

Он не встал, пробурчал что-то вроде «привет». Она подошла вплотную и начала спрашивать что-то по работе, он отвечал, потом, подняв глаза, заметил то, что должен был заметить в первую очередь, а именно – как будто случайно расстегнутую верхнюю пуговицу на ее замечательной кофте и, как показалось маме, заметно повеселел. Он встал, а мама с места в карьер:

– Вас, бедненьких, не выпускают на улицу, а тебе, наверное, что-то хочется купить. Ты скажи. Я мигом сбегаю.

Он молчал, а она продолжала:

– У вас и денег нет. А нам положили большое жалование. Яблоко хочешь?

– Нет, спасибо.

– Конфет? Какие ты любишь конфеты?

– Я сладкое не люблю.

– Вам белый хлеб не дают. Хочешь, я тебе булку принесу?

Он улыбнулся той высокомерной улыбкой всезнайки, которая так нравилась маме.

– Да не знаю я никаких секретов.

Мама опешила:

– Каких секретов?

– Ты говоришь со мной, как шпион с инженером секретного завода. А у меня нет секретов.

Она понимала, что он шутит. Но шутка ей не понравилась, она обиделась:

– Как хочешь! Я тебе предложила.

И ушла.

А потом ночью думала:

– Зачем я на него обиделась! Он ведь очень гордый и не хочет ни от кого принимать подачек. А я вела себя просто глупо.

* * *

Леша работал в лаборатории, двумя этажами выше маминой. Несколько раз в день она поднималась на его этаж, заглядывала в его лабораторию, он всегда сидел за приборами.