Kitobni o'qish: «Во сне и наяву»
По лесной тропинке брела, свесив голову, смирная пегая лошадка. Федор Емельянович сидел на передке телеги, придерживал свободно лежавшие поводья правой рукой, любовался сочными красками осеннего леса и негромко напевал мотивчик.
Увидев его издали, любой безошибочно определил бы в нем селянина. Немолодой, гладко выбритый мужчина в простой одежде ручной работы и потрепанной кепочке излучал покой и неторопливость, свойственную деревенским жителям. Глядя на него, так и хотелось развалиться на ароматном сене, смотреть на ленивые облака в небе и грызть стебелек какого-нибудь злака.
Однако еще десять лет назад встреча с Федором Емельяновичем не сулила, как правило, ничего хорошего. Всю жизнь он проработал следователем и работу свою обожал. В сорок пять, став пенсионером, службу не оставил, но не учел, что жена имела на остаток его жизни другие планы. Следующие пять лет она проявляла настойчивость, уговаривая мужа переехать на ее малую родину – в деревеньку, которую ни со спутника не увидишь, ни на Яндекс-карте не сыщешь. Пять лет – срок немаленький, вода камень точит, сдался и Федор Емельянович. Вышел в отставку, сложил пожитки в любимую "Ниву" и вместе с супругой отправился на север.
Деревушка, не то Утумымка, не то Ушурмынка, находилась глубоко в тайге и покорила сердце убежденного горожанина с первой же минуты.
Федор Емельянович ожидал увидеть покосившиеся полуразвалившиеся избушки, нищету, очень старых беззубых бабулек в платочках и парочку непросыхающих алкоголиков. Но его взору предстали добротные дома, красивые ровные заборы, брусчатка и человек тридцать улыбающихся, пышущих здоровьем местных жителей.
Новым соседям выделили один из трех пустующих, но все так же ухоженных домов, надарили полный сарай скотины, птицы, трех пушистых котят и бойкого рыжего щенка.
Не успели Федор Емельянович с женой распаковать вещи, как их уже позвали на «сабантуйчик».
Для подобных мероприятий в деревеньке было предусмотрено специальное место, где под навесом стоял длинный стол с лавками.
Обилию яств мог бы обзавидоваться любой мишленовский ресторан. Чего тут только не было! Из многочисленных горшочков, бадеек, кадушек, туесков, крынок на столе один за другим появлялись разносолы – овощные и грибные. На тарелках пробуждали аппетит копчености и всевозможные закуски. Кто-то уже нес горячее: круглую картошку, посыпанную зеленью и политую маслом, мясо и рыбу. А какой хлеб! От одного запаха желудок новосела радостно запел. Мужички наперебой нахваливали каждый свою «фирменную» настойку…
Такого праздника в жизни Федора Емельяновича еще не бывало.
К хорошему привыкаешь быстро. Уже через неделю новоявленный селянин не удивлялся вкусной воде, отсутствию комаров, мух, мошкары и прочей летающей «нечисти», изобилию ягод и грибов, плодородию местных огородов – все это быстро стало частью его, Мельяныча, жизни.
Деревушка жила почти на натуральном хозяйстве. И мельница своя была, и кузница, и даже имелись пережившие Целину трактор и комбайн. Раз в месяц из райцентра приезжал УАЗик, привозил те немногие предметы, которые не произведешь своими силами, а забирал продукты, выращенные селянами. Получался безденежный обмен. Спустя полгода Федор Емельянович свою пенсионную карточку отправил письмом дочери. Ей нужнее.
К отсутствию сотовой связи тоже оказалось легко привыкнуть. Общались с внешним миром по старинке – письмами, а письма забирал и привозил все тот же УАЗик.
Но наибольшую радость принесла рыбалка. Первые месяцы свой новой жизни Федор Емельянович проводил на реке. Рыба разве что сама в руки не прыгала – так много тут ее водилось! Сосед, Мишаня, научил коптить, и это стало любимым хобби Федора Емельяновича, да таким, что слыл он теперь «главным рыбарём» и тщательно скрывал «секретный» ингредиент своей фирменной копченой рыбки – скорлупу кедрового ореха.
Этим осенним утром, таким же прекрасным, что и все утра и вечера за прошедшие десять лет, копыта лошадки глухо стучали по земле, приминая пробившуюся траву, возница мурлыкал под нос незамысловатый мотивчик, как вдруг забытый уже инстинкт следователя пробудился.
