Kitobni o'qish: «Женщины-философы. Мыслительницы, изменившие мир»

© О.А. Штайн, текст, 2024

© ООО «Издательство АСТ», 2024

* * *

Архетип Гипатии

В истории западноевропейской и русской философии имена женщин встречаются нечасто. Они упоминаются в учебниках и популярных изложениях в основном как спутницы великих мыслителей-мужчин. Вопреки упрощениям учебников, в истории философии и мировых философских открытий можно перечислить, глядя даже в самые распространенные энциклопедии и словари, более 57 женских имен. Если начать исторический отсчет становления греческой философии от Фалеса Милетского (640–562 гг. до н. э.), то на 27 веков развития философии одна признанная научным сообществом женщина-философ на полвека – не так уж и мало. Судьба целого поколения.

Понимая, что при начале исходного рассуждения обычно стоит простая статистика, я взяла первый попавшийся под руку российский учебник. Это был учебник по философии под редакцией Д. В. Губина. В нем на 520 страниц приходится 1671 ссылка на философов-мужчин и ни одной ссылки на философов-женщин. Это исключение из правила или правило? И кто установил это правило? Мы знаем жену Пифагора, мудрейшую Феано, или жену Сократа, ворчливую Ксантиппу, – но кто они, самостоятельные женщины-философы?

Что определяет судьбы женщин в истории философии от величественной Гипатии Александрийской до аристократичной Симоны де Бовуар: история, характер, дар мысли? Или искусство преданной любви, которое самое тонкое и самое незаметное из всех искусств на свете? Но только любовь меняет науку, превращая ее из набора знаний в единство мировоззрения, завещанное будущим эпохам. Многие из женщин жертвовали жизнью, именем, семьей, потомством, репутацией ради философии.

В православном христианстве есть феномен подвижничества и юродства Христа ради. Претерпевая в земной жизни искушения и испытания, юродивые укрепляли веру в себе и в окружающих. Подвижничество ради науки всегда показывает черты юродства, потому что возвращает парадоксальную веру в себя и в науку у других людей, даже если сам подвижник проходит через множество сомнений.

Вспоминая имена женщин-философов, мы возвращаем их в сердцевину современного научно-академического дискурса, обращая историческую память о них в знание их подвига. Мы видим подвижничество их мысли, продолжающееся и сейчас. В книге будут упомянуты наиболее яркие из женщин: о них снимает фильмы массовый и авторский кинематограф, пишут книги, статьи и сценарии. Книги же самих героинь расходятся большими тиражами как в мире, так и у нас в стране. Соблюдая историческую последовательность, упомяну мифически прекрасную Гипатию Александрийскую, Тайннеке Денис, представительниц ХХ века: Лу Саломе, Анну Фрейд, Зинаиду Гиппиус, Эдит Штайн, Симону Вейль, Симону де Бовуар, Айн Рэнд, Ханну Арендт, Джудит Батлер, Сьюзен Сонтаг и Марию Шехтман. В конце книги читатель встретится и с женщинами-философами XXI века, в том числе молодыми, но уже сделавшими немало для развития научного знания, для точного обсуждения сложнейших научных вопросов.

Представленная книга – плач по Гипатии и по судьбе многих женщин-философов. Жизнь Гипатии – это и последний античный миф, и первая легенда Средневековья, и лучший отчет о том, как много может сделать женщина в точных науках, но еще больше – в точности выражения, в точности языка, в точности педагогики. Автор дерзновенно назвала книгу «Архетип Гипатии» как ключ к априорным (предшествующим житейскому опыту) условиям понимания и восприятия истории и философии.

Архетипические образы предшествуют любым схемам логического мышления. Они укоренены в самой жизни. Архетип – типос (печать – imprint – отпечаток), как говорил сам К. Г. Юнг, это «определенное образование архаического характера, включающее ровно как по форме, так и по содержанию мифологические мотивы»¹. Архетипы – типичные, регулярно возобновляющиеся способы понимания и принятия жизни. Гипатия как олицетворение женщины-ученого, женщины-философа явила своей жизнью смелость, принципиальность и готовность быть жертвой.

Классификация архетипов коллективного бессознательного отзывается эхом женской натуры. Persona, согласно Юнгу, растворяется в маске, позволяющей человеку адаптироваться к окружающему миру, двоица Anima Animus демонстрирует женское в мужском и мужское в женском, Тень – темный двойник личности, вмещающий в себя отрицательные черты характера, а Самость – архетип порядка, «центр и полная окружность, которая включает в себя сознательное и бессознательное»². Нельзя не увидеть что-то женственное во всем этом. Русалки, сирены, ундины, дочери лесного короля – эти женские мифологические образы пополняли запас коллективного бессознательного. Архетип Гипатии – воспроизведение исторического учреждения женской мудрости, Софии. С Гипатии начинается история философии в женских ликах, история борьбы за человечность и тяжелейших побед.

Многие из этих женщин получали всю жизнь обиды, прямые оскорбления и косые взгляды, осуждения и обвинения в ненормальности. Они действительно не соответствовали норме, так как не следовали принятому природному и социальному предназначению, но становились матерями научных открытий и любовницами научных парадигм. ХХ век был прорывом в организации высшего образования в большинстве стран. Женщин начинают признавать как мыслителей – но это только начало долгого пути к настоящему диалогу, настоящему женственному предстоянию философской истине, которое улучшает и делает более чуткими и философов-мужчин.

Глава 1
Гипатия Александрийская

Небесно в тебе все, Гипатия – речи, красота, науки мудрый свет и нежность чистая…³

Самая таинственная и дальняя женщина в истории западноевропейской философии – Гипатия (370–415 гг.), дочь Теона. Всю жизнь она провела в Александрии, где добилась уважения и признания всех образованных мужчин как философ, ученый и учитель. Исторически Александрия тогда находилась на перекрестке греко-иудейской, христианской и языческой культурных традиций. На рубеже IV–V веков этот город был центром позднеэллинистической культуры, когда слава Афин осталась уже в очень далеком прошлом, что подтверждал ученик Гипатии Синезий из Кирены: «В Афинах не осталось более ничего возвышенного, кроме имен великих людей, когда-то живших в этом городе». Об Александрии, напротив, Синезий пишет как об оазисе интеллектуального расцвета, признавая все значение своей учительницы: «В Александрии пышным цветом расцветает образование… обретя мудрость Гипатии, Египет наших дней наслаждается ее плодами». В 395 году (Гипатии тогда было 25 лет) Египет сделался византийской провинцией, управляемой императорским префектом и александрийским епископом, который уже с 381 года носил сан патриарха.

В античности женщина-философ или ученый была редкостью. Гипатия исключительна для ближайших современников. Ее отец Теон был автором многих математических произведений, комментариев на труды Евклида и Птолемея. Он стремился сохранить греческое наследие: изучал и объяснял ученикам теологические тексты орфиков и сочинения, почитавшиеся как труды древнего Гермеса Трисмегиста, сотрудничал с александрийским Мусейоном. Сократ Схоластик называл его мудрейшим из мужей.

Жизнь Гипатии в период разрушения языческого и установления христианского мира похожа на легенду. Ее можно назвать Сократом в женском обличии. Источником свидетельств о Гипатии служат упоминания византийского историка Сократа Схоластика (380–440) и письма Синезия из Кирен (ок. 370–414). Синезий был верным учеником Гипатии и сохранил к ней почтение, и став епископом Пентаполя Ливийского: он продолжал отправлять ей свои работы для критики и писать многочисленные письма.

Культурно-религиозный облик города определяется христианскими церквами, иудейскими синагогами и Мусейоном с библиотекой, хранящей старинные папирусы и помнящей шаги Евклида. В Александрии со времен Птолемея I непрерывно существовала среда интеллектуалов, состоящая из философов, математиков, риторов. Историческая обстановка в годы жизни Гипатии, чьими учениками были представители всех известных в городе религий, поощряла дух свободы, утвержденный законом Константина Великого (285–337) о свободе религиозных культов.

Кампанию против язычников в Александрии начал патриарх Теофил, следуя императорскому указу Феодосия I Великого. В 391 году христианами был разрушен культовый центр Александрии Серапеум, в который входили Храм бога Сераписа и библиотека. После разрушения Серапеума напряженность в Александрии только усилилась. Гипатия держала нейтралитет и не присоединилась к защитникам Серапеума. Она не участвовала в столкновениях язычников, христиан и иудеев. В это время Александрию покидают грамматик Аммоний и неоплатоник Олимпий. Гонения на язычество продолжаются. В 394 году Феодосий I в пылу борьбы с язычеством подвергает общественному осуждению математику и астрономию, часто отождествляемую народом с астрологией, то есть запрещает несанкционированную ученость.

Вся история Гипатии показывает, как для реконструкции исторических событий требуется особое сферическое внимание, объемлющее жизнь и творчество. Поль Рикёр в книге «Память, история, забвение» с позиции феноменологической герменевтики задавался вопросом о свойственных человеческой субъективности явлениях памяти и забвения. «Утверждение “я могу” означает, что я могу говорить, я могу действовать, я могу рассказывать, я могу признавать себя ответственным за свои поступки»⁴. Концепция «я могу» Рикёра соотнесена с фундаментальным философским понятием «быть», утверждая единство телеологического (связанного с общим целеполаганием) и этического измерений: «Человек ответственный. За все сам человек»⁵. Тогда признание своей ответственности – это и признание того, что историческая память продолжает действовать через нас.

Итак, вопрос об исторической памяти – это вопрос о свидетельстве. Кто может быть указан в качестве свидетеля и к чьим свидетельствам должно прислушиваться? Каков он, процесс верификации освидетельствования? Эти открытые вопросы позволяют обратиться к художественной реконструкции событий, произошедших с Гипатией, без «конфликта интерпретаций», как Рикёр называл неизбежное расхождение разных рассказов о прошлом. Наоборот, мы начинаем видеть, как Гипатия примиряет и разные позиции людей, и разные интерпретации прошлого.

Гипатия получила от отца блестящее математическое образование, представления о чести и со временем стала его коллегой. В русле традиции Аристотеля математику именовали теоретической философией. «Диофантовы уравнения, – художественно реконструирует ее обращения к ученикам писатель Андрей Ромашов в одноименной книге, – имеют бесконечное множество решений: к одному или нескольким неизвестным подставляются числа для определения остальных неизвестных. Не надо бояться цифр… Диофантовы уравнения свидетельствуют о другом. Наше бытие – вечный поиск, бесконечные пробы или, как говорит Диофант, бесчисленные подстановки к неизвестному»⁶.

Интеллектуальная деятельность Гипатии привлекала к ней множество людей. К 390 году вокруг нее сформировался интеллектуальный кружок, самый яркий из клубов города. Из писем Синезия мы узнаем, что ее учениками были высокие военные сановники, благородные архонты, ставшие префектами, епископами, законоведами.

В плаще (tribon), то есть в официальном костюме, появлялась она на улицах Александрии. Следуя пифагорейской традиции, Гипатия установила два круга обучения. Для широкой публики она доступно излагала произведения Платона (429–347 гг. до н. э.), для узкого круга, кроме философии, читала математику, музыку, астрономию – дисциплины, которые Боэций, первый средневековый педагог, называл «квадривием».

Предположительно, на лекциях Гипатия излагала принципы геометрии по «Началам» Евклида (323–265 гг. до н. э.) и «Каноническим сечениям» Аполлония (15–100), арифметику по Диофанту (200–284) и астрономию по Птолемею (100–170). Из наследия Гипатии до наших дней сохранились отдельные пояснения к арифметике Диофанта. Сократ Схоластик писал о Гипатии: «Она достигла таких высот познания, что превзошла всех философов своего времени; наследница платоновской школы, возрожденной Плотином (205–270), она читала лекции всем тем, в ком было желание услышать».

Духовным вождем христиан александрийской церкви в то время был яркий теолог патриарх Теофил. Светскую власть представлял префект Орест, ученик Гипатии, воспитанный в традициях греческой пайдейи (высокой интеллектуальной культуры, направленной на гармоническое развитие личности), что позволяло Гипатии уверенно вести диалог с представителями высшей власти. При Теофиле Гипатия не подвергалась преследованиям. Гонения начались в 412 году, когда на кафедру взошел Кирилл, боровшийся за торжество христианских идеалов и обвинявший язычников и иудеев в заговоре.

Столкновение в межконфессиональном конфликте язычества, иудаизма и христианства становилось неизбежным. Гипатия продолжала сохранять нейтралитет, пытаясь вразумить все три стороны духовного конфликта или, лучше сказать, кризиса (по-гречески кризис означает суд или суждение): «Политики, древние и новые философы, пифагорейцы, иудеи и христиане – все хотят найти нечто единственное, ко всему приложимое и все объясняющее»⁷. Держаться разума и добра как жизнеобразующей силы – вот к чему призывала Гипатия.

Исторически первой вспышкой массового насилия стало избиение иудейской общины перед Пасхой. В конфликт были вовлечены префект Орест и патриарх Кирилл лично. Позицией Гипатии было примирение сторон, но ее общественное положение пошатнулось из-за нескольких причин: 1) принадлежность к элите (народ недолюбливал Гипатию); 2) нейтралитет вокруг Серапиума (язычники не считали ее своей союзницей); 3) занятия математикой и астрономией. Слухи, все более шумные и наглые, делали из Гипатии посланницу ада.

21 марта 415 года толпа убила Гипатию в церкви Цезарион, раскроив ее тело на мелкие куски, которые после сожгли.

После гибели Гипатии префект Орест исчез. Развитие греческой философии и науки приостановилось, но спустя 6 лет, в 421 году, другая женщина, Афинаида, дочь афинского философа Леонтия, ставшая императрицей Византии под именем Евдокия, взялась привить греческую мысль и язык к новой имперской идеологии. Она признавала исключительное значение образовательных учреждений по образу платоновской Академии в утверждении культуры. Под влиянием жены Евдокии Феодосий II в 439 году объявил греческий язык официальным языком Византийской империи и открыл высшее заведение нового типа, служившее сохранению греческой образованности. Так одна мудрая женщина подхватила начинания другой.

В наши дни Гипатию почитают как святую в некоторых европейских и американских христианских общинах. Диалог религий и философий состоялся, в доброй воле наших современников. А мы назовем нескольких наследниц Гипатии в истории западной и мировой науки:

Елена Лукреция Корнаро Пископия (1646–1684) – итальянский философ, богослов и математик. Она защитила докторскую диссертацию, комментируя Аристотеля, и смогла разрешить противоречия в его мысли благодаря использованию наглядных схем. Она представляла философию Аристотеля не как ряд рассуждений и умозаключений, но как общую геометрию мысли, где важна и весомость аргумента, и расстояние до аргумента. Мысль Аристотеля работает не тогда, когда мы следуем его рассуждениям, потому что силлогизм был только частным методом, подверженным рассмотрению Аристотеля. Необходимо превратить любой силлогизм в способ запроса, а решения Аристотеля представить как сложную схему из целостных тел, каждое из которых имеет свою мощь, инерцию, весомость, свои измерения и свой способ геометрического и пространственного согласования с другими телами. Тогда, например, истину мы видим не просто как согласование двух представлений, а как целостность, внутри весомости которой любая другая весомость оказывается лишь частью целого. Истина позволяет создать работающую библиотеку, состоящую из правильных философских книг. В 2022 году итальянские власти отказались добавить ее статую к 78 статуям знаменитых ученых-мужчин на площади Прато-делла-Валле в Падуе, сославшись на то, что ее изображение уже есть в университете.

Габриэль Эмили Ле Тоннелье де Бретеиль, маркиза Дю Шатле (1706–1749) – французский математик и физик, гражданская жена Вольтера. Она изменила библиотеку опального Вольтера, соединив ее с естественнонаучным кабинетом: на приборах должны были получаться данные, сверяться с книгами и записываться в тетради. Библиотека рассматривалась как матрица аргументации: по запросу из книг извлекались силлогизмы и аргументы, но целостную картину создавали приборы. Именно маркиза Дю Шатле соединила физический теоретический аппарат Ньютона и математический теоретический аппарат Лейбница. Без нее Ньютон воспринимался бы просто как создатель ряда догматов о природе, а Лейбниц – как гениальный математик и полигистор. Она объединила их в одной идее библиотеки: наблюдения Ньютона приобретали достоверность и истинность благодаря как бы автоматизированному дифференцированию, исчислению бесконечно малых величин, что и создавало настоящую картину мира, на поверхности которой и находятся все явления. Тогда как работа Лейбница с языком и оказывалась созданием тех вариаций научного сверхязыка формул, которые только и могут схватить разнообразие физических явлений. Так обновленная библиотека, она же научный кабинет, производила уже не просто картину мира, а дифференцированную картину мира. Библиотека стала медиумом, средством достижения истины. До сих пор в Санкт-Петербурге лежат неопубликованные рукописи Дю Шатле в составе купленной Екатериной II библиотеки Вольтера, и недавно их стали, к счастью, оцифровывать и изучать.

Августа Ада Кинг, графиня Лавлейс, урожденная Байрон (1815–1852) известнее двух предыдущих – программисты оказались щедрее физиков и математиков на благодарность женщинам. Она изменила подход к программированию и предсказала современный искусственный интеллект. Она стала понимать программу не как неизменный код, но как постоянно совершенствуемую аналитическую задачу. За основу она взяла станок Жаккарда, который мог ткать цветы и листья, и сказала, что если представлять уравнения как цветы или листья, постоянно дифференцируемые, то можно научить машину производить самые сложные алгебраические вычисления. Ада говорила, что машина, научившись решать все задачи по алгебре, займется творчеством: станет сочинять стихи, писать картины и делать наш быт прекрасным. Тем самым ее библиотека – это библиотека узоров, а искусственный интеллект ее программ бесконечно совершенствуется в алгебре и тем самым создает не просто цельную и развернутую, но живую и дышащую картину. Умерла она в полном одиночестве, брошенная мужем, под грубые крики служанки.