Kitobni o'qish: «Страна Молчания»

Shrift:

* * *

Жила-была девочка, и звали её…

Вообще девочку хотели назвать Яна, а потом Вероника, но выбрали имя Оксана, так как её маме очень нравилась героиня из одного военного фильма с этим именем.

Вы думаете, сказка на этом закончилась? А вот и нет!

Девочка выросла, выучилась на педагога-психолога и пришла работать в детский сад, где заведующей была её мама.

Вскоре мама умерла, и девушка очень горевала.

Но в одном из сновидений к ней явилась мама и спела ласковую песню со словами:

«Сказка жива,
Была и будет.
Детское сердце не забудет,
А обо мне печалиться не надо…»

С той поры девушка сочиняет сказки…

Мой милый читатель! Ты можешь верить в эту волшебную историю, а можешь подвергнуть сомнениям, но я поделилась с тобой самым сокровенным.

Первая моя книга посвящена родителям – Ирине Петровне и Виктору Егоровичу Пановым. Ту, которую вы сейчас держите в руках, я посвящаю своим сыновьям Даниилу и Денису.

Страна Молчания

Глава 1

С этим заданием, которое Борька получил от Мага Мысли, пришлось изрядно повозиться.

Время подходило к обеду, и он с тоской выглядывал в раскрытое окно, наблюдая, как довольные Алекс и Глэндэн вприпрыжку направлялись к Ангеликам. Выполненные задания принимались помощниками магов в Лучистом кабинете. А невыполненные вообще не принимались. Вдобавок, к ним давались дополнительные, и потруднее, чем предыдущие. Сегодняшнее задание нужно сдавать Заботушке и Уморе. Борька почесал в затылке: «Не успеет, как пить дать не успеет!»

На вид Ангелики все до одного – приветливые и сердечные. Борька даже предполагал разжалобить их и упросить вступиться за него перед Магами. Но здесь хитростью не взять – не дома. Безысходность положения действовала удручающе. Наглухо задёрнув шторы, тихонечко застонал.

Портьеры цвета пенки клубничного варенья, выбранные им сегодня, просвечивали и не давали сосредоточиться. Плюхнувшись на стул, он вновь взялся за карандаш, которого, кстати, становилось всё меньше и меньше. Как только карандаш исчезнет, Борька обязан предстать перед Магом Мысли.

Мальчуган передёрнул плечами: что-то эта картина его совсем не привлекала, надо брать подсказки. Он потянул за шнурок, появившийся прямо перед глазами, лишь о нём подумали, и, не мигая, упёрся глазами в стол. Уж сколько раз видел, как превращается столешница в экран, а всё равно завораживает.

Возникший на экране Лупоглазик, хитро подмигнув, спросил:

– Что, не справляешься?

Мальчишка, в ответ скривив рожицу, показал ему листок.

– Почему я обижен на родителей? – прочитал большеглазый человечек и присвистнул: – Ого, серьёзно проверяют! Чем хочешь воспользоваться?

На экране появились многочисленные соты, и только три из них были даны Борьке для помощи.

– Да ты чего, – возмутился он, – тут и выбирать нечего! Сам говоришь – всё серьёзно, а ресурсов не дали для решения задачи. Нечестно!

– Мое дело маленькое, – обиженно скривился Лупоглазик.

Борька заискивающе улыбнулся:

– А очки можно? Я бы очки взял!

Человечек хмыкнул:

– Не положено. Ишь, какой умный. Может, ещё Малахитовые попросишь?

Борька совсем приуныл: вообще ничего не подходит. Что же ему может помочь: крылья, акварель, скрипка? Он несильно постучал кулачком по лбу. «Думай, голова, думай! Я тебя что, просто так на плечах ношу, тяжесть такую?»

Лупоглазик, наблюдая за его самоистязаниями, зажал рот рукой, чтобы смех не вырвался наружу.

– Ох ты! – Борька перестал себя колотить и замер. Подсказка лежала на поверхности. «Тяжёлое, говоришь, задание, – пронеслась мысль, – так облегчи его!»

– Я выбираю крылья, – твёрдо произнёс мальчишка.

Лупоглазик прекратил смеяться, и экран потух. На его месте появились серебряные крылья. Борька схватил тающий прямо на глазах карандаш и обвёл их по контуру. И тут же почувствовал за спиной два невесомых блестящих крыла. Он взобрался на стул, отдёрнул штору, широко взмахнул и вылетел в окно. Крылья уносили его всё выше и выше в небо. В лицо дул тёплый карамельный ветер.

Борька открыл рот и губами схватывал сладкие порывы. Ветер стих, и на нос упали первые капли дождя, он высунул язык, чтобы слизать с кончика носа дождевую каплю, и, проглотив, широко улыбнулся. Зефирный дождь пришёлся по вкусу и оказался прекрасным дополнением к карамельному ветру.

Подошло время погрузиться в чувство обиды. Мальчик закрыл глаза, возник образ папы и мамы, их ссоры, мамино страдальческое лицо и жалобное повизгивание Коржика, прячущегося в шкафу-купе. Пёс не переносил повышенных тонов и сразу бежал в укромное местечко. Когда Борька был маленький, он прятался там вместе с Коржиком. Сейчас ему одиннадцать, и в шкафу от проблем не скроешься.

Борька давно перестал встревать в ссоры родителей. Правда, сначала пытался разобраться, в чём их суть. И кто же здесь прав, а кто виноват? Но, послушав сначала маму, а потом папу, запутывался ещё сильнее. Спасали в таких случаях наушники. Звуки из гостиной теперь не долетали до него.

В один из таких ненавистных дней папа, как всегда, без разрешения, вошёл к нему в комнату и, сняв с него наушники, язвительно спросил:

– Вот скажи мне, сынок, что, я не прав, когда говорю, что мама о нас думать забыла? Другие семьи как семьи! Жена – дома. А мамка твоя всё по танцулькам бегает. Не напляшется она. Ты вот спроси, спроси её! – настаивал отец, поминутно оглядываясь за спину и убеждаясь, что мама слышит его. – Нужна ей семья или нет?

Борька тяжко вздохнул и посмотрел на отца. Его обвинения повторялись из раза в раз. Ничего нового. Мама присела на тахту и беззвучно плакала. Папа продолжал наседать:

– А йога твоя мне уже поперёк горла стала! Все мужья с жёнами вместе. Вместе в гости, вместе в лес, а ты – на фестивали медитировать! С кем медитируешь, с мужиками, поди?

Мама внезапно соскочила с тахты, и, замахнувшись на отца кухонным полотенцем, истошно закричала:

– Не смей говорить обо мне гадости! Я всё это время жила только для вас… А когда я о себе подумаю?

Вдруг в Борькиной голове появился нестерпимый гул, нарастающий с каждой минутой. И так сильно разболелись уши, что он неожиданно взвыл и, зажав их двумя руками, что есть силы прокричал:

– Прекратите, я хочу, чтобы вы замолчали навсегда!

В ту же минуту в глазах замелькали разноцветные пятна, а дальше Борька не помнил ничего. Очнулся он уже в Волшебной стране, где пребывает почти полгода и уезжать отсюда не собирается. Правда, это не в его власти. Борька вздохнул: «Хорошо бы остаться здесь навсегда!» Он знал, что Маг Мысли сегодня заканчивает с ним работать и передаёт Магу Дела.

Магов в стране только два. И их с лихвой хватает! Встречи с ними нечасто, только по особым случаям. Когда задания не выполняются в положенный срок. В человеческом обличии Маги не предстают. Они могут превратиться в могучее дерево, в горную реку или в колодец с родниковой водой. Один раз Борька разговаривал с пшеничным полем. Стоял посреди золотистых колосьев и холодел от голоса, раздающегося над простором. Их могущество и мудрость вызывали неподдельное восхищение! Долго он привыкал к перевоплощениям Магов. Побаивался даже поначалу, потом привык.

Борька сделал очередной взмах крыльями и посмотрел вниз. Прямо под ним был его дом. Признаться, меньше всего на свете ему хотелось очутиться там. «Маги, как всегда, изобретательны!» – отчаянно сопротивляясь, он сделал несколько быстрых взмахов, чтобы набрать высоту, но крылья не слушались его.

* * *

Женщина задумчиво размешивала ложкой сахар в кружке. Ложка брякала о стенки, и муж, бросив раздражённый взгляд, резко придвинул кружку к себе.

– Что? Опять в облаках витаешь?

– О сыне думаю.

– О-о-о, вспомнила! Ты же во всём виновата! Как хорошо жили, пока ты всё не разрушила…

Женщина потупила взгляд. Без сына одиноко. Она вспомнила, как они интересно проводили свободное время, – если его, конечно, удавалось найти, это время.

Внезапному исчезновению сына она не могла найти объяснения, да и никто не мог. Их по очереди вызывали в полицию, где составляли протокол за протоколом. «Доброжелательные» соседи нашептали молодому лейтенанту, который вел их дело, о семейных скандалах, и те предположили, что мальчишка бродяжничает.

Муж подозрительно смотрел на неё, ожидая очередной оплошности. Она медлила с ответом, за эти годы изучила его подстрекательства до мелочей, поэтому встала из-за стола и, молча смахнув крошки в ладонь, принялась мыть посуду. Даже спиной она чувствовала колючий взгляд мужа. Тот недовольно закряхтел и переключил внимание на собаку, мирно лежащую у своей миски на коврике.

– А ты тут чего ждёшь? Корма? А нет еды! Конечно, кто о тебе позаботится? Некому! Мамка-то не понимает, что ты голоден, – он махнул небрежно в её сторону рукой.

Пёс поднял голову и зарычал. Мужчина рассерженно подбоченился.

– Ишь ты, заступник нашёлся! Вот только подойди ко мне, попроси чего-нибудь! И гулять с тобой не пойду! Вон к любимице своей обращайся.

Собака опустила голову на лапы и прикрыла глаза.

– Игнорируешь? И ты туда же, – мужчина, шаркая тапками, ушёл в спальню, и оттуда ещё долго раздавалось недовольное брюзжание.

Женщина наклонилась к Коржику – маленькой, милой таксе – и погладила по голове. Тот тут же соскочил и, слабо тявкнув, лизнул щёку.

– Гулять зовёшь? Ну, неси поводок. Пойдём тебе корм покупать.

В магазине, кроме корма, она прихватила ещё сливки и печенье к чаю, а заодно любимые тыквенные семечки. Дома грызть семечки не разрешал муж, без устали напоминая, что это никчёмная и вредная привычка. Присев у подъезда на скамейку, она раскрыла пакетик. Тут же, откуда ни возьмись, слетелись голуби.

«Как чуют своё лакомство!» – подумала женщина и, вынимая одну семечку за другой, кидала воркующим птицам. При этом придирчиво следила, чтобы каждому досталось поровну.

Необычный голубь, красивого серебряного окраса, привлек внимание. Вёл он себя отстранённо, в гущу не лез, а стоял в стороне и чистил клювом пёрышки. Она бросила в его сторону несколько семечек, но голубь не успел к ним даже подлететь, другие птицы оказались проворнее.

– Ах вы негодники, наелись ведь, так дайте другим! Кыш! – и энергично замахала руками.

Голуби испуганно разлетелись в разные стороны. Серебряная птичка осталась на том же месте и улетать не спешила. Женщина вытряхнула из пакетика последние семечки на асфальт. И оторопела от удивления! Голубь, не склевав ни одного, взял в клюв зёрнышко, и, вспорхнув, опустился ей на ладонь. Оставив его, голубь улетел.

Проводив его взглядом, она ахнула – тыквенная семечка превратилась в драгоценный агат!

– Такого не может быть! Это чей-то фокус! А голубь, возможно, из цирка! – она покрутила головой, но птицы и след простыл.

На асфальте остались лежать два маленьких серебряных перышка.

* * *

Борька, не останавливаясь, строчил огрызком карандаша, а тот продолжал неумолимо уменьшаться. «Отчего же вдалеке обида сильна и велика? – писал он. – Но ты пытаешься всех убедить, будто её нет. А увидел маму, и обида просто сдулась, как воздушный шарик. Значит, «обида» – это не просто слово. Оно имеет форму, размер и обладает силой убеждения, а значит, оно живое! Я должен повелевать обидой, а не она мной!»

Он нарисовал огромный черный вулкан с извергающейся лавой, будто это не воронка, а искаженный злостью рот, а лава – гадкие, режущие слух слова, сметающие всё живое на своем пути! Рядом с вулканом пририсовал вихрастого мальчика с дирижерской палочкой. В конце, где необходимо было указать свои действия, размашисто написал: «Хочу простить» и поставил жирный восклицательный знак. Выбрал алого цвета самозапечатывающийся конверт и выскочил из комнаты.

Влетев в самую последнюю минуту в Лучистый кабинет, он с надеждой протянул конверт Заботушке. Ангелик, нахмурившись, показал на потолок. Там короткий солнечный луч указывал на цифру «два», а длинный луч вот-вот должен присоединиться к цифре «двенадцать».

– Ну, ещё одна минута! Я ведь не опоздал! – вскричал он.

И это было последним, что он успел сказать. Кабинет превратился в сияющий тёплый шар. Он стоял в самом центре шара, и ласковые лучи приятно обволакивали его. «Радоваться особо нечему», – понимал Борька. Он не раз проходил через этот хитрый приём Ангеликов. Или он сейчас окажется перед Магом, или… на сей раз пронесёт. Зажмурив глаза, шептал лишь одно:

– Пожалуйста, ну пожалуйста…

Мальчишка осторожно приоткрыл один глаз, затем второй. Убедившись, что так и остался в кабинете, а Умора и Заботушка «испарились», Борька, радостно вскрикнув, ринулся прочь.

Есть хотелось жутко, живот призывно урчал, и ноги сами собой несли к озеру, где располагалось кафе со смешным названием «Нямка». Это дома он мог перехватывать на ходу, пока родители на работе. Контролировать некому. А тут есть нужно вовремя, правильно и с удовольствием. И никто с тобой не церемонится.

Когда Борька перенёсся неожиданным образом в Волшебную страну, он и представить не мог, что его ожидает! Всю первую неделю его окружали Ангелики: Заботушка и Печалька. Терпеливо выслушивали каждодневные излияния его души на ужасную, как он тогда предполагал, жизнь дома. Хотелось реветь, и он не стеснялся своих чувств. Печалька и Заботушка плакали вместе с ним. К вечеру он еле доходил до кровати, падал не раздеваясь как подкошенный и тут же засыпал.

На следующей неделе его передали в руки Уморе и Бедовому. С Уморой они хохотали все дни не останавливаясь. Борька даже не представлял, что такое возможно! От смеха болел живот, скулы, текли слёзы. Он падал на спину, дрыгал ногами, катался по полу, держась за живот, когда смотрел, как Умора показывал клоунскую сценку. Смеялся, плюхаясь с разбегу в стог сена. Смеялся, гоняясь за бабочками по полю. Пел весёлые частушки и смеялся! Бегал по лужам босиком и смеялся! Жонглировал любимыми слоёными трубочками и умирал со смеху!

Бедовый поначалу показался сумасшедшим. Не спрашивая согласия, запихнул Борьку в вертолет прямо на место пилота и заставил самостоятельно совершить полёт. А ещё предложил пройти прямо по воде, как будто он не человек, а насекомое водомер. Услышав такое, Борька хотел покрутить пальцем у виска: «Что он, чокнутый – такое предлагать?»

Но в том и была суть задания: проверить, кто сильней – ты или твой страх? Страх – тяжёлая ноша, – утонешь, а нет страха – ты лёгкий как пух, а значит, не пойдешь ко дну. Когда Борька, скользя по водной глади и немея от собственного всемогущества, вступил на берег, то разразился восторженным воплем.

Третья неделя оказалась самой сложной. Его учили молчать и проживать каждый миг, осознавая себя. Помогать взялись Стыдобушка и Умник. Постоянно молчать трудно. Голова, казалось, сейчас лопнет от воспоминаний, которые лезли, как назло, не переставая. И чаще всего неприятные… Однако Ангелики их распознавали и «блокировали». Как? А Борька и сам не сразу сообразил.

В Стране Молчания принято обниматься. Да так, чтобы слышать биение сердца друг друга. И вот через объятия Ангелики управляли мыслями и эмоциями. Во благо, конечно, ребятам.

Молчать Борьке понравилось только к концу недели. Он наконец-то научился слушать свое дыхание, различать цвет настроения и необычным образом определять, что у человека в душе творится.

Лицо может слукавить, а глаза не врут. Вот смотришь в глаза человеку, а слышишь музыку! Не зря говорят: «душа поёт». А глаза и есть зеркало души…

Как только разрешено было вновь разговаривать, он тут же познакомился с Алекс и Глэндэн. Алекс сразу приглянулась ему. Чёрные, длинные, прямые волосы всегда собраны в тугой хвостик. Лицо с мягкой полуулыбкой и ямочкой на правой щеке притягивало мальчишеские взгляды. Чаще всего Алекс проводила время на теннисном корте. Её цветастые юбочки в складку и острые коленки, хоть и стыдно было в этом признаться, нравились ему. И под предлогом ученичества Борька решил подружиться. Девочка за обучение взялась всерьез, и уже через два месяца он так отбивал мячи, словно тренировался не один год.

Глава 2

Алекс подтянута и немногословна, а Глэндэн – полная ей противоположность. Весёлая, быстрая и похожая на белого барашка. Её кудряшки смешили Борьку. Когда девочка бежала или быстро шла – а по-другому она не умела, – кудряшки на её голове подпрыгивали в такт.

Девчонки прибыли в страну одновременно и находились здесь почти четыре месяца. Борька в первую встречу одолел их расспросами. От них, кстати, он и узнал о Магических очках.

Были они трёх цветов: Малахитовые, Розовые и Рыжие. Заведовали очками Лупоглазики. Чудные человечки, но вредные – жуть! Выдавались очки в исключительных случаях с разрешения Магов. Самыми значимыми считались Малахитовые, но их заполучить почти никому не удавалось. Розовыми очками Борька воспользовался – на теме «Дружба». Вот где он с треском провалил задание!

Очки дали ему специально, чтобы сбить с толку, и он, понадеявшись на них, согласился. Нет чтобы сразу почувствовать подвох – коль розовые, значит, запутают окончательно. Поэтому он, если честно, даже побаивался этих необычных, с непредсказуемой силой предметов.

Борька сидел за столиком и изучал сегодняшнее меню. И это тоже непросто. Если ты читаешь названия блюд и представляешь себе, как они выглядят, – то автоматически они уже выбраны. В итоге столик может быть уставлен кучей тарелок с разной едой. Съесть в один присест, конечно, невозможно. Вообще с воображением здесь шутить нельзя…

За столик подсела Алекс:

– Отвлекаю? Может, помочь? – участливо спросила она. – Я знаю, какую еду надо съесть, чтобы набрать больше баллов.

– Нет, я сам, – отказался Борька и, смягчившись, добавил: – Ты просто так посиди, мне приятно твоё присутствие.

Алекс, ничуть не смутившись, села напротив. Борька поведал всю произошедшую с ним историю. Девочка слушала открыв рот и не перебивала до конца рассказа.

– Вот, теперь думаю про Мага Дела. Чувствую, придется мне попотеть для возвращения домой. Ещё вчера не хотел, а сейчас невтерпёж.

– Как ты думаешь, твои родители смогут больше не ругаться?

– Я больше всего на свете этого желаю.

– Да… – тихонечко произнесла Алекс. – Я тоже мечтаю полюбить папу как прежде, но пока не получается.

* * *

Мамы уже нет так давно, что она стала забывать её голос, и это Алекс огорчало. Скоро она забудет и ласковые прикосновения, и милые, немного наивные детские песенки, из которых она, безусловно, давно выросла, но слушала бы в мамином исполнении вновь и вновь.

Мамочке было всего сорок лет. Так мало отмерено! Предчувствуя это, она жила самозабвенно и жадно. Алекс пошла характером в маму и старалась во многом подражать. За что бы мама ни бралась – доводила до совершенства. От рождения имея прекрасный голос, добилась приглашения в столичный театр на главную роль в мюзиклах.

Впервые попав на премьеру музыкального спектакля, Алекс, неумело сдерживая волнение, так измяла программку, что та превратилась в истертый до дыр листок. Но как только мама запела, все переживания разом схлынули. Глубокий грудной голос завораживал. Девочка очнулась от рукоплескания в зале и, присоединившись, так сильно хлопала в ладоши, что они покраснели. Она дула на «обожжённые» пальчики и радовалась такой приятной боли. Её так и порывало сорваться с места, побежать на сцену и обнять маму. Но дождалась, пока занавес опустится, и вместе со всеми чинно прошла в святую святых – за кулисы.

О-о-о, сюда пускали только избранных, и она в их числе! У Алекс захватило дух. Вот и мама, окружённая толпой поклонников, она с улыбкой принимала цветы и поздравления. К горлу подступила тошнота, и пол отчего-то закачался. Она целый вечер сочиняла поздравительные слова, но они вылетели из головы. Из глаз брызнули слезы. Увидев плачущую дочку, мама протиснулась к ней и увела в гримерную. Тогда, под впечатлениями от маминого выступления, Алекс записалась в драматическую студию.

Спустя год мама уже не могла выходить на сцену, и ей предложили работу редактора. Мама согласилась. Об уходе из театра она не желала слышать. И всякий раз сердилась на папу, когда он намекал о «заслуженном отдыхе». И всё было бы замечательно, если бы не одно «но».

Сколько Алекс себя помнит, папа всегда находился в состоянии влюблённости, да только не в маму. Пропадая днями и ночами на ответственной работе, умудрялся уделять внимание всем женщинам, кроме собственной супруги. Это злило девочку, и не раз она становилась свидетелем неприятных разбирательств. Однако, принимая сторону мамы, жалела и отца.

Сердце маленькой девочки разрывалось на части. Ночами она долго лежала, уставившись на маленький ночник в виде глобуса, и рисовала картины благополучной семейной жизни. Будто они живут на необитаемом острове. И так им хорошо! Все ценят внимание друг друга, ведь его больше некому уделять. Мама, наверное, создавала бы картины из диковинных цветов, или нет, шила туфельки из рыбьей чешуи. Папа научился бы из морских раковин и кораллов делать кольца и браслеты и украшал ими любимых женщин, а не чужих тётенек! Алекс тяжело вздыхала и, утыкаясь носом в подушку, плакала. Это были только мечты.

Со временем состояние мамы ухудшалось, и её болезненный вид не радовал отца. Не стесняясь, он открыто разъезжал с другими женщинами по домам отдыха, встречался в кафе, на презентациях.

Жалостливые взгляды, которые Алекс ловила на себе в школе и при встрече с соседями, возмущали до предела. Она огрызалась, когда задавали вопросы о папе, и обрывала на полуслове докучливых знакомых. Как-то раз, увидев папу, направляющегося с сослуживицей в кинотеатр, Алекс, не стерпев, догнала его у входа, дёрнула за сумку, перекинутую через его плечо, и процедила сквозь зубы:

– Моя мама ещё жива, а ты развлекаешься с тётками, если и дальше так будешь себя вести, я её убью, и пусть меня посадят, но я не боюсь.

Папа смотрел на яростное выражение лица дочери, и ни один мускул у него не дрогнул. Она только заметила, как от злости сузились его глаза, но ответа не последовало. Сдёрнув шарф с горла, казавшийся ей тогда удушающей петлёй, сталкиваясь с прохожими, бежала прочь от папы и от всего, что так было ненавистно…

Умерла мама в больнице, рано утром. Время в их доме остановилось, и жизнь несчастной девочки тоже. Ни через год, ни через два она не смогла простить папу. «Если бы он уделял время, силы и деньги моей маме, она ещё бы хоть чуть-чуть побыла со мной», – думала Алекс. Конечно, её отец ещё интересный и крепкий мужчина. А если рассуждать по-другому? Разве это честно по отношению к больному? Всё равно что поставить взрослого и ребёнка и сказать: «Сражайтесь! Кто сильнее, тот и прав».

В одном она была уверена: если бы папа оказался в такой ситуации, то мама никогда бы не променяла его на других, более здоровых и красивых. В общем, после долгих мучений Алекс пришла к выводу: мама умерла от нелюбви, от ненужности. Человек не может жить, когда чувствует себя нелюбимым.

И она перестала любить папу. В день её рождения, когда он привёл в дом ту красивую блондинку с работы, поднимая бокал с морсом, жестко произнесла:

– Вряд ли тебе нужна моя любовь, так же как не нужна была и мамина… У тебя теперь есть Лена, она будет любить за всех – за себя, за маму и за меня.

Побледневший отец поставил свой бокал с шампанским, не отпив и глотка. Видя, как задрожали его губы, подметила со злорадством: «Вот это именно та боль, что мучила маму».