Kitobni o'qish: «Лишний»

Глава 1. Мы не одни здесь

– Мы не одни здесь, – гнетущим двоящимся эхом неслось в высоте полутемного подъезда очередное предостережение. – Мы здесь не одни…

В том, кто эти невидимые «мы» и где находится такое вот сомнительное «здесь», Леше пора было бы уже разобраться. Вот только трезво мыслить именно сейчас не получалось, потому что на этот раз он попал в такую передрягу, что вероятность уцелеть была ничтожно мала.

Крутая лестница с ободранными перилами, по который Леша, то и дело оступаясь, мчался вниз, тонула в удушливом мраке. И он, конечно же, понимал, что ступени ее вовсе не на улицу вели, а загоняли его – одержимого тревогами безумца – в затхлый подвал, но и обратной дороги для него не было.

Да, скорее всего после долгих блужданий в лабиринте из захламленных комнат, тупиковых коридоров и пустующих кладовых в этой разоренной многоэтажке, он застрянет в непроглядной тьме собственных страхов, погрязнет в очередном приступе отчаяния и скорее всего не выберется к живым, но и шанс спастись, пусть и самый крохотный, пока оставался.

Как вошел сюда, Леша, к ужасу своему, не помнил. Где выход, не представлял. Кто преследует его, и вообразить боялся. А сам точно знал, что за спиной.

– Смерть там, Лех, это твоя смерть, – с вызывающей усмешкой выносил он приговор самому себе, ежеминутно оглядываясь и отирая испарину со лба. – Давно думаешь о ней, ждешь. Сегодня точно за тобой. Беги теперь, найди эту чертову дверь с домофоном или сдайся и умри!

Сдаваться он не собирался. Но как ни бодрился, как ни подначивал самого себя, лишь бы не скатиться в проклятую обреченность, неотступно следующую за ним последние полгода, силы уходили слишком быстро. Потому два лестничных пролета спустя Леша замедлился, перейдя на быстрый шаг, и только теперь окинул беглым взглядом надоевшие, давящие на него плешивые в разводах грязи стены. А потом и вовсе остановился и замер, уловив новые отголоски эха в высоте над собой.

– Мы не одни здесь, – напряженно гудело оно с верхних этажей. И тотчас тревожно отзывалось само себе с нижних: – Мы здесь не одни…

Прежде чем эхо успело договорить, ярусом выше кто-то суетливо закопошился, то и дело шаркая по полу и беспорядочно громыхая по батареям, и Леша тотчас притаился в углу. Он еще надеялся, что если не будет излишней возней привлекать к себе внимание, все обойдется, и его не заметят, как это было, кажется, этаже на восьмом. Однако пару секунд спустя на макушку ему посыпалось крошево штукатурки, и он без оглядки кинулся в сумрак очередного марша – не обошлось.

Спасаться бегством в незнакомом месте оказалось нелегко и даже глупо как-то. Он и не сомневался, что со стороны выглядел жалким запыхавшимся и взмокшим ничтожеством, не иначе. Ну а уж когда, спотыкаясь, вновь и вновь налетал на повороты ржавых поручней, вышибая из себя воздух и делая так больно, что невозможно становилось дышать, кто угодно, ставший тому свидетелем, мог причислить его еще и к лицам с самоповреждающим поведением. Но свидетелей рядом не наблюдалось, а о самоповреждениях Леша не в состоянии был думать именно сейчас. Ведь едва болезненная пульсация под ребрами от таких побоев утихала, он бешено пинал стойки бездушных ограждений и вновь пытался бежать.

В груди трепетала паника, и как бы часто он ни задирал голову, пытаясь рассмотреть преследователей в темноте, все зря. Да и не мог он ничего толком увидеть, потому что зрение в очередной раз подводило его в самый неподходящий момент: картинка реальности двоилась и расплывалась. Еще немного, и кроме иллюзии тоннеля впереди, Леша не будет способен различать ничего.

– Иди ко мне, – внезапно понесся этажом выше до того вкрадчивый женский голос, что Леша похолодел. – Иди же ко мне, Алешенька…

Конечно, на чужой оклик Леша не поддался и вот уже добрался до следующей площадки лестничного марша. Третий или четвертый этаж, не выше. Теперь то он точно успеет найти нужную дверь.

– Ну и где же? – снова отчитывал он самого себя, не сбавляя темпа. – Где, где этот чертов выход, Лех?

Преодолев еще два пролета, он остановился – дыхание подвело, как ни старался он выровнять его. А ведь все эти регулярные самоповреждения тому виной, будь он не ладны. И хотя они почти всегда давали знать о себе не меньше полчаса спустя, сейчас решили ускориться и заявились в три раза раньше.

Но как же все не вовремя! Лешу бросило в жар от внезапно накатившей рези под ребрами. Он задержал дыхание и, привалившись плечом к облупившейся стене, болезненно сжался, пережидая очередной прострел. Когда же по спине прокатилась волна до того нестерпимого холода, что начало знобить, он медленно обернулся и обреченно выдохнул:

– А вот и твоя смерть, Леха. Без обид, но выход из этого адового места похоже отменяется…

Вот он и увидел преследователя, а вернее, преследовательницу: по пяточку этажом выше плавно кружила высокая женщина в глухом черном платье в пол. Сквозняк из перекошенного окна слева трепал черную кружевную вуаль, полностью скрывавшую ее лицо. Останки стекла в окне при этом противно позвякивали от порывов ветра снаружи, а растрескавшаяся засаленная фанера, неумело прибитая к раме, тоскливо поскрипывала.

– Иди ко мне, – гнусовато напомнила о себе женщина без лица. – Иди же, мальчик мой…

Странно так… Она изящно взметнула руками, и краска на исписанной граффити стене рядом с Лешей с мерзким хрустом растрескалась, съежилась и скрутилась, как тонкая бумага от времени или от огня. Вот только огня не было, и времени похоже тоже – был замогильный холод.

Неизбежность смерти Леша так и не принял и не смирился с ней, сколько бы не настраивал себя на нее и не убеждал, что времени почти не осталось. И хотя податься вперед и уцепиться за перила, было предсказуемой ошибкой, – по ним шустро разбегались жутковатые глубокие трещины, кроша металл в рыжую труху, – другого варианта отсрочить свой слишком ранний исход, он не видел.

За ошибку он расплатился мгновенно. Его рука сразу закоченела – она больше не слушалась и словно примерзла к поручню, а пальцы свело такой мучительной судорогой, что хоть вопи. Зря он, конечно, задергался, выворачивая онемевшее запястье, замогильному холоду словно только этого и нужно было, и он в пару секунд присвоил себе часть тела бесполезно брыкающегося в его мертвецкой хватке глупца – от кончиков пальцев до плеча.

Однако глупец наконец сообразил, что с каждым рывком лишь быстрее приближает свой последний миг и с размаху так разъяренно ударил ногой в гнутые прутья заледеневшего ограждения, что они, визгливо скрипнув, лихорадочно затряслись вместе с поручнем. А потом уязвленно лязгнув, отшвырнули озлобленного пленника в угол.

Больно приложившись спиной к стене, Леша не устоял и, неуклюже завалившись, ударился виском о высокий подоконник. Грязно-серые краски подъезда на пару секунд потускнели, насколько это вообще возможно в и без того подслеповатом полумраке заброшки. Когда же они проявились во всей своей отвратительной мышиной контрастности, за ними поспешил увязаться и не менее тошнотворный голос:

– Иди ко мне. Иди ко мне, Алешенька…

Женщина без лица, ну кто бы сомневался. Куда ж он теперь денется от нее. Конечно, сбежать вполне себе успеет. Дама, похоже, застряла где-то парой этажами выше, но для начала ему нужно изловчиться, чтобы подняться. Что не так-то легко, когда в висках не прекращая пульсирует боль. Особенно в левом, приложив пальцы к которому, Леша перепачкался кровью и нащупал приличную ссадину.

Сверху потянуло сквозняком, и, задрав голову, он недоверчиво сощурился, заметив на раме окна непонятный символ – черный разорванный снизу круг. Он медленно поднялся и шагнул ближе, но оступился среди битых кирпичей и подвернул ногу. А дальше и ахнуть не успел, как перед ним с сокрушительным грохотом обвалились ступени. Леша шарахнулся назад и вжался в стену, словно та спасла бы его, обрушься лестница целиком, и замер, прикрыв глаза.

– Вот черт, – издевательски прыснул он, с опаской приоткрывая один глаз. – Вот этого мне как раз и не хватало для окончательного помешательства.

Зрелище было пугающим, и потому дышать ровно и не смотреть вперед было для Леши непосильным испытанием – изнутри его колотил нервный озноб. Радовало хотя бы то, что омертвевшая кисть пусть и лениво, но приходила в себя. Правда, чувствительность возвращалась, а неестественный холод, недавно отнявший ее у Леши, уходить не спешил. Напротив, он все больше проникал под одежду и расползался по спине и левому боку.

Дыру в пролете заволокло удушливой пылью, и жуткой высоты пока не рассмотреть. И хорошо, потому что высота добьет хрупкую вменяемость Леши окончательно, и тогда уж точно всему конец. А ступени он обязан выдержать, они же просто осыпались, хоть и оставили после себя переломанную ржавую арматуру.

– Иди ко мне, – ухнулся в рваную пропасть посреди лестницы голос женщины без лица и понесся по невидимому дну отстраненным отзвуком.

Идти, да куда же ему еще идти? И зачем? Он совсем выдохся и измотался, да и к тому же глупо потерялся в обычной, на первый взгляд, запустелой высотке. И если уж честно, что его ждет, если он все-таки выберется? Только нескончаемые страхи! Эти проклятые панические атаки таятся в потаенных уголках его сознания, когда за окном светло, и пожирают рассудок, как только смеркается.

Перепачканный грязью и кровью, в синяках и ссадинах, с содранными руками и разбитыми коленями, то и дело хлюпающий носом и потряхиваемый паническим ознобом, он вдруг так разозлился на себя расклеившегося и не способного управлять собственным здравомыслием, что единственным действенным вариантом заглушить голос страха, больше и больше затоплявшего сознание, оказалось отыграться за все на массивной раме окна.

– Сдался? Серьезно?! – вскипел Леша. – Нет, уж точно не так и не здесь!

С размаху он так саданул кулаком по крепкой с виду старой раме, что она пошла трещинами. А вот черный разорванный снизу круг, оставленный кем-то на ее панели размашистым мазком, не только уцелел – он проявился четче и угрожающе чернее.

Картинка происходящего вновь начала двоиться. От пропыленного воздуха в голове помутилось, и Леша, ссутулившись, попятился, зажмурился и прикусил нижнюю губу, надеясь, что хотя бы боль поможет остаться в сознании. Когда же он снова открыл глаза, то так внезапно ослеп, что его охватил ужас. Обхватив голову руками, он, отчаянно взвыв, заметался по площадке, напрочь позабыв о провале впереди. Оступившись, он упал и жалко скорчился в ближайшем углу, а потом перекатился на живот и закопошился среди строительного хлама.

– Не умер же я? – зло прошипел он, шаря по невидимому полу изодранными в кровь руками. – Не умер, правда…

Договорить он не успел, голос оборвался – необъяснимый паралич сковал горло так сильно, что кроме жутких хрипов, он не мог выдавить из себя ни единого звука. Судорожно вздрагивая, он из последних вменяемых сил царапался о куски кирпичей, чтоб чувствовать жгучую боль, а значит и себя живым. Но едва он наткнулся на переломанные стальные штыри, как те впились в него и так глубоко рассекли ладонь, что Леша придушенно вскрикнул и дернулся вперед. Конечно же, руки его провалились в разлом в полу, и в это самое мгновение пробудилась она – его одержимость.

Страх погибнуть в падении с огромной высоты в секунду взорвал мозг, и Леша рванул назад, опрокинулся на спину и погряз в безумии. Глухо провыв, он на мгновение скорченным замер на краю пролома, а потом заметался в неуправляемом истерическом припадке. И хотя он снова и снова пытался остановить собственное помешательство, затыкая рот кулаком, чтобы заглушить себя, все зря – оно не останавливалось.

Сколько прошло времени, прежде чем беснования оступились от Леши, определить он не мог. Да и не нужно ему это стало. Он, окончательно вымотанный не только физически, но и психически, так был рад, что наконец затих, и больше его тело не ломало и не гнуло в неестественных болезненных позах, что, сжавшись в комок, уткнувшись лбом в колени и впившись в грязные волосы окровавленными пальцами, только и смог выдавить из себя единственный стон облегчения.

– Иди ко мне, Алешенька, – вновь протянул из сумрака бесчувственный голос. – Иди…

– Тебе надо… – сбивчиво прошептал он, понимая, что свое теперь уж точно отходил. – Ты и иди…

Глупо было верить, что он сможет спастись. Нет, нигде не скрыться ему от собственных страхов. Как и встречи с женщиной без лица не избежать. Ведь он – Леша, совсем один непонятно где, некого позвать, никто ему не поможет – и вот теперь он совершенно точно умирает, чего, собственно, всегда и боялся. Допрыгался.

– Да прыгай же, Леша! – внезапно раздался из сумерек глубоко простуженный незнакомый голос девушки. – Прыгай немедленно, или Пагуба расправится с тобой!

Глава 2. Таять больно

Дрожащие ладони с трудом сползли с глаз, и Леша увидел над собой обычную девушку: бледное без капли косметики лицо, колючий взгляд темно-синих глаз и светлые непослушные волосы, что выбивались из-под капюшона короткой куртки терракотового оттенка.

То и дело оглядываясь на женщину без лица, которая неспешно спускалась к ним, девчонка молчала, поджав тонкие губы. Как вдруг бросилась к Леше, схватила его за плечи, приподняла, встряхнула хорошенько, кивнула на окно справа и неприветливо процедила:

– Прыгай же!

– И не подумаю, – заупрямился он. – Это еще хуже. Только не так. Нет!

Взять и самому шагнуть в окно? Ага, конечно! Ничего у них не выйдет!

– Не дождетесь! – взбунтовался он и рывком отпихнул в угол невменяемую собеседницу.

И хотя подняться на ноги получилось у Леши на удивление быстро и просто, поймать же равновесие и, не глядя вниз, перескочить пролом в марше и снова броситься к выходу – прошло неважно. Ну, как броситься – это, конечно, слишком громко сказано, его прилично пошатывало. Однако измученный паникой Леша пока держался и старался перейти с быстрого шага на бег.

Следом за ним по перилам множились все те же рваные трещины, что парализовали его ладонь совсем недавно. И без того тусклый свет то и дело мерк, но конца лестницы так и не было видно.

– Иди ко мне, Алешенька… – настаивал на своем монотонный голос в пелене мглы над ним.

– Сколько ж можно? – разнервничался он, нестерпимо желая отыграться да хоть на тех же поручнях, но сдержался – еще одно окоченение в его планы не входило. – Сколько мне идти? И куда? И почему именно Алешенька?..

А потом подъезд закружился: обычное зрение снова подвело и без предупреждения сменилось тоннельным. Потом перед глазами заплясали разноцветные пятна, и Леша остановился. Он прислонился к очередной иссохшей фанере ближайшего окна, надеясь вернуть четкость картинки, часто поморгав, и заодно отдышаться, но не успел ни того, ни другого – со спины его настигла женщина в черном.

Словно тряпичную куклу, она рывком развернула его лицом к себе и так крепко ухватила за плечо, что Леша и сориентироваться в происходящем не смог, как тысячи ледяных игл одновременно вонзились в тело. Он вскрикнул, но голос его оборвался жутковатым гортанным хрипом. Когда же кожу его лица начала болезненно драть непонятно откуда взявшаяся тонкая корка льда, он дернулся к окну, бросил в сторону рамы руку, надеясь выбраться из дома хотя бы так, но мгновенно закоченел, словно в секунду промерз насквозь.

Ему бы увидеть в последний раз ее – ту, что так хладнокровно расправлялась с ним, но мешали припорошенные инеем ресницы. И только траурная вуаль перед глазами, и не разглядеть лица убийцы.

Где лицо?..

– Алешенька, – чуть слышно напомнила о себе безликая дама. – Иди ко мне, мальчик мой…

Женщина в черном подалась вперед, и ключицу парня пронзили ее костлявые пальцы – он дрогнул, не способный теперь не только кричать, но и дышать. А потом ухо его резанул до того скрежещущий визг, что померещилось будто слуха он тоже лишился. Однако он слышал. Да и хватка женщины внезапно ослабла, а Леша наконец задышал, жадно хватая ртом стылый воздух, и свалился в хлам на полу. Скорчившись, он обхватил руками горящий от боли живот – внутри драло так, словно натолкали туда битых кирпичей.

– Папа… – беспомощно простонал он, в жалких попытках подняться хотя бы на колени. – Папа, где ты?.. Помоги, папа?.. Мне очень больно…

– Прыгай, Леша, прыгай же! – над ним снова нависла незнакомая девчонка. – Прыгай, Лешечка, ну, пожалуйста!

А что, если и правда махнуть в окно, чего ему терять-то? Нет, слишком поздно, – допрыгался он, зачем себя обманывать, – в одиночку он просто встать на четвереньки и то сумел не с первого раза.

– Уходи, – пропыхтел он, когда на карачках все же дополз до угла, забился в него и уперся спиной в обледеневшую стену.

К удивлению своему, он отметил, что женщина без лица отступила и теперь словно статуя возвышалась над ними чуть выше по ступеням. Вопрос, что именно ее спугнуло и вынудило отдалиться от него, в пару секунд почти замерзшего насмерть, пока оставался без ответа. Ведь Леша пока никак не мог справиться ни с собой, ни с собственным голосом, куда там до вопросов.

Зато отважная девчонка оказалась намного проворнее: любые попытки женщины без лица приблизиться к ней заканчивались неудачей. В ладони девушки помещался небольшой фонарик на лямках. Она светила им на безликую тетку при малейшем шорохе, а та изворачивалась и шипела, но ближе подбираться не решалась – причудливое парящее мерцание, источаемое фонариком, похоже обжигало ее.

Кое-как поднявшись и с трудом волоча ноги, Леша наконец шагнул к окну, но согнулся от спазма в животе. Потом к горлу подступила дурнота, и едва он ухватился за храбрую блондинку рядом, как захлебнулся потоком из себя же – самой обычной ледяной водой.

– Сейчас пройдет, – успокаивала бесстрашная попутчица, толкая его спиной к подоконнику.

Вот и дряблая рама, а на ней неприметным затаился такой же символ, что и парой этажами выше – разорванный снизу черный круг.

– Горячий душ, горячий чай, и ты оттаешь, – подбадривала она, усаживая обессилевшего парня на подоконник. – Привыкай, Дефект, таять больно. Сопротивляйся.

Девушка стянула с себя странный фонарик и убрала его в карман куртки. Следом резко выпрямила Лешу – он сдавленно всхлипнул. А она стала рывками выталкивать его в окно. Он слышал звон стекла, бьющегося позади, видел пронзительный взгляд ее темно-синих глаз, слышал крик из темноты лестничного марша:

– Аня, прыгай! Аня, Пагуба не одна здесь!

Вцепившись в каркас, что рассыпался в прах, и зажмурившись, чтобы не видеть безразличие на по-детски невинном лице напротив, Леша только и выдохнул:

– Не хочу…

Но девушка не отозвалась и не пощадила, а с размаху ударила Лешу в грудь. Пальцы его проскребли по деревянным откосам, и он опрокинулся и соскользнул вниз.

Потом случилась внезапная короткая слепота, резь в животе, удар затылком о пол.

Больно. Он застонал и изогнулся чуть вверх, чтобы успокоить прострел в пояснице. А через минуту отдышался и, недоверчиво чуть приоткрыв глаза, замер – над ним светлый потолок его комнаты и знакомая с детства люстра, с плафонов которой свисали серебристые кольца на тонких витых цепочках.

Когда пришло осознание, что он дома, а все, что приводилось ему – очередной ночной кошмар, Леша сжался на ковре, подтянул колени к груди, уткнулся носом в ладони и приглушенно простонал:

– Я умираю, мам… И не могу это остановить… Помоги мне… Помогите мне хоть кто-нибудь…

Лежал он так долго, успокаивался и оправдывался перед собой же за мысли о собственной смерти повторяющимся жутким сном. Потому что именно этот навязчивый сон не отпускал его из ночи в ночь почти месяц. Он мучил Лешу, выворачивал наизнанку, выматывал, забирал силы и рассудок.

Оправдав себя, он наконец кое-как поднялся на негнущиеся ноги, шагнул к окну и окинул тоскливым взглядом комнату. Он дома, и оставался дома. Не было никакого пропыленного подъезда, женщины в черном и хмурой девчонки, безжалостно вытолкнувшей его из окна. Нервы снова шалят, какие еще нужны объяснения. Это обязательно пройдет само, нужно немного подождать.

Ну а то, что, чуть приподнявшись, он зашипел от боли в левом плече, так это оно пострадало при падении с окна в его комнате. Плюс ссадина у виска оттуда же. Ведь он несколько дней подряд просыпался именно на подоконнике. Как на нем оказывался не помнил, но всегда створка оказывалась распахнута, а он стоял на самом краю, почти на улице, цепляясь за раму. Нервы, не иначе.

Или все же что-то с ним такое происходило, чего он и сам себе объяснить не мог? Происходило, конечно: засыпая, он каждый раз попадал в подъезд заброшенного дома, где женщина без лица шла за ним и звала ненавистным именем «Алешенька», а сегодня чуть не убила.

Тогда, может, он попросту с ума сходит? Возможно такое? Ведь как именно люди теряют разум и себя, никто наверняка не знает. Леша вот каждую ночь в клочья самого себя разносит и пылью рассыпается, хоть спать не ложись. Сны как реальность – чувства, запахи, холод, боль.

Однако это только сны.

– А вдруг по-настоящему все?.. – лихорадочно содрогнувшись, прошептал он.

– Леш, ты в порядке? – послышался за дверью взволнованный голос мамы. – Ты что-то уронил?

– Да, – соврал он, упираясь одной рукой о подоконник, а другую прижимая к животу. – Стул. Я в норме, мам.

Снова подкатила тошнота.

– Я на работу, Леш. Еда на столе. До вечера.

Леша не ответил. Поперхнувшись, он ссутулился, упал на колени, и из него опять полилась вода. Так вот оно, то, что распирало и резало его изнутри. Может, замерзла вода вместе с ним в том доме и драла нутро кусками льда. Бред, конечно, он съел что-то, отравился. Почему вода тогда?..

Поломанный судорогами, он снова свалился, а болезненные приступы выталкивали из него новые и новые порции непонятно откуда столько в нем взявшейся жидкости. Ковер под ним промок насквозь, да и на самом сухой нитки не осталось, а он никак не мог «это» остановить. И самое страшное, он не понимал, что «это» такое с ним происходит.

Сколько так пролежал, разобрать даже примерно не смог. Время словно перестало существовать, растянулось и переродилось в материю из клокота, всхлипов и стонов снаружи, и рези и ломоты внутри.

Просто сесть и то получилось у Леши далеко ни сразу. А уж на то, чтобы встать и, пошатываясь, цепляясь за стены и косяки дверей, добраться до душевой кабины, ушли и без того его последние силы. Но когда горячая вода полилась на него, стало легче: он перестал дрожать и задышал без боли. И только когда наконец вытерся полотенцем, заметил кровоподтек на левом плече, которое ушиб, когда упал с окна.

– А вдруг все правда? – недоверчиво косясь на припухший сустав, обронил Леша. – Чушь, конечно. Возможно, стоит маме рассказать, и она поможет. Или не стоит…

Противоречивые сомнения еще долго не давали покоя, и чуть отступились от Леши, только когда он совсем согрелся. Есть не стал. Какой там завтрак, когда из него фонтан как из пожарного шланга только-только бить перестал. Вот свежего воздуха, да, сейчас бы не помешало – сентябрьского, теплого. На улицу выбраться, где нет ни чертовых окон, ни лестниц.

Он поежился, вспомнив разоренный подъезд из своего кошмара. Стащил с вешалки в шкафу толстый вязанный свитер, надел его поверх черной футболки, растянул рукава и спрятал в них ладони. Потом вышел в прихожую, и осторожно, чтобы лишний раз не бередить травмированную руку, накинул куртку. Колюче улыбнувшись собственному нездоровому отражению в зеркале на стене, он осторожно провел пальцами по шраму у виска, взъерошил и без того непослушные темно-русые волосы и наконец вышел.

Но что же это?! Перед ним снова проклятый лестничный марш! Неужели все сначала? Отскочив, Леша прижался спиной к двери собственной квартиры. Следом сердце заколотило, потом пальцы задергало. Да нет же, нет! Здесь светло и чисто, вон и изумрудный плющ по всему подоконнику на межэтажной площадке расползся.

– Псих, ты, Леха – впереди обыкновенная лестница, опомнись! – шепотом выговорил он сам себе же. А после, как и обычно, стал оправдывать самого себя: – Тут твой подъезд и дом, обычные ступени и перила, а все остальное, Леха – это твои идиотские детские страхи!