Kitobni o'qish: «Куда изгибается лоза»
«Есть многое на свете, друг Гораций,
Что и не снилось нашим мудрецам»
«Гамлет», Вильям Шекспир
«…Когда же, с треском рухнет Занавеска,
увидим все, как заблуждались мы…»
Омар Хайям
Глава 1. Вето
«Я хочу улыбаться,
Чтобы не разминуться…»
«Кошка», Веня Д'ркин
Едва различимые звуки растревожили ночную тишину. Атмосфера на площади неуловимо изменилась, наполнившись тревогой и отчаянием. Воздух сжался, помертвел. Дышать стало почти невозможно.
Наконец-то!
Они!
Хищно оскалившись, я слегка переменил положение тела, чуть наклонившись вперед. Четыре часа ожидания. Не так плохо, всё могло затянуться на несколько суток. Точнее, напряженных ночей. Прибыли ровно в три часа ночи. И как не верить после этого в магию точных ритмов?
Фигуры выступали из темноты, приобретая пока ещё нечёткие очертания. Всего трое. Я думал, их будет по крайней мере десять. Время настало. Покинув своё укрытие в нише стоящего на площади пьедестала памятника Возвышающемуся, я шагнул вперёд, не обращая внимания на бешено застучавшее сердце.
– Приветствую, Всадники! – низко, но не без гордости я склонил голову и снова поднял, жадно разглядывая прибывших.
Троица остановилась, приняв нарочито расслабленные позы, но Всадники не спешили отвечать на почтительное приветствие. Меня не могла обмануть это мнимая несобранность. Сила и мощь угадывались в обликах пришедших: каждая клеточка тела таила угрозу. Я не сомневался, что небрежного движения пальца любого из Всадников будет достаточно, чтобы от меня осталось мокрое пятно. Но я прекрасно знал, кого ожидаю. И поставил на кон всё, что имел, включая собственную жизнь.
Никаких коней у троицы не было, я назвал их Всадниками, ибо именно так именовали их городские легенды. Но все эти передаваемые из уст в уста предания не намечали даже поверхностные контуры природы незнакомцев. Молва утверждала, что хоть раз повстречавшие Всадников навеки канули в Молчащее Незыблемое. Мы встретим их не раньше, чем сами скроемся за туманным горизонтом. Но если это так, откуда взялись эти слухи?
Молчание затягивалось. Долго пялиться на Всадников было и опасно, и непочтительно. Тем более я понимал: для представших предо мною темнота не помеха. Они видели меня насквозь. Я снова смиренно опустил голову, продолжая наблюдение сквозь опущенные ресницы.
Незнакомцы действительно поражали воображение.
Самый представительных из троих, широкоплечий Всадник, с изувеченным шрамами лицом, высился небольшой глыбой почти вровень с памятником Возвышающемуся. Я не мог оторвать взгляд от его истерзанного лица. Одна из бровей Всадника рассечена посередине, от славного удара остался большой уродливый шрам. Рубцы поменьше составляли причудливый рисунок, который завораживал и манил, одновременно ужасая. Моя буйная фантазия моментально подсунула мне несколько картинок, которые могли бы объяснить происхождение страшных шрамов.
Разгорячённые огненной водой, дико хохочущие, бессердечные тюремщики вволю глумятся над поверженным Всадником в темнице. Привязанный к кресту обнажённый великан, лицо и тело которого немилосердно терзают налетевшие хищные птицы. Пообещавшая необыкновенное наслаждение коварная любовница, вместо этого сковавшая мужчину и рисующая ножом на лице Всадника рисунок своих обид.
Я моргнул, и наваждение пропало. Осторожно продолжил рассматривать великана. Его широкие брови нависали над пронзительно карими, почти чёрными глазами. Сама ночь, древняя, густая и дерзкая, тонула в их глубине. Казалось, что темнота на площади потихонечку втягивается в мрачную пустоту его зрачков, а когда они затянут в себя всю тьму, наконец-то настанет рассвет. Тонкие губы Всадника плотно сжаты в одну неукоснительно прямую линию.
Рядом с великаном мелким холмиком затаился горбатый карлик, с огромными волосатыми руками, почти достающими до земли, короткими ногами и тщедушным тельцем, непонятно как удерживающим непропорционально большой горб. Морщинистое, злое и крайне недружелюбное, обезьянье лицо карлика заставило меня внутренне содрогнуться. Видимо, таких наглецов, как я, именно он отправлял в Молчащее Незыблемое. И, судя по всему, делал это не без удовольствия.
Третьей Всадницей оказалась молодая стройная девушка, на первый взгляд совершенно неуместная в этой компании. Закутанная в теплый серебристый плащ до земли, с накинутым на голову капюшоном, само воплощение таинственности и мягкости, Всадница производила впечатление самой снисходительной и безобидной из всех, а потому именно на неё в конце концов я и устремил молящий взгляд. В ответ на него девушка откинула капюшон, и я счёл это добрым знаком, также как красоту и очевидную юность Всадницы. Длинные серебристые волосы до пояса тут же выскользнули наружу. Подобно тому, как глаза Всадника-великана впитывали ночную тьму, волосы девушки слегка светились, распространяя вокруг приглушенно сверкающую бриллиантовую дымку. Мне пришлось приложить немало усилий, чтобы перестать нетактично пялиться на волшебное виденье.
Поскольку гости славного города Болео выжидающе молчали, я продолжил:
– Меня зовут Эллари, я прочёл Знаки, – здесь мне показался органичным лёгкий поклон, – и предсказал ваше появление.
Ожидая ответ от высокого Всадника, который больше всего походил на предводителя, теперь я смотрел преимущественно на него и почти пропустил момент, когда девушка, не спрашивая никого даже взглядом, выступила вперёд:
– Да хранит тебя Суровое Незыблемое, Эллари! – у неё оказался приятный, мелодичный голос, стальные нотки которого маскировала лёгкая улыбка, заскользившая по её губам, как только она обратилась ко мне. – Что ищешь ты? Зачем прервал наш путь?
– Позвольте примкнуть к вам, господа Всадники, – робко, но твёрдо произнёс я дерзкую, неслыханную просьбу. – Готов служить вам. Ибо я единственный из всех прочёл Знаки и предсказал ваше появление.
Карлик нетерпеливо топнул ногой, поднимая ко мне огромные сжатые кулаки, но девушка, не оборачиваясь, лишь слегка махнула рукой в его сторону, и низкорослый послушно отступил, понуро потупившись.
– Какие Знаки ты прочёл, прозорливый Эллари? – как мне показалось, насмешливо спросила-пропела красавица.
– Герб на Ратуше, – торопливо кинулся перечислять я, – Лоза раньше изгибалась вправо, теперь – влево. Статуя Единорога на площади Семи Лучей. Он рыл землю правым копытом, теперь опирается на левое. Жрецы стали читать проповеди по субботам, а не по воскресеньям, как раньше, и утверждают, что так было всегда. Знаменитая речь Возвышающегося про Суровое Незыблемое…
– Достаточно, – скривился карлик.
На этот раз девушка повернулась к нему и произнесла несколько гортанных звуков. Я впервые слышал такой язык. Низкорослый ощерился, но промолчал и отвернулся. Красавица снова обратилась ко мне:
– Эллари, нам не нужны слуги, – девушка произнесла это мягко, без насмешки и угрозы. – Ты сейчас пойдёшь домой и забудешь всё, что узнал за последнее время, включая наше появление. Герб, Единорога, проповеди, речь. Всё, что смутило твою неокрепшую душу. Всё будет хорошо, я обещаю, – она снова улыбнулась и сделала шаг вперёд.
Я оцепенел от этого вкрадчивого голоса. Мне хотелось слушать её бесконечно, растворяясь в оттенках и переливах её плавной речи. Тело стало необыкновенно лёгким. Вот оно, счастье, настоящее счастье. Но хотя, как казалось, тело моё ничего не весило, в тоже время я не мог сдвинуться с места. Всё вокруг меня начало понемногу погружаться в туман, исчез постамент Возвышающегося, карлик, высокий Всадник, осталась только лёгкая улыбка самой красивой девушки на свете… Незыблемый меня сохрани, неужели я раньше находил совершенной другую?
Неожиданно туман рассеялся, и изувеченный Всадник, которого я, как оказалось, не зря принял за предводителя, шагнул вперёд. Хватило лёгкого кивка головы, чтобы девушка немедленно отступила назад, снова накинула на голову капюшон и замерла неподвижным изваянием. Чары моментально спали, мне стало неинтересно смотреть на Всадницу, теперь всё моё внимание привлекал только высокий Всадник.
– Я ещё ничего не решил, – медленно проговорил он глубоким спокойным голосом.
Я вздрогнул, окончательно приходя в себя, поражаясь, настолько голос Всадника не соответствовал его страшной внешности. Шрамы в моём сознании ассоциировались с громким, командным голосом, хриплым, низким и зловещим. Голос великана больше подходил для проникновенного прочтения Священной Торы Незыблемого.
– Нам нужны кровавые жертвы, с ними изменения проходят легче, – словно что-то подсчитывая в уме, буднично добавил он и ещё сильнее нахмурился, хотя это казалось невозможным. – Не менее дюжины. Правда, Великая?
Низкорослый оглушительно расхохотался. Великан скосил на него глаза, но даже не улыбнулся.
В ту же минуту карлик оказался прямо передо мной. Его губы расплылись в мерзкой ухмылке. Я заметил в его левой руке что-то вроде огромной кувалды, она почему-то блестела, как будто её поверхность отполировали и натёрли до блеска. Мерзкий уродец отвёл руку назад, с наслаждением замахиваясь, а я снова не смог пошевелиться, на этот раз отчётливо осознавая происходящее, не смягчённое ни чарами, ни красотой, ни нежностью девичьего голоса.
– Вето! Я налагаю вето, – тишину прервал неожиданно громкий и сильный голос девушки.
В нём больше не было мягкости. Я с трудом оторвал глаза от угрожавшей мне кувалды и перевёл взгляд на властную красотку. Теперь девушка стояла рядом со мной лицом к своим спутникам, вновь откинув капюшон и простирая к низкорослому Всаднику тонкие, но мускулистые руки. Глаза её сверкали так ярко и яростно, что казалось, сейчас из них начнут бить молнии. Откуда-то я знал, что решение скоропалительно и спонтанно, что она сама ему не рада, но взять обратно опрометчивые слова уже не получится.
Карлик разочарованно зарычал, но кувалду опустил.
– Вето? Ты уверена, Великая? – удивлённо, но без злости спросил высокий Всадник, – Ты же помнишь, какую цену тебе придётся заплатить? Право вето не применялось без малого тысячу лет. Тебе стоило просто попросить. Мы же вроде обо всём условились?
Я заметил, что при этих словах Всадника девушка едва уловимо поморщилась. Это длилось всего долю мгновения. Но чувства обострились до предела, ничто не могло укрыться от моего внимания. Мне стало понятно: Великой почему-то очень важно, чтобы мужчина не разглядел её досаду и разочарование.
– Что в нём, – Всадник с неудовольствием покосился на меня, а затем снова поражённо воззрился на свою спутницу, повышая голос, – такого особенного?
– Уверена, Великий! – девушка твёрдо вернула ему взгляд. – Призываю в свидетели Суровое Незыблемое! По праву, данному мне Рождением, Трилистником и Сущим Изменением, я налагаю вето на ваше решение относительно Эллари, заступившего нам путь.
– Зачем так официально? – было заметно, как смутился Великий.
Происходило что-то странное. По сравнению с тем, что я испытал за последние минуты, огромные качели на площади Семи Лучей, на которых можно взмыть вверх едва ли не выше ворот Дворца Возвышающегося, унылы и тоскливы. Кажется, красавица заступилась за меня, и я останусь жив. Но к чему эти ненужные расшаркивания? Что особенного в том, что кто-то наложил вето, если имеет право? Да, Всадница произнесла официальные слова, но она же не вскрыла вены и не оросила первородной мостовую в подтверждение.
Все знают, что без первородной, то есть пролитой крови мага, хотя бы капли, всё пустое. Об этом то ли случайно, то ли с тайным расчётом проболтались несколько чародеев. Судя по тому, что проговорились уважаемые примерно в одно и то же время в разных частях города, да ещё и в самых популярных тавернах, до отказа набитых простолюдинами, произошло это всё-таки с неким умыслом. В те не такие уж далёкие времена, когда магия ещё не была под полным запретом и не каралась так сурово, лучшие из лучших изредка ненароком раскрывали пред тёмным народом сокровенные тайны. Смелые маги говорили в полный голос, хотя уже тогда на них за это косо посматривали стражники.
Великий намекал на некую цену, которую придётся заплатить, но разве Всадники не владеют всеми богатствами и силами нашего мира? Что для них ничтожная плата?
– Мы бы и так не стали тебе перечить, – повторил Всадник, на этот раз отводя глаза.
– Кончено! – торжественно произнесла моя великолепная спасительница, но я заметил, что слова давались ей тяжело. – Теперь судьбу Эллари решаю я.
Всадники отступили назад, карлик больше не рычал, его физиономия из раздражённой стала растерянной и жалкой. Он смотрел себе под ноги, видимо, тоже не понимая, почему Великая приняла такое решение, но не смел комментировать, только уныло шевелил кустистыми бровями да что-то бормотал себе под нос. Лицо же высокого Всадника вновь приняло бесстрастное выражение.
– Повелевай, Великая, – на этот раз глухо, с непонятной мне скорбью произнёс он, – человек, заступивший нам путь – твой.
При этих словах великан и карлик сделали шаг назад, а девушка, напротив, шагнула вперёд. Она медлила, не торопясь навести на меня свои чары.
Я тоскливо подумал о том, что стоило городить этот непонятный огород, для того чтобы стереть мне память и отправить обратно домой. Нельзя сказать, что я не боялся смерти. Она страшила меня, как любое мыслящее, разумное, осознающее себя существо. Был благодарен Всаднице за вмешательство, но в тоже время испытывал такое раздирающее меня на части разочарование, что практически не чувствовал облегчения. Ещё мгновение, и я погружусь в темноту невежества. Дело всей моей жизни сотрётся, улетучится, обратится в прах. Если я мог надеяться, что после смерти обо мне будут горевать близкие и родные, искренне вздохнут знакомые, то всё, что я узнал, собрал, о чём догадался только мой пытливый ненасытный ум, канет в небытие безвозвратно. Никто не проронит ни слезинки. Даже я. Просто не вспомню. Намного ли это лучше смерти?
Всю жизнь я ждал чего-то особенного. Разыскивал городские легенды, расспрашивал странников, внимательно слушал менестрелей, собирая воедино крупицы неосторожно рассыпанной кем-то мудрости. У моей жизни была цель, стирая её, Всадники уничтожали большую часть меня. Мне было противно, что под чарами Великой я забуду свою любовь, прельщусь наваждением. Осознавая, что не смогу избежать этой участи, моя недавняя благодарность к Всаднице сменилась раздражением. Торжество моей прозорливости, позволившее столь точно вычислить появление Всадников, бесследно улетучилось от тщетности попытки. Остались лишь досада и пустота. Бежать бесполезно, я всё равно приму свою участь, но получу дополнительно щедрую порцию унижений.
– Эллари, – перебил мои мысли мелодичный голос, – прозорливый Эллари, узревший Знаки и сумевший их прочесть и верно истолковать. Бесстрашный Эллари, прекрасно осознающий опасность, но дерзнувший встать на нашем пути! Повелеваю тебе служить мне до скончания времён. Да хранит нас всех Суровое Незыблемое!
Если бы мостовая разверзлась пред моими ногами, я не удивился бы так, как от этих неожиданных слов. Но почему, почему она передумала? Ведь она сразу собиралась стереть мне память, пояснив, что Всадникам слуги не нужны. Если в ней неожиданно проснулось милосердие, о чём, казалось, она сейчас пожалела, то, вырвав мою жизнь из кровожадных лап карлика, ей было достаточно просто меня отпустить.
Неужели дело в вето? Быть может, цена его на самом деле так высока, что взамен Великая решила получить бесплатного раба? С паршивой овцы хоть шерсти клок? Что же такого ужасного в произнесённом вето, вызвавшем столь странную реакцию её спутников?
Я продолжал ошеломлённо таращиться на Всадницу, пока она повелительно не качнула головой. Наконец-то догадавшись опуститься на колени, поцеловал край её плаща, который словно бы случайно заколыхался у моего лица. Подняв голову, увидел пред собою пустую площадь, силуэты Всадников едва угадывались вдали.
Не медля более ни секунды, помчался вслед за ними.
Глава 2. Всадники, храни их Суровое Незыблемое
Через неделю мгновенных перемещений по возлюбленной Амаге – владениям Возвышающегося, меня наконец-то перестало сгибать пополам, услужливо освобождая от принятой пищи. Всего лишь адски болела и кружилась голова, постоянно тошнило, тело ломило, как будто я неделю не спал и сутками таскал глыбы для очередного памятника Возвышающемуся. Для Всадников же перемещения в пространстве не доставляли ни малейших неудобств. И это несмотря на то, что наша Амаге намного превосходит по своей площади все заморские государства, а Всадникам, как видно, доставляло удовольствие носиться из одного конца в другой, с юга на север, с запада на восток.
Физические ощущения оставались настолько невыносимыми, что я не мог толком наблюдать, а главное, анализировать работу своих высокородных спутников. Пока удалось понять только то, что Всадники уничтожали или изменяли свидетельства и документы, в которых отражалась прежняя реальность. «Неправедная» – так говорили о ней таинственные пришельцы. Под нож шли изображения памятника Единорога, священные книги, где упоминались обязательные воскресные проповеди, бумаги со старым гербом, свитки с речами Возвышающегося и многое другое.
Тщетно я пытался понять, как именно работают Всадники.
Великая занималась физическим уничтожением свидетельств, оставшихся от неправедной реальности. Для этого она использовала все стихии, с равным мастерством пользуясь Огнём, Водой, Землёй и Воздухом. Конечно, с равным – только на мой дилетантский взгляд.
Человек может мастерски владеть и правой, и левой рукой, но ведущая – только одна, и определить её для внимательного наблюдателя не составит труда. Примерно также обстоит дело у магов со стихиями. Но если ведущую руку человека определяет её Величество природа, то в выборе стихии маг свободен.
Одна из них становится самой привычной, родной и любимой. Продолжением тела, а затем и вовсе ещё одной его частью – невидимой, нематериальной, но не менее важной, чем все остальные. Ведущая стихия как кровь, текущая по венам, как кислород, наполняющий лёгкие, как спинной мозг в позвоночном столбе. Она как рисунок на подушечках пальцев, со своим неповторяющимся отпечатком, который если и напоминает другие, то только людям несведущим. Любимая стихия горит в глазах, отражается в походке, невольно пробивается в интонации. Она как привычное ругательство, которое невольно срывается с уст, когда в ногу невзначай вонзается кинжал или на руку льётся раскалённая лава. Некстати разбуженный маг непроизвольно продемонстрирует вам свою стихию во всей устрашающей красе. Родная стихия будет его последним доводом в битве, признанием в истинной любви, заветом наследнику.
Но Всадники – не просто маги. С основной стихией высокородных всё могло оказаться куда сложнее. Я надеялся со временем приблизиться к их тайнам, постигнуть истинную суть, разобраться с таинством происхождения. Кто они? Высшая раса? Посланники Незыблемого? Его материальные воплощения, явившиеся к нам во плоти? Но разве, когда жрецы рассказывали о проявлениях Незыблемого, они описывали Всадников? Я не находил ничего общего.
Пытался я прикрыть завесу и над другими загадками Всадников.
Не они ли, так легко и непринуждённо использующие магию, добились её запрета в нашем мире? Не из-за них ли каждую пятницу с главного балкона Ратуши глашатай зачитывает список подозреваемых в колдовстве, чтобы затем со вкусом, толком и расстановкой стражники казнили уличённых магов в субботу? Вместо тех, кого пока не поймали, вешали набитые соломой мешки. Под несколько унылые рукоплескания толпы, предпочитающей смотреть на живые страдания.
Несмотря на то, что в ту памятную ночь на площади я присягнул служить именно Всаднице, помыкала мной вся троица, причём мужчины куда чаще и охотнее. Я почти привык быть у них на побегушках, выполняя мелкие поручения великана и надуманные прихоти карлика. Но однажды вечером разгорячённый огненной водой низкорослый горбун долго пялился на меня мутными поросячьими злобными глазками, а затем, ухмыляясь, приказал мне станцевать перед ним голым. Лицо карлика стало таким довольным, каким я ещё ни разу его не видел. Растерявшись и не смея ослушаться, я стал было расстегивать рубаху, но в тот же момент в комнате, где до этого не было никого, кроме нас двоих, с громким хлопком из ниоткуда появилась Великая, задумчиво окинула горбуна пронзительным взглядом. Я бы не хотел, чтобы на меня когда-нибудь хоть кто-то посмотрел таким взглядом, даже пробегающая под окном крыса.
Захмелевший мерзавец икнул, подхалимски осклабился в сторону девушки, досадливо махнул рукой на дверь, подавая мне знак убраться подобру-поздорову, и начал медленно раздеваться. Прикрывая за собой дверь, я краем глаза увидел, как он пляшет перед Великой без одежды. После этого эпизода приказы карлика стали носить более сдержанный характер.
Стоит ли говорить, что Всадница утруждала меня меньше всех. Иногда мне казалось, что она слишком нарочито меня избегает.
В иерархии Всадников разобраться толком тоже не удалось. Первое время я считал главным великана, затем девушку, вскоре снова решил, что они равны, а карлик им подчиняется. Не зря же только к ним обращались почтительно: «Великие». Но в тот же вечер услышал, как высокий Всадник обратился так к низкорослому, чему я очень удивился. Но следом последовала жестокая шутка, и все рассмеялись. Тогда я счёл обращение сарказмом, но на всякий случай решил продолжить наблюдения, не делая окончательных выводов.
Меня достойным доверия явно не считали. Ни разу при мне высокородные не обратились друг к другу по именам. Да, истинное имя не стоит разглашать кому попало. Узнав его, умелый маг может навести порчу, причинить страдания, подчинить своей воле, а то и вовсе умертвить. Но что мог сделать Всадникам я, ничтожнейший из ничтожных? Изредка троица переходила на свой непонятный гортанный язык, а каждый вечер всенепременно запиралась на тайные совещания. Происходящее наполняло меня досадой и унынием, но я не уставал напоминать себе, что и так удостоился величайшей чести находиться при Всадниках.
Они не убили меня, не стёрли память, кормили, поили, особенно не утруждали и относились вполне сносно.
Но так уж устроен человек, что как бы высоко и незаслуженно не поднимало нас провидение, через какое-то время мы начинаем считать своё положение само собой разумеющимся, а также следствием исключительно своих достоинств и заслуг.
Мы свысока поглядываем на тех, кого фортуна поставила ниже нас, считая их недостаточно усердными, умными, талантливыми и расторопными. Их беды и несчастья не трогают нас, а сравнение с ними не может утешить или польстить, потому что наша шкала начинается с того места, где в данный момент находимся мы сами.
Бывает и иначе. Порой мы ставим себе новые цели и расстраиваемся, что путь к ним тернист, а порой и опасен, забывая о том, сколько мы уже преодолели. Иногда полезно обернуться назад.
Но точно не будет лишним не только возносить свои заслуги до небес, но быть благодарным тем, кто помогал нам, а также высшим силам, которые надоумили нас появиться в нужном месте в нужное время. Время – штука неоднородная, а в «подходящем моменте» точно плещется колдовство.
Мне стоило благодарить судьбу за то, что я находился при Всадниках, а не роптать и кривиться. Всё сложилось невероятно благоприятным для меня образом (и я до сих пор не знал, почему).
Я твердил эту нехитрую мудрость себе утром и вечером, засыпая и просыпаясь, пытаясь преисполниться благодарности и терпения. Но, увы, досада и плохое настроение если ненадолго и отступали, то только для того, чтобы собраться с силами и триумфально вернуться, подползти ко мне ещё ближе, терзая своими острыми зубами моё понурое эго.
Изменения встречались куда реже, чем банальные уничтожения. Ведали ими карлик и великан, Великая не вмешивалась. Как оказалось, изменить что-либо куда труднее, чем просто уничтожить, и я недоумевал, почему распределение именно такое? Неужели мужчины забрали себе более трудную, да что там, более грязную часть работы?
Низкорослый обожал использовать кровь. Не обязательно человеческую, хотя несколько раз горбатый приносил в жертву осуждённых на смерть преступников. Когда попадались маги, работа карлика продвигалась семимильными шагами: первородная хранила в себе магию, изменения происходили без дополнительных ритуалов.
Всякий раз, когда раздавался особый, троекратный стук в дверь и стража заводила в подвал закованных в кандалы несчастных, я невольно покрывался мурашками, во рту пересыхало, а через некоторое время меня начинало потряхивать и тошнить. Меня ужасало, что в эти моменты карлик становился особенно радостным и оживлённым.
Я относился к Всадникам если не как к самому Незыблемому, то как к высшим существам, наделённым магической силой, и даже помыслить не мог, что они используют такие жестокие и грубые методы. Много ли нужно магической энергии, чтобы немного подправить герб на свитках? Неужели для этого нужно приносить человеческие жертвы?
Великан работал скрытно, меня к себе близко не подпускал. Когда я робко предлагал свою помощь, он молча и зловеще поигрывал мускулами, либо благодарил так угрюмо, что я быстро усвоил: навязываться не стоит.
Зачем нужны магия стихий и кровь, а то и первородная для изменений, а тем более уничтожений свидетельств, я понял не сразу. Всадники могли легко перемещаться в пространстве (и даже перемещать меня вместе с собой), потому поначалу предположил, что для Великих переместить к себе, уничтожить или изменить любой предмет, а затем вернуть его на место, яйца выеденного не стоит. Но магия высокородных работала иначе. Они вольны были перемещать лишь себя и тех, кто полностью находился в их власти, к примеру, меня, принадлежащего Великой, или переданных Всадникам заключённых, приговорённых к смертной казни.
Поэтому Всадники действовали иначе. Создавали образ предмета, работали над ним, и только после этого сам настоящий предмет обновлялся или исчезал. Вот для этого и нужна была магия стихий, а порой кровь и первородная.
Как известно, слабый маг, приносящий кровавую жертву, с большей вероятностью добьётся успеха, чем сильный маг, жертв гуманно избегающий. Балом правили те, кто шли к своей цели по головам, подбирая по пути всё, что могло понадобится дальше, в том числе и чужие жизни.
«Физическое» уничтожение предмета происходило только после магической работы.
Всё выглядело более чем правдоподобно. Например, после работы над образами свитков из неправедной реальности в хранилище монастыря начинался пожар. Большая часть манускриптов сгорала, по «нелепой случайности» уничтоженными оказывались именно «нужные» свитки. Небольшие изменения происходили в реальности как бы «сами по себе», а потому требовали при магической работе гораздо больше усилий.
Нередко вечерами меня звали в комнаты, в которых весь день «работали» Всадники-мужчины. Пол, а часто и стены оказывались залиты жертвенной кровью, и иногда мне приходилось до утра трудиться, смывая тошнотворные следы, чтобы утром Всадники вновь творили свои незыблемомерзкие дела в чистоте и уюте.
Зачем при этом Всадники так часто перемещались из одной дальней части Амаге в другую, оставалось для меня загадкой. Но чаще всего мы всё же находились в дорогом моему сердце Болео, столице Амаге.
Однажды мы перенеслись в древний монастырь Святого Трилистника, расположенный на окраине Нижнего Болео. Во дворе нас с глубоким поклоном встретил настоятель, едва ли не упав на колени перед Всадниками (чем снова зародил во мне сомнение относительно их природы). После чего проводил в отдельно стоящее здание, в котором находилось несколько келий такого ничтожного размера, что комфортно там себя могла бы чувствовать разве что крупная крыса, и ещё одно странное помещение. Хотя я не был во Дворце Возвышающегося, но главный придворный зал представлял себе именно так, по крайней мере, что касалось его площади и высоты. У меня никак не укладывалось в голове, почему в кельях я то и дело задевал головой потолок, а в «тронном зале», который моментально облюбовали себе карлик и великан, высота поражала воображение. Я всё никак не мог адекватно оценить её, но представлял, что она примерно равна двум-трём ростам Великого.
Но к этому я вскоре привык, потому что Всадники задали моему бедному мозгу загадку потруднее. Когда я на утро зашёл в огромное «рабочее помещение», то в ужасе увидел, что одна из его стен загадочно мерцает, поверхность бурлит, словно варево в котле нерадивой хозяйки, которая беспечно перестала следить за дровами и горящим под котлом огнём.
Дальше – хуже. Стена стала прозрачной, и я увидел, что происходит в соседней комнате. А ещё через несколько мгновений сообразил, что это не соседняя комната, Всадники наблюдают за теми помещениями в монастыре, которые им интересны. Я догадывался, что всё это дел рук моих загадочных хозяев, вряд ли монастырь располагал такими колдовскими комнатами. Мне хотелось узнать как можно больше подробностей, но меня ожидаемо выгнали.
Но поскольку в монастыре мы задержались почти на неделю, кое-что разведать у меня всё-таки вышло.
Горбун и великан пристально следили за действиями писаря монаха, который ночами, крадучись, пробирался в монастырскую мастерскую и при неверном свете свечных огарков марал огромные свитки поспешной писаниной.
– Он не из этих двух, – наконец вынес вердикт высокий.
По счастливой случайности я присутствовал при этом разговоре, поскольку Всадница велела отнести мужчинам лёгкие закуски. Из слов великана ничего не понял, но жадно прислушивался, стараясь сохранить в памяти каждое слово, чтобы затем спокойно поразмышлять об этом на досуге.
– Пойдёт мне на жертву, – расплылся в ухмылке карлик, потирая огромные волосатые ладони.
Постоянно грязные и сальные, распухшие пальцы горбуна вызывали во мне отвращение.
Великан поморщился и нехотя предложил:
– Можем попробовать поменять местами, отправить обратно.
Низкорослый аж подпрыгнул от возмущения:
– Потратить столько сил на перенос? Не стал ли ты слишком трепетно относиться к людям? Они лишь на фигурки на шахматной доске, забыл?
Высокий гневно топнул ногой:
– Придержи язык.
После чего Великий покосился на меня (я усиленно притворялся монастырской мебелью, выставив впереди себя поднос, на котором принёс нехитрую снедь, словно щит) и вдруг впервые за долгое время обратился ко мне вежливо и даже дружески:
– Эллари, не хочешь побеседовать с писарем?
– Как прикажете, господин, – тут же перестав делать вид, что я одно целое со стеной, с поклоном ответил я. – Что мне следует сказать достойному монаху?
