Kitobni o'qish: «Ромашки для королевы»

Старый маг Хорий бережно протер крышку каменного ларца, облокотился на нее и поднялся с колен. С уважением тронул полированный камень еще раз. Бессчетно веков этому ларцу – и ни единой трещинки. Беспросветное зло запереть могли только великие мастера, эльфы и маги прошлого. И они уважали силу ордена.

Когда-то орден был многочислен и славен. Он хранил древние тайны, копил славу, наслаждался властью и придирчиво избирал учеников. Это было неизмеримо давно, и старик не застал те времена, даже следы их истерлись, как растрескавшиеся ступени.

В пору, когда Хорий был юн, этот замок уже пустовал. Ветер тосковал в каменных лабиринтах, волки вторили ему за крепостным валом, осевшим в болотистый грунт… Весь орден составляли пятеро магов, таких же стариков, как он теперешний. Ничуть не капризных и славой не избалованных, какое там! Брошенные, иззябшие душой, маги соскучились по молодым голосам и заботе, вот почему они охотно приняли учеником первого встречного – в глушь лесов, что залегли у самой Черной стены, давно не забредали люди. И он бы не пошел – слухи приписывали буреломным зарослям дурные и нелепые свойства. Мол, выходят из-за Стены черные эльфы и уводят людей в рабство, от которого не спасает сама смерть. Даже звери в лесах – их тайные слуги, наделенные злой магией неумирающих, которых деревенские сказки именуют «неупокоенными», намекая, что смерть давно прибрала их души, но почему-то не позаботилась о телах…

Вот как время переворачивает привычное. Когда-то эльфов считали доброй былью, а теперь зовут злой сказкой. И здесь, у Черной стены, – всё чаще.

Хорию, бежавшему в леса от гнева правителя, повелевшего уничтожить весь род до седьмого колена, выбирать не пришлось. Сперва думал вернуться, когда погоня потеряет след. Надеялся осесть в в безопасной глуши, где хоть раз в год люди проходят, их голоса звучат, не забываются…

Стена башни выросла перед ним – как из сказки. Пока юный Хорий шел лесом, не было ее. Потом, раз – чуть носом не уперся. Древняя магия, так прятать теперь не умеют… Хорий осмотрел стену и пошел вдоль нее, удивляясь: эдакая силища – и кругом сплошное запустение. Ворота ему открыли старики. Они же накормили, дали комнату и одежду, допустили к общей работе, ни в чем не выделяли, не ущемляли как младшего. Зима прошла незаметно, лето промчалось и того быстрее. Уходить он иногда порывался, но каждый раз что-то мешало.

Потом привык, привязался к старикам, а со временем сам начал учиться забытому искусству магии по книгам, какие не уцелели более нигде, даже и в лучших королевских библиотеках. Старики хвалили, называли одаренным и усердным. Лес шумел, его голос все становился роднее и понятнее, а мир людей с их суетой и бестолковостью – забывался, терял притягательность. А потом пришло время, и Хорию рассказали о главном деле ордена. Стало понятно: служение передать более некому. Маги ушли один за другим, а он принял бремя ответственности за тайну и честно исполнял дело день за днем…

Старик закашлялся и устало уселся на каменную крышку ларца. Таких вольностей в обращении с заклятым сосудом он себе не дозволял, но годы – они о церемониях не думают. И ему, последнему из рода Хориев, ученика ждать не приходится. Давно заросли тропы к древней башне, людские поселения под натиском суеверий отступили за хребет.

А более предрассудков, само собой, постарались ведимы. Страшное племя! Хуже чумы и пожара, пришедших вместе, и даже в сопровождении голода, наводнений и камнепада.

Ведимы, или прирожденные маги, – так принято звать породнившихся с демонами полулюдей. Они черпают магию из собственной крови, несущей темные токи глубинного зла. Сила ведимов питается страхом и сама же растит его, не зная границ.

Хорий вздохнул, сокрушенно покачал головой, крепче оперся о посох и поднялся на старые непослушные ноги. Орден выстроил башню, чтобы сокрыть ларец, древнейшую из своих тайн – и самую опасную. Род ведимов идет от неприкаянных демонов Огня. И, как гласит пророчество, однажды он пресечется, если не получит новых душ и не возродит демонов. Орден надеялся пережить ведимов и покончить с их злом. Почти преуспел – люди без малейшего дара в крови создали заклинания и подчинили себе силу почти так же прочно и уверенно, как эльфы и гномы. Но последней войны с ведимами, о которой люди вне круга посвященных и понятия не имеют, орден не осилил. Да, он выстоял и сберег тайну, но хранителей уцелело так мало, что передать великое знание стало некому…

Правда, и полулюди пострадали в войне. Истратили силы, беспрерывно заклиная Огонь в поисках спрятанного ларца. Погибли в столкновениях с магами, унося и жизни людей ордена.

Когда Хорий пришел в обитель, немногочисленные старики-маги твердо знали: враги вымирают. Огонь более не горит в крови их женщин, именуемых в древних книгах ордена «углями силы». Маги-мужчины, обозначенные там же как «пляшущие Огни» слабеют и стареют. Каких-то сто лет – и всё будет кончено…

Хорий закряхтел и, тяжело шаря по стене, на ощупь двинулся вниз по винтовой лестнице. Он узнает, когда последний из Огней тьмы не найдет достаточно силы, чтобы плясать, и след его растворится во мраке, откуда однажды пришел, чтобы проклясть мир. В тот день ларец станет обычным камнем, и рука, касаясь его, не будет ощущать пытки льдом и жаром. Пытки, рождаемой близостью душ трех последних демонов. Пока еще эти души не стали пеплом – и ведимы пляшут и воют, уговаривая ночь вернуть им полноту страха и силы.

Давно, полвека назад, Хорий остался в холодном кольце каменных стен, чтобы беречь тайну. Необходимость ежедневного заклинания сосуда зла становилась для него с каждым годом всё более тяжелым бременем. Но, если не читать нужных слов, полулюди узнают, где укрыт ларец. Как гласит древняя легенда – достаточно поднять крышку, чтобы демоны вернулись в мир. Еще в книге сказано: «В каждом роду живущих найдут обремененную ненавистью душу и раздуют огонь, и большая война возожжет угли, даруя пляске Огней необоримое могущество, и иссякнет свет».

Хорий добрел до своей кельи и устало уселся. Слабо махнул рукой, затеплив пламя в очаге. Придвинул мисочку с жареными семечками и достал из корзины орехи. Белки наносили ему грибов и разносортных ядрышек – чищенных и в скорлупе, птицы отдали свое уважение ягодами. Жизнь мага не так уж плоха. Жаль лишь, что старость подступила вплотную, и ни одно заклинание уже не распрямит спины, не вернет сил и не восполнит угасающую зоркость. Лет десять назад он приметил признаки идущей под гору жизни и очень испугался, что покинет мир – и некому станет продолжать дело ордена. А потом решил: он в ответе лишь за то время, что отпущено ему богами.

Он человек и должен делать посильное, а прочее – забота высших. Нет у человека права и власти вмешиваться в их промысел. Даже если боги задремали и недоглядели.

В последние годы Хорий все чаще подозревал тайком, что бессмертные не избежали непомерности времени. Их слух ослаб, зрение притупилось, память дает сбои. А дети богов бегают невесть где и не желают принимать бремя ответственности за созданный родителями мир Саймилии, потому что это – чужая и непонятная игрушка.

Старик закряхтел, кутаясь в войлочное одеяло.

– Неслухи и недоросли, – пожаловался он ворону, своему единственному собеседнику. Тот пережил несколько поколений магов и давно обрел право считаться мудрым по-настоящему. – Недоглядят!

– Прахом пустят, – хрипло отозвался клювастый.

– Именно, – закивал старик. – Небось, налепили наспех мирков, криво да неумело, там своих бед предостаточно. Вот и стоит наша Саймилия без пригляда. Как старый сенной стог. И дела им нет, пока не заполыхает…

– Страшно, – согласился ворон.

– Демоны – они как грозовые огни или искры, – сонно прошамкал Хорий. – Здесь припрятаны и всем до поры не страшны, можно и не помнить о них. А как в силу войдут, и богам мало не покажется. Пока погасят – всю лужайку в пепел, а ведь не муравьи – люди, эльфы, гномы… целыми странами погорим. Дальше – хуже, мир за миром займутся войной, и, кроме демонов и ведимов их окаянных, никому от этого пожара радости не будет.

Гном в верхнем мире

Сын рода Гррхон, от рождения первых гор правящего в глубочайших шахтах Гхросса, сердито и неодобрительно глянул в сторону солнечного горна, раскалившегося уже почти добела. Сощурился и отвернулся. У бога Опрокинутых озер золото не переводится, а сияние его горна озаряет весь мир поверхности. Хорошо хоть, ночами Труженик спит. Людям сияние его огня желанно, а для гномов оно мучительно. Как и Опрокинутые озера неба – без края, лишенные крепости настоящего каменного свода. Ни тебе опор, ни следа кирки. Колдовская работа! А гномы сами не колдуют и иным не советуют.

Рртых прищурился и зашарил по карманам. Благо, в любимой куртке их десятка три, да и штаны походные неплохи, есть куда рассовать ценное барахло. И просто барахло. Поди пойми, может, сегодня оно не полезно, а завтра сгодится в самый раз.

Гном с сомнением изучил старый вощеный листок с узором. Ножны, заказ из южной Бильсы. Им коней подавай – да побольше, табуном. Из-за этого пришлось месяц к свету глаза приучать и лошадок рассматривать, день за днем. Спасибо, егеря человечьи помогли, не отказали. Заказчик как коней своих увидел – затрясся. Может, впрямь неплохи? Приятное было дельце, небольшое, но памятное. Год, как исполнен заказ, пивом с перцем запит и забыт, – а задумка все шуршит по карманам. Рртых повертел листок, усмехнулся и снова убрал. Гномы запасливы, а вощенка для растопки хороша. Как любая бумага.

Ох и побегал Рртых Второй, знаменитый тезка, покуда секретик у оллфов умыкнул! Да и после, как в погоню за ним пустились сторожа, архив оллфовский сберегающие… все как есть – маги, наисильнейшие. Но Рртых оказался хитер и проворен. Славное дело совершил, как жить без бумаги? О том есть песнь, и ведома она каждому жителю подгорья. Почти так же любима, как и большой сказ о Рртыхе Первом, великом бойце гномов.

А он вот – Третий из Рртыхов, пока ничьих добрых слов не заслужил, даже и без стихотворчества. Как тут отличишься, когда оллфы Стеной отгорожены, а люди, слабаки вершинники, не накопили тайн, достойных кражи. Может, изобрести чего? Вот как прадед хотя бы. Малую войну умудрился в один день выиграть, без большой крови и долгих мстительных обид, а уж к старости вовсе род прославил. Очки выплавил, да не только темные, но и для улучшения зоркости годные. Вторые, слава Рудокопу, Рртыху без надобности, а вот чернью покрытые – самое оно, годны. Без них к вершинникам только мальчишка пустоголовый полезет прямиком из шахт.

Славное и полезное изобретение – дымчатые очки! Одна беда – хрупкие они, нежные… У Рртыха, гнома обстоятельного и запасливого, было с собой три пары. Одна не вынесла последнего шкуродера. Всё ж лазы не для его роста и сложения обустраивались. И так чуть не голый полз, вещи следом волок, так все одно, не сохранил кожаный чехол целости стекла. Вторая пара ухнула в щель с мешком провизии, сильно расстроив не склонного к голоданию гнома.

Зато последние, любимые, бережно уложенные в медный узорный футляр его собственной чеканки, – выжили. И теперь гордо оседлали короткий нос, плотно и надежно угнездились под кустистыми бровями, оперлись золотом оправы в широкие скулы. Благодать!

Еще бы, дурное дело – смотреть на чужую плавку, не защитив глаз. В давние времена гномы из-за беспечности слепли и к старости звались Кротами. Так и бродили по привычным, наизусть знакомым, пещерам, бормоча под нос глупости о ненужности и бессмысленности зрения. Всегда так: чего лишились – то и хаем! А как без него? Ни тебе руду распознать, ни камень оценить, да и девушки, проныры расчетливые, тоже пользуются. Сколь сказок у гномов напридуманно, с грустной яви подсмотрено: сама тоща да уродлива, три фута с половиной роста в ней, – а слепому и не разобрать! И до богатства коварная пройдоха дотянется, и род испоганит.

Тощий мелкий квелый гном – это не просто позор, а настоящее несчастье! В шахтах такой не надобен. Выработки с него чуть, а трав на лечение уходит – как на трех здоровых. За золото у вершинников выменянных трав, между прочим! Так, по женской злобе, погибли, сошли до убогого жития в верхних пещерах, некогда славные Ллтыхи и Пфттуры. Были в древние времена по пяти футов ростом, а теперь смотреть тошно! Четырехфутовые недомерки уже имеются – и до того, по правде если, не дотягивают, каблуки в моду ввели! Тьфу, ну прям позор древнего горняка!

Рртых нервно дернул головой. Короткая шея еле позволяла это движение, вовлекая в него всю массу плечевых мышц. Если разобраться, то мысли глупые и недельные. Его работа ныне – не руду прошлого перемывать да сортировать, а выйти на поверхность и глянуть толком, что за беда у вершинников, отчего перевалы пусты? Тихо глянуть, тайком. Оттого и ползти пришлось старыми норами, узкими и ненадежными. Отец, вот уж королевская кровь взыграла некстати, взялся послать в дозор упомянутых Ллтыхов. Недомерков, которые против горного барса и вдвоем не встанут! Кошек они, вишь ты, опасаются… Рртых сердито хлопнул футляром, убрал его в ближний нагрудный карман. Снова фыркнул. Недомерки трусоватые, ничем славы не заслужившие – и всё ж пошли наверх. Им и дорогу наладили, и припас полный дали, и проводников из наилучших – как же, слабаков теперь беречь принято. А что такие рассмотрят? Да ничего, у них в роду из любых пяти старших трое – Кроты! Как разгорится горн в Опрокинутых озерах, мордами в песок зароются и будут ныть до сумерек.

Потому для него, для подгорного принца, верное дело – лично все проведать и собственное мнение выковать бережно, без спешки. Чтоб не с чужих слов узор-то угадывать, на россказни полагаясь.

Он и отцу так объяснил план. Казалось, не понять невозможно! Рыжий Кныттф, правящий всего-то полвека, еще молодой и готовый к новым замыслам, как ни странно, не воспринял здравую идею. Точнее, очень даже воспринял, и своего обожаемого «малыша», ростом как раз в упомянутые пять футов, да еще и с тремя дюймами сверх того, усердно запер в нижних штольнях.

Запер!!!

Рртых зарычал от мерзости воспоминания. Именно так и было, да еще хуже, отец объяснил негромко и сердито: когда из щелей сочится гремучий газ, для выяснения меры опасности используют птах, а сами – благо, разум есть, – берегутся и наблюдают. Лттыхи и есть канарейки, чего их жалеть? Сказав так, Кныттф провернул ключ в засове, деловито проверил второй запор, третий… зыркнул на охрану. И ушел, унося золотой фонарь вершинного света, недавнее изобретение гномов. С появлением ярких фонарей выходить на поверхность и привыкать к горну Труженика стало проще и быстрее. А отец оставил в шахтах только масляные лампы и факелы. Тоже – милая хитрость. После нескольких недель при тусклых светильниках лишь безумец сунется на поверхность. Враз Кротом сделаешься, да еще и рассудок Труженик отшибет, огнем вершинного горна спалит: он мужик обстоятельный. Ка-ак жахнет золоченым световым молотом по маковке… Рртых нервно уплотнил оправу, прижимая к скулам.

Два месяца прошло с упомянутого разговора. Высочество мрачно долбил скалы и сердился все более, поскольку жила рубинов шла отменная, а радости от их добычи не проявлялось и малой.

Может, Кроты и недомерки, но мыслимое ли дело: гнома равнять с разменной монетой и отсылать в безнадежное дело? Или отец себя перемудрил, или недоговаривает так крепко, что и подумать противно. Уж не война ли у вершинников? Или мор какой загадочный, или маги с ума посходили и шалят? Мысли крутились и шелестели, как шестеренки в хороших часах, передавая бегучую силу идеи тайного похода от колесика к колесику: раз дело неладно – надо бы самому вызнать вдвойне – раз надо вызнать, пора из штольни наверх выбираться, а коли не пускают – им же хуже.

Нашли, кого не пускать! Ключи Рртых выковал в первые же дни, по свежей памяти. Очки умыкнул заранее, притащил с собой. Охрану успокоил, выбрав подходящий момент. Связал покрепче, чтоб ребят потом не шибко ругали. Собственно, они ему как раз успели вкратце пересказать то, что сами собирались услышать от величества. Отец в гневе многословен и разнообразен. Да и рука у него, надо признать, в полной силе. Ох, трудное будет возвращение. Вот разве – если с пользой, с большом важным сообщением. Рртых тяжело вздохнул и заранее потер шею. Чего там, и с сообщением будет больно.

Но это – позже.

Пока же проблемы вершинников темны, как угольная штольня. Третий день Рртых носится по горным тропам, постепенно привыкая к тому кошмару, который называют рассветом, и не нашел ни единой живой души! Только след то ли Ллтыхов, то ли следующего посольства – свежий совсем. Вел след по тропе вниз, к большому торговому плато. И обрывался очень неприятно. Были там и кровь, и следы от добротных наконечников стрел лучшей гномьей ковки, глубоко изжаливших скалу. Только подгорников не нашлось, как и обычных меток хода боя, оставленных для своих, пришедших с подмогой поздно, не заставших драку. Им разбираться в таком неприятном случае только метки и позволят.

Каждый гном знает нерушимый закон. Напали – отмахни секирой или киркой рядок зарубок: люди тебе враги или гномы, с магами явились или без, сколько их, а если успеешь – то укажи, с чего началась заварушка. Для всего есть простые знаки. Пара движений опытной руки – и готово письмо. Охрана была знатная, из норников, те бойцы настоящие. Неужели и на это у них не нашлось времени?

Рртых решил посидеть возле следа и подумать, а заодно понаблюдать за тропой. Тем более, пока его глаза не способны воспринять яркость раскаленного добела горна Опрокинутых озер. Рртых тяжело вздохнул и задернул полог, усердно уплотнил щели, уже нащупанные пальцами вездесущих лучей. Стало уютнее, обиталище в малой пещерке посетил привычный сумрак. Сперва зеленоватый после избыточной яркости внешнего света, но потом мягкий, домашний. Рртых упихал за спину малый, уцелевший от падения в трещину, мешок. Надо сидеть и ждать заката, чтобы заново поупражнять глаза. И думать, коль времени полно. А объяснение, по первому впечатлению, всего-то одно и неприятное: раз бой был мгновенным, встретили гномов – маги.

Маги есть лишь у людей, и такое начало разговора с посольством гномов называется очень страшно: война… Нет, подобное утверждение слишком серьезно и не определяется одним днем. Рртых встряхнулся. Больших войн давно не было. Так, стычки из-за золота или наивные попытки людей вызнать, где гранят алмазы. Глупости, мелочь. Воров и разбойников ловили общими силами. Егеря страны Рониг – вообще люди толковые, без ржавчины на душе. Судили обычно достаточно справедливо.

Да мыслимое ли дело: вершинникам воевать подгорных? Для них лабиринт ходов даже малого верхнего города незнаком и загадочен, какие там могут быть бои! Сила магов – и та в глубинах не обеспечит верной победы. Потому что есть обвалы, газы, сонный и рудничный взрывчатый, угольная пыль… да мало ли средств! Лезть вниз для людей – самоубийственно.

Однако пропавшее посольство уже третье по счету, насколько ему, Рртыху, известно. Может, и не третье… Папа знал слишком подвижный характер наследника и наверняка оградил его по мере сил от лишней информации. Ну и шлак с ними, с мыслями без достаточных знаний, резко выдохнул Рртых. Лучше выспаться.

С такой здравой идеей гном устроился в каменной нише, зевнул разок, прикрыл веки и обмяк. Бессонница – самое непонятное для пещерника слово. Настоящее оскорбление. Такой позор приключается лишь с лодырями. И лечится просто – двое суток с киркой, мимо всяких там смен и перерывов, и обязательно по твердой породе. Железное, как и сам гном, средство. Правда, Рртых полагал, это мягкая и слабая мера. Ему доводилось рубить уголь и по три дня. Ничего особенного, чуток подуставал только. Впрочем, и про бессонницу в роду подгорного короля не слышали. Ленивые гномами не правят – кто таких послушается?

Рртых открыл глаза парой секунд позже – по внутреннему ощущению – ибо сны народу гор неведомы. Довольно потянулся, отмечая, что яркий предзакатный свет в пещерке уже не мучителен для глаз. Еще неделя, и он вполне освоится наверху.

Футляр выплюнул на ладонь очки, темные стекла добавили закату пасмурности. Гном неспешно отодвинул полог и осторожно раскрыл веки. Нормально, если на огненный горн не глядеть. Зато в тенях гномье зрение куда сильнее любого иного. Мир сумерек виден ясно, в полном цвете, да еще если камни теплы – в объеме. Вот она, малая лощина, где подловили посольство, вся, как на ладони. Скалы жмут тропу с двух сторон, лишь одна площадка пошире имеется. Дорожка ровная, для конных обустроена, да и повозка по ней малая пройдет. Только давно уже не бывают тут торговцы. Тем более – к ночи. И лежит лощинка тихая, мирная, пустая.

Пустая?

Гном замер и осторожно нашарил секиру коротким движением кисти руки. Вот и встретил первого вершинника. Лазутчика!

Человек двигался медленно и осторожно, грамотно хоронился за каждым камнем и то и дело замирал, вслушиваясь в вечернюю тишину гор. Достаточно рослый для племени людей, легкий – это оттого, что молод, – Рртых уже разобрался в людской худобе. Бывает болезненная, а случается и такая, она позже в добротную силу перерастает. Многие егеря худощавы. А этот – из них, сразу видно по темной одежке знакомого кроя, по сапогам, тихим на ходу и удобным. Вершинник добрался до камней, иссеченных стрелами, еще раз осмотрелся и встал в рост. Недоуменно тронул следы, метнулся, припал к мелкому щебню тропы, изучил капли старой крови. Сел, принялся задумчиво смотреть по сторонам. Гном кивнул – так он сам делал два дня назад. Пытался понять, кто напал, откуда. Тоже не смог сообразить, глупые мысли в голову лезли, а умные так и застряли на входе. Казалось, будто люди или иные загадочные враги… вышли из камня или ждали в засаде на глухой тропе, уводящей к обрыву, откуда нет пути. Рртых знал про тупик, а лазутчик – нет. До полуночи парень ползал по скалам, заслужив некоторое уважение со стороны Рртыха своим усердием и опытностью в горах. И полностью убедив принца рода Гррхон: человек сунулся сюда один. Не иначе, тоже поперек чьих-то важных указаний. Оно и видно – мальчишка, в кости легкий, в силу еще не вошел толком. Чуть не задохнулся в гномьих лапах.

Утро лазутчик встретил в гостеприимной пещерке гнома, бережно упакованный в собственный плащ. Рот пленнику Рртых затыкать не стал. Просто предупредил – мол, кое-кого тут уже подловили, если нас услышат, тоже не пожалеют. Человек оказался понятливым. И нудным.

– Совести у тебя нет! – заныл он едким шепотом. – Говорят, вы камни грызете и тем сыты. А я нормальной еды хочу, понимаешь? Развяжи, ну куда я денусь!

– Куда я денусь, вот что важнее, – буркнул гном. – Может, они тоже тебя развязали. А ты магов свистнул.

– Уже свистнул бы, если б знал, как, – зло пообещал тот.

– Логично. А вдруг ты сам колдуешь? Руками помашешь, и засну я, дурак дураком.

– А так умный сидишь, – надулся пленник. – После пяти наших посольств, порванных в лоскуты, сюда никого ценнее пьяни подзаборной не отсылают.

– Так ты еще и выпиваешь лишнее, в такие-то годы? – презрительно скривился гном. – Лентяй?

– Потомственный, – огрызнулся парень. – Я стременной сотника горного егерского дозора. И его сын, кстати. Так что придержи язык. Эх и врезал бы я тебе… ничего, наши подойдут, сквитаюсь.

– Раньше надо было стараться, – беззлобно посоветовал гном, прищурился насмешливо. – Слушай, стременной, а где ваша сотня и та лошадь, у которой ты состоишь при стремени? Я этих зверюг отродясь не видывал, окромя как по делу, ради заказа с ножнами. Но стремена часто ковал, так что знаю. Должна быть лошадь. Здоровенная.

– В конюшне она, – скис мстительный пленник. – Ты точно подметил. Никто меня не посылал в дозор. Только через два дня сюда снова придут наши. Вот я и подумал, надо глянуть заранее, что и как. Засаду устроить.

Гном ненадолго задумался. Интересное дело: и там потери, и здесь недосчет. Кто ж всем гадит? И крепко гадит, умело.

Стременной терпеливо ждал, пока гномьи мысли выстроятся в цепочку решения. Знал – переупрямить подгорников нельзя, но убедить некоторых, давая настоящие факты, можно. Рртых глянул на пленника с растущим интересом. Егерь ему не враг, отродясь такого не случалось, и теперь, спасибо Труженику, не произошло. Вполне симпатичный парень. Загорелый, люди Ронига вообще в большинстве – медные кожей. Правда, это светлая медь, не то, что в Бильсе, степном южном краю. Волос у егеря курчавый и темно-коричневый. Глаза довольно крупные, озорные, переливчато-серые. Хороший цвет. Когда зол – сталь, а как к девкам выберется, в нижние селения, так, пожалуй, чистый шелк.

Егерь тоже рассматривал гнома с интересом. Собственно, такого огромного подгорника он видел впервые. Отец говорил, что торговые гномы самые мелкие, что торговля по меркам жителей Гхросса – ремесло неудачников. А настоящие гномы работают руками, они руду рубят, сталь куют и бою обучаются. Они выше торговцев и мощнее. Но чтобы настолько? Даже не стыдно, что в плен попал – такому поди возрази. Небось ему и гномихи не возражают. Даже по меркам людей очень симпатичный гном. Волос рыжий, в красное золото, глаза синие, острые, с хитрым прищуром. Кожа светлая, но не бледная. Видно – и наверху он не первый раз, и возле горна стоял часто. Толковый гном, настоящий. И, кажется, уже что-то решил для себя.

– У нас тоже три посольства пропало, если не больше. Так что можешь моей пещеркой пользоваться, – великодушно разрешил гном. – Я сам здесь тайком от своих. Но учти. Сидеть тихо, будить, если что нехорошее начнется, – честно. И как еще один-единственный раз скажешь, что я могу сытым быть, камни глодая, убью. Это не особенно приличная шутка, тем более теперь. С едой у нас уже полгода туго, как с вами не ладим.

– А у нас в зиму было холодно, – пожаловался стременной, выбираясь из плена плаща. – Сестренка кашляла, до сих пор ей худо. Уголь-то ваш в домах очень нужен, как не стало его, подвоз дров не успели наладить. Степь внизу, топить нечем. А зима была лютая. Кстати, звать меня Энтор. А если длинно – виконт…

– Не надо длинно, знаю вашу нудность, – взмолился гном, торопливо соображая, как некстати было бы именовать себя полным титулом. – Рртых. Это мое имя.

– Очень приятно, – кивнул стременной, развязывая свой мешок. – Козий сыр. Это мой завтрак. Присоединяйся.

– Славно, – кивнул гном. – А то, будь неладна кривая кирка, припасы мои ухнули в такую гнусную щель, что и не достать. Ух я злостью изошел: серые дикие крысы пируют, а сам я – хоть подыхай.

Завтрак примирил лазутчиков. Сытость вообще настраивает на благодушный и спокойный лад. Без особых подначек они распределили дежурства. Гном оставил себе ночь, а человек – день, это устраивало обоих. И давало надежду, что неизвестные похитители и губители посольств не останутся незамеченными. Энтор уселся дежурить, одобрив систему маскировки гномьего логова и честно признав, что сам бы так не смог обустроить лаз. Рртых кивнул благосклонно, принимая похвалу – и рухнул в темный глухой сон.

Разбудил его юноша незадолго до заката, усердно зажимая рот сложенным втрое плащом. Гном нервно поправил свои заплетенные в тройные короткие косицы усы, ощупал ленточку-завязку на бороде. Вроде, пока убивать не за что, прическа цела. Наспех устроил на носу очки и подобрался к пологу вплотную, недовольно щурясь на излишне яркий свет. Впрочем, сегодня с погодой везло. Дым верхней кузни тянулся через весь свод Озер и застил свет с редким усердием.

В лощине копошились двое.

Едва различив их, Рртых задохнулся и вжался в камни. Рядом, бледнее мела, замер Энтор. Гномы не уважают магию и самих магов побаиваются. Люди опасаются гномьих знахарей, которых зовут шаманами бездны. Те и другие стараются не упоминать ведимов. Правда, люди их переиначили в ведьменей, а гномы – во вддыхров. Но и тех и других к ночи не поминают. От таких и днем отбиться – большая удача.

А уж в сумерках, когда темные в полной силе…

И без упоминания, незваные, на площадке, где оставил последние следы гномий отряд, копались два ведима. Средних лет, жирноватые, не особенно рослые, в балахонах невнятно-серого тона. С неизбежными для их расы черными волосами и глазами, в глубокой тьме которых не различить зрачка. В руках – черные посохи из обугленной мертвой древесины. Из-под коротких рукавов видны локти. И черные узоры татуировки – до самых пальцев.

Гном скосил взгляд на напарника. Тот на миг прикрыл веки. Оба никогда не видели Черных, но описания знали крепко и согласились без слов: нет повода к сомнениям, рядом, в полусотне саженей – они, полулюди, демоново семя. И творят они злое колдовство, против которого бессильны маги и шаманы. Чертят знаки на щебне, деловито перебрасываются короткими фразами на чужом, шипящем наречии. Время от времени вслушиваются в тишину и осматривают горы. Опытные и осторожные, место знают, – отметил гном. Вон как точно и уверенно шарят взглядами по тропам, не упуская и малых, и тайных. А безопасные сплошные скалы пропускают при быстром повороте головы.

Работа Черных затянулась до полуночи. Лежать без движения оказалось с отвычки от ратных уроков мучительно трудно, но и шевелиться столь близко от настороженного врага – невозможно.

Наконец ведимы закончили свое злое дело и разошлись без единого слова, по короткому согласному движению рук. Один выбрал тропу вниз, другой двинулся вверх по склону. Гном согласно кивнул – перед тем, как наладить засаду, надо осмотреть подступы. То есть вернутся враги очень быстро. Отпущенной передышки засадникам хватило для многого необходимого. Рртых вручил человеку свой строенный малый арбалет. Тот осмотрел, восхищенно щелкнул языком и добавил к вооружению человечий, более массивный и неуклюжий. Оба знали – ведимы очень быстры, но если бить с малого расстояния и двумя залпами, шанс есть. Грубым болтом людей напугать и отвлечь, а тройным ударом более мощных гномьих – постараться ранить.

Рртых в несколько движений зачернил особой пастой лицо, ладони и секиру, передал баночку человеку. И коротко шепнул – он пойдет к скалам за тропой, там есть малая засидка, подготовленная заранее.

– Не вступай в рисунок… – зашипел почти без звука Энтор.

Рртых презрительно скривился: что он, мальчишка? Между прочим, вполне уже взрослый гном, сорок один год без малого. Под зиму отпраздновали в дворцовых пещерах совершеннолетие. Уж не чета человечьему мальчишке. Сколько ему? Да лет двадцать, не больше. Гномы бы такого не допустили до огранки худших камней серой воды.